Текст книги "Адское ущелье. Канадские охотники (сборник)"

Притом каменные дома выглядели настоящими крепостями, так что их приходилось брать по одному, тогда как деревянные строения вспыхивали разом, насыщая воздух клубами черного дыма, который скрывал движение метисов.

Свыше трех четвертей беглецов уже переправились через реку, когда Батист и его сыновья вышли со своими пленниками на площадь.

При виде серых курток, несколько взбудораженных метисов, взбешенных своей неудачей, хотели расправиться с ополченцами, а те, увидев, что оказались в руках людей, в которых они возбуждали кровожадность, уже видели себя разорванными на куски.

Но Батист встал между толпой и пленниками и сказал тоном, не терпящим возражения:

– Полноте, друзья, разве мы дикари, чтобы убивать пленников? Прежде всего: это мы их захватили!.. Они наши… а не чьи-либо, и я волен делать с ними всё, что мне вздумается. Не хочет ли кто опровергнуть меня?

– Да… да… ты прав, папаша Батист.

– Кроме того, эти люди помешали нам отойти в другой мир… Ну, да, может быть, не по своей воле… Не отрицаю, но в конце концов так получилось. И я, Батист, нахожу, что такая заслуга должна быть вознаграждена. Я хочу вернуть им свободу. Кого-нибудь из вас это беспокоит?..

– Нет!.. Нет!.. Делай по-своему, Батист.

– Вы слышите, господа солдаты? Все согласны? Итак, – продолжал полным достоинства голосом старый метис, – вы свободны! Ступайте к своим товарищам и расскажите им, как дикари поступают со своими врагами.

– А я, месье, – прервал его по-французски один из ополченцев, отдавая Батисту воинское приветствие, – я благодарю вас от имени моих товарищей и от себя лично.

– Вы – настоящий джентльмен!

– А теперь, друзья, – добавил бравый метис, обращаясь к окружающим, – нам не стоит обрастать здесь мхом. Продолжайте не торопясь спускаться вдоль берега реки. Я остаюсь здесь со своими парнями, буду прикрывать отступление. Мы покинем эту площадь последними!

Ополченцы, безмерно счастливые тем, что так дешево отделались, повернулись кругом и поспешили к своим товарищам. Те уже приближались, стреляя из карабинов.

Батист спокойно уселся на полуобгоревший брус, набил свою трубку и наклонился, чтобы поднять головешку. И тут раздался звук выстрела, более сухой и пронзительный, чем карабинные выстрелы, раздался в направлении, диаметрально противоположном телам ополченцев.

Буа-Брюле конвульсивно выпрямился, хрипло вскрикнул и стал постепенно склоняться вперед, пораженный вошедшей между лопаток пулей.

Сыновья в ту же секунду кинулись к нему и поддержали отца.

– Господи Иисусе!.. Боже ты мой!.. Мои бедные дети… Я мертв! – промолвил он затухающим голосом.

Молодые люди, бледные, съежившиеся, со стянутыми лицами, не говорили ни слова и даже не двигались, словно выстрел тоже поразил каждого из них прямо в сердце.

– Отнесите меня к церкви, – проговорил раненый. – И не ищите помощи… это бесполезно… Я умру и хочу, чтобы вы оставались со мной… до конца.

Ужасные рыдания сотрясали троих детей, когда они выполняли пожелание своего отца; искаженные черты его лица выдавали тяжесть его страданий.

– Отец!.. Надо бы всё же поглядеть, – всхлипнул Франсуа.

– Как хочешь, сынок…

Жак и Жан положили отца на землю, осторожно повернув его на бок, а Франсуа разрезал ножом куртку из оленьей шкуры, продырявленную маленьким круглым отверстием. Всего несколько капель крови выступило из раны, уже окаймленной зловещим бурым ореолом. Пуля весьма мелкого калибра рассекла позвоночник несколько наискось и пробила легкое. Началось внутреннее кровоизлияние. Процесс пошел очень быстро, потому что дыхание раненого становилось всё тяжелее.

Молодой человек уже немало повоевал и повидал достаточно ран; ему трудно было ошибиться со страшным диагнозом: отцу осталось жить не более четверти часа! Растерявшийся, обезумевший от мысли, что он видит, как умирает горячо любимый отец, Франсуа тяжело упал на колени и забормотал:

– Отец!.. Отец!.. Нет… Вы не умрете.

– Дорогие мои детки, послушайте меня, – прохрипел Батист, сохранявший удивительное присутствие духа. – Прислоните меня к стене… Хорошо! Отступите немножко, чтобы я всех вас увидел. Меня убил один из наших… Я слышал выстрел… Звук не похож на выстрел из боевого оружия… Это канадская винтовка… Дырка от пули – не крупнее стержня пера… Не так ли, Франсуа? У меня не было врагов, я никому не делал зла… Только один человек заинтересован в моей смерти… и это Туссен Лебёф… предатель, продавший нас… У Туссена хранится большая сумма принадлежащих мне денег… Десять тысяч долларов… Слышите?.. Пятьдесят тысяч франков во французской валюте… Я доверил их ему, чтобы он сохранил эти деньги как ваше наследство… Он хочет присвоить их… Боже мой! Как я ослабел! А мне еще так много вам надо сказать… Жан!.. Фляжку!

Старший из Буа-Брюле послушно открыл фляжку, наполовину заполненную водкой, и поднес ее к губам умирающего. Тот жадно пил большими глотками.

– Спасибо, старшенький… Мне стало лучше. Вы должны во что бы то ни стало найти Туссена и любыми средствами вернуть эти деньги… Слышите?.. Десять тысяч долларов… Это ваше состояние… Я его законно заработал на золотых россыпях Карибу. А врага своего я как настоящий христианин прощаю… Позже вы убедитесь, сможете ли душой и разумом простить того, кто продал своих братьев, кто сделал бесполезной пролитую кровь… Вы будете очень одиноки… изолированы жизнью… Поступайте всегда так, словно я нахожусь рядом с вами… Когда вас одолеют сомненья, говорите себе: «А что бы подумал отец… если бы был здесь?» Никогда не делайте другому то, чего не пожелали бы себе… и всегда оставайтесь… хорошими и честными французами… Передайте мой прощальный привет Луи Риэлю… скажите ему, чтобы не думал о капитуляции и никогда не отдавался в руки этих людей… Умирающий видит верно и далеко… Ваше дело проиграно… И ему, и тем, кто больше всего скомпрометировал себя, лучше бы уйти в Соединенные Штаты… Что же касается вас, возвращайтесь в горы Карибу, к своим родственникам… к Перро… братьям вашей умершей дорогой матери… скажите им… Ах, боже мой!.. Жизнь уходит… Прощайте, мои любимые… Я умираю достойным потомком француза… и настоящим христианином…

Он начертал рукой знак креста, потом волна крови заполнила ему рот, тело содрогнулось в страшной конвульсии, он застыл и умер, уставившись зрачками на крест церкви. Какой-то метис пытался под градом пуль вырвать у него из рук белое знамя.

В тот самый момент, когда Батист умирал на руках у своих сыновей, последние Буа-Брюле отчаянно сражались с солдатами в арьергардном бою, скорее напоминавшем бегство. Тем не менее каждый из них замедлял шаг, потом и вовсе останавливался, обнажая голову перед трупом ветерана борьбы за независимость метисов и обращаясь к его детям с парой грубоватых, но ласковых слов сочувствия.

На какой-то момент Жан, Жак и Франсуа, погрузившиеся в бездну боли, забыли обо всём перед остывающим трупом любимого отца…

– Братья, – сказал Жан, который первым пробудился от кошмара, – надо его унести… туда, к нашим…

– Да, брат, ты прав, – откликнулся Жак, – придут серые куртки, и мы не сможем устроить ему похороны так, как нам хочется.

– Братья! – закричал Франсуа. – Вставайте!.. Они здесь!

Уверенный в своей силе, он наклонился, поднял труп и крепко прижал его к себе. Он бросился было к проходу между двумя пылающими домами, по которому можно было пройти к маленькой армии Луи Риэля, но кто-то властным голосом грубо приказал ему остановиться.

– Стоять!.. Не шевелиться! Не двигаться! Иначе – смерть!

Человек двадцать ополченцев[18]18
  «Человек двадцать ополченцев» – Собственные вооруженные силы Канады были созданы в 1867 г. Они получили название Канадской милиции и подразделялись на две части. Постоянно действующая милиция привлекалась к охране границ, борьбе с индейцами и подавлению восстаний. На ее основе с 1871 г. возникали настоящие воинские формирования, как, например, участвовавшие в подавлении Северо-Западного восстания Королевская канадская конная артиллерия, Королевские канадские драгуны, Королевский канадский полк. Наряду с этим существовали резервные части (непостоянно действующая милиция), активируемые в случае особой надобности, то есть фактически ополчение.


[Закрыть], в пришедшей в беспорядок форме, с опаленными шевелюрами и бородами, высыпали из прохода, который только что обнаружили братья. Другая группа ополченцев вышла им навстречу с противоположной стороны. Молодые люди увидели вокруг себя угрожающий круг штыков.

Момент был критическим, и регулярное воинство, крайне измученное боем, взбешенное столь длительным сопротивлением и разочарованное тем, что не удалось пленить Луи Риэля, казалось, хотело разорвать пленников – точно так же, как это недавно намеревались сделать метисы.

А те, прижавшись к церковной стене, положили труп на землю и были готовы противостоять вооруженной толпе, чтобы спасти тело отца от постыдного оскорбления.

– Бога ради!.. Хватит таких историй, – процедил сержант шестифутового[19]19
  Фут – единица длины в англо-американской системе мер; соответствует 30,4 см в метрической системе.


[Закрыть] роста, сухой, как палка, с длинными рыжими бакенбардами и крупными зубами. – Эти люди взбунтовались против власти ее величества королевы; это – поджигатели, убийцы, дикари! Расстреляйте их здесь!

В войнах между разными странами есть законы, предписанные воюющим сторонам международными конвенциями, которые обусловливают главным образом заботы о раненых и уважение к пленникам.

Гражданская война не знает ни обычаев, ни конвенций. Это – убийство во всем его ужасе, и нет – увы! – никаких временных послаблений, привнесенных нашей цивилизацией. Далеко не всегда безоружный противник спасает жизнь, и даже раненый не находит милосердия у победителя, тогда как прощение было бы таким легким и в то же время таким логичным для жителей одной страны!

Надо ли, чтобы ненависть в семье была такой ожесточенной и такой упорной, чтобы члены этой самой семьи отказывали себе в том, что они даруют чужеземцам?!

Длинный рыжий сержант принадлежал к категории людей, всегда готовых поставить к стенке сторонников вражеской партии. В толпе ополченцев нашлись охотники попасть в расстрельную команду.

Они уже хотели увести с собой молодых метисов.

– Дайте нам похоронить нашего отца! – с достоинством произнес Жан.

– Господи благослови! – завопил сержант, опьяневший от бренди, что никак нельзя считать смягчающим обстоятельством. – А дикари кобенятся!.. Об этом не беспокойся! Вас похоронят всех четверых вместе, если это доставит вам удовольствие.

И в то же мгновение он направил свое ружье на Жака, стоявшего ближе всех. Сержант явно намеревался раскроить в упор череп метиса. Его палец искал спусковой крючок, вот-вот должен был последовать выстрел.

Внезапно, запыхавшись, появился человек, также одетый в форму регулярной армии. Он растолкал собравшихся и поднял вверх ствол карабина. Пуля задела стену, отбив кусок штукатурки.

– Сержант! – негодующе закричал вновь прибывший. – Вы только что пытались совершить подлость.

– По какому праву, – высокомерно ответил унтер-офицер, – вы мешаете мне исполнить справедливое наказание?

– Верно!.. Верно!.. – поддакнули многие из ополченцев. – Справедливое наказание!.. Сержант прав.

А сержант, почувствовав поддержку, продолжал с нарастающим гневом:

– Эти дикари грабят, воруют, поджигают, убивают, снимают скальпы…

– Ложь! – прервал его человек, защитивший метисов. – И вы хорошо знаете, что вот такие люди, в интересах своего собственного дела, никогда не допускают тех преступлений, которые обычны для индейцев.

– Это не имеет значения!

– Да разве они сами не индейцы наполовину… бунтовщики против правительства… Прочь с дороги, дружок, освобождай место! А вы, солдаты, стреляйте по этим подонкам!

Но ополченец, вместо того чтобы посторониться, бросился к Жану, Жаку и Франсуа; их удивительная стойкость нисколько не поколебалась.

– Ну что ж! – воскликнул он в порыве негодования. – Тогда стреляйте и в меня! Убейте меня вместе с ними, потому что, пока я жив, клянусь вам, с их головы ни волоска не упадет.

Естественно, сержант не собирался уступать. В Канаде, как, впрочем, и везде, власть вышестоящего начальника, в особенности, если это младший командир, не может и не должна колебаться, а его мнения – считаться ошибочными.

Благородный поступок солдата стал примером для нескольких ополченцев, но большинство проявляло к ним открытую враждебность. Защитник метисов опасался, что его оттеснят силой, и тоскливо озирался, не придет ли откуда-нибудь подмога. Радостный крик вырвался у него из груди при виде двух мужчин, также выбиравшихся из прохода с разлетавшимися во все стороны искрами и головешками.

– Ко мне!.. Стивен… Ко мне… Питер!

Те сразу же узнали человека, выкрикнувшего этот отчаянный призыв.

– Эдуард!.. Эдуард Мидлтон… и наши метисы!..

Они поспешили на помощь, отталкивая солдат направо и налево, и присоединились к своему другу.

У них хватило времени только на один короткий вопрос:

– Что случилось, Эдуард?..

– А вот что, – ответил до предела раздраженный защитник метисов. – Посмотрите только на этих молодых людей, которым мы обязаны жизнью… Под предлогом репрессий солдаты хотят убить их!.. Этот сержант… он пьян или с ума сошел…

– Я выше вас по званию… Приказываю вам подчиниться…

– А я… Я кричу в полный голос: это вы – дикари!.. Вы, победители, хотите уничтожить беззащитных людей. Если это вы называете цивилизацией, мне становится стыдно за английский флаг.

И не обращая внимания на ропот, заглушавший его слова, отважный ополченец повысил голос.

– Поскольку вопрос гуманности вас не касается, позвольте мне, по крайней мере, воззвать к вашему чувству справедливости. Несколько минут назад, в самый разгар битвы, мои друзья и я оказались в плену у этого старика и его скорбящих детей… Им суждено было вынести измену и поражение… И вместо того, чтобы выместить на нас вполне понятную в таком случае ярость, они великодушно даровали нам свободу!.. И среди этих дикарей не нашлось ни одного – слышите: ни одного! – человека, кто бы оспорил такое решение… В свою очередь, я требую для них невредимости и свободы. Со своими друзьями я вношу за них залог; мы отвечаем жизнью за жизнь. Если среди вас найдется кто-то, кому не достаточно гарантии Эдуарда Мидлтона, племянника и приемного сына генерала, пусть скажут мне это прямо в лицо.

Взволнованный голос ополченца, его благородные слова, решительность, поведение двух его товарищей, а также уважаемое имя командующего этой маленькой армии победили последние сомнения.

Сержант, не осмеливаясь больше противостоять желанию простого солдата, оказавшегося родственником известного военачальника, повесил ружье на плечо и, что-то бормоча сквозь зубы, удалился.

Его уход привел к полному распаду группы. Солдаты рассеялись, победа осталась за Эдуардом. У церкви остались только Буа-Брюле и ополченцы. Они обменялись крепкими дружескими объятьями, после чего Мидлтон добавил, чтобы закончить этот драматический инцидент:

– Вот теперь вы сможете отдать последний долг своему отцу. Мы останемся с вами, и наше присутствие послужит вам как бы охранным свидетельством. Наш долг уплачен, но мы еще не поквитались.

Поскольку мы познакомились и научились уважать друг друга на поле боя… поскольку враждебность между такими людьми не имеет смысла… не считаете ли вы, что верная, искренняя дружба должна прийти на смену прежним несправедливым предрассудкам?

– Мы рады этому всем сердцем, – ответил за всех старший брат Жан, крепко пожав руку Эдуарда. – Отныне мы – ваши друзья и навсегда ими останемся. Если бы эта привязанность, которая никогда не угаснет, могла предвестить союз всех тех, которым ненависть, возникшая из-за трагического недоразумения, принесла столько зла.

Часть первая
Месть за отца

В Америке, где время больше, чем когда-либо и где-либо, преобразуется в деньги, нет мелочной экономии. Быстро приходится не только действовать, но еще и говорить. И вот янки[20]20
  Янки – изначально прозвище жителей Новой Англии, шести северо-восточных штатов США, впоследствии перешедшее на всех англоязычных граждан страны.


[Закрыть], пропитанный этой истиной, принимается коверкать вдоль и поперек грамматические правила родного языка и привычные значения слов.

И правда: для чего нужны пространные выражения, загромождающие и затягивающие беседу, если их можно заменить парой слов? Если же слов не хватает, надо создать новые. Что за прекрасная штука – придумывать слова для людей, создавших трансконтинентальную железную дорогу!

Вот вам пример, навеянный мыслями о железной дороге.

Два поезда мчатся на всех парах по одному пути. В результате чудовищной катастрофы вагоны сталкиваются и буквально врезаются друг в друга. Подобную катастрофу обычно описывают при помощи имен существительных, глаголов, прилагательных и прочих грамматических форм, заимствованных в языках различных стран.

Спешащий куда-то американец расскажет об этом одним-единственным словом, заменяющим даже самое сжатое описание несчастья. Он просто скажет: два поезда телескопировали… то есть вошли один в другой подобно тому, как объектив входит в тубус подзорной трубы или телескопа. Возможно ли сказать лаконичнее и выразительнее? Разве слово «телескопировали» не сообщает обо всем, включая сплющенных, словно насекомые, пассажиров?

В другом случае янки не скажет, что город расширяется, а число его жителей растет. Это было бы невыносимо долго для человека, рассказывающего одним словом о столкновении поездов. Он говорит, что такой-то и такой-то город boom. Английское слово boom означает буквально «за краем». Так называются маленькие стержни, которые применяют для того, чтобы удлинить реи; с их помощью можно поставить на мачтах дополнительные паруса. Таким образом, неологизм boomer, заимствованный из морского словаря, означает «увеличивать длину рея». Его значение расширили на все случаи быстрого расширения, крупного успеха, повального увлечения. Стали употреблять слово boomer по отношению к растущим городам, действиям, пилюлям, газетам, нефтяным скважинам…

Более того, это странное слово было усвоено канадцами, оно проникло во французский язык, им пользуются в ежедневной прессе. Газетчики используют его до такой степени, что нередко можно прочитать у них такие вот фразы: «Можно утверждать, что иммигранты бумерили в этом году в таких-то и таких-то местах».

Итак, первого июня 1885 года, то есть через три недели после только что описанных событий, разнеслась весть, что Хелл-Гэп переживает бум. Хелл-Гэп, или Адское Ущелье, был пионерским поселением Большого Запада, расположенным в то время на 99° долготы к западу от Гринвича и 48° северной широты, в пяти километрах севернее Чертова озера, на берегу Дурного Потока.

Не ищите это поселение на карте. После того как оно не раз переживало то строительный бум, то упадок, после того как оно дважды выгорало, Хелл-Гэп переместился на десять льё[21]21
  Льё – старинная французская мера длины; в XIX веке льё обычно приравнивали к четырем километрам.


[Закрыть] к востоку и теперь носит название Девилс-Лейк-Сити, то есть Город-у-Чертова-озера.

Так вот, к первому июня 1885 года Хелл-Гэп, простой шахтерский кэмп[22]22
  Кэмп (англ. camp) – лагерь; временное поселение.


[Закрыть], или, выражаясь на общепонятном французском языке, скопище палаток и деревянных бараков, стремительно перешагивал со дня на день свои границы – так река в наводнение наступает на берега.

Городок был очень удачно расположен. Он находился на территории Соединенных Штатов, всего в восьмидесяти километрах от канадской границы и в ста сорока километрах от железной дороги, связывавшей Виннипег с Миннеаполисом и всей сетью американских железных дорог. Кэмп быстро стал городом, предназначенным, как казалось, самой судьбой для скороспелой удачи.

Оборванные палатки и отвратительные, крытые дерном лог-хаусы – дома из сырых бревен – уступили место каркасным домам, что предполагало определенный комфорт. В городке проложили пять или шесть просторных авеню по семьдесят метров шириной; их пересекали под прямым углом двадцать улиц, каждая по двадцать метров в ширину. В городе появились банк, три церквушки, дворец правосудия, четыре гостиницы и бесконечное множество салунов[23]23
  Салун – традиционное название баров, существовавших на американском Диком Западе во времена его освоения в XIX в. белыми колонистами, охотниками, рудоискателями, авантюристами.


[Закрыть], в которых бессовестные соблазнители продавали по цене золота возбуждающие снадобья, столь дорогие глоткам янки.

Таким вот образом Хелл-Гэп, всего два месяца назад насчитывавший не более пятисот жителей, не имевших порой самого необходимого, вырос в двухтысячный город, живущий в относительном изобилии. И если верна новость о высоком содержании золота в аллювиальных песках Дурного Потока, то к концу года число жителей достигнет десяти тысяч.

И теперь уже не знаешь, где остановится этот столь хорошо начавшийся «бум», потому что край, в котором исчерпается золото, будет весьма благоприятен для скотоводства, как и все равнины Дакоты вообще.

А между тем, если большая часть жителей кажется очарованной благосостоянием, выражающимся крупной суммой звонких долларов, в городе остается некая категория людей, которых новое положение дел совершенно не восторгает.

Когда-то, несколько недель назад, в добрые времена лог-хаусов, Хелл-Гэп был излюбленным местом нелегалов, прибывавших, с одной стороны, из-за канадской границы с открытым счетом у шерифа, с другой – джентльменов, имевших на востоке США трения с мадам Юстицией и очень охотно встречавшихся здесь с коллегами из «Державы». Виртуозы ножа и огнестрельного оружия, обанкротившиеся и в очередной раз улизнувшие от полиции, обосновывались здесь как на нейтральной территории в пределах досягаемости обеих границ, работали, если не могли устроиться по-другому, пили, когда доставали хотя бы несколько крупинок золота, играли по-крупному, когда промывка песков приносила удачу, и охотно убивали друг дружку, когда пьяный чад в барах туманил мозги и зажигал кровь.

Здесь не было другого закона, кроме доброй воли, опиравшейся на надежный нож Боуи[24]24
  Нож Боуи – крупный нож длиной до 76 см с особой формой клинка, на обухе которого выполнен скос, имеющий форму вогнутой дуги; острие клинка направлено немного вверх. Другая характерная особенность ножа – развитая крестовина (гарда). Нож назван по имени изобретателя Джеймса (Джима) Боуи, разработавшего это оружие в 1830 г.


[Закрыть] и револьвер Кольта, появлявшийся при надобности из заднего кармана брюк.

И вот вдруг люди, пришедшие неизвестно откуда и, конечно, не отличающиеся в лучшую сторону от первых поселенцев, загорелись странной фантазией изменить эту организацию или, скорее, отсутствие организации, представляющее собой эдакий милый образчик анархии.

Они задались целью всё привести в порядок, и притом в такой порядок, что придется платить за съеденное и выпитое в салунах иным образом, чем выстрелом из револьвера, что хозяевам гостиниц захочется увидеть цвет долларов у клиента, что недостаточно одной принадлежности к почтенному классу desperados[25]25
  Desperado (исп.) – разбойник; преступник; головорез (буквально: «отчаянный»).


[Закрыть], чтобы требовать для себя бесплатного приюта и выпивки.

По инициативе этих совестливых и самоуверенных граждан сформировался комитет бдительных. Эти-то бдительные вооружились законом и стали использовать его примитивным, но радикальным образом. При малейшей попытке нарушения этого так называемого Закона комитет, представленный вооруженными до зубов людьми в масках, отыскивал и хватал преступника, набрасывал ему на шею веревку и подвешивал его на первом попавшемся дереве или на изоляторе телеграфного столба. Иногда нарушителя могли сбросить с моста через Дурной Поток, предварительно затянув под подбородком петлю-удавку.

Если бы еще там был и шериф! С ним можно было бы договориться, потому что в Америке нет должностного лица, способного противостоять щедрым чаевым.

И вот шериф появился. Отличный парень, конечно, да по какой-то случайности неподкупный!.. А это уже беда. Может, он слабак? Надо его испытать.

Сказано – сделано. Исполнение этого удивительного проекта, возникшего в мозгах полудюжины мошенников, нельзя было откладывать! Под руководством конокрада Боба Кеннеди, каким-то чудом избегавшего до той поры бдительных, они ограбили салун, хозяин которого не выказал к ним достаточного почтения. В салуне разбили зеркала, выстрелами из револьверов продырявили бочонки с виски; их содержимое вылилось на пол, а потом ручейками вытекло на улицу; в конце концов, приставив нож к горлу хозяина, бандиты вынуждали его ссыпать содержимое кассы в руки мистера Боба Кеннеди.

Торговец медлил, отбивался, пытался воспользоваться какой-нибудь уверткой и выиграть время, чтобы спасти выручку.

Слегка разнервничавшийся Боб решил слегка пощекотать лезвием хозяина на уровне адамова яблока, стараясь подоходчивее донести до его сознания свои доводы. Но донес он не доводы, а окаянный клинок, проникший до самого позвоночника.

Владелец бара хрипло вскрикнул и упал замертво у ног Боба.

– Я не нарочно!.. – удивился такому трагическому исходу Боб. – Странно, какими неженками могут быть люди!

После такого надгробного слова, напрочь лишенного приемов красноречия и риторических формул, содержимое кассы перешло в руки членов ассоциации. Заканчивая операцию, Боб, никогда не исчерпывавший своих средств, зажег спичку и бросил ее в ручеек струившегося по полу виски. Внутренность бара вспыхнула, словно пунш в колоссальной чаше, труп хозяина обгорел, дом занялся пламенем, примчались, чертыхаясь, бдительные, надеясь отплатить негодяям за новое злодеяние.

Боб и его друзья укрылись в соседнем салуне, естественно, конкуренте сгоревшего, двери которого были гостеприимно открыты. Они забаррикадировались и открыли огонь по бдительным, серьезно ранив многих из них. Наконец появился и шериф, единственная легальная и официально признанная личность.

Он отважно приблизился к запертой двери и сказал:

– Боб, мальчик мой! Именем закона предлагаю: сдавайся!

– Я это и хочу сделать… Ради бога! Только почему вы, шериф, говорите от имени закона, а присылаете бдительных, создание которых и их действия незаконны.

– Даю вам слово: вас никто не тронет.

– Хорошо!.. Мы сдаемся… Подойдите к нам и предупредите этих пройдох, что при первом подозрительном жесте с их стороны мы разнесем вам череп.

Путь от бара в здание суда совершился беспрепятственно; бдительные, разумеется, вскоре захватили семь преступников. Но те очень рассчитывали на слово шерифа, который должен передать их невредимыми судье.

В Хелл-Гэпе пока еще не было тюрьмы, и шериф вынужден был поместить своих пленников в свой кабинет, расположенный на втором этаже здания суда. Кроме того, он боялся, как бы бдительные не пришли ночью и не похитили пленников, чтобы повесить их на телеграфных столбах, и оставил бандитам револьверы; в случае надобности пленники могли бы защищаться.

Наконец, сознавая, что кабинет не создан для преобразования в столовую, шериф с утра стал уводить пленников дважды в день на трапезу в соседний отель, исключая, естественно, Боба, закованного в кандалы как самого опасного.

В течение трех дней всё шло хорошо, но тут шерифу пришлось по служебной надобности отлучиться из города. Арестованных он доверил двум своим друзьям по имени Роберт Оллинджер и Уильям Бонни, наказав им, разумеется, быть крайне бдительными[26]26
  Считаю полезным заметить читателю, что эта история абсолютно правдива; о ней сообщается в прекрасной работе барона де Грансея «В гостях у дяди Сэма» (Le baron de Grancey «En visite chez l’oncle Sam»). – Примеч. автора.


[Закрыть].

Проникшись важностью этого задания, Оллинджер нарочито открыто зарядил свою охотничью двустволку и даже предупредил Боба, что в каждый ствол он засыпал по 18 крупных дробинок.

Наступило время завтрака. Оллинджер прислонил ружье к стене и повел в ресторан своих подопечных, оставив наедине с Бобом Уильяма Бонни, занявшегося чтением газеты, пока Бобу не принесли завтрак.

А Боб после ареста заскучал и ждал случая распрощаться со зданием суда. Проявив настоящие чудеса терпения и сноровки, он смог освободиться от одного из наручников и обрушил на голову Бонни свой здоровый кулак, прервав занимательное чтение. Прежде чем ошеломленный Бонни добрался до двери, он получил пулю между лопаток и рухнул на пол, тогда как Боб, совершив свой подвиг, вооружился двустволкой, распахнул окно и застыл в ожидании.

В отеле услышали звук выстрела, и Оллинджер выскочил наружу.

– Хэллоу, Боб, дорогой мой тезка! – крикнул Кеннеди с балкона.

Роберт Оллинджер поднял голову и увидел арестанта.

– Вот ваше ружье! Узнаете?.. Теперь вы видите, мой бедный Роберт, что, заряжая ружье, не знаешь, на кого работаешь… И вот вам доказательство!

Раздался двойной выстрел, и несчастный упал на землю с простреленными почками.

В это время товарищи Боба по заключению спокойно выходили из отеля. Один из них отправился к кузнецу за напильником и передал его Бобу. Тот воспользовался им и освободился от наручников. Другой взял лошадь окружного секретаря, надел на нее сбрую, подвел к зданию суда и принялся ждать, когда Боб закончит свои приготовления.

Кеннеди в это время выбрал среди оружия шерифа винчестер и два револьвера, спустился на площадь, пожал руки своим приятелям, вскочил на лошадь, вежливо поприветствовал собравшихся и ускакал галопом, выкрикивая: «Да здравствует Боб Кеннеди!»

Именно в этот момент появился отряд замаскированных бдительных, похожих на опереточных карабинеров. Боб полагал уже, что спасся, но случилось неожиданное, особенно для такого несравненного всадника, каковым он был.

Его лошадь оказалась очень пугливой. На нее накинулась какая-то собака, и лошадь встала на дыбы. Но задние ноги у животного внезапно отнялись, и оно опрокинулось, придавив Боба. Тот даже дыхание не успел перевести.

Происшествие это случилось в пятистах или шестистах метрах от города, в абсолютно пустынном месте, на левом берегу Дурного Потока, прямо под телеграфной линией, связывавшей золотоносные участки с соседней конторой.

Здоровенный кулак прервал занимательное чтение

Бдительные, преследовавшие беглеца только ради спасения собственной репутации, увидели падение лошади. Они помчались к этому месту, заметили Боба, лежавшего без сознания под скакуном. Бандит при падении повредил ногу.

Схватить потерявшего сознание беглеца было нетрудно. Потом один из преследователей, не теряя времени, размотал длинную веревку, подвешенную к ленчику седла[27]27
  Ленчик – основа седла, состоящая из двух деревянных дощечек, соединенных на концах металлическими дужками (скобами).


[Закрыть]. Один конец веревки он прицепил к своему поясу, вскарабкался на телеграфный столб, зацепил другой конец за держатель изолятора и спустился вниз.

Потом на свободном конце веревки он сделал петлю-удавку и накинул ее на шею Боба Кеннеди, по-прежнему не приходившего в сознание. Четверо мужчин ухватились за другой конец веревки и изо всех сил потянули тело бандита вверх.