Текст книги "Жертва негодяя"

Глава 15

Элис не понукал уставшую лошадь, и она неспешно трусила через усадебный парк семейства Брук. Аллея сузилась и перешла в тропу – как видно, соседи не часто навещали друг друга за последние годы. Он пробрался сквозь заросли и осадил лошадь, прежде чем послать ее в прыжок через ручей в овраге, разделявшем поместья. А здесь, на высоком берегу – на его земле, – тропа и вовсе еле заметна, скоро она приведет его к высокой стене – за ней огороды.

Как странно, что он сразу вспомнил все, словно и не уезжал, думал Элис, наклоняясь из седла и подцепляя задвижку задних ворот ручкой хлыстика. Скрипнули, как всегда, петли, и он пригнулся, проезжая в открывшийся проем. Уже почти стемнело, так что никто не трудился среди грядок и в парниках, но в домике садовника светилось окошко.

Лошадь побрела по заросшим травой дорожкам к воротам напротив, затем терпеливо ожидала, пока Элис вспоминал, где надо нажать, чтобы отошла щеколда, после чего осталось рукой подать до темной громады конюшенных построек.

Грумы как раз заканчивали вечерний обход; многие двери уже были заперты, двор почти опустел. Однако из-за двери мастерской шорника просачивался свет и слышалось, как кто-то насвистывал внутри. Юноша наполнял ведра, качая воду из скважины. Он обернулся на стук копыт:

– Сэр? Вам помочь?

Элис подъехал ближе и спешился; свет фонаря упал на его лицо. Слуга изумленно выдохнул:

– Милорд?

Да, с годами его сходство с отцом только усилилось – и подтверждение этому ясно отражалось на лице парня.

– Да, я – Элис Линдон, – произнес он. Лучше прояснить ситуацию, чтобы бедняга не вообразил, что ему явился призрак.

– Вовремя пожаловали, милорд, – раздался голос со стороны, и на пороге шорницкой появился дородный мужчина. – Вы уж и не помните меня, милорд, но я…

– Трегвин, – перебил его Элис, протягивая руку для пожатия. – Как же не помнить, вы служили здесь конюхом, когда я уехал. Ваш отец обучал меня ездить верхом.

– Ага, милорд. – Конюх сжал его руку и крепко встряхнул. – Он умер недавно, в ноябре, и я заступил теперь старшим конюхом.

– Жаль, что его нет более, но он бы гордился тем, что династия Трегвинов не выпустила из своих рук бразды правления в усадебных конюшнях.

– В четвертом поколении, милорд. Но вам, верно, хочется подняться в дом, а не слушать здесь мою болтовню. Джимми, парень, сбегай-ка и доложи мистеру Барстоу, что его светлость уже дома.

Парнишка тут же сорвался с места, а Трегвин с Элисом пошли к арке.

– А я слыхал, было от вас вчера письмо, милорд, о том кораблекрушении. Крайне расстроился, как услышал: думаю, верно, вы потеряли друзей. – Элис промычал нечто нечленораздельное, выражая признательность. – Ее милость чуть удар не хватил. Не хуже, чем в тот раз, когда ваш отец почил. Так я слышал. – Его обычно богатый модуляциями голос на сей раз прозвучал бесцветно.

– Еще бы. Что ж, пойду и заверю ее, что жив и здоров, – так же равнодушно проронил Элис. – Доброй ночи, Трегвин. Завтра обязательно наведаюсь в конюшни.

Он завернул за угол – и сразу увидел перед собой замок. В 1670 году его предок маркиз Линдон расширил и укрепил главную башню, которая сильно пострадала от армии Кромвеля. Его внук добавил фасаду импозантности – в стиле начала восемнадцатого века, а последующие поколения перестраивали, улучшали, модернизировали, так что теперь вряд ли нашелся бы ценитель готики, способный отыскать в этом сооружении сквозной коридор, сырую темницу или руины башни на том месте, где им надлежит быть.

Элис вспомнил душещипательный роман Перси, утонувший в море: неужели она попытается переписать его? Он остановился, чтобы прислушаться к себе: его мысли о ней не должны вызывать ненужных эмоций. Как он мог так поступить – и как она могла не поставить его в известность? Каково это – блюсти себя в рамках светских приличий с мужчиной, который так жестоко лишил ее невинности?

Эта мысль посетила его сегодня, пока он томился в седле: возможно, она на корабле упала ему в объятия, чтобы доказать что-то самой себе, чтобы обладать им – живым, а не привидением из ее кошмаров. А может – мелькали у него мрачные подозрения, – она решила влюбить его в себя и затем отомстить отказом.

Она его наказала – это определенно. Его честь и совесть требовали, чтобы он женился на ней, однако ввиду ее несогласия у него оставалось немного вариантов. Переговорить с ее отцом; похитить ее и увезти; соблазнить и одарить ребенком…

Должно быть, вид его был мрачен, когда массивные парадные двери распахнулись, и он твердым шагом поднялся по лестнице в главный холл. Дворецкий – незнакомое ему лицо – вытянулся и, заикаясь, промолвил:

– С благополучным возвращением в замок Линдонхольт, милорд. Я Барстоу. – Он смотрел мимо Элиса, в пустую тьму за его спиной. – Ваш багаж, милорд? Ваш слуга?

– Ни того ни другого. Если здесь найдется толковый лакей, я пока возьму его в качестве камердинера; он подыщет мне выходной костюм в отцовском гардеробе, думаю, там найдется. Передайте ее милости привет от меня, я присоединюсь к ней за обедом. Пусть немедленно затопят камин в моей спальне и нагреют воду для ванны.

Элис направился было к лестнице, но дворецкий сделал шаг вперед:

– Милорд. Ее милость не отдавали никаких распоряжений относительно спальни почившего. Там все осталось так, как было, и постель не заправлена.

– Так проследите, чтобы все привели в порядок, – приказал Элис, не скрывая раздражения. Он не боялся никаких привидений и вознамерился с порога обозначить свое право собственности на этот замок, не пропуская ни одного темного угла.

– Ее милость до сих пор занимает смежные апартаменты, милорд. И она распоряжается в гостиной почившего, то есть в вашей гостиной и гардеробной, – пояснил дворецкий, глядя в пол.

– Понятно. – Элис твердо поставил ногу, обутую в сапог, на нижнюю ступеньку. – У меня нет желания причинять неудобства ее милости в столь поздний час. Я пока обойдусь наиболее приспособленной гостевой спальней, Барстоу.

– Разумеется, милорд. Садовая спальня – самая удобная, полагаю. – Он жестом подозвал лакея. – Грегори, вы пока что поступаете в распоряжение его светлости как камердинер. Принесите из спальни маркиза все, что понадобится его светлости. Я распоряжусь, чтобы принесли воду наверх, милорд. Ее милость обедает в восемь.

Элис поднимался по центральной лестнице вдоль стен, обильно увешанных трофейным оружием и доспехами. «Итак, первый раунд она выиграла, уже ли она все предусмотрела?» Едва он подумал это, как по лестнице метнулся шуршащий шелк: кто-то спускался по ступеням в мягких комнатных туфлях. Он посмотрел вверх с площадки первого марша и увидел силуэт мачехи в черных одеждах.

– Элис! – Она простерла к нему ладони, ожидая, пока он поднимется к ней, так что у Элиса было достаточно времени, чтобы оценить ее образ, как она, несомненно, и задумала.

– Соболезную, – произнес он, склоняясь над ее рукой.

– Так чопорно, словно мы не семья, – сказала она, но в ее больших голубых глазах затаился страх. – В былые времена вы называли меня Иможен.

– Действительно, но до того, как вы вышли замуж за моего отца, – вежливо напомнил он.

– Знаю, что разбила ваше сердце, – прошептала она. – Неужели вы все еще гневаетесь – столько лет спустя?

– Вы и в самом деле желаете обсудить это здесь? – спросил он. – Разрешите увести вас в ваш будуар. Или, следует понимать, в мои покои?

– Элис, неужели вам трудно поступиться ради меня крохотной комнатой?

Страх исчез – она поняла, что он не собирается преследовать ее в духе тех трагедий, кои разыгрываются на театральных фестивалях Челтнема. Откуда у нее появилась такая жеманная манера изумленно смотреть широко открытыми глазами? Восемь лет назад Иможен была очаровательно-наивной – или ему тогда хотелось так думать.

– Ничуть, – улыбнулся он, распахивая перед ней дверь. – Вдовий особняк целиком в вашем распоряжении.

– Что? – Она зашипела на него, как кошка, едва он закрыл за ними дверь. – Вам не выбросить меня отсюда!

– У меня неоспоримое право требовать, чтобы вы переехали во флигель, – ответил Элис. – И я немедленно распоряжусь подготовить этот дом для вас.

«Боже, однако она прелестна», – думал он, окидывая ее беспристрастным взглядом. Больше года мысли о ней разрывали его сердце. Миниатюрная и бойкая, огромные синие глаза и отливающие блеском черные локоны, но в ней еще была та изюминка, что превращает милое личико в притягательный образ, от которого у всех мужчин захватывает дух. И его, двадцатилетнего идеалиста, она в свое время лишила и присутствия духа, и разума.

– Но разве вы отошлете меня? Я как-никак принадлежу к вашему семейству! – Она сопроводила свой выпад нетерпеливым жестом, давая возможность наблюдателю восхититься изгибами ее фигуры, – такого артистизма за ней раньше не наблюдалось.

– Как мачеха? – осведомился он, притворяясь тупым болваном. – Присядьте, Иможен, потому что, откровенно говоря, меня манит открывшаяся перспектива.

– Вы любили меня, – заявила она, модулируя трепетный тон и усаживаясь в кресло французской работы. – Знаю, что разбила вам сердце, но…

– Я был без ума от вас восемь лет назад – вам было девятнадцать, – ровным тоном произнес Элис. – Молодые люди склонны соблазняться смазливой внешностью, а вы, моя любезная, весьма прелестны. – Она опустила глаза, словно он только что страстно, однако чуть непристойно объяснился в любви. – Я был потрясен, узнав, что вы – как лучше выразиться – флиртовали со мной, между тем как спали с моим отцом. Признаюсь, не ожидал от себя такой недогадливости.

– Элис! Зачем вы так жестоко? – Иможен подняла ладонь, словно защищаясь от удара. – Я и представить себе не могла, что вы испытываете такие глубокие чувства, а милорд был так… страстен и не желал ждать.

– Будем откровенны, Иможен. – Он понял, что ему надоели ее игры. – Вы рассчитывали, что мой отец не решится далеко зайти с вами, и держали меня в запасных, для подстраховки. А может, вы решили, что наследник – как журавль в небе и надежнее – маркиз в руке, хотя он по возрасту годился вам в отцы.

Она покраснела – и это выдало ее с головой. Дочь местного эсквайра, Иможен Пенуит была первой красавицей в округе, и ее родители надеялись нажиться на этом. В то время он был слишком зол и обижен, чтобы задумываться над этими обстоятельствами, но с тех пор многое успел понять.

– Мама из кожи вон лезла ради моего благополучия, – прошептала она. Ему хотелось бы верить, что она сама не была столь же амбициозна и беспринципна, как ее родители.

Откровенно говоря, то же самое он мог бы сказать и о своих метаниях: его отец и эта женщина заставили его разочароваться и цинично судить о любви, однако он оправдывался тем, что был слишком доверчив. «Желторотый идиот-идеалист – это факт», – криво усмехнулся он, вспомнив себя в юности.

Тот юноша был серьезен, прилежен в науках, любознателен к жизни и к тому будущему, которое она ему сулила; его отец был крепок и бодр и не выказывал никакого желания передать хотя бы часть дел в ведение своего единственного сына. Так что ему хотелось тогда путешествовать и исследовать новые земли. Он увлекался ботаникой и был весьма образован в этом предмете, но ему и в голову не приходило, что он может – или ему следует – покинуть Англию.

Его долг – находиться рядом с родителем, заключил он, несмотря на то что отец по-мужски презирал его: Элис не пил без меры, не распутничал и не играл. Тем не менее маркиз не смог бы обездолить своего сына за то, что тот оказался «тряпкой», особенно когда соседи признали его лучшим стрелком в округе, неутомимым наездником и даже – к громкому восторгу его отца – начинающим волокитой: ему приписывали ряд интрижек.

Но он дал отставку всем своим любовницам, когда на балу столкнулся лицом к лицу с Иможен Пенуит. Она была так прелестна, так чиста, что, влюбившись в нее, он не думал даже смотреть на других женщин.

– Вам не понять. – Иможен обиженно надула губы.

– Прекрасно понял все, когда зашел в библиотеку и застал отца со спущенными бриджами, а вас – лежащей на столе в задранных на уши юбках, – ответил Элис. Он слишком утомился, чтобы вести такие беседы, но во избежание дальнейших осложнений следует сразу поставить Иможен на место: он уже не раб ее чар. – И не рассказывайте, что он принудил вас, или ваши родители насильно затащили вас под него, или что у вас не было тогда другого выбора, – добавил он. – Да мне, честно скажу, и безразлично это.

– Вот как?

– Давайте определимся, – сказал он, поднимаясь и желая только одного – повалиться на кровать и заснуть на целый месяц. – Я пробуду здесь примерно с неделю: надо разобраться с самыми неотложными делами и проследить, чтобы отремонтировали вдовий флигель. Затем поеду в город на светский сезон. А когда вернусь – ожидаю, вы уже съедете отсюда.

Она обратила на него умоляющий взгляд, и он заметил сапфиры – под цвет ее огромных глаз – в покачивающихся серьгах и в ожерелье на ее шее.

– Также намереваюсь по возвращении проверить по описи все фамильные драгоценности, – добавил он. – Они потребуются моей жене. – Ее рот невольно приоткрылся – и в первый раз за этот вечер на лице ее появилось искреннее выражение. – Увидимся за обедом, матушка.

Он закрыл за собой дверь и услышал, как что-то стукнуло в нее с обратной стороны – несомненно, изящная туфелька.

Грегори нервно суетился в садовых апартаментах.

– Ванна готова, милорд, – сказал он вошедшему Элису и сделал жест в сторону гардеробной. – Подойдет вам та одежда, милорд? Помочь вам раздеться, милорд?

– Отлично выглядит. – Элис бегло осмотрел предложенный комплект. Отец до старости сохранил подтянутую фигуру, и рост у них был примерно одинаков. – Я вполне способен раздеться и одеться самостоятельно, благодарю. И одного милорда на двадцать минут вполне достаточно.

Лакей прикусил губу – Элис улыбнулся и заслужил ответную усмешку.

– Побреюсь я тоже самостоятельно.

Он взглянул на напольные часы. Половина восьмого. Да, особо не разнежишься в ванне.

– Грегори, через десять минут принесите кувшин холодной воды.

Он погрузился в теплую воду, обильно намылился, и – какая-то истома овладела им. Перси. Интересно, как Иможен справилась бы с теми испытаниями, через которые прошла Перси за последние месяцы? Он вспомнил ее в той хижине на острове – вымокшую, дрожащую, мужественную и самую желанную для него женщину.

К тому же самую тупую в своем упрямстве, дерзкую гордячку. Она будет его, хочет она того или нет. И независимо от его чувств к ней. Боже, жизнь с Перси покажется адом: обидчивая и вспыльчивая, она достаточно сообразительна, чтобы осуществить все, что ни взбредет ей в голову.

– Аа-а! – Холодная вода плеснула ему в лицо, словно пощечина. Элис взметнулся в ванне, отплевываясь и отряхиваясь, словно большой пес, а Грегори отступил, сжимая перед собой кувшин, словно щит. – Милостивый человек, – комментировал Элис, выбираясь из воды и хватаясь за полотенце.

– Милорд? – Грегори смотрел на него, вытаращив глаза.

Элис взглянул вниз. На распаренной в горячей воде коже обозначились все синяки и ссадины, а шрамы от когтей тигра выделялись багровыми полосами.

– Да, кораблекрушения, говорят, на пользу не идут.

– Арнику?

– А поможет? – Он досуха растерся полотенцем.

– Мой предок всегда пользует себя этим, в буфетной найдется немного, – предложил Грегори.

– Завтра начнем лечиться, – развеселился Элис. Надо же – «предок»! Приятный молодой человек, этот Грегори, в чувстве юмора ему не откажешь, а это весьма ценное качество в камердинере. Пора забыть Восток – хотя бы на несколько лет – и заново научиться чувствовать себя английским джентльменом.

Грегори предпочел удалиться, пока Элис одевался. Однако эта тишина, в которой будто угадывалось чье-то затаенное дыхание, – думал Элис, затягивая узел шейного платка, – была почти столь же тягостна, как и непрошеная болтовня.

Слуга вновь появился со шкатулкой в руках.

– Мистер Барстоу доверил мне непременно вручить вам это лично в руки, милорд. Он велел сказать, все эти вещи все время были в серебряном сейфе у него под замком после смерти прежнего лорда.

– Он так и велел?

Судя по всему, дворецкий хотел этим сказать, что он вполне изучил повадки своей хозяйки, а его симпатии и преданность – целиком на стороне нового маркиза. Элис открыл шкатулку и нашел там булавки для галстука, брелки от часов и старую тяжелую печатку, которую он видел раньше только на мизинце отца – тот носил ее не снимая. Теперь этот фамильный перстень с тяжелым темным камнем холодно и безукоризненно сел на его непривычный к кольцам палец. И это означало: отныне он – лорд Айверн.

Эта промашка Иможен ему весьма кстати; он вынул из шкатулки тяжелые золотые часы с цепочкой и брелками и опустил их в кармашек жилета, вывесив цепочку до петли застежки; затем взял более модную вещицу – булавку с изящным янтарем – и вколол ее в шейный платок.

– Подходит к вашим глазам, милорд, – одобрил Грегори, захлопывая шкатулку и как бы не замечая настроения Элиса. – В гардеробной висит жилет из янтарной парчи, он вам тоже подошел бы. – Он подал Элису ключ. – Покойный, бывало, надевал его поверх цепочек, если ему случалось быть при часах.

Да, только этой кольчужки ему не хватало – забавно и грустно было представить, что сказал бы отец, увидев его в своих рыцарских доспехах и побрякушках.

– Как покойник на вынос, – пробормотал он себе под нос, примеряя вечерние мягкие туфли – они пришлись впору.

Грегори приглушенно фыркнул, но, похоже, сам испугался своей несдержанности. Элис приподнял бровь в его адрес и, мрачно улыбаясь, отправился на встречу с Иможен.

Глава 16

– Я так рада, что вы взбодрились, Элис, – промолвила Иможен, когда он стремительно вошел в гостиную.

– В самом деле? – Вряд ли его реплика прозвучала остроумно, но глупо было бы, увидев ее наряд, не сдержаться и выпалить: «Выйдите и оденьтесь!» Возможно, этот наряд демонстрировал глубокий траур, но его мачеха интерпретировала его по-своему: вырез ее черного платья был настолько глубоким, что если приблизиться, то – подозревал Элис – можно рассмотреть ореолы вокруг сосков. Но у него не было желания проверять свои догадки. – Мой новый камердинер не дает мне скучать, – добавил он доверительно и увидел, как она на секунду поморщила прелестный лобик. У Иможен всегда не хватало чувства юмора.

– Обед подан, милорд, – объявил Барстоу.

Элис предложил Иможен руку, провел ее к самому краю стола, усадил и занял свое место во главе, на достаточно разумном от нее расстоянии.

– Надо убрать несколько досок из столешницы, слишком длинный стол, – обратилась Иможен к дворецкому.

– Я предпочитаю оставить как есть.

Барстоу поклонился и отступил к буфету, а лакей начал подавать суп.

– Насколько я помню, столовая во вдовьем особняке довольно компактная, – развил тему Элис. – Вы сможете заказать для себя столик поменьше, мэм.

– Не уверена, что обойдусь этим.

– Столовой или столом?

– Вдовьим особняком, – резко бросила она, покраснев, – льстивого тона как не бывало.

– Так расскажите мне, чем он вас не устраивает, и мы все поправим. Вам, разумеется, не захочется выезжать в Лондон, во всяком случае, пока вы так скорбите; но не стесняйтесь, дайте мне знать, если захотите подыскать особняк в городе в следующем году.

– Не выезжать в Лондон? Как же прикажете мне одеваться?

– Прилично, заверяю вас, – с нажимом произнес Элис. – Вызовите к себе модистку, пошлите слуг в город купить ткани. Я не буду скупиться – при условии, что вы позволите распоряжаться вашим приданым.

– Моим… – Иможен изумленно смотрела на него.

– Но конечно же, – продолжал Элис, – если вы способны взять на себя расходы на путешествие в Лондон и проживание там – а мне, боюсь, предстоит капитально отреставрировать Айверн-Хаус, – я могу только уважать вашу просьбу не тратиться на вас.

– Вы… Я… я обязана подчиниться вам – или жить в нищете, так?

Совершенно бесстрастные лица Барстоу и лакея заставили Элиса подозревать, что подобные сцены не внове в этом доме.

– Вам придется довериться вашему хорошему вкусу и подчиниться закону – только и всего, – примирительно добавил он, – и все разрешится.

– В том доме!

– Разумеется.

До конца трапезы Иможен пребывала в дурном настроении и провоцировала Элиса холодно-презрительными манерами. В другой раз это его позабавило бы, но сейчас он слишком устал, чтобы обращать на подобные моменты внимание. Она едва притронулась к десерту и, как только блюда убрали, встала из-за стола.

– Спокойной ночи, мэм, – сказал Элис, поднимаясь на ноги. – Возможно, увидимся за завтраком?

– Сомневаюсь, я редко встаю раньше полудня. – Она выскользнула вон, дрожа от оскорбления, нанесенного ее гордости.

Элис налил себе бокал портвейна, взял его со стола и прошел к противоположной двери.

– Барстоу, будьте любезны, отошлите Грегори ко мне в спальню. Я буду завтракать в восемь.

Лакей суетился: перетрясал постель, встряхивал длинную шелковую сорочку, обрезал кончики фитилей на свечах, в то время как Элис освобождался от одежды и развязывал галстук.

– Что-то еще, милорд? Тогда спокойной ночи, милорд, ваша ночная сорочка на кровати.

Лакей вышел. Элис подождал с минуту, затем встал и повернул ключ в замке. После чего прошел через гардеробную и запер на ключ и внешнюю дверь. Он немного посидел за бюро, потягивая портвейн и составляя списки дел, и между тем краем глаза поглядывал на часы. Пробило полночь, и послышался легкий царапающий звук со стороны смежной панели, но Элис продолжал сидеть неподвижно. Звук повторился. Чуть повернулась дверная ручка. Снова тишина. Затем он услышал, как задергалась ручка двери гардеробной.

Неплохо, что он принял меры предосторожности. Возможно – он чуть улыбнулся, – ему следует найти себе компаньона. Некогда он готов был умереть ради этой женщины. Любовь. Какая чепуха!

– Обязательно заедем в гости в замок, – сообщила леди Уайкоум на третий день после возвращения Перси, когда вся семья уже наговорилась. – Не следует пренебрегать соседскими традициями – нанесем лорду Айверну визит и еще раз поблагодарим за все, что он сделал для нас. – Она нежно улыбнулась Перси.

– Надо ли, мама? – Эвелин наморщила носик. – Лорд Айверн – безусловно, но его мачеха…

– Она настолько неприятная особа? – полюбопытствовала Перси. – Я вообще-то часто ее видела прежде. Она красавица.

– Пустышка и язва, – уточнила сестра.

– Эвелин! Что за слова! Что ж, честно говоря, мне не хотелось бы, чтобы мои дочери общались с такой особой, – призналась леди Уайкоум. – Поскольку вы обе уже взрослые – и здесь нет мужчин, – не скрою от вас тот факт, что ее нравственность, боюсь, не всегда соответствовала ее положению, даже когда маркиз был жив.

– Правда? Неужели такой мужчина стерпел бы подобные выходки?

– Каков гусь, таков и соус, милая, – ответила мать с пугающей откровенностью. – Как только стало ясно, что она бесплодна, они, похоже, договорились не мешать друг другу развлекаться на стороне. Отсутствие детей – явно не его вина; правда, мать Элиса умерла еще в детородном возрасте, но в округе полно его бастардов – на команду брига хватит.

– Мама! – застонала Перси, давясь смехом.

– Пока Элис здесь, мы обязаны соблюдать все правила этикета. – Леди Уайкоум улыбнулась. – Да, Эвелин, одолжи Перси твое новое изумрудно-зеленое платье для визитов и соломенную шляпку с бархатными лентами. Не хочу, чтобы Иможен Линдон насмехалась над тем, как одеты мои дочери. Ах да, и жемчуг не забыть.

Элегантно одетая, под стать сидящей рядом Эвелин в восхитительном розовом ансамбле, Перси нежно и задумчиво смотрела на мать, в то время как их экипаж грохотал по подъемному мосту, подъезжая к сторожке у главных ворот замка. Ее откровенность и отсутствие ложной стыдливости давно убедили маму в том, как развивались события после того сокрушительного побега, хотя отец до сих был с ней холоден и резок. Она заверила мать, что никогда не спала со Стивом, и это как-то смягчило праведный гнев отца, и все же ему было труднее, чем матери, смириться с ее глупостью.

Ей не терпелось увидеть, как мама будет общаться со вдовой. И она жаждала свидеться с Элисом, хотя понимала, что это причинит ей сердечную боль. Три месяца они провели неразлучно, но эти два дня, поняла она, показались вечностью. И какая бы тень ни пролегла между ними, она никогда не забывала, что любит его. Это чувство возникло в ней не из-за потрясения, вызванного кораблекрушением, – она вполне теперь разобралась в своих переживаниях. Она любила его, несмотря ни на что.

Леди Уайкоум осведомилась о его светлости, но не о вдове, когда Барстоу распахнул перед ними дверь – как ни странно, налицо заметная брешь в их этикете. Его светлость у себя и незамедлительно выйдет к ним, сообщил дворецкий, ведя их через холл в гостиную.

Вошел Элис, и, пока он обменивался рукопожатием с ее матерью, Перси поймала себя на том, что не может отвести от него взгляд. Прошедшие два дня обострили ее внимание. Он был подтянут, но на загорелом лице выделялись бледные тени под глазами – как видно, засиживался допоздна и тревожился; мрачно-темный официальный костюм старил его. Это, должно быть, его отца, поняла она и призадумалась, каково ему носить одежду человека, с которым он некогда порвал все отношения.

– Леди Перси.

Он взял ее руку, и она посмотрела ему в глаза.

Счастлив ли он? Следит ли за собой? Выдают ли глаза ее чувства? Нечто в его взгляде подсказывало ей, что он ничего не забыл и не переменил своего мнения. И замыслил предпринять нечто и добиться своего, что бы она там ни говорила о своем нежелании выходить замуж.

– Лорд Айверн, вы уже обустроились? Понимаю, вам, как и мне, приходится без конца одалживаться – с ног до головы, то домашние туфли, то гребни.

Он кивнул и улыбнулся:

– Да, весьма неловко, правда? Леди Эвелин. – Его брови слегка приподнялись, когда он повернулся к ее сестре, и Перси внезапно ощутила болезненный укол ревности. Милая Эвелин выглядела прелестно – тот идеал, о котором мечтал Элис, когда говорил о своей будущей жене. Именно на такой девушке ему должно остановить свой выбор. – Позвольте мне заметить, вы весьма выросли за то время, что мы не виделись. И так расцвели.

Эвелин покраснела и опустила ресницы, но безо всякого жеманства и заикания ответила:

– Вы очень добры, лорд Айверн, но поскольку с тех пор минуло восемь лет, думаю, небольших перемен следовало ожидать.

Элис рассмеялся, и они начали рассаживаться вокруг чайного столика, пока лакеи вносили сосуд с кипятком и сервиз.

– Прежде всего, я должна поблагодарить вас за все, что вы сделали для моей дочери, – сказала ее мать, как обычно, безо всяких церемоний. – Знаю, если бы не ваше мужество и безграничное терпение, Перси утонула бы – или погибла страшной смертью от укуса бешеной собаки. Мой муж, разумеется, вас еще навестит, но я обязана высказать свои чувства как мать: моя память всегда при мне, и если моя семья что-то может сделать для вас, вам стоит только намекнуть.

Элис молчал, глядя на свои сцепленные в замок ладони. Перси увидела незнакомое кольцо на его левом мизинце; он рассеянно потирал его, словно это помогало ему размышлять.

Вскоре он нарушил молчание.

– Почту за честь, если оказался способен услужить леди Перси. Знайте и вы, мэм: ваша дочь – леди цельная и отважная. Мужества ей не занимать, – добавил он. – Она рисковала собой, чтобы спасти ребенка. – Молчание затянулось до неловкости. Эвелин чуть всхлипнула, леди Уайкоум откашлялась. – И таланта, – продолжил Элис. – Вы знаете, что леди Перси сочиняет роман?

– Правда? – Сестра обернулась к ней, широко раскрыв глаза. – Ты написала книгу?

– Она, боюсь, на дне морском, – призналась Перси. – Хотя, полагаю, там ей и место.

– Не отчаивайтесь!

Элис начал пересказывать сюжет «Приключений Анжелики», и вскоре Эвелин и леди Уайкоум тряслись от смеха, а Перси прикрывала лицо ладонями и умоляла его пощадить ее.

– Как волшебно! – восхитилась Эвелин, когда дверь открылась – и вошла леди.

«Очень даже восхитительная», – подумала Перси, всматриваясь в нее, и внезапно узнала вошедшую – по ее настроению. Маркиза была вне себя от ярости.

– Любезнейшая леди Уайкоум! – Она приближалась с распростертыми руками: на губах – очаровательная улыбка и холод – в огромных голубых глазах. – Простите! Мой болван дворецкий доложил о вас Элису, а не мне, как положено. В самом деле… – она перевела свой леденящий взгляд на Элиса, – этот слуга не справляется с обязанностями – вы должны прогнать его.

– Вы напрасно истязаете себя, леди Айверн, это всего лишь недоразумение, – заметила леди Уайкоум. – Я просила встречи с лордом Айверном. Мы приехали поприветствовать его в отчем доме и поблагодарить за все, что он сделал для Перси.

– Понятно. Мне так хочется услышать о всех его приключениях. Вы погуляете со мной по саду, леди Перси? Уверена, ваша мать и сестра не пожелают снова выслушивать этот пересказ.

Меньше всего Перси сейчас хотелось бы принять это приглашение. Она открыла было рот, чтобы изобрести нечто вроде растянутой лодыжки, но внезапно ее охватило любопытство. Эта эгоцентричная женщина вовсе не желает выслушивать ее, так чего же она добивается?

– С удовольствием посмотрю новые посадки, леди Айверн, – ответила она, вставая из-за стола. Ее юбки мимоходом задели колени Элиса, он взглянул на нее и нахмурился. Итак, ему не нравится, что она останется наедине с его мачехой. Это уже интересно!

– Я рада, что вы приехали домой, – начала Иможен, когда они вышли на террасу. – Мне так нужна подруга моих лет, которой можно довериться. – Она была постарше Перси, но не стоило поправлять ее – интриги вполне хватало.

– Весьма польщена, – пробормотала она, – но вскоре я уеду в Лондон с родителями и сестрой.

– Уедете? – Изящно очерченные брови приподнялась. – Но, простите меня, я думала, вы сторонитесь светского общества… после побега.

– Та интрижка? – рассмеялась Перси. – Я привыкла к сплетням; просто не обращаю на них внимания. Кроме того, я не ищу себе мужа.

– Вот как? Возможно, это и мудро, учитывая все обстоятельства. Но я совершенно выпала из светского круга, мне будет так одиноко сидеть взаперти во вдовьем доме.

Она говорила так, словно речь шла о тюремном заключении. Перси живо вспомнила «Приключения Анжелики» и прикинула, какую роль могла бы сыграть леди Айверн в этой мелодраме.

– Взаперти? Не может быть. Вы уже два месяца носите траур; не заметите, как и год пройдет. К тому же здесь прекрасный парк, сады…

– Ах, вы не понимаете. – Иможен затравленно оглянулась, словно ожидала увидеть наемных убийц за каждым фигурно остриженным кустом. – Мне приходится запираться, чтобы защитить себя.