Текст книги "Да будет день!"

Сны

Мне приснился сон…

 
Не знаю, верить снам, бояться ль
Пророчеств этих сумрачных ночных?
Ведь было время, в том должна признаться,
Почти не верила я содержанью в них
 
 
Каких бы ни было возможных предсказаний, —
Меня учил так Фрейд и иже с ним.
Что в снах – отрыжка дня, игра желаний,
Включая те, что с детства мы храним.
 
 
А позже, правда, Адлер в них находит
Неполноценность и все признаки её.
Потом, уже с Тибета, Юнг к нам сходит,
Про архетипы миру соло пропоёт,
 
 
А также призовёт нас присмотреться
К тому, о чём ткань снов нам говорит:
Ростки предвидений возможных могут зреть там
И освещать грядущий день, как фонари.
 
 
И веря, и не веря толкованьям,
О них я забывала в суете…
Единственным стал Бог мне упованьем:
Я прозревала, что учителя не те.
 
 
Училась я смиренью и молитве,
Не очень хоть способной к ним была.
Что жизнь моя – лишь тьмы и света битва,
Я поняла, но ждал Господь дела.
 
 
Мне снится сон: я вижу лестницы, погоню.
А в яви горе – пропадает брат.
И вот уж жизнь моя, как бред агоний,
В сплошной вдруг погружается во мрак.
 
 
Я столько лестниц в учрежденьях исходила,
Надеялась на чудо, всё ждала.
Чужим враньём, бедой подточенные силы
Кончались, помощь долгожданная пришла.
 
 
Я вижу сон: опять за мной погоня, —
Всё так, как в жизни в тот кошмарный год.
Я думаю: «конец», и с правдой похоронят
Меня саму. Таков событий ход.
 
 
А дальше снится: комната, икона,
И Матерь Божья будто яблоко даёт
(Не яблоко то было – символ трона), —
Я понимаю: вот спасение моё.
 
 
А днём, потом узнала я, был праздник
Иконы Византийской, как в тот день,
Когда гулял по лесу путник праздный
И брата моего там обнаружил тень.
 
 
Его останки в день седьмой апреля
Нашёл с фамильей птичьею Скворцов.
Весна лишь началась, был запах прели.
Хор Ангелов заоблачных дворцов
 
 
Хвалу пел Богородице на небе.
Был праздник Благовещенья и здесь,
В избытке где заботы о насущном хлебе,
Но и сюда пришла Благая Весть.
 
 
Мой бедный брат, как «гамлетовский» Йорик,
То пенье, может, всё же слышал в небесах.
Но праздник неба перетёк в земное горе:
Горчат полынью здесь порой и чудеса.
 
 
Наверно, к испытанью, искупленью
За жизнь мной поднакопленных грехов
Господь послал мне брата смерть и тленье,
И ночи мрак до первых петухов.
 
 
Вот результат: я укрепилась в вере,
И поняла, она – основа всех основ.
И, горем отболев, души открыла двери
Для новой жизни. Только явь не лучше снов
 
 
Моей страны: безверие и хамство,
Бессовестность, и алчность, и враньё.
Отравленные время и пространство!
Но слышу птиц иных сквозь вороньё.
 
   

Псевдонародное причитание
перед очередным испытанием

«..жля—печаль по полям поскакала…»

Слово о полку Игорев»

 
Почему всё сны плохие снятся мне?
Вроде жизнь теперь налаживаться стала.
Перестать пора бы прошлому гоняться бы
За моей за душенькой усталой.
 
 
Как пришли—то в жизнь мою все беды горькие,
Не какое—нибудь горе там Федорино,
А болезнь и смерть – тоска прогорклая,
Как из ящика просыпались Пандорина.
 
 
Я бегом от них тогда в молитву – в церковку,
Чтоб хоть как—то извести тоску—отчаянье.
Как, не знаю уж, и выдержало сердце—то,
Чудом выжила, но и жила печальная.
 
 
Только год как засветило вновь мне солнышко.
Залечила раны я свои травой—цветочками.
Но ещё лежат—горчат на донышке
Страх—печаль, цепляются крючочками.
 
 
Вот опять во сне—кошмарике привиделось,
Как охотятся за мной с капкан—ловушкою.
То ль судьба—капризница за что обиделась,
А была последний год почти что душкою.
 
 
А и знать мне не дано: что это – прошлое,
Или к новым испытаниям готовиться,
Когда вновь пропишет Бог лекарство тошное,
Чтоб очистить перед смертью душу—совесть мне…
 
   

***

 
Заблудившись в блуднях буден,
Жизни цель и смысл теряем.
Спит душа, сон непробуден.
Чем оплатим сны мы? – Раем.
 

Жизнь в постсоветском пространстве

«Враждебным словом отрицанья он проповедовал любовь.»

Биограф о Н.Е. Салтыкове—Щедрине

Перспективка

 
Безденежье. Синоним – безысходность.
Для бедных нас, действительно, исхода нет.
Не светят нам ни теплоходов дальних сходни,
Ни даже на коня железного билет.
 
 
Один Крылатый конь, пока что безотказный,
Нас, неудавшихся, на свой взвалил хребет,
От жизни тусклой и однообразной
В мир грёз чтоб увести от слёз, от бед,
 
 
От пьющих незадачливых соседей,
От старости и караулящих тех лет,
Когда фатально от склероза «крыша едет»,
Теряет мысли мозг, как листья бересклет.
 
 
Хотя не осень, кое—где желтеют кроны,
И впереди – дожди, дожди, потом зима.
И соловьи осенние – вороны —
Одним пророчеством своим сведут с ума…
 
   

***

 
Мы как деревья иль дома
В черте осёдлости невольной
Жизнь волочим, верней, сама
Она нас тащит, недовольных
 
 
Таким раскладом средств и сил —
Он попущеньем выпал высшим:
Чтоб вправо—влево не косил,
Живи сегодня, здесь и нищим.
 
 
Не видно алых парусов,
Ковров – не слышно – самолётов.
Лишь лай привычный злобных псов
Да по утрам вороний клёкот.
 
 
Без денег дальше не уйти
Доступных города пределов.
А пуп, куда ведут пути, —
Ильич с рукой, которой сделал
 
 
Широкий жест: «Идите на …»
И мы идём туда уж век как.
Здесь водкой глушится вина,
И счастья нет у человека.
 
 
Мы – не бездельники – «сачки»,
Всю жизнь работали на совесть,
Не бонус получив, – очки,
И те с диоптриями, то есть
 
 
Итог плачевен. Никуда
С черты осёдлости не сняться.
Другие страны, города
Нам и во снах уже не снятся.
 
   

***

 
Цветут одуванчик с сиренью,
Пчела собирает нектар,
Побитая молью и ленью,
Обновки тащу в свой «амбар».
 
 
И то, как сказать, что обновки, —
Купила старьё на «толчке».
При нашей житейской сноровке
Пошьём, чтоб не жало в бочке.
 
 
На рынке знакомый подъехал —
Он тож не чурается муз.
Мальчишки из школы со смехом
Зовут его Коля—француз.
 
 
Он, точно, поклонник давнишний
Страны моей пылкой мечты.
Стихи на французском аж пишет,
Но местной не чужд красоты.
 
 
Стихи про Тамбов написал он,
Французский используя слог:
Приправил он устрицу салом.
Да кто без мечты б жить здесь смог?!
 
 
– Ведь ты же язык галлов знаешь.
Зачем тебе петь мимо нот?
Где виза твоя выездная?
Мечтал бы, но я патриот.
 
 
Я здесь, своей родине нужен.
Меня Жак Ширак там не ждёт.
А чем у нас летом тут хуже?!
Париж без меня проживёт.
 
 
Я помню, как брат мой покойный
Пел песню любимой Пиаф:
«Но рьендорьен…». Мчатся кони,
И жизнь, и мечту оборвав.
 
 
«Но рьендорьен…» – ни о чём не жалею.
О чем мне жалеть: всё пройдёт.
Но я без мечты здесь болею,
Она мне, как нá душу мёд.
 
 
И пусть не живу я в Париже,
Я с Колей—французом спою
Про то, что больнее и ближе —
Про родину—мать про свою.
 
   

***

 
Праздник жизни не для нас —
Фейерверки, кавалькады,
И в шампанском ананас,
И на завтрак авокадо.
 
 
Наш удел – убогий труд,
Экономия копейки,
Быт, как в тине мутный пруд,
Где пиявки злы и клейки.
 
 
Здесь бескрылые мечты
Не взлетают выше быта.
Здесь опущен жизнью ты
До помойного корыта.
 
 
Здесь твою полощут жизнь
Несчастливые соседи,
Здесь, как в соусе, во лжи
 
 
Прозябают антиледи.
Праздник жизни не для нас —
Фейерверки, кавалькады…
Жизнь на вкус кисла, как квас.
Но что делать – пить—то надо.
 
   

***

 
Нам не есть на десерт «бланманже с киселём»,
Не вкушать по утрам тишину с авокадо.
Здесь иное пространство и время, и в нём
Неуютно до боли, но жить как—то надо.
 
 
Повседневностью стали водка, пиво и мат.
Ими сдобрена жизнь, как селёдка «под шубой».
Обсуждаем с друзьями, кто же в том виноват:
Нецензурщину слышим каждый день и повсюду.
 
 
Мы ментальность свою сотню лет как назад
С матерком и махоркой в лужу с грязью втоптали.
Как бы Чехов Антон не берёг энный сад,
Но другие давно в нём хозяйничать стали.
 
 
Попилили, добравшись, сливы—вишни в цвету.
Сад словесности русской засорён нынче матом.
Да, люблю я Россию, но не эту, а ту,
Что под Божьим Покровом пребывала когда—то.
 
 
Пароходик с элитой выслан был Ильичком
Генофонд пополнять чуждых Франций—Италий.
Плачет колокол в церкви. Понимаю, по ком —
Дух Российский почил под язык гениталий.
 
   

***

 
В российском государстве – тишина:
Народ безмолвствует, чиновники воруют.
А мы живём. И жизнь у нас одна.
И не предложит нам никто, увы, другую.
 
 
Вновь пишет «в стол» родной интеллигент,
Надеясь, что, прозрев, опубликуют.
Но жизнь проходит. Упустив момент,
На рукопись роняет он слезу скупую.
 
 
Мы так надеялись на чудо, волшебство.
Иллюзии прошли, сменясь прострацией.
А нищета, обман и большинство
Приговорили нас к духовной эмиграции.
 
   

***

 
Какие сны нам снились на рассвете!
Будильник, не звони, жестокий, не буди.
Они о счастье были, о любви, о лете,
Как будем в речке лет удачу мы удить.
 
 
А в полдень жизни сны другие снились:
Не опоздать бы, не проспать, везде успеть.
И сны тревожные, да и недолго длились.
И неудобства поз к тому ж пришлось терпеть.
 
 
К закату сон и ритм его нарушен —
То спячкой, то бессонницей теперь больны.
От шума жизни не спасают нас «беруши».
И тяжек для души зловещий сон страны.
 
   

***

 
Я справки по архивам собирала,
Чтоб выхлопотать пенсию себе.
Доехала «с перекладными» до вокзала,
Пока я ехала и шла, у них – обед.
 
 
Я долго на скамеечке сидела.
Прохладный ветер дул, был на дворе апрель.
С мозолями в архив опять плелась и не по делу
Внутри себя пускала слёзную капель.
 
 
Вахтёр сказал: народу было мало,
И что есть шанс тут справку получить.
Но архивистка мне в дверях уж отказала. —
Минутки некогда, мол, даже улучить.
 
 
Но сопоставив эти все противоречья,
Не отступала я: «Вперёд, за мной Москва!»
Толкала о проблемах бедности им речь я
Занудно, как лягушечье ква—ква.
 
 
В конце тирады горькой обещала,
Что не пустая, «с благодарностью» приду.
На быстроту надежды было мало,
Но записали—таки просьбу в череду.
 
 
А через день звонят с архива у вокзала.
Бегу с конфетами, чтоб справку получить.
– Сломала ногти в поисках, – архивница сказала, —
Как кстати «ассорти», – их полечить.
 
   

Хроническая хроника «хрущёвки»

Или: Ха—Ха—Ха

 
В панельной «хрущёвке» живётся нам славно —
Что там детектив, телевизор, кино!
Как туалет совмещается с ванной,
Здесь жизни соседей совместны равнó.
 
 
Коль зáпил сосед, мы уже как с похмелья:
Руками дрожащими пьём пенталгин,
Пока день да ночь пьяный бред перемелют, —
Башка не болит так от гриппов—ангин.
 
 
Когда у соседей тусуются гости —
Гуляют и пляшут, то выхода нет:
Вставай, напрягай свои мускулы—кости,
Из дому беги, пока стихнет банкет.
 
 
А после запоев, гулянок и пьянок
Нам, тем, кто внизу, на субботник идти.
Под окнами свалку метём—чистим рьяно,
И вёдрами в мусор несём пузырьки.
 
 
Порой приболеешь, устанешь и ляжешь —
Расслабиться малость, в себя чтоб прийти.
Но, только навалится сонная тяжесть,
Как сбоку и сверху приспичит скрести,
 
 
Сверлить, забивать, отбивать, пылесосить,
Ругать, материться, орать иль стирать.
И в сердце – тахиаритмия и осень. —
Призванье соседей – на нервах играть.
 
 
Чу, кто—то кому—то стучит вновь по трубам.
А время дитячье – двенадцать всего.
Уснуть и с подушкою нá ухе трудно.
И так не неделю, не месяц, не год.
 
 
Лишь солнце покажется, жди уж подвоха —
Нам тишь не сулит грозовой материк.
«Левачит» сосед на станке, но не блохам
Подковки куёт – каблукам мастерит.
 
 
То воду отключат без предупрежденья,
То вырубят свет и сидишь в темноте.
То детки мячом отобьют в день рожденья
Морзянку тебе по бетонной плите.
 
 
Стоп, нечто с балкона опять полетело:
Летают здесь лыжи, бутылки, щенки.
Любое астральным становится тело,
Когда самогонки попьют мужики.
 
 
Кто сделал ремонт, тот с опаскою смотрит
На свой потолок и на стены в коврах.
Ведь чуть зазевается верхняя «Мотря»,
И труд, и уют твой рассыплются в прах.
 
 
Уборщик усердный какую—то ветошь
Слил вкупе с помоями в свой унитаз.
Весь первый этаж возмущается: это ж
Какая свинья так подставила нас?!
 
 
А если животных заводят соседи —
Расхлёбывать лажу приходится нам:
В подъезде накроются тазом из меди
И чистота и покой: хам есть хам.
 
 
На кучке же кот не оставит автограф.
И тот убирает, чей сверхчуток нос.
«Хрущёвки» панельной как историограф,
Больной для себя поднимаю вопрос:
 
 
Где выход найти? И как быть? И что делать?
Как мне изменить столь фатальный сюжет?
Своею лишь жизнью пожить мне хотелось.
Но не позволяет мой скудный бюджет.
 
 
P.S.
Когда же прочла Щедрина—Салтыкова,
Про жизнь поняла, что моя – хороша.
Господь вразумляет, да я бестолкова,
Что лишь в нестроеньях мужает душа.
 
 
Была б она сразу «пушистой и белой»,
Её не пришлось бы «хрущёвкой» лечить,
Она от комфорта совсем обалдела б —
Опасно до времени жизнь облегчить.
 
   

Соотечественникам – русскому народу

 
Стали мутными чувства и воды.
Хаос, боль и душевный раздрай.
Воры отняли всё у народа,
И при жизни себе строят рай.
 
 
Стариков не стыдятся голодных
И ребячьих растерянных глаз.
Тащат всё из запасов природных,
Чтоб плевать в золотой унитаз.
 
 
И средь роскоши пятизвёздной
Во вранье упражняют умы,
Не внимая мольбам вашим слёзным,
Пир устроив во время чумы.
 
 
Заражая духовной проказой,
Растлевают твою молодёжь —
Чтоб иметь на земле всё и сразу.
Ей за истину выдали ложь:
 
 
Милосердье, сочувствие – слабость.
Есть одна только ценность – успех.
Упоение властию – сладость,
Что покруче любовных утех.
 
 
Не об этой скорблю я «породе»,
У кого вместо сердца – гранит,
А молюсь о страдальце—народе:
Пусть Господь ваши души хранит!
 
 
Здесь, в стране нездоровой, недужной,
За неё моё сердце болит.
И от вас ничего мне нужно,
Кроме ваших горячих молитв.
 
   

***

 
Моя полуночная кухня,
Опять я в объятьях твоих. —
Бессонница жрёт меня, пухнет,
Питается, дрянь, за двоих.
 
 
Съедает и время и силы,
Морочит ночною тоской.
Нет места для жизни красивой
В стране, где бардак и отстой.
 
 
Страна—бедолага, сограждан
Учила не жить, – выживать.
Похмельною мучимый жаждой,
Народ обречён вымирать.
 
 
На свадьбах мы пьём, на поминках,
По поводу пьём или без.
Калинка – моя ты, – малинка,
Попутал тебя пьяный бес.
 
 
Когда же достигнешь предела,
Катясь по накатанной вниз,
Не в силах судьбу переделать?..
О, Русь не святая, очнись!
 
   

Тем, кто веселится за счёт обедневшего народа

 
Стихи мои не слишком веселы.
Но ведь и я не клоун на арене.
Хотите, вволю «петросяньтесь» вы,
Я предпочту Пьеро и в жизни и на сцене.
 
 
Стремитесь драму превратить вы в фарс.
Смеётесь там, где плакать лишь уместно.
Судьба народа не волнует вас, —
Ему на нарах вы всегда найдёте место.
 
 
Воруй, гуляй, российская шпана.
Здесь дуракам и подлецам закон не писан.
Идёт без объявления гражданская война —
Попранье вековых и заповедных истин.
 
   

***

 
В России что ни день – напасть иль пагуба,
И криминальному альянсу нет конца.
Российский дом наш стал похож на пагоду:
Средь «крыш» ни совести не видно, ни лица.
 
   

По одёжке протягивай ножки

 
Надела лучший я наряд из «гардеропа»,
Но вам почудилось – в селе моя родня.
Интеллигенция у нас, не как в «европах», —
И как никто, она поймёт меня.
 
 
Из шарфика и платья сшит мой блáйзер,
И брюки перешиты из старья,
Но ведь глаза прохожего – не лазер:
Не душу видит, – выгляжу как я.
 
 
А я иду в поношенном берете, —
Сама себе модель и кутюрье,
В мечтах о будущем, о солнце и о лете,
И рада, что жива и не в тюрьме.
 
 
Читала в школе я ещё Спинозу,
Сдала и минимум, и максимум прочла.
Но в той стране, где ценят «ностра козу»,
Судьба к начитанным и умным зла.
 
 
Я знаю, кто такой Дали не понаслышке,
Не только, что духи он в форме губ.
Такие умные всю жизнь читала книжки,
Так почему же мир со мной жесток и груб?..
 
 
В стране, где горе от ума, – все знают,
Народ здесь плохо переносит умный вид.
Но интуиция шепнёт: ждёт жизнь иная,
Не рай, но всё ж не наша «се ля ви».
 
   

***

«Тефаль, ты думаешь о нас» (Из рекламы)

По телевизору не видно панорамы:

Куда ни глянь, везде она – реклама.

 
Одна, Тефаль, ты думаешь о нас.
Мы о себе и думать—то устали.
Перебродили вина в уксус уж и в квас.
Мы – плоть от плоти, ты одна – из стали.
 
 
Как облака над океаном гнал пассат,
Так нас ветрами перемен болтало.
Пусть твой краснеет временами термостат,
А нам теперь стыдиться не пристало.
 
 
Продали недра мы, а также ум и честь.
Судьба и наша участь незавидны.
Быть может, совесть где—то ещё есть.
Без термостата, правда, и её не видно…
 
   

***

 
Жить и писать стихи!
Выше есть счастье ль мне?!
Только пусть будут тихи
К бедам моим сопричастники,
 
 
Которые, то бишь, соседи
Панельной моей «хрущёвки».
Мы так в ней, пардон, осели,
Что нет столь надёжной верёвки,
 
 
Которой бы из колодца
Жизни без денег, удачи
Вытащил тот, кому «хотца»,
Нас, кто живёт на сдачу
 
 
От тех хрущёвских авансов,
Какими бросались с трибуны.
Теперь—то у нас нет ни шанса.
Когда—то и мы были юны,
 
 
Полны надежд и амбиций,
Строили замки из пыли…
Теперь нас заели пиццей
И жить в «хрущёвках» забыли.
 
   

***

 
Мой слух оскорблён, мои чувства рыдают.
Настали, скажу вам, для них времена.
Я знаю, конечно, и хуже бывает —
Когда там цунами, чума иль война.
 
 
Беде характерно своеобразье —
Но есть в ней начало, есть пик и конец.
У нас же – хроническое безобразье,
Названье ему: эгоист, хам, подлец.
 
 
Годами для них создавались условья:
Сто лет процветает культ хамства и масс.
Отброшены в прошлое званья, сословья, —
Одним поют пойлом таких разных нас.
 
 
В бордель превратилась страна православья:
Невинность здесь девы давно не блюдут,
Пьют пиво и курят, ругаются славно,
И матом любого таким обкладут!
 
 
А, может, обложат. Точней, облажают.
Не в терминах суть, в содержании слов.
Никто никого здесь не уважает,
Чуть что, превращаемся тут же в послов,
 
 
В том смысле, что нас кой—куда посылают,
Пока доберёшься, получишь инфаркт.
В дорожку такого ещё пожелают,
И выдадут сразу в то место грин—карт.
 
 
Здесь новый вид спорта – плевок ближним в душу.
С культурой и тактом тут не победить.
Где совести голос всё глуше и глуше,
Цель – след не оставить, – грязней наследить,
 
 
Чтоб долго потом о тебе вспоминали,
Хотя бы и с худшей твоей стороны.
Сто лет ни за что нас сажали, пинали…
Что ждать гражданину несчастной страны?..
 
 
Сегодня воинственный хам правит балом.
Мат стал одной из разменных монет.
Совсем уже стадность страну забодала.
Покоя всю ночь от бездельников нет.
 
 
Убойно гремит в дорогих иномарках
Пародия музыки – ночью и днём.
Бежишь, от неё ошалев, в лес иль в парк ты,
Но грохот ударных достанет и в нём.
 
 
И нет изощрённее ночью нам пытки —
Что молот отбойный, что музыка та.
В стране беззаконья бессильны попытки
Хоть чуть облегчить себе ношу креста.
 
 
Химере в угоду страну мы отдали.
Народ не избег ни тюрьмы, ни сумы.
Не светлая даль, а болота нас ждали, —
Плоды пожинаем духовной чумы.
 
   

***

 
И скучно, и грустно от «тыкв» и от «реп» —
Так ум теперь русский зовётся.
Под окнами гулко звучит жуткий рэп,
Он в «репе» моей отзовётся
 
 
Лишь болью затылка, а, может быть, лба.
В стране слышу Баха я редко.
Под Бахуса музычку стали «колбать».
Ну, дед, погоди, зреет репка…
 
 
Сажать тебе репку, не пересажать,
Меж «клюквой» с трибун и «клубничкой».
А нам, простофилям, чего в жизни ждать? —
Снесёт ли рябая яичко…
 
   

***

 
Я не приемлю жизнь в стране,
Где продали и честь и совесть.
Мне больно, горько, стыдно мне,
Что страшных лет мы пишем повесть.
 
 
Кругом – продажность и враньё.
В стране судьёй стал главным – доллар.
На гниль слетелось вороньё.
Нажива здесь ценнее долга.
 
 
Где целомудренность ума?
Где благородство высших целей?
Удел народа – страх, сумá,
Что б нам с трибуны там не пéли.
 
 
Не думать, жить одним лишь днём.
Не создавать воздушных замков.
Уйти в свой мир, укрыться в нём,
Пусть будет он, как крепость, замкнут.
 
 
Куда ты мчишься, тройка—Русь,
В пути ломая столько судеб?..
К счастливой жизни? – Но, боюсь,
Нам, русским, места в ней не будет…
 
   

***

 
Мы – изгои в собственной стране.
Ей теперь народ её не нужен.
Увязает в хамстве и вранье, —
Мозг её наживою контужен.
 
 
Разбазарив недра и леса —
Как иначе: вор сидит на воре,
Демосу дала же власть—лиса
То, что написал он на заборе.
 
 
Погубила лучших из детей
Водкой, безнадёгою и болью.
Сколько ни работай, ни потей,
Всё равно ты был и будешь голью.
 
 
Что, интеллигенция, слабо
Размножаться, создавать и сеять?..
То ли нам переписать забор,
То ль уйти в пустыню с Моисеем?..
 
   

Жизнь после Баха

 
Я пытаюсь различить —
Звуком мир расколот, —
То ли музыка звучит,
То ли долбит молот.
 
 
«Хэви мэтл» меня давно
Сильно раздражает.
Где таланта не дано,
Грохот лишь «рожают».
 
 
Что там Моцарт, что там Бах, —
Жизни ритм сменился.
Бум—бум—бум да бах—бах—бах:
Чёрт в аду женился.
 
 
Бьёт копытом, бьёт хвостом
В барабан из стали,
В праздник, в будни и постом…
Как от них устали
 
 
Мои уши, слух души.
В жизни с прибабахом
Пиво есть и есть «суши» —
Места нет для Баха.
 
   

***

 
Нас разыграли, словно в карты иль в рулетку:
На кон поставлена огромная страна.
Не плачьте, бедные сограждане, в жилетку, —
В стакане истина, но не достать до дна. Весна 2006 г.
 

Мечты реванша

 
– Ах, сколько рассказов во мне сочинялось!..
Я, жизненный опыт свой в них привнося…
– О чём вы? Так что с ними сталось? —
В другие дела шла энергия вся:
 
 
На жизнь зарабатывать энную сумму,
Концы чтоб с концами хоть как—то свести.
В России синонимы «нищий» и «умный».
«Забота о ближнем» не даст расцвести
 
 
Чреватым для всех реализма плевелам.
Один детектив, как бурьян, глушит всё.
Писатель обычным в стране занят делом:
Момент выжидает, как тот карасёк,
 
 
Который словить не сподобилось щуке.
Он, спрятавшись в тине, покуда молчит.
И всё же однажды, не выдержав муки
Молчанья, он правду свою прокричит,
 
 
И камня на камне в пруду не оставит:
Знай наших, мол, «дикси»! Теперь, щука, жри!
Пусть жизни конец будет скор и бесславен,
Но я напоследок пущу пузыри!..
 
   

Достали!

 
Я хожу в чесночных бусах —
Щитовидку так лечу.
Ночью с милым не вожуся:
Как ни странно, не хочу.
 
 
Что со мной такое сталось?
Столько дел, а мне всё «в лом».
То, по всем приметам, старость.
Кто с косой там, за углом?..
 
 
Начитаюсь на ночь прессы:
Жизнь в «совке» – не сказка, жуть.
Как живём под этим прессом,
Коротенько расскажу.
 
 
Власть имущие воруют,
Благо, есть пока, что красть.
«Думцы» беспределом рулят,
Чтоб с народом не пропасть.
 
 
Кто в стране кого «крышует»,
Даже Холмсу не понять.
Криминал вовсю «крысует»:
Что б у ближнего отнять?
 
 
Девки пьют и матерятся,
Пополняют генофонд,
Парни тюрем не боятся.
Каждый жлоб в душе Джеймс Бонд.
 
 
Ночь соседи колобродят:
Не дают нам мирно спать.
Самогонный дух в народе
Не сломить и не изгнать.
 
 
Я пью тоже – валерьянку.
Действует лишь на котов.
Раз пошла такая пьянка, —
Будь к бессоннице готов.
 
 
Чтобы скрасить будней скуку,
В телек вглядываюсь я.
За экраном – чей—то кукиш:
«Пультом щёлкаешь? Зря, зря…
 
 
Чё ты ищешь? Чё ты хочешь?
Сериалы, блин, смотри.
Чё с «Ан—шлаком» не хохочешь?
Блин, очёчки—то протри»…
 
 
За окном мороз под тридцать, —
Птицы дохнут на лету.
Ночью страшное приснится:
То ль убьют, то ль «заметут».
 
 
Вот в такой стране брутальной
Старость встретить – не дай, Бог!
Как хочу быть ближним – дальней,
Чтоб достать никто не смог!..
 
   

***

 
Обложена ложью, как грязью, —
Отнюдь не целебного свойства.
Душа кровоточит, как язва,
И телу – не до геройства.
 
 
Прости, Дон Кихот из Ламанчи,
Тебе подражать я не в силах.
Твой подвиг лишь в книгах заманчив,
А в жизни не так всё красиво.
 
 
Я ночью проснусь от погони,
И сердце отчаянно бьётся.
Судьбы норовистые кони
Несут так, что упряжь порвётся.
 
 
И я пролечу над обрывом,
Увидев всю жизнь за мгновенье, —
В последнем душевном порыве
К земному прикосновенья.
 
   

***

 
В стране моей бедной опять беспредел:
Здесь что ни «князёк», почитай, «долгорукий».
В судах завели на «князьков» массу дел,
Дав шанс им «уплыть» и «умыть свои руки»…
 

***

 
Я уеду из этой бесплодной страны,
Где забыли про честь, справедливость,
Где бессребренники странны,
Где закон с беззаконьем сроднились.
 
 
Столько здесь поналомано дров,
Столько жизней загублено, судеб.
Ненадёжен и горек отеческий кров,
Где нечистая совесть у судей.
 
 
Здесь разрушено столько надежд и церквей.
Властью денег отравлены души.
Всходы Божьих семян частью сжёг суховей,
Остальное бурьяном заглушит.
 
 
Позавидует мёртвым когда—то живой:
Где надежда? Где вера? Где милость?
Вместо Ангелов пения – мат, брань и вой. —
Это ты мне, Россия, приснилась.
 
   

***

Рекламодателям и их радетелям,

которые всех нас уже «забодали»

 
Засунь себе прокладки лучше в рот,
И «Тайдом» сполосни бессовестную рожу
Кто верит вам теперь? – Простак иль идиот,
Хотя и мудрецы попались тоже,
 
 
Когда несли энзэ свой в эМэМэМ,
В жилстройинвест, в сомнительные банки.
В гипноз нас ввёл достатком дядя Сэм. —
Попёрли аферисты, словно танки.
 
 
Мы думали, – ах, все мы простецы,
Хотя не дураки совсем уж вроде, —
О нас заботятся радетели—отцы,
Такие «голубковые» Мавроди.
 
 
Но лохотрон простоями не сыт.
Активно продвигает в мозг товары:
Пивко «Толстяк», для похудания трусы,
И много из того, что и не надо даром.
 
 
В любую телепередачу и кино
Втыкают, как преступник ножик в спину,
Свою рекламу – преотменное «оно».
– «Народ всё схавает – безмолвная скотина».
 
   

***

Осовремененная, но по—прежнему печальная

повесть о Ромео и Джульетте.

 
Ромео так сказал своей Джульетте:
– Пойдём—ка нынче, Джулия, в кабак.
Что толку раньше времени трендеть о лете.
А в кабаке есть всё – и водка, и табак.
 
 
Там поиграем в автоматы и в рулетку,
Оттянемся по полной, так и сяк.
Ну, соглашайся же уже, моя Джульеттка.
Захочешь лета – с травкою забьём косяк.
 
 
И пусть без нас Монтекки с Капулетти
В парламенте дерутся меж собой.
Там – потасовка, а тусовка здесь – в буфете.
Ну, а Муму и мир спасает пусть Толстой.
 
   

***

 
Вместо радости – тревога,
Вместо ясности – туман.
К истине вела дорога,
Оказалось, всё – обман.
 
 
Было время – птицы пели,
Нынче всюду – вороньё.
Раньше лгали – вниз смотрели,
А теперь в глаза враньё.
 
 
Лишь подкупленная совесть
И златого блеск тельца.
Злой финал ждёт эту повесть —
Гнев Небесного Отца.
 
   

***

 
Ещё по—старому стихи мои звучат,
Ещё в них много горя и печали,
Но всё яснее каблучки стучат,
Выстукивая в сердце марш прощальный.
 
 
Ещё не знаю, как, куда уйду,
И кто разделит горести скитаний,
И где предстану Божьему суду,
Застигнута грехов проворной стаей.
 
 
Но больше не могу и не хочу так жить,
Где униженье и бесправье – часть закона,
Где от беспомощности можно только выть,
Где все мы, словно зэки после шмона.
 
 
Бежать! Бежать, с собой взяв пару книг —
Святых Отцов благие наставленья,
Чтоб в бедах черпать утешенье в них,
Унынье отгонять в обличье лени.
 
 
Бежать от лжи неправедных судов,
От тех, кто понаслышке знает совесть,
Кто лишь за мзду то мягок, то суров.
А поиск истины – совсем иная повесть…
 
   

После прогулки

 
Как много стало злачных мест!
Природы нет – сплошная свалка.
И вместо птиц слышны окрест —
Попса да матерная перепалка.
 
 
Все лезут в бизнес и во власть.
Те, кто пролезли, те и в деле:
Воруют так, что просто страсть —
Какой закон в стране—борделе?..
 
 
Бритоголовая шпана
Куда—то круто мчит на «мерсе».
А тут – заплаты на штанах,
И на душе такая мерзость…
 
 
Народ ограблен и молчит.
Ему теперь так надо мало:
Глазами, словно калачи,
Он поглощает сериалы.
 
 
И безысходность, и раздрай.
Здесь собирает, кто не сеял.
Сосед, поддав, зовёт: «Рай! Рай!» —
Ему бы кликнуть Моисея….
 
   

***

 
Изящною словесностью не изнурён народ:
То мат звучит, то пошлости и сальности.
На классике воспитана, который год
Страдаю несварением реальности.
 
   

***

 
В стране моей бедной опять беспредел:
Здесь что ни «князёк», почитай, «долгорукий».
В судах завели на «князьков» массу дел,
Дав шанс им «уплыть» и «умыть свои руки»…