Текст книги "Дыхание мегаполиса"

Глава 7. Трудный день

Весь следующий день Владимиров занимался проверкой алиби Ольги Соловьевой. В целом всё сходилось. Билет в кассе автовокзала был куплен за три дня до поездки на ее имя и паспорт. На ее месте было зафиксировано прибытие пассажира, в Торжке подтвердили, что конкурс в этот день проводился, и Соловьева была одним из членов жюри, также было документально подтверждено, что она купила билет на автовокзале этого города обратный билет.

По опыту Владимиров знал, что пассажиров того автобуса было допрашивать практически бесполезно, прошла уже почти неделя с того дня, да и кто может вспомнить лицо человека, с которым столкнулся на ночном рейсе автобуса. Майора заинтересовало, что путь автобуса был по времени очень затяжным, открыв карту в Яндексе, он отметил, что сам путь от столицы до этого города составляет примерно 240 км. Это часа четыре в дороге, однако автобус по своему маршруту заезжал почти во все города и городочки, поэтому его путь был больше похож не на прямую, а на какую-то полувосьмерку с овалом. К тому же конечной точкой его маршрута был даже не Торжок, а Тверь.

Получалось, что у Владимирова практически не было доказательств причастности Ольги Соловьевой к этому делу. Были догадки, серьезный мотив мести, но все улики носили сугубо косвенный характер. С такой доказательной базой к начальству идти нельзя, так как результаты предварительного следствия, проведенного им, не могли подтвердить причастность подозреваемой к совершенному преступлению.

К тому же Владимиров, как бы он этого и ни хотел, был на стороне Ольги. За свою профессиональную жизнь он успел повидать всякого. Самые лучшие психологи – это те, кто постоянно работают с людьми, а уже если приходится работать с людьми в экстремальных условиях, то становишься просто ассом психоанализа.

Но незавершенность дела угнетала. И от этого вольно или невольно Владимиров весь вечер мысленно возвращался к нему. Жена, привыкшая к его задумчивости, не задавала вопросов, дети, вернувшиеся со своих вечерних дополнительных занятий: сын со спортивной секции, а дочка из театральной студии, также молча делали уроки, привычно обращаясь за советами лишь к матери. Его никто не тревожил по пустякам. Майор знал, что этим он обязан своей жене, и очень ценил ее за мудрость и такт.

Когда утром он переступил порог своего служебного кабинета, Егор Левин ошарашил его вопросом:

– Ты смотрел вчера в новостях? Даже на Первом это показали!

Увидев недоуменное лицо своего коллеги, Егор пояснил:

– Вечно ты не в курсе. Подколесову уже взяли. Открылись ее махинации: там целый воз всего: вывод средств за рубеж, оффшорные счета, откаты, аферы, крупно брала дамочка. Прямо Рокфеллер в юбке.

Пока Владимиров осмысливал переданную ему информацию, Егор продолжал:

– Я уже и в новостях в Интернете посмотрел, и там про нее есть. Прославила на всю страну, даже на весь мир. Теперь прокуратура занимается ее делом. А нас к себе начальство вызывает.

Как бы желая удостовериться в правдивости слов Левина, Владимиров сел за свой рабочий стол и сразу полез в смартфон. Действительно, новость об арестованной замминистра культуры уже была в Интернете, конечно, не в топе новостей, но этого было достаточно, чтобы поверить. Тут же Владимиров понял, что события недельной давности и сегодняшний арест – это звенья одной цепи. И визит в загородную квартиру имел целью не просто поджог, скорее всего, имело место похищение информации из личного архива Подколесовой.

Однако его поток мыслей был прерван звонком начальства. Вместе с Егором и откуда-то появившимся Петром Владимиров пошел в высокий кабинет, действительно располагавшейся на верхнем этаже их здания.

В кабинете у начальника уже сидел молодой для своего звания подполковник – старший следователь по особо важным делам из прокуратуры. Невысокий блондин, довольно вежливый, но с каким-то холодным блеском голубых глаз. Его представили, он попросил ввести его в курс событий по возбужденным уголовным делам, пострадавшей в которых была признана Подколесова. Владимиров кратко изложил факты, однако о своей догадке насчет Соловьевой предпочел пока промолчать.

Подполковник бегло пробежался по бумагам.

– Нестандартное преступление, – хотя есть свои «ниточки», можно зацепить, – проговорил он. – Ввиду сложившейся ситуации мы освобождаем вас от ведения этого дела. Можете даже порадоваться, все это попахивает «глухарем». А теперь с вас взятки гладки.

Владимиров предпочел не отвечать на такие шутки, он вежливо попрощался и вышел из кабинета.

Весь рабочий день он провел, занимаясь рутинными заботами. Бумаг приходилось писать, как всегда, много. Подобная бюрократия раздражала, однако майор принимал ее как не самую приятную, но часть своей работы. С самого своего появления на службе он приучил себя дисциплинированно составлять все эти бумаги, с грустью иногда удивляясь тому, что начальство, да и все проверяющие службы оценивали его деятельность по правильно или не совсем правильно составленным бумагам. Поэтому он привык, что бумаги живут несколько «сами по себе», а он со своей деятельностью от них отдельно.

При этом Владимиров удивился, когда в конце рабочего дня, спускаясь к выходу, застал у дверей Ольгу Соловьеву. Та стояла недалеко от входа в длинной до пола юбке, которая шла ее стройной фигуре, и небольшой шубке до пояса.

– А я Вас жду, Дмитрий Александрович, – с некоторой наигранностью сказала Ольга. – Вы на машине? Нет, а вот я сегодня за рулем. Давайте подвезу.

Владимиров быстро понял, что садиться в машину Соловьевой не должен. Просто потому, что подозревал эту женщину в нескольких преступлениях. Поэтому он решил вернуться в свой кабинет, благо тот после окончания времени службы был свободен. Ольга достаточно спокойно согласилась и на этот вариант.

Пока они поднимались по служебной лестнице, Владимиров про себя отметил, что совершил ошибку, не проверив, имеет ли Соловьева права, а ведь была угнана машина. Хотя права сейчас имеет такое количество женщин, что искать преступника по этому критерию было бы глупо.

– Я не знала, стоит ли мне к Вам приходить, – начала разговор Соловьева.

Что-то в ее лице выдавало, что она ждет сейчас психологической помощи от Владимирова. Но майор не высказывал никаких эмоций, просто слушал свою собеседницу. Догадавшись об этом, Соловьева продолжила:

– Но я все равно решилась прийти. Знаете, сначала я думала, что с этим будет легко жить, но вот уже четыре ночи совсем не могу спать. Даже снотворное не помогает. И я решила все-таки на шаг… Но это неважно, я решила все Вам рассказать. Как все было.

– Это сделали Вы? – мягко, без нажима спросил Владимиров.

– Да, – просто ответила Соловьева. – Все оказалось нетрудным. Игореша. Он рассказывал, где она хранит бумаги. Понимаете, она была умна и жестока, но при этом каждую бумажку берегла. Такая привычка. Даже такую, которую лучше было бы вообще уничтожить. Он случайно увидел, разобрался и испугался. Дурачок. Слабый он был. Душа тонкая, доверчивая. Как переживал, что мы с ним в театре потеряли наши роли. Ведь он даже Вронского репетировал, а мне Анну не дали, ну да Бог с ним. А потом Николай Алексеевич уехал, а новый худрук нас как-то быстро задвинул. Он все какие-то комедии стал ставить, зритель валом повалил, а это ведь деньги, но нас в этих постановках не видел. Старые спектакли ушли, а новых нет. Вроде числимся в штате, а на сцену два-три раза в месяц выходим.

Соловьева вздрогнула, несколько поддалась вперед всем телом, однако, заметив взгляд майора, встрепенулась, продолжила:

– Да, зачем я о театре… Это не ваше, это наше. Игореша переживал тогда сильно, но я решила, надо искать выход какой-то. А тут как раз театр детский, чтобы устроиться на эти должности, мы уже себе что-то заработали, авторитет я имею в виду. Взялись за дело. Втянулись. И дети. Знаете, у нас своих не было. Сами виноваты. А дети помогают. Поддерживают как-то. И зря говорят, что современные дети только гаджетами живут, это все внешнее, а внутри – они мягкие – еще многое с ними можно сделать. Я опять отвлеклась. Простите. Страдаю многословием. Мой порок…

Соловьева вздохнула. Странно, но Владимирову казалось, что она перед ним вовсе не играет. Оттого и говорит несколько путано. Искренне волнуется. А ведь актриса, но быть настоящей еще не разучилась.

– Да. А вот с чего началось. Мы с детьми конкурс выиграли. Большой. Международный. Нас поздравляли во Дворце. И там эта женщина была. Она сразу на Игорешу как-то нехорошо посмотрела. А я тогда не заметила. Он потом стал как-то странно пропадать, не ночевать сначала, а через два месяца совсем ушел. Я переживала, даже похудела сильно. Но ничего. Дети меня спасли. Работала. Он из Дворца уволился. А в театре мы с ним иногда виделись. Я думала, что эта женщина за него хоть похлопочет, чтобы ему роли какие-то достались, знаете, он всегда хотел играть серьезное что-то. Смешно. Доктора Живаго хотел сыграть. Так это же роман, не пьеса, ее вообще почти не ставят на сцене. А через полгода он вернулся. Измученный какой-то. Я приняла. Простила. Стали жить. Во Дворце не захотел работать. А однажды мне все рассказал. Все про эту женщину. Она бумаги хранила в электронном виде в компьютере. У нее за городом квартира, без интернета компьютер. Даже на флешку себе ничего этого не скидывала. Документы были в экселе. В специальной папке, и всё.

Ольга замолчала. Владимиров понял, что в этот раз он должен ей помочь.

– Вы решили достать эти документы, когда Ваш муж умер?

– Сначала нет. Я не думала, – отозвалась женщина. – Не поняла я, зачем он решился на такое. Но сломился совсем. Особенно после этой истории. Не видел для себя ничего хорошего в будущем. Я себя виню, в наших отношениях холод какой-то пошел после всего. Я все-таки обижалась. А он… Видимо, давно эту мысль вынашивал. И осуществил. А я потом жила. Работала. Актрисам – им легче. Они могут маску надеть. А что там в душе. Бог весть. Но решила все сделать не сразу. Все как-то забавно получилось. Как у Агаты Кристи. Скажите, а из меня получилась бы какая-нибудь мисс Марпл?

Соловьева чуть прищурила свои серые глаза, однако, почувствовав, что ее шутка не удалась, продолжила:

– Сейчас же век детективов. Очень они популярны. На сценах театров теперь что в репертуаре: комедий штук пять или семь, мелодрамы какие-нибудь, может быть, хоть что-то из классики и детективы. Их зритель любит. Идет охотно. Голосует, как говорится, ногами. И я в юности детективов перечитала достаточно. А спланировать все было легко. Манто забрала. Оно ведь белое, тонкое, вместе с платьем своим запросто в пакет положила. Никто и не заметил. Своя я ведь в театре. Для своих здесь особые законы. Ведь знала я, что платье не возьмет Анна Васильевна, примета дурная, кто же после такой свадьбы – считай от покойника – платье-то захочет. Потом на банкете только показалась, фужер разбила, чтобы меня еще больше запомнили, что была, осколки собрали вместе. А дальше я к машине, за МКАД, в квартиру. Ключи-то у Игореши остались от машины и квартиры. Почему-то эта женщина у него их не забрала. А там за компьютер, все скачала. И даже позабавилась: пароли доступа к карте ее зарплатной забрала. В ту же ночь, когда в Торжок ехала, с ноутбука, который специально купила для этого, перевела все на Яндекс-деньги, а затем в фонды для детей благотворительные. А когда домой вернулась, то и ноутбук в магазин обратно сдала.

Опять повисла пауза. Владимиров решил задать вопрос.

– А как вы добрались до Торжка? И ведь на вашем месте в автобусе кто-то сидел?

– Это сейчас очень просто. Познакомилась на рынке с бабулей. Она там торгует, работает, а сама из Твери. Внуков видит редко, переживает. А я ей рассказала, что меня командируют в Торжок, да ехать автобусом не хочу, а мне дорогу только так оплачивают. Потом купила на свой паспорт в кассе билет на тот день, когда надо, билет перепечатала с ее фамилией и паспортными данными. Контролеры в автобусах проверяет лишь паспорт, чтобы с билетом совпадал, время и дату и крестик ставит на месте, которое пассажир занял. А на какой паспорт был куплен билет – это уже никого не волнует. Сама сколько раз ездила. Так всегда было. Вот бабуля и прокатилась за меня до Торжка бесплатно. А я просто попутку взяла. Сейчас это можно. С ветерком за четыре часа и добралась. Еще подождать пришлось немножко.

Ольга вздохнула.

– Можно теперь мне вопрос задать?

Владимиров кивнул.

– А где же моя ошибка? Почему Вы так быстро обо всем догадались? Фото, правда? Мы, женщины, так сентиментальны. Не удержалась я. Не видела я квартиры этой. А как вошла. На меня мои дети смотрят и Игореша. Взяла и оторвала, а потом домой унесла. Испугалась. Фото уничтожила, как ни больно, рамку выбросила. Видите, не получилось из меня преступника настоящего… Хотя… Я своего добилась. Документы переслала куда следует. Да и не в одно место. Шум подняла еще тот.

Соловьева снова замолчала. Владимиров понял, что он должен завершить разговор.

– Думаю, Вам это все нужно рассказать завтра самой. Можете ко мне прийти. Можно к начальству. Напишите официальное заявление. На условный срок такое дело, наверное, не потянет. Все-таки кража и поджог. Но закон есть закон. Мне кажется, Вам труднее было бы с этим жить…

– Да, да, – ответила Ольга. – Мне так смешно. Я преступница. Хоть детектив с моими детьми ставь на сцене. Хотя я и детей теперь долго не увижу. Вернее, совсем не увижу. Будет судимость, а с судимостью с детьми работать нельзя… Это ведь тоже по закону. А Подколесова? (Ольга впервые назвала ее по фамилии). Сколько лет она для всех жила по закону. Посмотришь на то, что человек говорит. Прямо радеет за судьбу отечественной культуры. А на деле? Разве не она ворует? И у кого ворует? У домов культуры, которые и так в провинции полуразрушенные стоят, у тех же детей, педагогов? И мне, чтобы доказать ее вину, нужно самой превращаться в Бог знает что! Но кто прав из нас: она или я?

Владимиров предпочел на этот вопрос не отвечать.

Впрочем, Ольга замолчала сама. Она не требовала ответа от майора юстиции. Ей был нужен собеседник. Живой собеседник. Это была одна из тех женщин, которые всегда принимают решения самостоятельно. И за ценой этих решений не стоят.

Спустя несколько минут они вежливо и спокойно попрощались. Владимиров остался в кабинете, ему не хотелось, чтобы Соловьева вновь предлагала подвести его до дома. Из окна он увидел в темноте зимнего вечера ее силуэт, садящийся в машину, припаркованную рядом со служебной стоянкой.

Глава последняя

– Меня никто не спрашивал? – поинтересовался Владимиров, войдя с утра в здание отделения полиции.

На его вопрос дежурный ответил отрицательно. Владимиров поднялся к себе. Невольно опустил руки в карман куртки и нащупал там что-то твердое. Это были контрамарки! А он о них совершенно забыл.

В театр идти не хотелось. Ни с женой, ни с детьми, ни одному.

Однако контрамарки почему-то стало жалко. И он, увидев на месте Егора, решил подарить их ему. Холостому Левину всегда было с кем прогуляться в храм искусства. Егор взял билеты с радостью и тут же вышел в коридор. «Звонит, договаривается о походе», – догадался Владимиров.

Соловьева между тем весь день так и не появлялась. Майор понял, что если ее не будет завтра, то в конце дня он обязан написать рапорт о случившемся у него в кабинете признании. И хотя дело передали в другую инстанцию, все равно он был обязан сообщить все, что он услышал от Соловьевой по этому делу. А если нет, то какой он после этого сыщик? Хотя и сыщик, возможно, самый рядовой, но все равно он должен был быть последовательным в своих действиях. Подчас его работа заставляла душить человечность в себе самом. Как после этого остаться человеком?

Утром следующего дня он увидел Егора. Тот выглядел немного усталым.

– У них в этом театре одни сплошные происшествия, – ответил он на вопрос о том, как прошел спектакль. – Артистка вот разбилась. Позавчера в ночь. На зимней дороге, там, где мы машину этой чиновницы нашли. Врезалась прямо в столб. А красивая, судя по фотографии…

У Владимира в груди что-то отчетливо защемило. Он спросил имя актрисы.

– Да я уже и забыл. Лицо такое милое, молодое. Волосы длинные. Да ты, если интересуешься, позвони в театр или на сайте у них посмотри.

Владимиров не стал смотреть на сайте, он позвонил. Ему сообщили имя актрисы и место похорон.

– На прощание дети еще придут из ее театра «Созвездие», – добавила напоследок его собеседница.

2. Ловец снов

Что только не делают люди ради любви?! Но это сильное чувство, опьяняющее подобно наркотику, приводит к гибели молодого героя рассказа. К гибели нелепой и случайной. А вот кто виноват в смерти студента столичного вуза, предстоит понять следователю Дмитрию Владимирову.

Рассказ второй в ряду цикла «Дыхание мегаполиса», посвященного судьбам людей, которые живут рядом с нами в бесконечном ритме современных городских будней.

Глава 1. Новый поворот

– Ты собрался в теплый кабинет? Не получится. Поехали, у нас тут труп, – окликнул Владимирова у входа в здание полиции Егор Левин. – Кстати, тебя как следователя включили в группу, будешь уголовное дело возбуждать, так что поехали сразу с нами.

Владимиров, все это холодное мартовское утро протолкавшись в кабинетах территориального отдела полиции, где он оформлял документы по одному из своих старых дел, которое вдруг обросло неожиданными подробностями, поморщился. «Ну вот, – подумал он про себя, – мне бы пообедать, чаю попить, посидеть спокойно хоть чуток, и опять тебе… Смерть, труп. Эх, работа, работа. Зачем я выбрал тебя такую?».

– Куда хоть едем? – спросил он у Егора, садясь в служебную машину.

– Недалеко тут. Наш район. Подробностей пока мало. Компания студентов на съемной квартире. Что-то отмечали весь вечер. Выпивали, разумеется. Утром встали, один из них все спит. Погодя немного стали они этого малого будить. И не добудились. Вызвали скорую. А врачи только смерть парня констатировали. Вот и все. Возможно, передоз. Но сказать пока сложно: что и почему. Да и те – студентики – вроде очухались быстро, протрезвели, а от наркоты такое сразу не бывает. В общем, сейчас все увидим.

Владимиров снова пожалел, что едет сейчас с Егором, а не обедает в столовой своего отделения. Сколько уже лет прослужил он в полиции, а к этой банальной привычности смертей так и не смог привыкнуть. Что-то внутри его всегда протестовало при виде этих неестественных и бессмысленных способов лишения человека жизни: убийств на бытовой почве, убийств из-за ревности или корыстного умысла. Да мало ли из-за чего. Смерть забирала людей раньше назначенного им Свыше срока, безжалостно обрывая все то, чем жил человек, превращая в прах все его надежды, помыслы и свершения, и это казалось и нелепым, и жестоким одновременно.

Машина скоро подъехала к одноподъездной свечке-многоэтажке, которая стояла чуть поодаль от остальных зданий. Владимиров с Левиным вышли вместе с несколькими экспертами, которые должны были осмотреть место происшествия.

– Квартира номер три, – сказал Егор. – Похоже, что первый этаж.

Квартира действительно располагалась на первом этаже. Это была небольшая двушка еще советской планировки со скромным, но вполне приемлемым ремонтом. По всему ее внешнему убранству было понятно, что квартира съемная. Таких квартир по Москве – уйма. Вполне обычное жилье для студентов среднего достатка. Место застолий и бесшабашных тусовок. Но сегодня здесь было как-то необычно тихо.

Дверь им открыл молодой человек с каким-то чрезвычайно бледным, вытянутым от страха лицом.

– Вы приехали, а мы тут уже ждем, – как-то безучастно промямлил он. – Мы тут на кухне. Почти все, кто был вчера. А Слава… Он там… На кровати лежит…

По его растерянному виду было понятно, что случившееся происшествие потрясло его до глубины души и он готов рассказать почти все, что знает о нем.

Владимиров с Левиным и экспертами-криминалистами прошли в указанную им комнату. Там на кровати в совершенно спокойной позе спящего человека лежал юноша. Лицо его было чуть бледным, но эта бледность даже шла к его черным волосам и очень тонким, немного «восточным» чертам лица. На вид молодому человеку было около 20—22 лет.

«Как же он был красив! – вдруг промелькнуло в голове у Владимирова. – Брови, волосы, губы. Как все изящно и выдержанно. Будто бы грузинский князь какой-то».

Эксперты, которые приехали вместе со следственно-оперативной группой, приступили к делу.

Скрывая охватившее его сожаление о молодом человеке, которого так нелепо забрала к себе смерть, Владимиров отправился на кухню: пообщаться с очевидцами событий прошлого вечера. Через несколько минут к нему присоединился Егор Левин.

На кухне сидело четверо молодых людей. Они были испуганны, молчаливы и абсолютно трезвы, что говорило о том, что выпили они вчера не так уж и много.