Текст книги "Адское ущелье. Канадские охотники (сборник)"

– После всего происшедшего, почему бы и нет? – переговаривались джентльмены, как всегда жаждущие зрелищ и пари.

– Вы согласны, не так ли? – прорычал ирландец, осушивши дно своей фляжки, чтобы не растерять смелости.

– Да!.. Да!.. Но поторопись, Падди, потому что нас настигает жажда, и мы хотим утолить ее в Хелл-Гэпе.

– Наконец-то я смогу тебя скальпировать, краснокожий подонок!

Едва он выкрикнул эти слова, как выхватил нож с ловкостью, какой у него никто не подозревал, и набросился на Франсуа. Тот стоял, скрестив руки, смотрел на ирландца с высоты своего роста и презрительно улыбался.

Атака была столь внезапной и непредвиденной, что все посчитали Франсуа погибшим. Все, кроме братьев. Те посчитали инцидент столь ничтожным, что даже не нахмурились. У них была абсолютная уверенность в силе, ловкости и находчивости своего младшенького.

В то мгновение, когда острие ножа должно было коснуться его тела, Франсуа развернулся на левой пятке, упал на руку, а правой пяткой нанес такой удар ирландцу прямо в область желудка, что тот полетел вверх тормашками.

– Арра!.. Мой bouchal!..[64]64
  Пастушонок (ирл.).


[Закрыть]

Он поднялся, отплевываясь, изрыгая во весь голос самые замысловатые и самые звучные кельтские проклятия.

А Франсуа, продолжая улыбаться, подождал, пока ирландец встанет и подойдет, и резкой подсечкой снова опрокинул его в траву.

Толпа, заинтересовавшись неизвестным ей борцовским приемом, громко зааплодировала.

Франсуа, применив подсечку, показал себя настоящим потомком матроса. Не давая ирландцу передохнуть, он принялся неутомимо обрабатывать бока своему бесчестному противнику и с таким задором колотил его со всех сторон, что бедный Патрик, несмотря на свой опасный тесак, оказался выведенным из борьбы.

– Ах, ты хотел меня скальпировать! – сказал наконец юный метис, по-прежнему улыбаясь, но несколько побледнев. – Подожди немножко, я закончу свой урок.

Потом он добавил, повернувшись к зрителям:

– Этот человек принадлежит мне, не так ли, джентльмены?

– Да.

– И я могу сделать с ним всё, что хочу?

– Раз уж он хотел скальпировать вас, сделайте с ним то же самое… Его скальп, настоящая житница вшей, стоит десять долларов.

– Боб, дорогой мой друг, – сказал Франсуа ковбою. – Не поищите ли для меня лассо в избушке?

– Вот нужный вам предмет, Франсуа, – сказал бравый парень, в мгновение ока слетавший в избушку.

– Спасибо.

Франсуа без видимых усилий поднял ирландца, отчаянно болтавшего ногами, отнес его к коновязи, приставил его к брусу, привязал веревкой, как колбасу, и выдернул у Патрика нож.

Толпа с интересом наблюдала за происходящим. Юноша, будучи наполовину краснокожим, хотел закончить поединок как положено, жестоким эпилогом всякого индейского единоборства. Зрители приблизились, чтобы посмотреть, как брызнет кровь, и услышать, как скрипят под ножом кожа и волосы…

– Он хорошо себя ведет, мой друг Фрэнсис, – прошептал Боб, тогда как Жак и Жан безмолвно, как это делают индейцы, смеялись.

С ножом в правой руке Франсуа левой схватил густую поросль негодяя и провел лезвием ножа вокруг головы, от одного уха к другому, окружая затылок и лоб.

Потом он резко надавил на нож изо всех сил.

При контакте с холодной сталью несчастный испустил ужасный вой, сразу же перекрытый взрывом безумного, конвульсивного хохота, одного из тех видов смеха, который переворачивает людей, делает их больными и заставляет плакать.

Шутник Франсуа вел по черепу Патрика тыльной стороной ножа!..

Да-да! Тупым краем! А жертва заливалась хохотом во всю мочь.

Но наибольшей интенсивности хохот достиг тогда, когда Франсуа принялся изо всей силы соскабливать непокорные пряди, вскоре усыпавшие землю вокруг жертвы. Обнажился невзрачный, грязный, засаленный череп.

– Всё! – сказал Франсуа, увидев голову соперника голой, как пушечное ядро. – Эта операция заменит и купанье, и гребешок. Ну, вот ты и оскальпирован, мой бравый Патрик… Помни, что могло быть и хуже. В другой раз я не буду таким терпеливым.

Разношерстная толпа, прибывшая столь решительно настроенной, была окончательно покорена. Собравшиеся прокричали тройное «ура!» и отправились назад, в Хелл-Гэп, вместе с ирландцем, которого волей-неволей подняли на самые выдающиеся плечи в городе.

Наконец-то Боб и канадцы были свободны!

Глава 10

– Наконец-то мы победили и освободились! – сказал Боб, когда шумные мерзавцы, нанятые мистером Джонатаном, отправились по дороге в Хелл-Гэп, торжественно вознося оголенного до кожи потомка ирландских королей.

– Победа, не принесшая плодов! – отозвался Жан.

– Просто потеря времени, – добавил Жак.

– Ну а теперь что делать? – заключил Франсуа.

Боб сразу нашелся:

– А! Так вы полагаете, что этот блестящий успех не повлечет за собой ничего, кроме потери времени и новых вопросов?

– Вы видите что-нибудь еще?

– Возможность вернуться в Хелл-Гэп и нанести там сто девятнадцать новых ударов!

– Вы в этом уверены?

– Боже мой!.. Надо плохо знать моих соотечественников, чтобы игнорировать неизбежное: все они, бдительные, секретарь и шериф, расположены принять нас как самых дорогих гостей. Больше того, я утверждаю, что среди тех видных граждан, оплаченных и напоенных вашим врагом, вы сможете найти не только благожелательный нейтралитет, но при случае и эффективную поддержку. Такие сцены, как те, что недавно происходили, не забываются так скоро. Вы завоевали куда более прочные симпатии приграничных нелегалов, чем те, которые завоевываются долларами и тоннами виски.

Четверо наконец-то оставшихся наедине с собой мужчин устроили совет прямо перед избушкой. Они решили появиться в городе сразу же после захода солнца, чтобы об их прибытии не донесли мистеру Джонатану.

Доводы Боба относительно симпатий, которые юноши могли бы найти у горожан, победили последние сомнения. Решившись поставить на карту всё, они согласились попытаться пойти в наступление.

Надо произвести разведку в доме врага, узнать его привычки, а потом, смотря по обстоятельствам, выработать конкретный план действий.

После хорошего купанья, смывшего всю грязь, налипшую в ходе стычки, и вернувшего ковбою его белую личину, удалив раскраску индейского наряда, юные канадцы и янки предались сладостному отдыху на шестидесятиметровой скале, которая обрывалась в Чертово озеро.

Темной ночью они добрались до старательского кэмпа и укрылись в срубе одного из друзей Боба, ожидая начала военных действий.

А война началась на следующее утро, и разжег огонь этой войны Боб.

Конторы мистера Джонатана открывались ровно в восемь утра летом, в девять – зимой. В семь сорок пять Боб, наслышанный о пунктуальности хозяина и служащих банковского центра, медленно двигался к неприветливой на вид двери, преграждавшей со стороны улицы вход в жилище банкира.

Боб, обычно не обращавший внимания на одежду, на этот раз вырядился безукоризненно, несомненно, по совету юных канадцев. Серая фетровая шляпа с золотым шнуром и огромными полями, груботканая рубашка голубого цвета, зашнурованная спереди ярко-красным шнуром, красный пояс, удерживающий два револьвера системы кольт, оправленных в серебро, и широкий нож с роговой рукояткой, штаны из шкуры дикого животного, окаймленные на индейский манер бахромой, мягкие сапоги с серебряными мексиканскими шпорами, украшенные широкими, подобно блюдечку, колесиками – короче говоря, он облачился в парадный костюм ковбоя, претендующего на элегантность.

Как только пробило восемь часов, Боб подошел к тяжелой двери, с трудом открыл ее и проник в обширный зал, перегороженный надвое надежной решеткой, которая могла бы выдержать осаду. У Хелл-Гэпа была плохая репутация. Поэтому в решетке были проделаны четыре отверстия, прикрытые рифлеными медными дверцами и делившие решетку на четыре отделения. У каждого прохода сидел служащий с козлиной бородкой, с карандашом за ухом, жующий табак, выплевывающий жвачку и наводящий справки в деловой книге.

Следует отметить одну, типично приграничную деталь. Необходимо сказать, что каждый из этих мирных бюрократов держал перед собой, вместо пресс-папье, по два револьвера крупного калибра.

– Что желаете? – спросил один из служащих с типичной грубостью янки.

– Получить деньги, о которых сказано в этой бумаге, – ответил Боб, вытаскивая из-за пояса сложенный листок.

Человек с козлиной бородкой развернул этот лист и начал читать вполголоса, произнося слова в нос:

Да будет угодно господину Лебёфу Туссену, известному под прозвищем Джонатан, выплатить по предъявлению сего мистеру Роберту Кеннеди сумму в десять тысяч долларов, которые он должен по праву наследования за покойным Жаном-Батистом де Варенном, скончавшимся в Батоше (Канада) 11 мая 1885.

Мистер Роберт Кеннеди, действующий вместо и по поручению прямых наследников усопшего, даст квитанцию господину Лебёфу по прозвищу Джонатан, банкиру, подтверждающую получение упомянутой суммы.

Дано в Хелл-Гэпе (США) 12 июня 1885.

Подписано:

Жан де Варенн,

Жак де Варенн,

Франсуа де Варенн.

Заверяю, что подписи вышепоименованных поставлены в моем присутствии:

Шериф Бёрк.

– Я сообщу патрону, – сказал мужчина, покидая холл и исчезая за дверью, расположенной прямо за ним.

Через пять минут он вернулся и сказал Бобу, кромсавшему ножом филенку калитки.

– Мистер Джонатан не понимает содержания этой бумаги и платить отказывается.

– Я ждал этого, – спокойно проговорил Боб. – Ваш патрон – мошенник, убийца и предатель. Сегодня вечером он узнает новости о нас.

Служащий уже опять погрузился в чтение своих бумаг и больше не занимался Бобом, как будто его вовсе не существовало.

Три часа спустя «Хелл-Гэп Ньюс» опубликовала на первой странице полную и правдивую историю жизни мистера Джонатана, он же Туссен Лебёф, включая его измену, убийство Батиста де Варенна, известного соратника Луи Риэля.

Это сообщение, написанное и набранное заранее, бичевало мошенника с такой силой, что всё население, впрочем крайне впечатлительное и чересчур нервное, разбушевалось так, словно речь шла о деле национальной важности, затрагивающем вопросы безопасности государства и его достоинства.

У мистера Джонатана, конечно, были свои сторонники, во всяком случае, среди старателей, людей привыкших к относительному порядку, если сравнивать их с шалопаями-ковбоями, которые вечно ищут ссор, а когда затрагивают их доходы, они отличаются необузданными фамильными фантазиями, словно унаследованными у возвращавшихся из рейсов моряков.

Ковбои решительно встали на сторону Боба и канадцев. Стоило только кликнуть этих молодцов, бесстрашных, хотя и не безупречных, и тогда бы увидели, что ни один из них не будет колебаться, даже если речь пойдет о налете на банк или об отправке на тот свет банкира.

Боб, немного возбужденный после визита к мистеру Джонатану, шумно разглагольствовал в салуне, любимом местечке своего друга, хозяина сруба, и бездельничающих ковбоев.

Публики было много, и она уже пришла в сильное возбуждение, благодаря обильному угощению, устроенному Бобом и оплаченному из кошелька Жана. Пересуды шли полным ходом, становясь все более бурными пропорционально выпитым стаканам.

– Если бы я был на месте иностранцев…. – сказал один ковбой, накануне утром желавший линчевать Боба и канадцев.

– Ну и что бы ты сделал, Джим? – спросил Боб, который занимался тем, что разогревал головы, наполняя желудки.

– Что бы я сделал… Тысяча чертей!.. Я не оставил бы камня на камне… ни одного бревна на этом проклятом камбузе[65]65
  Камбуз – кухня на корабле; здесь слово употреблено в значении «домишко».


[Закрыть]… и я бы поджаривал пятки этому мошеннику до тех пор, пока он не заплатил бы…

– А потом?

– Расстрелял бы его в спину как предателя…

– А я бы, – вмешался другой выпивоха, – повесил его головой вниз.

– Я скормил бы его сердце свиньям, – старался перещеголять их третий.

– И всё это было бы справедливо, – снова взял слово Боб. – Да, но в наше время уже не умеют повеселиться как следует.

– Кто это говорит?

– Ха!.. Да разве меня не повесили за то, что я немножечко «кольнул» того чертова бармена, который травил всех нас, а потом слегка поджарил его заведение? И потом здесь слишком много блюстителей порядка… Хелл-Гэп становится всё степеннее, скоро он вообще будет недоступен для ковбоев… Слишком много бдительных… слишком много скуповатых старателей, желающих иметь синицу в руках…

– Это верно!.. Старатели – самые худшие из богачей…

– Из-за них растут цены…

– И куда нам пойти на сорок долларов в месяц?

– С такими банкирами-ростовщиками, как этот негодяй Джонатан…

– …У него в кассе полно золота и greenbacks…[66]66
  Банкноты, «зелень» (америк.).


[Закрыть]

– …Полный подвал!..

– …Полный дом.

– Одна дорога, если воруешь!..

– Если воруешь, то что? – спросил Боб.

– Заставить вора вернуть награбленное.

– Вернуть всё отнятое у несчастных…

– Пусть вернет добровольно или отнимем силой, тысяча чертей!..

– Вы не осмелитесь! – решительно произнес Боб.

– Мы не осмелился?.. Мы?..

– Нет!.. Вы слишком боитесь бдительных… даже шерифа… людей порядка, которые рано встают и рано ложатся… экономят, относятся к «видным» гражданам…

– Ах, мы не осмелимся!.. Ладно! Ты увидишь… Прежде всего, у нас есть газета…

– Дошли до точки, – сказал Боб другу, посвященному в его план и поддакивавшему крикунам. – Вводим в действие основные средства, начнем подогревать соком тарантула.

Среди всех снадобий, до безумия любимых американцами, самым ужасным, конечно, является сок тарантула, который обожают индейцы, ковбои, а также большое число иных порубежных жителей. Рецепт его прост.

Возьмите пять литров спирта, два кило сухих персиков, плоды черного табака, заложите все это в бочку, залейте двадцатью пятью литрами воды и оставьте бродить на некоторое время.

Этой смеси неправильно дали имя сока тарантула. Напиток, кажется, приводит в абсолютное безумие; человек, который сможет влить в себя некоторое количество «сока», остается в течение восьми дней в состоянии пьяного безумия.

Каждый розничный торговец всегда держит при себе достаточно большую партию этого адского напитка, являющегося непременным участником ковбойских оргий, подобно тому, как у нас шампанское с короной обязательно подают к столу на пирушках буржуа.

Легко понять, какую овацию устроили Бобу, когда он предложил угостить собравшихся соком тарантула, как опустошались стаканы за здоровье иностранцев, а также за уничтожение этого негодяя Джонатана.

Друг Боба также решил угостить ковбоев, а потом пришел черед хозяина салуна, выдержанный в том же стиле.

Сок тарантула, перемешавшись с другими напитками, делал чудеса. Не прошло и четверти часа, ну, двадцати минут в крайнем случае, как все любители выпить, с перекошенными лицами, блуждающим взглядом, сжатыми зубами, находились в неистовом исступлении, хорошо известном приграничным жителям.

Они орали, как бесноватые, стреляли из револьверов, чтобы только добавить шума, били посуду, ломали мебель, готовы были покалечить себя самих для того, чтобы только позабавиться, если не найдется другого выхода их исступлению.

Кто-то случайно назвал имя Джонатана.

Три коротких слога сопроводил взрыв дикого воя, сравнимый с криками каннибалов при виде добычи:

– Грабь дом!.. Смерть вору!

Боб просиял. Слишком недавним было его обращение, чтобы он полностью отказался от старых привычек, и теперь он по-дилетантски смаковал столь ловко пробужденный ураган.

– Честное слово, – признавался он себе, потирая руки, – они всё там разнесут в пух и прах! Эх, шельма Джонатан! Ты упоил этих бравых парней из Хелл-Гэпа, чтобы они перебили нас. Теперь наступила твоя очередь быть героем одного из тех развлечений, какие организуют мои дорогие коллеги.

Вся толпа, тридцать или сорок человек, ринулась к зданию банка, стреляя из револьверов, вопя и что-то крича. По дороге толпа удвоилась, вобрав в себя посетителей других салунов. Они так долго от всего сердца не развлекались! С другой стороны, в толпе были и те, кто глубоко сожалел, что участвовал в казни Боба и во вчерашнем столкновении.

Испытывая нужду в самооправдании за эту «слабость», они выходили из себя больше других, если только такое было возможно.

А тем временем все силы поддержания порядка, включая городские власти, шерифа, окружного секретаря и других, заперлись у себя в домах. В воздухе носился запах пороха и сока тарантула.

В мгновение ока оба выхода из дома Джонатана блокировали две группки мужчин, среди которых находились Жан и Франсуа, в одной группке, Жак и Боб – в другой.

Братья, до той поры не появлявшиеся на людях, вовремя встретились с ковбоями и присоединились к ним, не очень-то задаваясь вопросом, так ли уж законно то, что они делают, и не уведет ли их далеко от цели лихорадка мести, не заденет ли невиновных.

Братья как раз вошли в юношеский возраст, период самых сильных страстей; их индейская кровь, едва смягченная европейской кровью, непреодолимо подталкивала их, и потом: Джонатан – такой мерзавец!

Несмотря на запертые решетки и револьверы, служащие эвакуировали холл, передав патрону бумаги и ценности, которые тот запер в несгораемый сейф.

Несмотря на всю свою храбрость, поверженный в ужас злобными выкриками, выстрелами, ударами по стенам его дома, Джонатан остался один в осажденной крепости.

Поставят ли его в безвыходное положение, как дикого зверя, и он будет вынужден в одиночку противостоять толпе? Он хорошо знал, что не может надеяться на милость юношей, силуэты которых он заметил внизу, перед главной дверью, уже сдавшейся под напором разъяренной толпы, и с другой стороны, у бокового выхода, через который спаслись в изодранной одежде, под улюлюканье атакующих, крепко помятые служащие.

Он долго созерцал набитый ценностями сейф и, вырываясь усилием воли из какой-то разновидности гипноза, он резко закрыл дверцу, повернул замок, задействовал кнопки безопасности, ручку управления и порывисто нажал на скрытую пружину.

И сразу же сейф, весивший больше тонны, резко пошел вниз, в отверстие, образованное сдвинувшейся плитой. Когда сейф скрылся, легкого нажима оказалось достаточно, чтобы подвижная плита снова стала на прежнее место. Теперь невозможно было угадать, где же следует искать сокрытые ценности.

– У меня есть минут пять, – прошептал Джонатан, бросив последний взгляд на тот склеп, в котором находилась замурованной его душа отщепенца…

– Джонатан!.. Джонатан!.. – раздавались обезумевшие, надтреснутые, лающие голоса.

– Победа! Победа!

Стены наконец были пробиты, внутренние двери рухнули, толпа наводнила холл.

– Джонатан!.. Джонатан!..

Его заметили убегающим на другом конце холла, за решеткой. Он открыл дверь. Двадцать револьверов были направлены на него… Раздались двадцать выстрелов, потом еще двадцать… потом разорвалась дьявольская петарда. Пули рикошетили от решетки, разрывали оконные рамы, били стекла; в этом шуме ничего не было слышно. Дым, заполнивший холл, мешал видеть.

Он нажал на скрытую пружину

Патроны наконец закончились. Едкий, удушливый дым валил в разбитые окна.

– Решетка!.. Решетка!..

У каждого прута решетки встал один из парней, ухватился обеими руками за прут и потряс изо всех сил. Через две минуты решетка зашаталась и вся целиком с грохотом рухнула.

Вот целиковая дверь, в которую убежал Джонатан: панель, обитая кровельной сталью. Пробить такую можно разве что пушкой.

Толпа нападающих застыла, разочарованная, а потом накинулась на мебель, надеясь на добычу. Однако Джонатан жил в особняке один; у него почти ничего не было. Толпу постигло новое разочарование: в доме не оказалось ни занавесок, ни богатой драпировки, ни сукна, ни маскарадных костюмов; не нашлось ни золота, ни драгоценностей, за которые можно было бы купить любые напитки в Хелл-Гэпе. Не было и самого Джонатана, на ком можно было бы выместить злобу, вызванную серией неудач.

– Ладно! Хоть дом сожжем! Выходы охраняются, и Джонатан изжарится живьем.

Сказано – сделано, и притом сознательно. Дом запылал с четырех углов и выгорел до основания, однако ни малейшего следа пребывания банкира поджигатели не обнаружили. Даже костей его не нашли.

Часть вторая
Снежная блокада

Глава 1

Ровно в той точке, где сотый меридиан западнее Гринвича пересекает общую границу Северной Америки[67]67
  Здесь под Северной Америкой автор понимает Североамериканские Соединенные Штаты, то есть США.


[Закрыть] и Канады, то есть воображаемую линию вдоль сорок девятой параллели, земная поверхность резко вздыбливается обширным горным плато.

Это плато, приближение к которому ничто не предвещает на однообразной равнине, называется Черепашьими горами (Тёртл-Маунтин)[68]68
  Черепашьи горы (Turtle-Mountain) – название свое плато получило от расписных черепах (Chrysenys picta), вида американских пресноводных черепах, населяющих многочисленные озера, расположенные на плато Тёртл-Маунтин. Надо отметить, что автор несколько неверно описывает физическую географию плато. Его средняя высота составляет около 600 м над уровнем моря, а относительная высота над окружающей местностью – от 90 до 120 м. Преуменьшена Буссенаром и широтная протяженность массива; она составляет около 64 км. В настоящее время на территории Черепашьих гор расположены индейская резервация, часть национального парка, несколько парков, находящихся под охраной законодательства штата, центры отдыха и спорта.


[Закрыть]. Оно имеет форму эллипса, ориентированного с северо-запада на юго-восток. Более трети площади плато, и притом в самой высокой его части, находится на канадской территории, оставляя американцам две трети более низких земель. Плато протянулось километров на тридцать пять в ширину и не менее чем на пятьдесят километров в длину. Средняя высота плато составляет от восьми до девяти сотен метров, но тут и там однообразную плоскость пронзают пики, уходящие вверх на пятнадцать – шестнадцать сотен метров.

С американской стороны Черепашьи горы очень крутые; они ограничены вершинными гребнями, скальными стенками, причудливо изрезанными скалами, рассеченными тут и там головокружительными ущельями; преодолеть их крайне трудно тому, кто не знает проходов. Впрочем, таковых в Черепашьих горах немного. Напротив, с канадской стороны этот горный массив характеризуется относительно пологими склонами, спускающимися до двухсотметровой высоты над уровнем моря, до трассы железной дороги, идущей от Розенфельда вдоль границы. Рельеф канадской части коренным образом отличается от американского участка – в том смысле, что вода там присутствует в изобилии. И в самом деле, к северу от воображаемой линии, отмечающей границу, расположено десятка три мелких соленых озер, дающих начало множеству быстрых и шумных потоков, вливающихся в Пембина-Ривер.

Однако растительность одинаково великолепна как в сухих районах плато, так и во влажных частях. Там еще встречаются восхитительная красная сосна (Pinus ponderosa)[69]69
  Pinus ponderosa – Буссенар здесь совершает ряд ошибок в области ботанической номенклатуры; приведенное им латинское название относится к упомянутому позже виду: желтая сосна (она же тяжелая, она же орегонская). Красную сосну еще с 1784 г. ботаники называют на латыни Pinus resinosa (сосна смолистая). Приведенное дальше название Pinus Douglasii в наши дни относится чаще всего к виду псевдотсуга Мензиса, хотя в некоторой части работ профессионалов им определяются дугласова пихта или дугласова ель.


[Закрыть] и роскошная желтая сосна (Pinus Douglasii), лесные гиганты, прямой ствол которых вытягивается в высоту на сотню метров, причем на нижней трети ствола не бывает ни одного сучка. Здесь растут также многие разновидности кедров[70]70
  Настоящие кедры в Новом Свете не растут. Под именем кедра в Северной Америке известны другие виды, в частности из семейства кипарисовых: например, канадский красный кедр – это туя складчатая, канадский белый кедр – туя западная.


[Закрыть], гигантские тополя, березы, из коры которых индейцы делают каноэ, осины, пышные сахарные клены, в низинах – ольха, и повсюду в небольшом количестве – тис, дикие яблони и кизил.

Но на плато процветает в изобилии не только растительная жизнь, которая здесь видна повсюду, на каждом свободном клочке земли: в ущельях, долинах, на вершинах холмов и в лощинах. В Черепашьих горах богат и животный мир.

Черные медведи[71]71
  Черный медведь, или барибал (Ursus americanus) – обычный американский медведь; распространен от северной Аляски до центральной Мексики, от Атлантики до Тихого океана; встречается во всех провинциях Канады и в подавляющем большинстве штатов США.


[Закрыть] выбрали своим излюбленным местом просторные пещеры на востоке американской части плато. Рассказывают, что на плато попадаются даже самые настоящие серые медведи. Вместе с ними живут карибу (Rangifer caribou)[72]72
  Карибу – общее название североамериканских подвидов дикого северного оленя; различают лесных (более крупных) и тундровых карибу.


[Закрыть], которых старые французские трапперы[73]73
  Траппер (от англ. trap, «ловушка») – охотник на пушных зверей в Северной Америке, обычно – из белых колонистов.


[Закрыть] так верно называли сербёф, то есть оленебык, ориньялы (Alce americanus), или американские лоси, и вапити (Cervus americanus)[74]74
  Вапити – общее название подвидов благородного оленя, обитающих в Северной Америке.


[Закрыть], которых так привлекают соляные пласты, выходящие на поверхность во многих местах. Эта жизненная потребность оленей реально грозит благородным животным полным уничтожением, потому что их несравненное по вкусу мясо непреодолимо притягивает гурманов. Встречаются в большом количестве, но только летом, гремучие змеи, а подвязочные змеи (Thamnophis sirtalis)[75]75
  Подвязочные змеи – род змей семейства ужеобразных, распространенный в Северной и Центральной Америке; этих змей называют также садовыми ужами.


[Закрыть], забавно цепляющиеся за кустарники, исчисляются тысячами.

Дикие индюки, дрофы, куропатки, бекасы и различные виды диких уток, ставшие неперелетными благодаря горячим источникам, находят здесь пищу и кров даже в разгар зимы, столь же суровой, как сибирские зимы.

Короче говоря, Черепашьи горы были бы раем для натуралистов, охотников и туристов, если бы район не опустошали лесорубы и лесопильни и если бы самые дерзкие контрабандисты в мире не сделали его своим любимым местопребыванием.

Никогда еще местность не была более благоприятной для последнего из названных занятий, хотя и связанного с немалым количеством опасностей, но обещавшего куда более обильные эмоции и, по слухам, быстрый рост оборотов.

Контрабанда, естественно, идет из Канады в Америку, куда свободно ввозят товары иностранного производства, облагаемые на таможне огромными, что называется запретительными, пошлинами.

Итак, природа, бессознательная сообщница людей, не могла создать ничего лучшего, чтобы содействовать мошенникам, желающим, наперекор государственному контролю, ввозить в Соединенные Штаты промышленные товары английского, французского и немецкого происхождения, причем немецкие товары были топорными и бессовестными подделками английских и французских образцов.

Подведем резюме: на плато сложилось сообщество выходцев из двух стран; попасть в него с канадской стороны, откуда шли товары, было легко; установление эффективного контроля с американской стороны встречало огромные трудности по причине крутых склонов; граница существовала только на бумаге, на местности она никак не обозначалась: ни в лесах, ни на глади озер, ни в бурных реках, ни на горных вершинах, скалах, ни в пропастях. По меньшей мере, надо бы было постоянно держать в руках экер[76]76
  Эќер (фр.) – портативный геодезический инструмент, который используется при съемке для определения положения пунктов путем построения углов, кратных прямому или 45°.


[Закрыть] и нивелирную рейку, чтобы понять, где проходит граница, что не совсем практично в ночное время… Да это и не нужно для процветания промысла, основанного акционерами под названием «Кооперативное общество Соединенные Штаты – Канада»!..

…Итак, в 1885 году, когда в Хелл-Гэпе разразился бум, такой же бум переживало и «Кооперативное общество» к великой радости своих акционеров, среди которых, как говорят злые языки, оказалось немало офицеров таможни. В Америке, где титулы и звания растут как на дрожжах, как, впрочем, и всё остальное, таможенник, которому должность дается из милости, как вознаграждение за политические услуги, не может быть простым таможенником. Ему надо быть по меньшей мере, офицером.

В то время Хелл-Гэп, который вскоре должен был переменить название на Девлс-Лейк-Сити, еще не был связан с Гранд-Форкс веткой, отходящей от международной линии Виннипег – Розенфельд – Миннеаполис – Чикаго. Сообщение между Майнинг-Кэмпом и остальной территорией Соединенных Штатов нельзя было назвать ни легким, ни оживленным. Ближайшие населенные пункты были только что возникшими местечками, в которых часто не хватало самого необходимого; их жители предпочитали отовариваться в Канаде.

И вот почему: от Хелл-Гэпа до Гранд-Форкса, тогда простой железнодорожной станции, или депо, было около ста тридцати километров. Расстояние от Хелл-Гэпа до Буасвена, Делорейна, Литтл-Пембины и прочих канадских поселений с обильным снабжением не превышало девяноста пяти. Канадские поселки были предпочтительнее, потому что в Гранд-Форксе не было ничего, тогда как в Буасвене, скажем, и люди, и упряжки находили всё по возможности комфортное.

Сообщение стало настолько регулярным, что дважды в неделю отправлялись повозки, охраняемые самими собственниками. На них, как и в европейском пригородном сообщении, перевозили товары, а при случае и путешественников.

Более того, когда конный курьер почтового ведомства должен был прибыть в Гранд-Форкс во вторник, он добирался до городка в субботу мертвецки пьяным, растеряв по пути добрую часть писем, поэтому каждый предприниматель предпочитал фрахтовать stage-coach[77]77
  Почтовая карета, дилижанс (англ.).


[Закрыть], чтобы быстрее и надежнее доставить людей и депеши из Хелл-Гэпа в Канаду или в обратном направлении.

Во Франции подобное событие вызвало бы возмущение общественности и раздраженные крики администрации. В Америке первый попавшийся составит конкуренцию государству и возьмет на себя ответственность за публичную службу.

Какая разница, если дела пойдут хорошо!.. Время – деньги.

Ну вот, в продолжение к сказанному: stage-coach, запряженная четырьмя крепкими лошадьми и нагруженная пассажирами, только что въехала в юго-западный район Черепашьих гор и покатилась по торной дороге, помпезно названной звездной, то есть официально признанной государственной почтовой дорогой.

Стояла ночь, ясная и морозная октябрьская ночь, с гало[78]78
  Гал́о – оптическое явление в виде святящегося кольца вокруг объекта (обычно – небесного тела), источника света.


[Закрыть] вокруг луны и звезд, что было безошибочным признаком приближения бури. Лошади, до той поры бежавшие ровно, шумно задышали и пошли удлиненным шагом, чтобы преодолеть несколько крутых тропинок, за которыми начиналась канадская территория.

Было часов десять. Путешественники, закутавшись в одеяла, дремали, несмотря на тряску и оглушительный шум застекленных дверец, герметически закрывавших старую таратайку.

– Стой! – раздался повелительный голос мужчины, спрятавшегося за стволами деревьев, окаймлявших дорогу.

Кучер, увидев при свете луны ружейный ствол, остановил повозку.

– Высадите пассажиров, – распорядился голос, – и чтобы ни звука, ни жеста!

Кучер передал вожжи сидевшему рядом с ним кондуктору и, ворча, спустился на землю.

– Как же! Стану я сопротивляться этим проклятым desperados…

Путешественники, ничего не слышавшие за лязгом железных колес, к которому примешивалось дребезжание стекол, внезапно проснулись, посчитав, что остановка вызвана обычным дорожным инцидентом. Они оторопели, увидев, как кучер с фонарем в руках открывает дверцу. Они собирались расспросить его, когда кто-то другой, стоявший рядом, оглушительным голосом, заставившим вздрогнуть Автомедона[79]79
  Автомедон (Автомедонт) – мифологический участник Троянской войны, ловкий, изворотливый и удачливый колесничий. В Древнем Риме его имя стало нарицательным для обозначения искусного возницы.


[Закрыть], резко скомандовал:

– Стой! – раздался повелительный голос

– Все на землю, руки из карманов!

В то же время человек высокого роста, с лицом, закрытым черной маской, выставил над фонарем руку с револьвером.

Один из пассажиров инстинктивно протянул руку к заднему карману брюк, где должен был находиться револьвер.

– Если вам дорога жизнь, бросьте это! – закричал обезумевший кучер. – Из-за вас нас всех убьют.

Убежденный его выкриком, мужчина опустил руки, чтобы показать: он прекращает всякое сопротивление. Его спутники, четыре человека, пожали плечами в некоем подобии покорной апатии.

– Спускайтесь! – повелительно повторил голос. – И руки вверх!..

Один за другим пассажиры, освещаемые фонарем, наступали на железную подножку и сходили на землю, подняв ладони на высоту лба, унылой и гротескной походкой пьяного рекрута, двумя руками отдающего честь.

– А между тем, – прошептал один из пассажиров на плохом английском, – их только двое, а нас пятеро. Если бы мы захотели!..

Рука человека в маске тяжело опустилась на плечо говоруна. Тот скорчился под нажимом, как человек, взявшийся перенести слишком тяжелый ящик.

– Тихо, иностранец!

– Иностранец… я польщен… если, конечно, так можно называть туземца с рю дю Май[80]80
  Рю дю Май – улица во 2-м округе Парижа, в одноименном административном квартале.


[Закрыть]… Парижанина по происхождению… Иначе говоря, гражданина мира.

– Тише! Еще раз говорю!..

– Ей-богу!.. Вот это кулак!.. А! Их все-таки четверо… Я предпочту это…

Два новых человека в масках, безгласные персонажи, закутанные в длинные плащи, напоминающие одеяние опереточных разбойников, приблизились к экипажу. Они держали карабины у плеча, готовые в любую секунду открыть огонь.