Текст книги "Адское ущелье. Канадские охотники (сборник)"

Но какую новую катастрофу им уготовила слепая судьба! Боб, шедший в десяти шагах впереди, остановился и разразился потоком страшных ругательств…

– Лошади!.. Резня!.. Куча падали!.. О, несчастные животные!.. Ужасная резня!

Но какую новую катастрофу им уготовила слепая судьба!

Глава 4

Спектакль, открывшийся при свете склонявшейся к горизонту луны и поразивший Боба, был и в самом деле ужасен.

Четыре лошади, оставленные хозяевами на время экспедиции в месте, предоставлявшем все мыслимые гарантии безопасности, распростерлись на земле с распоротыми животами, с рваными ранами, словно на них накинулась целая группа тигров.

Их терзали с небывалой силой и жестокостью, кромсали, словно бы рубили саблями, выдирали мышцы как бы железной бороной. Глазам молодых людей открылось зрелище жалобное и трагическое; им представилось месиво внутренних органов, раскромсанные куски мяса, объеденные догола кости, лежащие в кровавой, тошнотворной жиже.

Эти повреждения можно сравнить разве что с увечьями, наносимыми скопищем грифов или стальными челюстями паровой машины, или неудержимым напором стремительно мчащегося поезда!..

В течение нескольких секунд молодые люди, онемев от изумления, разглядывали это ужасное зрелище.

Но потом, поскольку они были, прежде всего, мужчинами, приученными воспитанием к любым сюрпризам судьбы авантюристов, поскольку полуиндейская кровь дикарским хладнокровием смиряла нервозность белой расы, их реакция свелась к долгим и мучительным вздохам.

– Какое несчастье!.. Ужасная беда, – резюмировал Жан мысли всей четверки… Луи Риэль ждет!.. Франсуа покалечился!

– Не занимайтесь мной! – крикнул мужественный юноша. – Идите пешком!.. Торопитесь!.. Английские палачи жаждут добычи!.. Каждый потерянный час может стать последним для нашего друга… Сделайте мне костыль… Я как-нибудь дотащусь до Буасвена или Делорейна!

– Ты бредишь, мой бедный малыш! Оставь мы тебя хоть на одну минуту, и ты станешь жертвой зверя, учинившего эту резню!

– Это гризли, не так ли, Боб?

В то время как Жан и Жак все еще поддерживали носилки, на которых лежал Франсуа, Боб с карабином наизготовку разглядывал скорбную бойню.

Осторожный, как настоящий краснокожий, он знал, что напившийся кровью зверь обычно засыпает после трапезы прямо на трепещущих телах своих жертв.

– Да пусть меня черти удавят! – сказал он с глубоким удивлением. – Эту бойню устроили два гризли, а не один. Я вижу два следа… Ошибиться невозможно…

– Нет большей опасности, чем нападение именно в эти часы… Вы, как и я, хорошо знаете, что гризли, проблуждав всю ночь, обычно возвращается на рассвете и весь день спит в своей берлоге.

– Тем не менее нельзя слишком рассчитывать на их привычки, – задумчиво заметил Боб. – Вы знаете, что я не слишком впечатлителен, но при одной мысли, что медведи могут неожиданно напасть на нас, когда Франсуа лежит на носилках, а вы оба заняты его переноской, меня охватывает дрожь.

– Медведи здоровые, судя по размаху резни, устроенной ими над нашими полукровками.

– Огромные! Они весят от двенадцати до пятнадцати сотен фунтов… В длину достигают трех с половиной метров, а когти у них превышают пятнадцать сантиметров… А задние лапы – сорока пяти сантиметров!

– Что же делать?

– Надо обязательно, несмотря на отсутствие лошадей, переправить Франсуа в Делорейн. Это около трех льё… Вопрос пяти-шести часов.

– Я попытаюсь дойти сам, не тратьте времени на меня… Послушайте, по моей вине уходит драгоценное время, а это – жизнь Луи Риэля. Да и страдаю я уже меньше… А может быть, всё пройдет?

При этих словах мужественный юноша приподнялся с носилок, прежде чем его братья успели воспрепятствовать его безумной попытке.

Но едва он поднялся, как пронзительно вскрикнул, побледнел и тяжело упал в объятия Боба.

– Значит, я проклят, и вы вместе со мной! – глотая выступившие от бешенства и безнадежности слезы, сказал Франсуа.

– Успокойся, малыш, – нежно прервал Жан, снова укладывая брата на носилки, словно мать больного ребенка на постель.

– Если бы только меня убили!..

– Как же так, – сказал Боб. – Вы отделались бы ото всех своих обязанностей! Нам пришлось бы вас хоронить мимоходом, оплакать на бегу… А время-то терять нельзя…

– Но подумайте: шесть часов, а может и восемь, вам придется нести меня, как тюк!..

– Можно сделать кое-что получше.

– Говорите, милый Боб.

– Можно перенести вас в Одинокий дом. Владелец его – конченый негодяй, отважный контрабандист, но по-своему честный. Жена его – старая пьянчужка, но не хуже других… У них есть дочь, Кейт, милое дитя, резкая, взбалмошная, настоящая дикарка, но откровенная.

– И далеко этот Одинокий дом, скажите, Боб?

– Чуть севернее… Мы могли бы там быть через час.

– Хорошо, идем в Одинокий дом. Вспомнил… маленькое плато, открытое всем ветрам, отделенное от плато Мертвеца скальной грядой… Туда можно попасть через ущелье с отвесными стенами.

– Точно! Вас там примут как родного, потому что я приду с вами. В те времена, когда я был еще сорванцом, мне довелось оказать услугу хозяину этой дыры Джо Салливану…

– Вы нам этого не говорили, Боб. Нам известно имя Джо Салливана только из-за его тесного знакомства с Джонатаном и полковником Фэрфилдом.

– Хе-хе!.. Есть в жизни воспоминания и связи, о которых нет желания упоминать.

– Сейчас не время для упреков, – прервал ковбоя Жан. – Мы и так задержались… В путь!

– Еще пять минут, – заметил Боб, думавший обо всем.

– Что еще?

– А седла?… И такие узнаваемые уздечки?..

– Что вы с ними хотите сделать?

– Сжечь, черт возьми! Конечно, сначала забросать ветками, смолистыми, но совершенно сухими.

– Отлично!

– Потом мы все пойдем в направлении Одинокого дома. На этот раз я пойду в арьергарде, с зеленой веткой в руках.

– Чтобы заметать по мере возможностей наши следы. Не так ли, Боб? Великолепная идея.

* * *

Всё время борющиеся, но никогда не покоренные, вооруженные физической и моральной отвагой против ударов судьбы, четверо молодых людей шли по дороге к жилищу контрабандиста, надеясь, несмотря на подозрения к этому персонажу, если не на сердечное и щедрое гостеприимство, то, по крайней мере, на вполне приемлемое для такой глуши.

Они шли умеренным шагом, чтобы не утомлять раненого, стараясь по мере возможного облегчить его страдания.

Как только Франсуа будет на время устроен в Одиноком доме, Жан и Жак отправятся в Реджайну. Они должны будут заглянуть в Литтл-Пембину или Буасвен, где у них есть друзья, и там наймут людей с лошадьми. Эти люди заберут раненого. После этого молодые метисы выпишут по телеграфу лекарство из Виннипега.

Естественно, Боб, знающий Джо Салливана, останется возле Франсуа, ожидая помощи, которая, впрочем, не должна задержаться.

В то время как Боб и Франсуа будут – увы! – осуждены на временное безделье взамен за безопасность, Жан и Жак попытаются спасти Луи Риэля и сделают всё возможное, чтобы вырвать его из рук английских властей.

Переговоры, описанные в нескольких строках, на самом деле длились долго; их прерывали частые остановки, не говоря уж о трудностях ходьбы по неровной местности. Кроме того, Боб тщательно затирал следы братьев и свои собственные, поэтому почти не мог в них участвовать, настолько он был занят своим важным маневром, благодаря которому все следы их прохождения затирались.

Заметив быстрое приближение дня, они были готовы идти побыстрее, несмотря на изнурительную усталость, начинавшую подавлять их могучую конституцию.

Они пересекли наискось небольшую часть плато Мертвеца и оказались перед крутым склоном двухсотметровой высоты.

– Надо на него подняться, – сказал Боб.

– Поднимемся, – ответили Жан и Жак, – только носилки станут ненужными. Малыша мы по очереди понесем на плечах, передавая друг другу, когда устанем.

Подъем длился полчаса, потом, когда все оказались на вершине этой своеобразной гряды, Боб указал на обширную поляну среди темной зелени сосен, освещенных первыми лучами солнца. На поляне виднелась группа строений.

– Вот это и есть Одинокий дом, – сказал он, – со всеми его конюшнями, складами, цистернами для жидкостей и главным корпусом.

Граница проходила посреди этого скопления зданий таким образом, что в Канаде оставались конюшни и склады, забитые товарами. Это был один из участков границы, старательно маркированных международной комиссией.

Такая завидная диспозиция подходила человеку, использовавшему ее в соответствии со своим разумением контрабандиста. Он мог в одно мгновение перейти из Америки в Канаду и, наоборот, из Канады в Америку – как с целью перемещения товара, так и ради личной безопасности.

…Оставалось пройти не более пяти метров пологого склона, чтобы оказаться перед строением, которое вблизи казалось до странности неприветливым.

– Прогулка! – в один голос решили оба уставших брата, и задорная улыбка заиграла на их лицах.

Одинокий дом представлял собой настоящую крепость, построенную из толстенных неошкуренных сосновых стволов с добавлениями лап по углам и укрепленную, как и все срубы вообще, поперечными связками. Все проемы были надежно защищены двойными ставнями с амбразурами. Усадебные постройки окружал палисад. По образовавшемуся таким образом двору носилась с громким лаем полудюжина непривязанных собак.

Впрочем, приблизиться к усадьбе незамеченным издалека было невозможно. Местность вокруг нее была абсолютно голой и в течение всего года хорошо продувалась страшными порывами ветров. Каждый пришелец, откуда бы он ни появился, становился заметен как минимум за четверть льё.

В то время как Франсуа, опиравшийся на братьев, остановился на некотором расстоянии от усадьбы, Боб с карабином за спиной приблизился к закрытой двери, подобрал камень и принялся дубасить по филенке.

Собаки залились таким лаем, словно с них сдирали живьем шкуру, и принялись злобно кусать частокол палисада.

– Перестаньте!.. Глупые звери… Умолкните! Пришел друг.

– Если вы друг, – раздался голос за ставнем, – скажите ваше имя.

– Роберт Кеннеди, ковбой, приятель Джо Салливана… это вы, Олд Вумен[85]85
  Олд Вумен (англ. Old Woman) – здесь: старушка.


[Закрыть]?

– Гляди-ка! Это вы, Боб?.. А нам сказали, что вас повесили… Будем очень рады принять вас.

– Если это не Старушка, – заметил Боб, – значит, это моя маленькая подружка Кейт?

– Да, Боб! Это я… Олд Вумен завтракает. Вы один?

– Со мной трое друзей… Отличные ребята из Канады… трое братьев… Один из них ранен.

– Что же вы раньше не сказали?.. Раненый… Я сейчас же открою.

– А скажи-ка, Кейт, – добавил Боб, пока девушка возилась с запорами, – отец твой дома?

– Он в экспедиции, и мы очень беспокоимся из-за приближающейся снежной бури.

– И верно… А я о ней и не подумал… Желтое солнце… злое, северный ветер…

Тяжелая дверь, толстая и массивная, словно тюремная, заскрежетала в этот момент на петлях, и свежее лицо молодой девушки показалось в черном проеме. Ей было пятнадцать лет, но выглядела она на все восемнадцать; она была среднего роста, хорошо сложена; брюнетка с красивыми глазами бледно-голубого цвета «перванш»[86]86
  Перванш (фр. la pervenche – барвинок) – бледно-голубой цвет с сиреневым оттенком.


[Закрыть] и розовыми щеками. Она казалась очень красивой, доброй, но вместе с тем решительной. Девушка взяла Боба за руку, а тот грубо, по-американски, тряхнул ею.

Канадцы медленно сняли шляпы, как предписывалось строгой, почтительной учтивостью среди мужчин их народа.

– Тысячу извинений, что заставила вас ждать, господа, – сказала девушка игривым тоном, в котором слышалось расплывчатое, хотя и изысканное сочувствие, – но мы вынуждены остерегаться здесь, в изоляции.

– Мисс Кейт, – прервал ее Боб, большой формалист, – имею честь представить вам господ Жана, Жака и Франсуа де Вареннов, канадских дворян… Мои дорогие друзья, эту прекрасную персону зовут мадемуазель Кейт Салливан. Она – дочь хозяина Одинокого дома.

– Извольте войти, господа! Нехорошо стоять снаружи. К тому же начинает снежить… А пока мы с Олд Вумен приготовим постели.

– Мадемуазель, мы всем сердцем принимаем ваш радушный прием. Благодарю вас, – сказал Жан.

Тяжелая дверь, толстая и массивная, словно тюремная, заскрежетала

Кейт грациозно и стремительно провела гостей в обширную комнату, наскоро обставленную грубыми табуретками из сырого дерева, шкафом с полками, заставленными бутылками, и великолепными шкурами, устилавшими как попало сосновый пол.

В дальнем конце комнаты краснел огромный камин, в котором шипели и потрескивали целые стволы; ветер завывал в дымоходе и устремлялся порой вниз смолистыми вихрями.

Перед раскаленным очагом сидела в кресле-качалке крупная женщина со спутанными в пряди седыми волосами, выцветшей кожей и блуждающими глазами наркоманки или алкоголички. Женщина курила короткую почерневшую глиняную трубку и плевалась, с характерной для американцев меткостью, в горшок, прилаженный к крюку, на который вешали котел.

– День добрый, Олд Вумен! – сказал непринужденно Боб, протягивая руку.

– Добрый, шалопай! – ответила она, протягивая ему с угрюмым видом два пальца. – Веревка, значит, оборвалась… Тем хуже!

– Вы не очень-то любезны, мистрис Салливан… Видно, еще не заморили червячка с утра.

– Шляются тут всякие разгильдяи.

– Даже когда они приносят такой подружке, как старая жена Джо Салливана, «морковку» самого лучшего вирджинского табака?[87]87
  Морковка табака – скрученные в трубочку табачные листья; серединка этой трубочки утолщалась, а кончики заострялись наподобие морковных. Изображение такой трубочки, выкрашенной в красный цвет, служило вывеской торговцам табаком.


[Закрыть]

– Давай скорее, мошенник.

– Держите!.. Нюхайте!.. Курите!.. Наслаждайтесь!..

Олд Вумен бесцеремонно схватила рулончик, раскатала его на семь-восемь сантиметров в длину, уцепилась зубами за один из краев, откусила кусок, затолкнула его за щеку и принялась с наслаждением пережевывать.

– Ну что? Настоящий нектар? Не правда ль?

– Оставьте меня в покое! Пусть вами займется Кейт. Черт меня побери! Она теперь хозяйка.

Не обращая внимания на бессвязные слова старой придурковатой мегеры, юная девушка проворно просеменила по просторной комнате, словно куропатка по борозде, расстелила бизоньи шкуры, поджарила шкварки, откупорила бутылки, открыла консервы и, пока Франсуа занимал место на меховом ложе, успела сымпровизировать завтрак.

Со свойственным юности аппетитом, еще более обострившимся после серии известных физических испытаний, гости оказали честь трапезе, поглощая двойные куски. Особенно это касалось Жана и Жака, торопившихся отправиться в Литтл-Пембину, Виннипег и Монреаль.

Тем временем ветер с минуты на минуту крепчал и достиг невиданной силы; тяжелый блокгауз вздрагивал до основания. Солнце в мгновение ока спряталось, дневной свет побледнел, стал тускло-серым до такой степени, что очертания предметов едва различались.

– Снежная буря! – в один голос воскликнули четверо юношей.

Глава 5

Месье Фелисьен Навар, француз по происхождению и коммивояжер по роду занятий, начал раздумывать, несколько поздновато, по правде сказать, о том, что его положение может стать непредвиденным и одновременно непредсказуемым.

Сначала его привлекла вполне естественная мысль преследовать грабителей, особенно после того, как он увидел способ их действий. Месье Навар не видел в этой погоне ничего иного, кроме нарушения монотонности своих странствований по торговым делам, лишенных до той поры каких-либо осложнений. Он был счастлив использовать ту капельку донкихотства, которая сидит в каждом французе, и, подгоняемый инстинктом, охотно погнался за приключениями.

Он был в восторге, ощущая возможность сжать коленями бока лошади, слышать бряцание стали, конский храп, стук копыт, радующий прирожденного всадника, он был искренне увлечен, как некогда, в погонях за африканскими грабителями и убийцами.

Эта чудесная взволнованность закончилась одновременно с кавалерийским рейдом.

Когда он спешился, затаился в зарослях с карабином, нацеленным на крутую дорогу, по которой должны были проехать четверо мужчин, и получил приказ полковника открыть огонь без дополнительной команды при появлении этой беззащитной группы, француз признался себе, что ему навязывают участие в деле по меньшей мере отвратительном.

Сражаться в открытую с бандитами, рисковать жизнью в защиту честных людей, бороться равным оружием с врагами, даже недостойными – очень хорошо!

Но стрелять, словно в волков, без судебного приговора, без приказа, даже не удостоверившись, не произошла ли ошибка – эти условия отталкивали месье Фелисьена Навара.

Кроме того, признавая, что эти незнакомцы относятся к числу омерзительных бандитов, можно было ожидать, в случае их убийства, столь же неожиданной смерти. Они просто обворовали… И кого?.. Единственного пассажира, назвавшегося таможенным инспектором, вероятно, чтобы отвести от себя подозрение в связи с отъявленными мошенниками.

Порубежные американцы охотно вешают воров из тех, что послабее, иначе надо было бы перевешать всех!

Французы отдают таких преступников под трибунал, судят их и осуждают на более или менее длительные сроки, по отбытии которых они вольны вернуться к прежней профессии или жить честным трудом.

И месье Фелисьен Навар, друг порядка, уважающий судебные формы, предпочел бы процедуры более гуманные, более достойные цивилизованных людей.

Когда месье Фелисьен просидел полчаса в засаде, кровь его, готовая было вспениться, словно лучшее из его шампанских вин, неожиданно успокоилась. Всем сердцем он желал, чтобы воры не появились, а потом начал добросовестно раскаиваться в своем необдуманном энтузиазме.

Впрочем, температура способствовала этому возвращению в себя, понижаясь с удивительной быстротой и начиная материально дополнять его успокоение, начатое рассудком.

Вскоре пошел снег, и такой обильный, какого не знает наш умеренный климат. В одно мгновение лавиной налетели черно-зеленоватые тучи… Сосны с их темной хвоей, поляны, все желтые от опилок, далекие кучи досок, серые или рыжеватые скалы – всё исчезло в диком неистовстве снежных хлопьев, обрушивавшихся смерчами.

– По-моему, полковник, – послышался резкий голос закоченевшего Неда Мура, – надо уходить.

– Подождем еще немного!

– Они не придут, да и мы с большим трудом доберемся до Делорейна.

– Буря застала их в пути, как и нас… Они могут пройти только здесь, вы же сами сказали…

– Через пять минут мы не найдем дороги. Уже сейчас невозможно ориентироваться в этом проклятом слепящем пухе.

– Подождем хотя бы четверть часа! Что вы об этом думаете, капитан?

– Я думаю, что стало чертовски холодно, что палец нельзя просунуть между этих комьев, несущихся зарядами, что грабители должны были где-нибудь укрыться, то ли в пещере, то ли на лесопилке или где еще… и что мы должны сделать то же самое.

– Прошу у вас только четверть часа. Дам каждому по доллару за каждую минуту.

– All right! – ответили в один голос трое наемников.

Пока шло это недолгое собеседование, ураган набрал силу, и до такой степени, что четыре авантюриста были вскоре засыпаны снегом и напоминали в образовавшихся на них сугробах снеговиков, гротескных созданий, которых лепят неловкие детские руки.

Воздух, потемневший от непрекращающегося падения огромных слипшихся комьев, похожих на куски взбитого яичного белка размером с кулак, стал непроницаемым для шума и света. Всё пространство оказалось заполненным снегом, словно забитым ватой, непроницаемой для звуков… Горизонт приблизился, он оказался совсем рядом, метрах в четырех, внезапно перегородив пространство, как огромная плита или матовое стекло.

Четверть часа пролетело: землю покрыл слой снега толщиной в двадцать пять сантиметров!

– Они не придут, – прохрипел взбешенный полковник. – На лошадей и назад!..

– Назад!.. Легко сказать, – огляделся Нед Мур, – и куда податься, полковник?

– В Делорейн, черт возьми!

– Не в обиду вам будет сказано, но это невозможно, – заметил с шутливо наигранным почтением desperado. – Мы находимся в двух льё от города. Бурей намело местами до двух метров снега. К тому же дорогу абсолютно невозможно различить, разве что посветлеет.

– И что же делать?

– Добраться до Одинокого дома!

– До логова самого отчаянного контрабандиста на границе… Мне! Генеральному таможенному агенту…

– Не говорите глупостей, полковник!.. Если только это вас сдерживает… Ну, а что до французского капитана, то с его стороны не будет помех?

– Никаких, – ответил Фелисьен, шумно отряхивая свою гиперборейскую одежду.

– Хорошо. Тогда в путь, к Одинокому дому!

– Но вы, по крайней мере, уверены в направлении?

– Есть дорога к старой лесопилке… Впрочем, имение находится только в двенадцати-пятнадцати сотнях ярдов[88]88
  Ярд – англо-американская мера длины, равная 0,914 см.


[Закрыть]. Если я не найду усадьбы, значит в дело вмешался черт.

– А потом?

– Потом, полковник, будем делать то, что сможем у Джо Салливана; у того запасов всегда хватит на несколько месяцев.

– Несколько месяцев! – воскликнул Фелисьен Навар и от неожиданности подскочил. – Но сейчас же только начало октября!

– Вы же видите, что этот проклятый снег не тает, а потом он охладит землю, и она замерзнет. Если таким же образом снег будет идти хотя бы двадцать четыре часа, если не будет дождей в течение восьми дней, то мы окажемся заблокированными здесь до… Честное слово! Рассчитывайте на недели или на месяцы. Blizzard, снежная буря… Никогда не знаешь, когда она вас захватит.

– Какого черта я пришел на эту галеру! – вздохнул коммивояжер, дрожащий от холода в своем пальто, с окоченевшими руками, фиолетовым носом и ледяными ступнями.

– Поехали, господа, – добавил Нед Мур под конец. – Те, кто не боятся замерзнуть в седле, пусть садятся на лошадей…

– А вы?

– Я пойду пешком, чтобы прощупывать дорогу палкой и освещать путь.

…Ничто не могло бы нам намекнуть на внезапное приближение и небывалую ярость этих катаклизмов, которые опустошают в момент скоротечной осени это приграничный район. Нередко можно наблюдать резкие изменения температуры воздуха, достигающие тридцати – тридцати пяти градусов Цельсия за какие-нибудь сутки.

Сегодня, например, воздух нагревается до двадцати градусов, а назавтра, без видимой причины и каких-либо предзнаменований, кроме некоторого беспокойства животных, находишь, просыпаясь, фут снега на пороге, и термометр показывает минус пятнадцать градусов.

Еще полбеды, если погода тихая. Другое дело, если слышно завывание северного ветра, беспрепятственно долетающего с полюса, если видны корабельные сосны, вырванные, как соломинки, – тогда понимаешь, что оказался в сердце этого чудовищного неистовства, словно атом, затерянный в снежной буре!

Месье Фелисьен Навар, менее закаленный, чем его спутники, не замедлил сделать вывод из своего печального опыта.

В подобных условиях надо слепо довериться пограничной лошади. Привыкшее к жизни на свободе, очень часто без крова, отважное животное умеет само выпутываться из опасного положения, руководствуясь в трудные моменты изумительным инстинктом.

Лошадь Неда Мура, которую хозяин вел в поводу, продвигалась шаг за шагом, нащупывая копытами укутанную снегом землю; она то и дело нагибала голову и раздувала ноздри, словно сквозь белый снежный пласт выходят тонкие эманации, уловимые только ее обонянием, помогающим узнать природу и конфигурацию почвы.

Позади шли вереницей четверо остальных, ставя ноги в углубления, оставленные копытами передовой лошади, борясь с ветром и делая внезапные полуобороты, когда та прыгала в сторону.

Под угрозой быть выброшенным из седла надо было держаться или спиной к ветру, или лицом.

Коммивояжер, игнорируя эти особенности, о которых он просто не имел времени узнать, представил себе, что его лошадь боится. Он захотел исправить то, что считал нарушениями, и дал лошади почувствовать поводья и шпоры.

В этот самый момент налетел неотразимый вихрь и повалил на бок лошадь и всадника в трехфутовый снежный занос: ноги туда, голова сюда.

Пришлось начать настоящую операцию спасения. Фелисьен запутался в седле, подпруга седла лопнула, а он сам, ослепленный, барахтающийся в снегу, никак не мог принять вертикальное положение.

Ноги туда, голова сюда

Невозможно было починить подпругу, а следовательно, и приладить в седло. Полковник помог ему встать; остальные компаньоны оставили коммивояжера барахтаться в снегу, не проявляя никакого желания подойти к нему. Фелисьен решил, что не пришло время заниматься высшей школой верховой езды и садиться в седло, положенное прямо на спину лошади. Он поступил гораздо мудрее, подражая Неду Муру и прозаически ведя своего скакуна «за морду».

Просто невозможно пересчитать возникавшие на пути сумасшедшие спуски, головокружительные подъемы, безумно скользкие дорожки, бесконечные падения, случавшиеся на марше вслепую, посреди бешенства метели. Поход продолжался несколько часов. Пятеро искателей приключений, гонимые тревогой, замерзшие, донельзя усталые, изможденные, полумертвые от жажды и голода, ежесекундно боящиеся ужасного падения в бездну, потерявшие счет времени, блуждали по горам и долинам.

Наконец, после того как случай раз десять вел их мимо Одинокого дома, а они не могли увидеть усадьбу в этой слепящей круговерти, они уперлись в главное здание.

Нед Мур, позабыв про свойственный ему апломб, с некоторым опасением постучал ногой в дверь.

Гостеприимство на границе считается обязательным и даже священным обычаем. Но когда у тебя совесть нечиста!..

– Смотри-ка!.. Это вы, мисс Кейт Салливан, – сказал Нед, услышав голос девушки. – А отца вашего нет дома?

– Какая разница!.. Кто вы?

– Мы сопровождаем французского путешественника… и были бы вам очень обязаны…

– Еще раз: кто вы? – ответил голос, ставший заметно суше и жёстче.

– Нед Мур, со мной Питер и Ник…

– А, вот что! Отец вас не очень-то почитает, вы же знаете!.. Мелкая дичь американской таможни…

– Но, мисс Кейт, французский путешественник приехал, чтобы предложить крупное дело Джо Салливану… Видите ли, мисс, сегодня мы работаем не на таможню, а на контрабандистов. Ради Бога… и ваших интересов откройте, мисс. Умоляю вас… Мы несколько часов блуждали в снегах!

– Если бы вы были одни, я бы не впустила вас, – ответила после долгого молчания девушка; видимо, она с кем-то советовалась. Но раз уж с вами прибыл гражданин Франции, говорящий на своем языке, то в доме есть люди, которые смогут понять его.

– Нед Мур говорит правду, мадемуазель, – откликнулся Фелисьен Навар на чистейшем диалекте улицы Май. – Это я француз. Меня зовут Фелисьен Навар, и я действительно хотел бы предложить крупное дело вашему отцу. Я, в свою очередь, умоляю впустить нас, потому что силы наши на исходе.

Последнюю просьбу, прерываемую клацаньем челюстей и чиханием, оповещавшим о начале насморка, таинственные полиглоты, вне всяких сомнений, оценили, потом что дверь приоткрылась – только для того, чтобы впустить по одному новых гостей, заснеженные фигуры которых напоминали белых медведей…

Они прошли наконец в большую комнату, топая ногами и отряхаясь. Гости вскрикнули от ни с чем не сравнимого счастья при виде раскаленного очага. Освобожденные от снега, застрявшего в волосах и бороде, они смогли предстать в своем естественном виде и поприветствовали юную девушку, разглядывавшую их не слишком-то любезно. Она, чтобы придать себе уверенности, всё время поглаживала барабан револьвера.

Внезапно лицо ее просветлело, как это бывает, когда узнаешь старого знакомого. Кейт увидела Фелисьена, почтительно поклонившегося ей.

– Это вы француз? – спросила она со своей доброй улыбкой, так странно контрастировавшей с высокомерной гримасой на ее лице.

– Да, мадемуазель, имею честь быть им! И спешу засвидетельствовать вам мою самую горячую и самую искреннюю благодарность. Не будь вас, мы бы умерли от холода!

– Повторите это по-английски… Я не поняла ни слова. Очень хорошо! – сказала девушка, когда коммивояжер повторил свою благодарность на тарабарском английском языке. – Знаете, вот те личности тоже могут вас поблагодарить. Не будь вас, я бы их оставила снаружи… Тем более что обычно…

Она внезапно прервалась и, указав дулом револьвера на полковника Фэрфилда, спросила:

– Ну нет!.. Этот не считается… Где вы его подобрали, месье француз?.. Что вы здесь делаете?.. Я считаю вас слишком дерзким. В отсутствии отца я стерегу дом… Вы сегодня за него или против?

Полковник, увидев, что Кейт направила дуло револьвера прямо ему в лицо, машинально потянулся к заднему карману, где лежал его револьвер.

– Прочь руку или я выстрелю! Так друг вы или враг?

– Друг!

– Это хорошо, но, если вы об этом забудете, другие вам напомнят, полковник Фэрфилд.

При этом имени трое мужчин, сидевших в другом конце комнаты, спиной к разговаривавшим, резко развернулись; на их лицах выразилось очевидное изумление.

Полковник, Нед Мур и двое их приспешников, заметив это движение, молниеносно окинули взглядами всю троицу и переглянулись.

«Гляди-ка!.. – молча отметил полковник. – Двое из них в мокасинах, на третьем сапоги… Но куда же делся четвертый?.. И если этот четвертый существует, мы нашли грабителей».