Текст книги "Внеклассная работа"

Сёмка беспомощно открыл и закрыл рот, так и не придумав, что бы соврать поправдоподобнее – и тут вдруг хлопнул себя по лбу и, чуть не уронив стул, кинулся к рюкзачку. Тот лежал на узком коротком диванчике, который Галина назвала «канапе».

– Вот возьмите, Анатолий Алексаныч! – Сёмка протянул Топольскому свой школьный калькулятор «Ситизен». – Его даже заряжать не надо, просто держите так, чтобы на эту вот пластинку свет падал, – и он сам будет работать. От солнца. Или от другого света. Умеет он, конечно, поменьше, но всё равно корни можно, и уравнения, и косинусы с синусами всякие – вот, видите, значки?

С недавних пор в московских школах появились глушилки сотовой связи, чтобы ученики не пользовались гаджетами на контрольных и экзаменах. Так что Сёмка таскал теперь в школу «научный» калькулятор с монохромным ЖК-экранчиком и крупными удобными кнопками.

Отец Галины запротестовал; сама же она, наоборот, вцепилась в подарок обеими руками: «Если вы, папенька, не хотите – мне пригодится, в гимназии». Мать немедленно устыдила не в меру предприимчивую дочку: офицерам на батарее удивительная машинка, конечно, нужнее.

Топольский внезапно заявил, что не может принять в подарок столь ценный предмет и предпочёл бы за него заплатить. В связи с чем и поинтересовался ценой американской диковинки.

Сёмка, отлично помнивший, что калькулятор стоил в «Комусе» сущую ерунду, чуть не ляпнул: «Фигня, рублей пятьсот», – но вовремя прикусил язык. В памяти у мальчика отложилось, что «до революции в России корова стоила три рубля» – выходит, он затребует с гостеприимного хозяина дома целое состояние? Подумав, Сёмка неуверенно ответил:

– Долларов десять, кажется, когда был новый, – и с облегчением выдохнул, когда штабс-капитан понимающе кивнул:

– Недешёвая игрушка. Ну да, наверное, стоит таких денег. Это, выходит, двадцать рублей, так, Танюша?

– Около тридцати пяти, – отозвалась супруга, а Сёмка ещё раз отметил, что настоящей хозяйкой в доме является как раз она. – Сейчас, по случаю войны, курс обмена что фунта, что доллара взлетел до немыслимых высот – совсем эти банкиры обнаглели…

Да уж, – невесело усмехнулся офицер. – То не беда, если за рубль дают полрубля, а то будет беда, когда за рубль станут давать в морду.[9]9
  «Во дни чрезвычайного упадка наших денег совершенно несправедливый русский человек встретился с Салтыковым-Щедриным в Париже игорько жаловался ему на низкий курс. «Я этого не нахожу, – патриотично заметил Михаил Евграфович». – «Помилуйте! – воскликнул собеседник. – Ведь нам дают всего только полтинник за рубль!» – «Так ведь всё-таки дают полтинник, это превосходно! Вот когда за наш рубль будут давать в морду, тогда курс будет плохой». Санников В. З. Русский язык в зеркале языковой игры.


[Закрыть]

Сказано было сильно. Сёмка подивился: что, и здесь рубль падает? Нет, решительно ничего не изменилось за эти годы… Гаджеты напридумывали, а по сути – всё то же самое. Что за неустроенная такая страна – Россия?

Больше века прошло, а инфляция как была, так и есть! Хотя при Советском Союзе её, вроде бы, не было… Или была? Надо бы уточнить у дяди Вити, – подумал Сёмка и тут же вспомнил, что и дядя Витя, и курс Центробанка, и родная школа, и мама остались в будущем и нет никаких гарантий, что он их когда-нибудь увидит…

Тем временем Татьяна Еремеевна принесла кошелёк – старомодный, бархатный, с замочком в виде двух блестящих металлических шариков. Из кошелька извлекли монеты – три жёлтых, неожиданно тяжёлых кружочка с мужским профилем и другие, покрупнее, из белого металла. Жёлтые кружочки, оказавшиеся золотыми, именовались непонятно – «империал»; белые были из серебра. Всего в руки смущённого Сёмки перекочевали 36 рублей. Мальчик поначалу отнекивался, а потом сообразил: получится или нет вернуться домой, а здешние деньги им точно не помешают. Если придётся застрять здесь, хоть будет что-то на первое время, а нет – так можно будет сувениров прикупить. В конце концов, надо же захватить из прошлого какое-нибудь весомое доказательство этого невероятного путешествия!

V

Сёмка закинул руки за голову и потянулся. Этот безумный день отнял у него все силы: загадочная дверь в школьном коридоре, Порт-Артур, артобстрел, прогулка по городу в обществе новой знакомой и наконец смахивающая на допрос застольная беседа. По-хорошему ему полагалось провалиться в сон, едва щека коснулась подушки. Но не спалось; как только хозяйка, милейшая Татьяна Еремеевна, поправила напоследок подушку и со словами «Спите, Семён, приятных сновидений!» вышла прочь, мальчик испытал острое желание вскочить и забегать по комнате. Тусклая полоска под дверью – от керосиновой лампы, которую женщина унесла с собой, – давно исчезла. По потолку гуляли пятна электрического света, пробивающиеся сквозь плотные гардины. Они не были похожи на те, что отбрасывал уличный фонарь, стоявший под самым окном Сёмкиной комнаты. Той комнаты, в двадцать первом веке… Интересно, улица-то их уже есть? Скорее всего, да: Таганка всё-таки район старый, это каждому москвичу известно. Мама тоже всегда заходила в комнату, целовала маленького Сёмку и заботливо задвигала шторы – чтобы свет фонаря не мешал сыночку спать. Потом он вырос, и мама стала заходить реже…

К горлу подкатил комок – ещё чуть-чуть, и он обернётся самыми, что ни на есть банальными слезами. Комната… мама… отсветы уличного фонаря…

Полосы света на чужом потолке (Сёмку уложили в кабинете Анатолия Александровича, на пухлом, обтянутом кожей диване с валиками) – это, оказывается, от прожекторов военных кораблей на рейде. Японцы каждую ночь испытывают на прочность боевое охранение русской эскадры: забрасывают внешний рейд минами, пытаются в темноте прокрасться на рейд внутренний, чтобы пустить торпеды. Здесь торпеды почему-то называют тоже минами, причём самодвижущимися или вовсе минами Уайтхеда. Сёмка даже не сразу понял, о чём идёт речь, когда отец Галины стал рассказывать, как февральской ночью японцы незаметно проникли в гавань и минами подбили несколько кораблей. Нападения никто не ждал: война не была объявлена, и в городе решили, что моряки устроили учения. С тех пор японские миноносцы еженощно рыщут у Артура и корабли, обвешанные противоминными сетями, бдят, шаря по воде лучами прожекторов.

И чего только не узнаешь! Когда Галинин отец упомянул про эти сети, Сёмка ужасно удивился и стал расспрашивать, как вылавливать ими мины, если корабли стоят на месте. Оказывается, это огромные тяжеленные сетки, которые вывешивают вдоль борта корабля на стоянке. В них и должны запутаться торпеды, пущенные подкравшимся противником. Но в ту роковую ночь сети почему-то не поставили…

С моря доносился далёкий глухой грохот – стрельба. Опять корабли на внешнем рейде. Татьяна Еремеевна предупредила, чтобы Сёмка не пугался – стреляют каждую ночь, но обычно по воображаемым целям: мало ли что привидится матросу у орудия. Только спать людям мешают! Сёмка хмыкнул про себя – вот они, женщины! Везде одинаковы: война, а им подавай домашний уют, и чтобы спать не мешали. А то взяли моду стрелять по ночам…

А ведь девочкам – Галине и остальным – стрельба, наверное, давно стала привычной. Вряд ли мать предупреждает их вот так каждый вечер – девочки и сами всё уже знают, верно? А если так – выходит, что Топольские раскусили странных гостей, только оставили серьёзный разговор на потом. Утро вечера мудренее, но наивно было бы думать, что штабс-капитан, увлёкшись электронной игрушкой, позабудет и о Сёмкиных оговорках, и о странной его неосведомлённости в самых обычных вещах.

«За шпионов примут! – с тоской думал мальчик. – Хотя если бы приняли, то, наверное, не стали бы укладывать спать, да ещё так заботливо. Сразу же сдали бы жандармам – или как здесь называется контрразведка?»

Скрипнула дверь, Сёмка вскинулся, садясь на постели. Створка слегка приоткрылась, в проёме мелькнула фигурка, закутанная во что-то вроде белой простыни. Шаги лёгкие – будто сквозняк неслышно прошелестел по комнате. Светка?

– Сём, ты не спишь? Я дождалась, пока Галка заснёт, вышла из комнаты – и к тебе. Давай поговорим?

Девочку уложили в одной комнате с их новой знакомой. А Светка – ничего, смелая…

Аккуратно, стараясь не скрипнуть петлями, она прикрыла створку и присела на краешек дивана. Одета Светка была в длинный, до пят, то ли халат, то ли платье и поверх него закуталась в тёплый платок. У Сёмкиной мамы был точно такой. «Оренбургский» – так она, кажется, его называла. Сёмка недовольно поморщился и уселся, завернувшись в одеяло и обхватив обеими руками колени. Поговорить и правда надо, тут Светка права. Тем более что сна ни в одном глазу – да и откуда, раз за окном стреляют из пушек? Причём не просто так, а по тому самому городу, в котором ты сейчас пытаешься заснуть…

– Ну давай поговорим… – буркнул Сёмка. – Хотя чего там – говори не говори, вляпались мы, кажется, капитально.

Светка слегка поморщилась, недовольно дёрнув плечиком, и он тут же припомнил: дома она сторонилась не то что матерщины, но даже сравнительно безобидных скабрезностей, которыми так и сыпали одноклассники. Кое-кого злило такое «чистоплюйство»; Сёмка сам, бывало, посмеивался над новенькой, но быстро перестал – его странным образом стала привлекать эта её особенность.

– Сём, что делать-то будем? – продолжала девочка. – Ну ты дал за столом! Я думала, у Галки глаза вылезут, когда ты начал плести про американцев, – так она на тебя уставилась. А уж папаша её…

– А чего он? – огрызнулся Сёмка. – Я, если хочешь знать, вообще запутался, всё в голове перемешалось. Порт-Артур, Пёрл-Харбор… и вообще, мы этого ещё не проходили! Даже на презентацию эту не успели, а то бы знали, что тут творится!

Светка кивнула. Коварная дверь, забросившая их с Сёмкой в начало прошлого века, появилась как раз в тот момент, когда они собирались на открытый урок, посвящённый русско-японской войне. Жаль, так и не дошли – теперь эти сведения пришлись бы им весьма кстати…

– Так что делать-то будем? – повторила Светка. Она сразу сделалась какой-то беспомощной, куталась в свой платок, будто мёрзла. – Сём, я ужас как боюсь! А если японцы снова станут стрелять по городу и в нас снаряд попадёт?

– Не станут, – неуверенно отозвался мальчик. – Анатолий Алексаныч говорил, что флот не позволит.

За ужином – до того как Сёмка увяз в своих выдумках, – отец Галины подробно изложил домашним последние артурские новости. Всё – и о гибели «Стерегущего», и о том, сколько снарядов с батареи Электрического утёса угодило в японские броненосцы. А самую главную – о разносе, который адмирал Макаров, командующий Первой Тихоокеанской эскадрой (а что, есть ещё и вторая?), устроил командирам броненосцев, не успевшим вовремя вывести свои корабли из гавани, – штабс-капитан пересказал даже два раза.

О геройской гибели «Стерегущего» ребята уже слышали от Ивана Задрыги – о чём и не замедлили рассказать.

«Нет чтобы на этой теме и остановиться, – подумал с досадой Сёмка. – И надо было Галкиному отцу начать расспросы! Ну кому, скажите на милость, интересно мнение школьника о причинах войны? Или въедливый штабс-капитан уже тогда что-то заподозрил? А что, очень даже может быть…»

– А ты тоже хорош! – Светка будто прочитала его мысли. – Кто, скажи, пожалуйста, надоумил тебя ляпнуть, насчёт этого несчастного миноносца? Тоже мне, знаток нашёлся – всё-то он понимает, потому как в кораблики играл!

Мальчик виновато втянул голову в плечи. Когда Анатолий Александрович рассказал, что «Стерегущий» погиб в бою с японскими истребителями, Сёмка тут же ощутил себя как рыба в воде. Ещё бы – не далее, как вчера он до двух ночи гонял кораблики в новой онлайн-игре и отлично помнил, чем может закончиться атака пары эскадрилий самолётов на одиночный эсминец. Но он же понятия не имел, что здесь в 1904-м году истребителями – точный перевод английского «destroyer» – называют миноносцы с сильным пушечным вооружением, чья задача – бороться с вражескими миноносцами и минными катерами.

Всё это объяснил ему даже не штабс-капитан, а Галина. Изрядно, надо сказать, удивлённая тем, что четырнадцатилетний юноша не знает таких очевидных вещей. Это, наверное, и помешало ей обратить внимание на странную реакцию Сёмки, а вот отец, услышав: «Точно, звено палубников, с бреющего, пушками и эрэсами, особенно если зайти с носа или кормы, вдоль – легко расколотит эсминец вдребезги и пополам, тем более когда ПВО не прокачано…», сразу насторожился. И стал задавать вопросы, в которых Сёмка запутался, как муха в паутине. Он видел таких на даче – здоровенные, чёрно-зелёные, с тошнотворным металлическим блеском, они вязли в серой паутине и долго ещё жужжали в ней. А потом от мухи оставался ссохшийся в пыльный уголёк трупик.

Сёмка поёжился. Невесёлое сравнение в нынешней ситуации: если сейчас расслабиться, то жужжи не жужжи, а из ловушки не выбраться. Да и куда выбираться? Кто знает, какие силы забросили их в прошлое и чей коварный ум подсунул им эту дверь в школьном коридоре? Стоп! Дверь… Ключ?!

Сёмка, отбросив одеяло, как был, в одних боксерах, начисто забыв о сидящей на диване Светке, пошлёпал к висящим на стуле джинсам.

Ключ оказался на месте – в кармане, куда мальчик сунул его, обалдев от неожиданного перемещения во времени. Массивный, угловатый, он лёг в ладонь успокаивающей тяжестью. Раз есть ключ – значит, найдётся и замок. В прошлый раз нашёлся – так, может, и здесь где-то прячется дверь, ведущая из чужого опасного города назад, домой, в мирный двадцать первый век?

– Ой, это тот самый? – Светка схватила увесистую бронзовую штуковину, да так ловко, что Сёмка не успел запротестовать. – Так мы сможем вернуться домой?

И закружилась по комнате. Прижимала драгоценный ключ к груди, к щеке, тискала его, как пушистого котёнка, мурлыча под нос незамысловатую вальсовую мелодию. Глаза её лучились от радости, пуховый платок развевался, подобно шлейфу бального платья.

– Сёмочка, миленький, мы ведь вернёмся, правда-правда?

И, прежде чем он успел ответить, Светка обеими руками – ослепительно-белыми, в тревожных отсветах, прорывающихся через гардины, – обняла его и поцеловала в щёку. Сёмка в смущении отшатнулся, диван коварно ударил под колени, и мальчик с размаху шлёпнулся на одеяло. Светка проделала ещё несколько па и замерла у окна. Где-то вдали затрещало – часто-часто, словно какой-то великан на бегу провёл палкой по щелястому забору из досок.

Только уж очень большой должен быть этот забор…

– Свет, ты погоди радоваться! – выдавил из себя ошарашенный столь бурной реакцией Сёмка. – Ещё неизвестно, какую дверь этим ключиком отпирать! И вообще – может, завтра нас из этого дома вовсе не выпустят? Тебе Галина по этому поводу ничего не говорила? Вы вообще о чём трепались перед сном?

Светка озадаченно нахмурилась.

– Знаешь, я как-то не подумала… Она пыталась меня разговорить, но я сделала вид, что очень хочу спать, – чтобы, когда заснёт, сразу к тебе…

Сёмка с досадой помотал головой.

– Ну да, конечно, как под столом лягаться – это ты подумала! А чтобы по делу расспросить – нет, ты вид делала! Ясно же, что нас заподозрили и завтра примутся выяснять, кто мы такие. Здесь, на секундочку, война. А вдруг у них тоже шпиёнов ловят, как в том фильме про милицию?

Недавно классу вместо урока ОБЖ показывали старый чёрно-белый советских ещё времён фильм про оборону Москвы. Ребята потом долго обсуждали, как милиционеры в фильме ловили на улицах мародёров и фашистских шпионов – и расстреливали без суда, прямо в подворотне.[10]10
  Похоже, школьникам показывали одну из серий замечательной телеэпопеи «Рождённая революцией» – про службу московской милиции в тяжёлые дни осени 41-го года.


[Закрыть] Светка поёжилась.

– Нет, там же Сталин приказал расстреливать, верно? И вообще, Москва тогда была на осадном положении…

– А мы здесь на каком? – Сёмка, возмущённый непонятливостью спутницы, чуть не завопил. – Ты что, не помнишь, как называлась та презентация, на которую мы так и не попали? «Осада Порт-Артура» – вот как! ОСАДА, понимаешь? А раз так – положение тут самое что ни на есть осадное! Вон по городу из пушек стреляют!

– Так что же делать? – растерянно пролепетала Светлана. Глаза её набухли слезами. – Сём, придумай что-нибудь, ты же мужчина!

Несмотря на отчаянное положение, Сёмка чуть не расхохотался. Вот они, женщины: чуть что – «придумай что-нибудь, ты же мужчина!» Хотя, это даже приятно, тем более когда Светка дрожащими ладошками сжала его руку. Ключа она при этом не выпустила, и бородка больно впилась Сёмке в ладонь.

Мальчик осторожно забрал артефакт назад.

– Для начала – не паниковать и хорошенько выспаться, – солидно заявил он. – Давай-ка иди к себе, а то Галина проснётся и что-нибудь заподозрит. А утром будь готова сбежать в любой момент. Перед завтраком, пока душ, то-сё – может, получится.

– А если прямо сейчас? – предложила девочка. – Пока в доме все спят? Чего утра дожидаться? Я за вещами сбегаю, а ты одевайся!

– Нет, не стоит. – решительно помотал головой Сёмка. – Темно, города мы не знаем, какая тут грязь – сама видела. Светает поздно, пока дождёмся утра – замёрзнем. И как в темноте эту дверку искать? Нет уж, лучше завтра. Выберемся на улицу, добежим до пристани – помнишь, дощатая такая, за сараями? Казимир говорил, что с неё китайцы-лодочники пассажиров возят в Новый город, через гавань. Деньги у нас теперь есть, наймём лодку – и в порт. Я так думаю – дверь надо искать недалеко от места, где мы появились в первый раз.

– Ладно, – вздохнула Светка, кутаясь в платок. – Тогда я – спать. Правда глаза слипаются…

И упорхнула лёгкой тенью.

А Сёмка, укладываясь на диван, всё вспоминал этот нечаянный поцелуй. Щека горела, но он боялся прикоснуться к ней рукой, чтобы не стереть это удивительное ощущение. Так и заснул, положивнаподушку другую щёку.

VI

Утро принесло яркий свет – будто и не было вчерашней дождливой хмари! – и некоторое успокоение истерзанным недобрыми ожиданиями путешественникам во времени. Отца Галины за завтраком не оказалось; супруга его любезно пояснила, что Анатолий Александрович ушёл ещё затемно вместе с вестовым из штаба полка. Неприятное объяснение, таким образом, откладывалось, поскольку штабс-капитан то ли не счёл нужным поделиться сомнениями с супругой, то ли… да какая разница? Во всяком случае, хозяйка была приветлива, доброжелательна, а после завтрака огорошила ребят, заявив, что Казимир проводит их в город, в некое загадочное «Управление Квантунской дистанции Маньчжурской железной дороги». Сёмка вовремя прикусил язык – он начисто позабыл, что Светка вчера ляпнула, будто их дядя служит на железной дороге. Галина вызвалась сопровождать гостей; Татьяна Еремеевна попыталась было возразить, но, услышав, что непременно надо разузнать, как дела в гимназии, уступила, наказав быть к обеду. Галка прощебетала: «Конечно, маменька» – и, прихватив Светку, побежала собираться.

На причале их подобрала лодка с китайцем-перевозчиком. Ребята успели узнать, что местные жители называют эти лодочки «шампуньками» – от китайского «сампан», как пояснил штатский господин с петлицами почтового ведомства. Подошли ещё двое пассажиров; хозяин лодочки ловко оттолкнулся веслом от щелястой пристани и направил свою незамысловатую посудину через вход в гавань, прочь от Тигрового Хвоста, к далёкой портовой стенке.

Недолгая поездка оказалась нешуточным испытанием: на китайских шампуньках и гребцы и пассажиры передвигаются стоя, всё время перебирая ногами в такт движениям весла китайца-лодочника. Впрочем, как пояснил тот же почтовый служащий (он направлялся в контору Управления порта), владельцы шампунек знали своё дело – на такой скорлупке можно выходить и в открытое море даже в свежую погоду.

Бухту пересекли за четверть часа – китайские лодочки роились у пирса, подхватывая обитателей Тигрового Хвоста, у которых нашлись дела в Новом городе. Порой к их услугам прибегали офицеры и матросы с эскадры. Таким клиентам лодочник мелко кланялся, а его коллеги завистливо косились на счастливчика. Возвращающиеся с берега матросики частенько были в изрядном подпитии, а потому не считали медяков – сколько зачерпнут из кармана, столько и отсыплют в угодливо подставленную ладонь. Тем более не мелочились офицеры – расплачивались, считая неприличным поминать о сдаче.

На внутреннем рейде курились дымками многочисленных труб боевые корабли; водную гладь во всех направлениях рассекали паровые катера, шампуньки, джонки с нелепо задранными носом и кормой; пыхтящие портовые пароходики волокли низко сидящие баржи. В дальнем конце рейда к небу тянулся лес мачт, перечёркнутых многочисленными реями, – изящные даже здесь, у пристани, парусники, стояли плотной группкой. На палубах высились одинокие закопчённые трубы и пушки на тумбах. Возле одного такого орудия возился матрос, натягивая на него белый парусиновый чехол.

Пожилой матрос, возвращавшийся с Тигровки «от кумы», охотно пояснил ребятам, что это старые, построенные три с лишним десятка лет назад клиперы и винтовые корветы. Ещё не было русской военной базы в Порт-Артуре, а они уже бегали вокруг света, с Балтики во Владивосток, неся службу в Сибирской флотилии. Сейчас её место заняли Первая тихоокеанская эскадра в Артуре и Владивостокский отряд крейсеров, а парусно-паровые «старички» дослуживают свой век в качестве брандвахт[11]11
  Брандвахта – судно (обычно старое и негодное для иной службы), поставленное на рейде для наблюдения за входящими и выходящими судами и соблюдением ими судоходных правил.


[Закрыть]. Услышав о них, Светка радостно вскинулась и принялась поддакивать рассказчику: оказывается, она читала об этих кораблях в какой-то книжке. Сёмка же путался в незнакомых, но щемяще заманчивых названиях: «Рюрик», «Богатырь», «Громобой».

Ну корабли кораблями – а вот в «Управлении Квантунской дистанции» делать точно нечего. Идти туда от порта, по словам Казимира, всего ничего – полверсты, так что, оказавшись на твёрдой земле, Сёмка стал озираться, прикидывая, как бы половчее смыться. Народу вокруг была уйма, много солдат и матросов, так что просто взять и драпануть – и думать не стоит, поймают. Мало ли какие инструкции дал своему денщику штабс-капитан Топольский. А вдруг поляк отведёт их не в железнодорожную контору, а прямиком в контрразведку?

Ни Галина, ни её мать, ни сам хозяин дома не производили впечатления коварных заговорщиков, и всё же Сёмку одолевали сомнения.

Лодочник высадил их в полусотне шагов от того места на пирсе, где они оказались вчера. Да, точно – вон чугунные тумбы для канатов, и даже катерок с военного корабля тычется форштевнем в брёвна пристани. Но, как ни крутил Сёмка головой, ничего похожего на контур загадочной двери не разглядел. Мальчик до боли стискивал в кармане ключ, даже вытащил его наружу, зажав в кулаке, – может, хоть дверь «почует» знакомый предмет и покажется?

Ничего. А Казимир с Галиной тем временем направились в проход между пакгаузами, за которыми теснились неопрятные домишки. Вот стена, по которой их вчера чуть не размазала толпа… штабель бочек, старая, щелястая лодка днищем вверх. За ней вправо уходит узкий переулок. Казимир увлёк Галину к противоположной стене пакгауза, давая дорогу тележке, что волокли двое китайцев. Тележка нагружена высоченной пирамидой тюков – они на мгновение скрыли ребят от посторонних глаз.

– Бежим! – прошипел сквозь зубы Сёмка и воровато оглянулся.

Светка, с круглыми от азарта глазами, нырнула в узкий переулок между двумя развалюхами. Мальчик последовал за ней.

Они свернули за угол, и Сёмка чуть не полетел кувырком: под ноги подвернулась некстати выбравшаяся погулять кошка. Хвостатая разбойница с возмущённым мявом метнулась из-под ног. Мальчик выругался – так и ногу вывихнуть недолго…

Снова поворот; щелястые доски прикрывают дыру в заборе; крошечный, заваленный бухтами канатов двор, едучий запах смолы. Ещё проход – на этот раз на довольно широкую улочку, карабкающуюся в горку, от моря. По мостовой шагает – не в ногу, вразнобой, кто во что горазд – отряд из пары десятков матросов. Слева боцман – широкий воротник матроски, бескозырка с надписью: «Пересвѣт». Идёт вальяжно, заложив руки за спину, покрикивает нечто невразумительное, но не слишком цензурное. Матросы отзываются довольным гоготом.

Вправо, влево – ни Казимира, ни Галины на горизонте нет. Оторвались?

– Сём, а теперь куда? – запыхавшаяся Светка вцепилась в рукав. Сёмка машинально отметил, что сегодня его спутница одета подобающе. Видимо, Галина Топольская поделилась с гостьей длинной, до лодыжек, тёмно-коричневой в крупную складку юбкой – такой же, как та, что была вчера на ней самой.

«Как потом вернуть юбку хозяйке?» – подумал мальчик и тут же осадил себя. Тоже мне, нашёл проблему! Найти бы дорогу домой, а не волноваться о тряпках, которые, надо полагать, сгнили сто лет назад.

– Туда! – Сёмка махнул рукой в сторону, противоположную порту. – Ты по сторонам-то смотри – вдруг наша дверь объявится? Если пропустим – так и будем искать до ночи…

И, подхватив рюкзачок, зашагал вверх по улице.

Следующие три часа прошли в беспорядочных метаниях по городу. Беспорядочных и бесцельных – как ни всматривались они в стены домов и в узкие грязноватые переулки, заветную дверь отыскать не удалось. Порой мелькало что-то знакомое, но, увы, каждый раз это оказывалось пустышкой. Один раз за массивной деревянной дверью нашлась лавка колониальных товаров и в нос ударила волна густых одуряющих запахов: чая, кофе, благовоний. В другой раз – в китайских кварталах, куда их занесло после трёх часов бесплодных скитаний по Старому городу, – за очередной дверью оказалась прачечная, и Светка как ошпаренная вылетела из тесного, невероятно грязного, заполненного удушливыми клубами пара помещения. Потом они долго выбирались из лабиринта кривых улочек, где валялись в пыли похрюкивающие от удовольствия свиньи да бродили ободранные псы с поджатыми хвостами и жалкими, заискивающими мордами. Из подворотен тянуло удушливыми ароматами кунжутного масла, чеснока и пряностей; прямо на улице трудились цирюльники в тёмно-синих робах, с украшенными чёрными тугими косицами головами. Хватало здесь и русских – судя по облику, рабочих, которые уверенно прокладывали себе путь через гомонящую толпу местных обитателей.

Повсюду копошились, визжали, бегали китайчата; несколько юных аборигенов, увидав Сёмку со Светланой, сначала молча уставились на них, а потом хором завопили, взяв гостей в плотное кольцо. Десятки грязных ручонок вцепились в рукава и полы одежды; сквозь гомон на чужом языке то и дело прорывались знакомые русские слова «Дай!» и «Деньга!»

Перепуганная Светка нашарила в кармане горстку российской, из двадцать первого века, мелочи и швырнула под ноги попрошайкам. Те немедленно кинулись к добыче и принялись подбирать заветные монетки. Кому не досталось подачки, принялись мутузить более удачливых собратьев. Пользуясь тем, что противник временно отвлёкся, ребята выбрались из толпы и бросились бежать. На углу улицы, ведущей, как смутно помнил Сёмка, в Новый город, грелись на солнце рикши. Мальчик увлёк спутницу к одной из повозок – и вот они уже трясутся на жёсткой скамеечке, а впереди, между двумя тонкими жердинами-оглоблями, мелькают чёрные пятки китайца-возчика.

– Куда ты велел везти? – поинтересовалась Светка, едва переведя дух. – А то я совсем уже запуталась – не понимаю, где мы!

– На Этажерку, – отозвался Сёмка. Это была одна из немногих знакомых им местных достопримечательностей – небольшой бульвар в виде ряда спускающихся к морю террас; чахлые, голые в феврале деревца, грунтовые дорожки, разделённые травянистыми откосами, аккуратные скамеечки на гнутых железных ножках. Посреди этого парадиза ни к селу ни к городу торчали покосившиеся телеграфные столбы, увенчанные гроздьями фарфоровых изоляторов.

От Галины ребята узнали, что Этажерка служит своего рода центром вечерней светской жизни Порт-Артура. Девочка не раз, и с изрядным неудовольствием упоминала, что гимназическое начальство строго-настрого запрещает ученицам посещать Этажерку. Особо возмущало Галину распоряжение городского полицмейстера, согласно которому городовым предписывалось отлавливать юных «нарушительниц». Распоряжение это было отдано по личному настоянию Стессельши, супруги генерал-губернатора Стесселя, дамы строгих нравов.

«Как бы не попасться какому-нибудь ревнителю порядка, – запоздало подумал Сёмка. – Юбка-то у Светки гимназическая. Но, кажется, Галина упоминала, что запрет действует только в вечерние часы, когда Этажерка наполняется фланирующими парочками, офицерами и дамами местного „полусвета“. Кстати, надо заодно выяснить, что это значит – „полусвет“. Видимо, что-то не очень лестное, если судить по тому, какую гримаску скорчила Галина…»

Порт-Артур оказался совсем маленьким городом – особенно по меркам их родного двадцать первого века. Он притулился между громадой Ляотешаня и полукольцом высоких лесистых сопок. Почти пополам Артур разрезал Внутренний рейд. С одной стороны раскинулся Старый город – беспорядочное месиво китайских лачуг – фанз – и европейских домов. За рейдом, укутанным дымами эскадры, лежал Новый город – чисто европейский, сширокими, правильно расчерченными улицами. Главным украшением Артура служил дворец наместника Алексеева – вполне петербургское здание с вычурным фасадом и богатой кованой оградой.

Китаец-рикша миновал набережную, и коляска поравнялась с большим военным кораблём, стоявшим у пирса. С кораблём явно было что-то не так – он осел в воду носом, да так сильно, что корма заметно задралась. Даже отсюда было видно, что к борту прилажено некое деревянное сооружение, почти полностью погружённое в воду.

Подробностей Сёмка не разглядел; увидел лишь, как на досках, у борта, вяло копошатся трое рабочих-китайцев, а над ними, на палубе, прохлаждается матрос. Стоит, лениво опершись на поручень, время от времени сплёвывая за борт. На ленточке его бескозырки Сёмка сумел разобрать надпись: «Рѣтвизанъ»; то же самое он увидал секундой позже на высоко задранной корме – огромными золотыми буквами, полукругом, поверх рельефного двуглавого орла с изрядно ободранной позолотой. Офицеров поблизости не наблюдалось.

«Тот самый броненосец, что был подорван при первом нападении японцев! – вспомнил Сёмка. – А деревянная конструкция у борта – это, наверное, кессон, приспособление, чтобы заделывать подводные пробоины, не загоняя корабль в сухой док. На плаву, так сказать… А что, остроумно придумано: прилаживают снаружи к борту деревянную коробку, открытую сверху, откачивают воду – и можно чинить!»

Сёмка потянул из рюкзака планшет – запечатлеть для истории этот, без сомнения, любопытный кадр. Нет, ну точно – замени китайцев на таджиков, броненосец на недостроенный торговый центр – и готово, знакомый московский пейзаж. Работают точно так же, ни шатко ни валко. Да и качество, можно не сомневаться, точно такое же. Халтура, однодневка. Война ведь – по идее, все должны суетиться, бегать как ошпаренные, пахать в три смены – всё же боевой корабль! А эти ползают, как сонные мухи, – вредительство да и только! Интересно, они хоть вспоминают, что на дворе – война?

Рикша встал – так резко, что Сёмка чуть не вылетел из коляски головой вперёд. Но гневная тирада застряла у мальчика на языке: причина задержки оказалась более чем веской. Разглядывая броненосец, он не заметил кортежа, перекрывшего набережную. Несколько колясок, казаки в лохматых чёрных папахах, целый выводок верховых офицеров. На мостовую один за другим сходили люди в белоснежной морской форме. Суетились вестовые; узкая полоса набережной мгновенно заполнилась. Возле пирса обнаружился вдруг изящный катерок с лакированной, сверкающей надраенной медью рубкой. Ребята вылезли из коляски и, расплатившись с китайцем, – до Этажерки осталось несколько десятков шагов – присоединились к толпе зевак.