Текст книги "Дыхание мегаполиса"

4. Затерявшаяся во мгле

Молодая женщина, известный в сети блоггер, однажды исчезла из своей квартиры. Какие обстоятельства стали причиной ее внезапного исчезновения? Чем может помочь страница в «Живом журнале» пропавшей? На эти вопросы предстоит найти ответы следователю Дмитрию Владимирову.

Рассказ «Затерявшаяся во мгле» четвертый в ряду цикла «Дыхание мегаполиса», повествующего о судьбах наших современников – жителей больших городов.

Глава 1. Неожиданные хлопоты

Это утро началось для Владимирова с резкой головной боли. Мигрени случались у него нечасто. Но предсказать их появление он никогда не мог. Накануне ничего особо предосудительного он не пил, с друзьями не кутил, ночь без сна не проводил. Но вот – как всегда неожиданно – утро начиналось с ноющей остроты в висках, которая растекалась потом по всей поверхности головы. Традиционные таблетки почему-то не помогали. И майор каждый раз обещал себе, что обязательно проконсультируется с врачом по поводу этого непонятно откуда берущегося состояния, однако каждый раз, когда спустя 8—10 часов боль уходила, он забывал о своем намерении.

В этот ноябрьский день Владимиров стоял у окна своего маленького кабинета и смотрел на стену противоположного здания. Кабинет располагался на втором этаже и выходил окнами во двор, поэтому смотреть ему было просто не на что: стена еще одного здания полиции, два хиленьких деревца, непонятно кем и когда тут посаженные, негустая растительность весной, летом и осенью и сугробы снега зимой. В этом году зима встала рано, поэтому во дворе уже лежала приличная снежная груда.

Владимиров вполуха слушал Егора Левина, который, хлебая из чашки быстрорастворимое кофе, весело рассказывал о своих новых любовных приключениях. Почему-то Егор всегда считал, что давно уже женатому Владимирову всегда интересно узнавать обо всех тех треволнениях, которые испытывал Левин в своих амурных делах. Впрочем, он регулярно заверял Дмитрия, что именно сейчас нашел ту прекрасную даму, которой вот-вот предложит руку и сердце, однако грядущая свадьба Егора почему-то всякий раз пугала, и он спешил завершить свои так романтично начинавшиеся отношения.

Будничность их беседы прервал неожиданный вызов начальника на внеплановое совещание. Поднявшись на четвертый этаж, Владимиров и Левин были поставлены перед фактом того, что они прикрепляются к следственно-оперативной группе, которая уже пятые сутки без какого-либо результата расследует исчезновение женщины тридцати шести лет. Рядовое, казалось бы, дело осложнялось тем, что женщина эта оказалась популярным в сети блоггером. Тысячи пользователей встревожились ее внезапной пропажей. Масло в огонь подлил один из ее френдов по виртуальному миру, который оказался другом в реальности. Именно он написал пост о том, что «снежная Флори» (таким был ник женщины) объявлена в розыск, ее местонахождение неизвестно и уже в полицию подано заявление на ее розыск. Этот пост быстро разошелся в сети, и сотни пользователей стали писать жалобы и предложения в высокие полицейские инстанции с просьбами ускорить это дело. Таким образом, начальник отделения оказался как бы под своеобразным гнетом «народного контроля», который его никак не радовал.

– Интернет – штука хорошая, – ворчал раздосадованный полковник, – но иногда нормально работать просто мешает.

Поняв, что от них требуется деятельное участие, Владимиров и Левин сели на указанные им места в кабинете начальника, где как раз и шло совещание с участием данной опергруппы.

Несмотря на головную боль, Владимиров достаточно быстро понял суть случившегося.

Пропавшую женщину звали Мариной Владимировной Филатовой. Она проживала в доме по улице Интернациональной, в двухкомнатной квартире вместе с матерью и десятилетним сыном. С мужем развелась давно. Работала дизайнером в крупном мебельном центре. Скромная, внешне ничем не примечательная. Филатова 7 суток назад пришла домой, как обычно, в 9 вечера. Поговорила с матерью. Проверила уроки сына. В 10 часов ушла в свою комнату.

Утром в этой комнате мать ее не нашла. Все ее вещи лежали на своих местах. Телефон, даже сапоги и пальто – все осталось нетронутым. Был включен компьютер, горел свет настольной лампы. Вместе с ней пропали ее повседневные вещи: джинсы, джемпер, сумочка с ключами от квартиры и документами.

Мать почему-то сразу тревогу не подняла: решила, это шутка со стороны дочери. День ее пропажи был днем ее рождения. Были у нее такие причуды: исчезать, оставляя все свои вещи, ничего никому не сказав. Но раньше она пропадала часов на двенадцать, не более. Потом всегда объявлялась. Могла позвонить из другого города. В итоге мать написала заявление в полицию только спустя трое суток, когда окончательно потеряла надежду на благополучный исход этого дела.

Квартира находилась на 12 этаже многоэтажного дома, оперативники проверили подъезд, прилегающие помещения, двор. Филатовой – живой или мертвой – нигде не было.

Были опрошены ее знакомые, друзья, родственники, соседи и коллеги. Никто ничего об ее исчезновении вразумительного сказать не смог. На учете в психоневрологической больнице пропавшая не состояла. Производила впечатление человека адекватного. Характеристики с места работы были положительные.

Увлекалась она как раз блоггерством. Но главным для нее был аккаунт старом еще «ЖЖ» – «Живом журнале» – с характерными для него обсуждениями, разговорами по душам, фотографиями, постами и перепостами. Поэтому для работы был извлечен ее компьютер.

– Пока это вся собранная на сегодняшний день информация, – завершил свой доклад старший следователь, подполковник юстиции Ковалев, возглавлявший следственно-оперативную группу.

– Мало информации, – недовольно проворчал начальник отделения – полноватый холеный брюнет, как всегда сияющий гладкостью своих свежевыбритых щек и свежестью безукоризненно отглаженного мундира. – Нам нужно установить, куда пропала, почему, есть ли криминальный след. Вот новых людей к вам в группу ввожу. Работайте. Мне нужен в первую очередь результат.

– Товарищ полковник, разрешите обратиться, – заметил Ковалев, – моя группа справляется с этим делом, поэтому нам нужны не новые люди, а новые свидетели и улики.

– Что же это вы, Ковалев, от подмоги отказываетесь? – обратился к подчиненному полковник. – Нам дело нужно быстрее раскрыть. Поэтому берите людей и давайте результаты.

Наблюдая за этим диалогом со стороны, Владимиров почувствовал внутренний укол: Денис Ковалев никогда не скрывал своей неприязни к нему. Родилась эта неприязнь давно, с первых лет появления Владимирова в органах. Ковалев – тогда еще так же, как и он, просто оперуполномоченный, старший лейтенант полиции – смотрел на него, как на недоразумение, которое, по его суждению, должно было с позором покинуть службу года через два или три.

Денис тогда был чрезвычайно уверен в себе: как не ему, закончившему юридический факультет вуза службы исполнения наказаний, физически крепкому и успешному, идти до самого верха служебной лестницы? Однако этот молодой карьерист не был лишен практического ума, поэтому быстро стал замечать, что раскрываемость у Владимирова выше, чем у него, начальство его ценит, с коллегами по службе он находит общий язык, что не могло не задевать его самолюбие.

При этом Ковалев и Владимиров в открытый конфликт никогда не вступали, однако отношения у них были весьма и весьма натянутыми.

Вот и сейчас Владимиров сквозь ноющую головную боль с грустью подумал о том, что новое дело не сулит ему ничего хорошего.

Глава 2. Важные сведения

На следующий день мигрень затихла, и Владимиров, поднимаясь к своему служебному кабинету, был готов с легким сердцем выполнить поручение Ковалева: побеседовать с матерью пропавшей женщины, так как она сама просила об этом подполковника. Тот, видимо, уже устав от ее душевных переживаний, поручил провести встречу Владимирову.

Однако посетительница опаздывала. Спустя еще полчаса она перезвонила и, сославшись на крайне плохое самочувствие, попросила майора подъехать к ней домой. Владимиров согласился.

Служебный автомобиль, с трудом пробираясь сквозь снежную наледь, довез его до улицы Интернациональной: снег шел почти двое суток, и городские службы не справлялись с его уборкой.

Машина остановилась около массивного дома, напоминающего крепостную стену. Владимиров нашел нужный подъезд, обратив внимание на то, что весь первый этаж дома занимают разнообразные магазинчики.

Вскоре он был уже около нужной ему квартиры. Дверь открыл мальчик лет десяти. Видимо, сын пропавшей женщины. Вежливо пригласил его во внутрь. Майор обратил внимание на его еще по-детски нескладное худое тело, ясные голубые глаза и немного длинные чрезвычайно светлые волосы.

«Жалко парня, – подумалось ему, – вырос практически без отца, вот и мать пропала. Тонок больно телом и, возможно, душой».

– Сережа, – раздался голос из комнаты. – Следователь пришел? Попроси его пройти ко мне.

Владимиров догадался, что голос принадлежал бабушке мальчика.

Он прошел в скромно обставленную светлую комнату, где на диване полулежала женщина лет семидесяти. Она, несмотря на обыденную домашнюю одежду, обращала на себя внимание. Правильные черты лица, седые, тщательно уложенные в пучок волосы, волевой взгляд – все это свидетельствовало о ней как о человеке сильном и целеустремленном.

– Проходите, проходите, – проговорила хозяйка. – Вы простите меня, что я не смогла сама к вам прийти, давление поднялось, знаете ли, разволновалась я, вот оно дало такой скачок.

– Не волнуйтесь, Тамара Ильинична, главное, что мы с вами смогли встретиться. Вы хотели сообщить какую-то информацию?

– Да, конечно, – отозвалась женщина, – по пустякам я бы вас отрывать не стала. А подполковник Ковалев, который ведет это дело, не смог подъехать? Я прошу прощения, не знаю вашего имени-отчества.

Владимиров представился. Тут же он подумал о том, что мать Филатовой – женщина непростая, в ее поведении, речи и манере держаться были заметны и воспитанность, и очевидная образованность.

– Дело в том, – продолжала его собеседница, – что я узнала от моего ученика, вернее, давно уже взрослого ученика Тимура Мамонтова, что в ту ночь, когда Марина пропала, к ней приезжал ее знакомый. Получилась так, что я, вероятно, не была в курсе, что у нее появился новый… Так сказать… молодой человек. Тимур признался мне, что видел их с Мариной около двух недель назад в одном из кафе, потом около дома – этот молодой человек подвозил Марину с работы. Так вот. Именно в ту ночь, с 28 на 29 ноября, его машина стояла около нашего подъезда. Более того, когда Тимур заходил в подъезд, вместе с ним прошел и этот человек. Подошел к лифту. Больше Тимур его не видел, так как он сам живет на первом этаже.

– А с самим Тимуром можно будет поговорить? – спросил Владимиров. – Вы мне о нем расскажите поподробнее?

– Да, конечно. Тимур оставил мне свои координаты: сотовый телефон, рабочий. Как я уже сказала – это мой ученик. Я ведь всю жизнь проработала в школе и более 25 лет завучем. Он работает в какой-то фирме по перевозке грузов. Из рейса вернулся как раз в ночь на 29 ноября. Потом утром опять уехал. Приехал вчера и узнал от своих, что Марина пропала. Сразу поднялся ко мне. Он сказал, что готов поговорить с вами завтра, когда снова вернется домой. У него будет выходной. Да, он еще записал для меня номер машины этого молодого человека. Сказал, что у него на его видеорегистраторе осталось видео, как эта машина въезжает ночью в наш двор.

Владимиров удивился такому везению. Обычно свидетели никогда не запоминают номеров машин, поэтому их приходится разыскивать по всей столице с помощью различных ухищрений. А тут фактически перед ним лежали координаты ночного гостя Марины Филатовой.

– А вы, Тамара Ильинична, в ту ночь спали? – осторожно продолжил свой разговор Владимиров.

– Да, спала. Для меня ведь ничего не предвещало, – отозвалась его собеседница. – Марина ушла к себе. К тому же на ночь я всегда принимаю снотворное. Нервы, знаете. Все-таки я так много отдала школе. Дочерью, правда, тоже всегда занималась много. Она у меня была отличницей, закончила художественную школу. Но всегда жила какой-то своей далекой от меня жизнью. А самый большой подарок, который сделала она для меня – родила внука.

Владимиров слушал женщину внимательно, но ее слова его немного насторожили.

– Тамара Ильинична, а отец мальчика? – осторожно спросил он. – Марина общалась с ним?

– Бросьте, – вдруг как-то резко отозвалась женщина. – Этот человек был ничтожеством. Даже образования и того толкового не было. К тому же наполовину то ли латыш, то ли литовец. Зачем он ей был нужен такой?

Поняв, что ничего доброго из продолжения этого разговора не выйдет, Владимиров попросил женщину показать ему комнату дочери.

Та провела его в соседнюю более узкую маленькую комнату с единственным окном. Комната не передавала характера своей хозяйки. Светлые обои на стенах, минимум вещей: стол, кровать, небольшой шкаф, зеркало на стене. Все чисто убрано и как-то безлико.

Владимиров подошел к окну. Взглянул вниз. С высоты 12 этажа он смог с трудом разглядеть свой крошечный служебный автомобиль, кроны деревьев, редких прохожих, белую поверхность занесенного снегом асфальта.

– Под нами как раз аптека, – заметила его собеседница, – вы, наверное, видели вход, когда въезжали во двор. Конечно, эти магазины не дают покоя, но мы слишком высоко живем. Их шума не слышим, а вот те соседи, кто на втором и третьем этаже, жалуются.

Майор еще раз взглянул в окно. Да, видимо, жильцам нижних этажей приходится непросто. К тому же им из своих окон смотреть практически не на что: или на сами магазины, где вечно мелькают люди, или на унылые козырьки, прикрывающие их сверху. Однако с такой высоты эти козырьки, занесенные сейчас снегом, были едва заметны.

– Тамара Ильинична, – продолжил он, – а окно в то утро после пропажи Марины было открыто?

– Да, – отозвалась женщина, – но я давно так боролась с ней. Была у нее привычка – открывать окна в любое время года и смотреть на звезды. И закрывать их на защелку она всегда забывала. Когда внук был маленький, я просто с ума сходила и с ней постоянно боролась. Специально все закрывала. Оконные ручки прятала. Сколько же случаев, когда маленькие дети из окон выпадали! Но Сережа подрос, пошел в школу, и я несколько ослабила бдительность. Тем более что он и я к ней редко в комнату заходили. Особенно по вечерам. Она по вечерам все за компьютером работала. Так что мы ей не мешали.

– Ясно, – отозвался Владимиров.

Вскоре он попрощался с хозяйкой дома и ее внуком и направился на машине в свое отделение.

Днем он написал подробный отчет о своем визите к матери пропавшей, приложив к нему все собранные ею новые сведения. Сразу его отчет попал на стол к Ковалеву и был внимательно им изучен. За полчаса до конца рабочего дня подполковник вызвал Владимирова к себе в свой сияющий свежим ремонтом кабинет.

– Вы неплохо поработали, Владимиров, – как-то небрежно отозвался Ковалев. – Но, думается мне, что вам, как всегда, повезло. Ваш отчет я прочитал. И решил теперь вас занять другим важным поручением: вы должны сесть за компьютер пропавшей и внимательно изучить все то, что она там писала и выкладывала в сеть. Более ничем заниматься вам не даю. Эта работа полезная и легкая, что-то вроде познавательного отдыха. Вам ясно?

– Так точно, – отозвался Владимиров, поняв, что Ковалев, почувствовав в нем конкурента, решил просто устранить его таким способом от активного ведения этого дела. – Разрешите идти?

– Идите, Владимиров.

И майор молча покинул кабинет.

Глава 3. Живой дневник

Работать над записями Марины Филатовой Владимиров решил в двух направлениях. Сначала изучить ее страницу в «Живом журнале» – так сказать, ее лицо, то, которое она готова была показывать окружающим людям. А затем просмотреть ее личные записи в компьютере, если таковые найдутся. К этой работе он и приступил, предварительно забрав из технического отдела ноутбук Филатовой. С этого компьютера зашел на страницу пропавшей женщины.

Страница была сделана со вкусом и – как показалось майору – с большой любовью. Филатова шаг за шагом создавала свой образ – мечтательной «снежной Флори», натуры яркой и романтической. Тут же было выложено много личных рисунков Марины, она часто рисовала себя. Рисунки, преображая ее лицо, делали его по-настоящему волшебным: тонкие нежные черты этого лица обрамляли белые льняные волосы, огромные голубые глаза, необыкновенный «эльфийский» макияж, чуть заостренные «эльфийские» уши. Героиня всегда была изображена в длинных платьях, подчеркивающих стройность ее фигуры. Особый колорит рисунков передавался с помощью дикой природы, гор, водоемов, снежных звездных ночей.

«В такую можно влюбиться с первого взгляда», – подумал Владимиров. Он заметил про себя, что далеко не все художники так тщательно выписывают собственный образ, а здесь было именно самолюбование, глубокое погружение в мир собственных грез и фантазий.

Но еще большее внимание майора привлекли записи к постам. Это был дневник, но дневник опять-таки «снежной Флори», живущей в мире сказочных образов и смыслов. Она с упоением описывала сцены любви, говорила о своих переживаниях, мечтах, грезах, тоске об идеале. Здесь было много романтических историй, видимо, сочиненных ею самой, рассказов о душевных треволнениях, надеждах и их исполнении. Присутствовало большое количество аудиозаписей такой же «волшебной» музыки разнообразных композиторов.

Данная страница привлекала, скорее, молодежную женскую аудиторию. Майор обратил внимание, что Филатова именно от лица «снежной Флори» активно вела переписку с другими пользователями, сохраняя отчасти свою «волшебную маску». Казалось, что ее «френды» играли с ней в эту своеобразную игру – общение с девушкой-эльфом, далекой от реалий обычного быта. При этом «френдов» было достаточно много, и, по всей видимости, для них этот диалог с Флори – существом неземным и нежным – был чем-то вроде формы психологической разгрузки. Пользователи поверяли Флори свои сердечные дела, искали ее совета, благодарили.

Владимиров отметил про себя, что ему нравится находиться на созданной Филатовой странице ЖЖ: его привлекал дизайн, расположение и содержание рисунков и текстов – все это было сделано с тонким вкусом и изяществом.

Лет пять назад он увидел на столе у своей дочери такую прекрасно выполненную книгу с похожими чудесными принцессами, сказочными историями и прочее. Книга была необыкновенно хороша. Майор, вспомнив об этом случае, про себя улыбнулся: тогда же выяснилось, что жена и дочь купили эту книгу тайно и не хотели ее показывать ему, потому что стоимость издания была чрезвычайно высока.

После часа работы майору стало все ясно. Теперь нужно было посмотреть на непубличные записи Филатовой на ее ноутбуке.

На рабочем столе компьютера Владимиров нашел папку с названием «Мое» и погрузился в изучение ее содержания. Там находились черновики настоящих и будущих постов в «Живом журнале», варианты рисунков, сделанных вручную и отредактированных в фотошопе, но самой главной его находкой стал личный дневник пропавшей женщины. Это был самый настоящий дневник с датами, размышлениями, сомнениями, просто велся он не в традиционной бумажной форме, а в электронном виде.

И здесь уже не было той вымышленной «снежной Флори», а была одинокая и глубоко несчастная Марина, страдающая от непонимания окружающих, деспотизма собственной матери, своей профессиональной и творческой нереализованности и при этом мечтающая о любви. Женщина описывала все свои повседневные события вплоть до взаимоотношений на работе и бесконечной, надоевшей ей дороги в метро. Сами записки, как это часто бывает с не редактируемыми личными записями, носили несколько сумбурный характер. Это было чем-то похоже на «поток сознания» автора, перемежающегося с ее собственными стихами.

Стихов было много, причем они создавались тоже как бы на ходу, как выражение внутреннего состояния тоски и беспомощности:

Черный вечер бьет мне в спину,

Как же больно, больно как!

Не хочу наполовину,

Жизнь сжимается в кулак…

И ломает, как ломает,

Улыбайся и не плачь.

Только смерть одна и знает,

Кто мне бог, а кто палач.

«Есть женщины, которые нуждаются во внимании к себе как в смысле жизни, без него они тускнеют, как столовое серебро», – вдруг вспомнилась Владимирову фраза из прочитанной когда-то книги. В сознании родилась еще одна фраза, тоже когда-то где-то прочитанная: есть женщины-матери и женщины-прекрасные дамы, первые реализуют себя в материнстве, в искренней и преданной заботе об окружающих людях, вторые – нуждаются в том, чтобы им служили.

Кем же была Марина Филатова?

Ее сложный внутренний мир свидетельствовал о потребности любить и быть любимой, жить в гармонии с окружающими, и невозможность осуществления этого глубоко ранила, причиняя боль и принося разочарование.

Владимир обратил внимание на запись в дневнике, сделанную два года назад: «На земле живут миллиарды людей, но никто из нас никогда до конца не сможет понять другого. Сейчас проще выжить в одиночку. Но одиночество – это ад, с ним нельзя примириться, от него нельзя избавиться. Все мы лишь смертники, обреченные на вечное блуждание по земле без смысла и цели».

Запомнилась еще одна мысль: «Страшно жить от того, что ты никогда не сможешь понять ни себя, ни другого человека. Жизнь на самом деле – это жесточайшая насмешка судьбы. Есть те, кто живут как на автомате, перебирая день за днем, и медленно и неизбежно достигают конца, но есть те, кто бросает вызов этой бессмысленности и уходят добровольно. Это сильные и смелые люди. Никто из нас не хотел появляться на этот свет, поэтому каждый имеет право оставить этот кощунственный балаган. Сказать „нет“ собственной судьбе, отказаться от этого ужасного круговорота тошнотворной каждодневности».

Майор отметил, что от записи к записи нарастала в дневнике тема бессмысленности жизни и ожидания конца – даже какой-то детской просьбы о смерти.

Смерть смотрит мне в глаза безликими очами,

Скрывая смрад и ад, и ужас пустоты.

И в темноте ночей, и в холоде страданий

Кошмаров, полуснов – как страшно мне идти

К тебе, мой звездный муж, к тебе, мой вечный гений,

Я жду тебя давно, и все же не могу…

Так страшно сделать шаг и, в бездну вдруг поверив,

Вновь крылья обрести, прорезывая мглу.

Владимиров обратил внимание, что записи последних двух лет содержали больше сумбура, стихов и обращений к теме земного конца. В последние год тема смерти просто-таки доминировала над всеми остальными мыслями, она превратилась в самоцель, в жажду долгожданного успокоения.

Записи за последние три месяца просто отсутствовали или же были Филатовой удалены. Также майор обратил внимание, что в записках пропавшая женщина почему-то не упоминала о своем сыне, как будто бы материнство вообще ничего для нее не значило, как будто бы и вправду она родила мальчика для своей матери, предчувствуя свой ранний уход, меняя себя на его, оставляя ей утешение в трудной старости.

«Это был суицид, добровольный и осознанный уход из жизни, который готовился достаточно давно, – ясно осознал Владимиров. – Но где же тогда тело погибшей женщины, если она действительно погибла?»

Последний вопрос не давал ему покоя, однако пока делиться своими догадками с коллегами майору не хотелось.