Текст книги "Продается шкаф с любовником"

Заявление Мискина прозвучало сенсационно. Далила опешила:

– При чем здесь Верховский?

Мискин зло пояснил:

– А при том. После встречи с ним я и обнаружил пистолет в своем бардачке. И следом (ну надо же! совпадение!) на хвост мне сели менты. Долго я мотал их по городу, пока к Кроликову во двор не заскочил. Не по злобе и не из подлости, просто Кроликов рядом жил. Я зашел к нему, спрятал в его столе пистолет, сообщил о гибели Маши и отбыл.

Далила оцепенела.

– Выходит, вы заходили к Гоше после встречи с Верховским?

– Правильно, так и было, – процедил сквозь зубы Мискин и, презрительно оттопырив губу, добавил:

– Если хотите знать мое мнение, сам Верховский сестрицу и замочил.

– Зачем? – поразилась Далила.

Мискин сник:

– Из-за наследства.

Глава 33

Далила Самсонова дожала Бориса Мискина, но радости удовлетворения не испытала. Мискин рассказал, как все было на самом деле, но страшной горечью легла его правда на сердце Далилы.

В тот трагический день Борис Мискин действительно собирался на свидание с дамой. Он действительно был в Машу влюблен, но платонически, а плоть требовала своего. Свое Мискин давал плоти, щедро и на каждом шагу.

Машин звонок застал его в магазине. Он только что купил для своей дамы огромный букет и предвкушал наслаждение, тут-то и позвонила ему Маша Верховская. Она плакала. Мискин не удивился. Все знали, что у сестер пора сложная: ссоры, разборки. Да и с братом у Маши не ладилось.

Мискин, мгновенно забыв про свидание с дамой, отправился к Маше – букет, разумеется, отправился с ним.

В этом месте Далила снова спросила:

– Букет хризантем?

Он удивился:

– Дались вам хризантемы! Хризантемы я терпеть не могу, как и Маша. Неживой, искусственный какой-то цветок. Я покупал даме лилии, с ними к Машеньке и пошел.

– Следовательно, вы предпочли Машу даме, – заключила Далила.

Мискин почувствовал себя уверенней и даже усмехнулся:

– Простите за каламбур, но дам у меня в жизни много, а Маша одна. Я любил ее как раз потому, что она никогда не произносила «дам». Она умерла, так и не сдавшись. За это я до сих пор Машу люблю.

– До сих пор?

– Да.

Она удивилась:

– Не пойму, что у вас за игра была с Машей. Мне казалось, что через Машу вы подбирались к Наташе, а вы меня убеждаете, что до сих пор влюблены только в Машу. Все остальные – для плоти?

Мискин сознался:

– Да, я плел интригу. Обожаю интриги. Они заставляют быстрей течь по жилам кровь, делают жизнь насыщенней, интересней. Глупо женщину просто брать. Это каждый дебил умеет, даже наш Кроликов.

Видели?

– Кроликова?

– Ну да, – передразнивая Друга, ответил Мискин, – или как там у него…

– «Да нет», – подсказала Далила.

– Представляете его отношения с женщинами?

– Видела и Кроликова, и его Морковкину, и все представляю. Так что же с Машей? – нетерпеливо спросила она.

Мискин продолжил:

– Мы с Кроликовым не разлей вода, к Верховским всегда вдвоем приходили. Наташка с Кроликовым флиртовала. Мне что же, скучать, если она на меня ноль внимания? Я же не такой дуролом, как Кроликов.

Далила саркастично поинтересовалась:

– Вы другой дуролом?

Он рассмеялся:

– Да, я дуролом особый: не самих дур люблю, а люблю их обламывать. Вот какой я дуролом.

– Опять каламбур? – усмехнулась Далила.

Мискин развел руками:

– Ничего не поделаешь, кто-то прет буром, а я – каламбуром.

– Значит, по жизни вы прете?

– Лишь тогда, когда прут на меня. Вы меня затоптать пытались, что же мне остается? Только «переть».

Далиле всегда нравились люди с юмором. Не желая проникаться симпатией к Мискину, она не улыбнулась, а холодно попросила:

– Давайте вернемся к Наташе.

– Хотите сказать, давайте вернемся к дурам, – уточнил Мискин и сам себя опроверг:

– Впрочем, Наташа не дура. Дурой ее делал Андрей. Теперь эстафету подхватил Замотаев.

Далила призналась:

– У меня складывается впечатление, что вы недолюбливаете Верховского и Замотаева.

– Я терпеть не могу домостроевщины. Кто дал мужчинам право превращать женщин в самок?

Далила подумала: «Браво! Жаль, Лиза не слышит!

В восторг бы пришла от Мискина».

– Наверное, это делается из эгоистических побуждений, – сказала она. – С самками проще ощущать себя настоящим мужчиной.

Мискин прочувствованно возмутился:

– Вот уж нет! Проще с умными, образованными женщинами, они все подмечают, все понимают. Если имеешь достоинства, их оценят. А рядом с самками вообще невозможно оставаться мужчиной. Им угодить невозможно, им все не так. Самки хитрые и упертые, и все, как одна, скандалистки.

– Вы правы, – согласилась Далила. – Я неточно выразилась: домостроевцы думают, что с самками проще.

– Потому, что сами самцы! – горячась, воскликнул Мискин. – А самец – это самовлюбленный дурак, не более. Тогда я еще не все понимал, тогда я еще уважал Андрея и не хотел терять его уважение. Все знали, что он прочит свою Натащу Пашке Замотаеву в жены, вот я и не стал рисковать. Охота была, из-за девчонки сразу двух друзей потерять: Верховского и Замотаева. Я повел себя осторожно и начал к младшенькой подъезжать.

– Вы хотели представить в глазах друзей все так, словно Наташа вам не дает прохода, – догадалась Далила.

Мискин, умело скрывая самодовольство, ответил:

– Так все и вышло. Я начал к Машке слегка подкатывать, и Наташка взбесилась. Гонору много в ней, все от нее без ума, а я, видите ли, на нее ноль внимания. Здорово Наташка разозлилась. Кроликов мгновенно ей надоел, а я культурно держусь возле Маши, вздыхаю – все как женщины любят.

– И Наташа сдалась?

– Можно сказать и так. И вот тогда меня к Маше по-настоящему и потянуло.

Прекрасно зная причину, Далила спросила:

– Почему?

Мискин настоящей причины не знал, но ответ его прозвучал очень уверенно:

– Гордая Маша была, не спесивая, а именно гордая. И сильная, удар умела держать. Мне сначала все по фигу было, закрутил все ради интриги, но Кроликов как-то мне говорит: «Кажется, в Машку я втрескался.

Что, если мы с ней поженимся? Как на это посмотрит Андрей?» Я ему прямо в лоб: «Дудки, Маша моя!»

Далила усмехнулась:

– У вас с детства такое соревнование?

– Да, но в этот раз крепко Маша обоих нас зацепила, по-настоящему. Короче, оба сходили с ума. А она от ворот поворот, и сразу обоим. Пытались с ней отношения выяснять – смеется: «Отдаю вас Наташке.

Радуйтесь, дурачки, у вас дети будут красивей». Мы с Гошей так сильно «обрадовались», что готовы были друг другу в глотку вцепиться. Вот в таком состоянии мы к тому страшному дню и подошли.

– Значит, вы с Машей практически расстались, когда она вам позвонила?

Мискин рубанул воздух рукой:

– Не практически, а точно расстались. А тут вдруг Машка звонит. Плачет: «Скандал! Я не в такой удушливой атмосфере рассказать всем хотела, но что же поделаешь, если в нашей семье бедлам. Не я виновата».

– О чем она говорила?

– Не понял, атмосфера какая-то, скандал. Мне было все равно, о чем она говорила. Я обрадовался, что позвала, с надеждой поехал, а там…

Понурившись, он замолчал.

Далила продолжила за него:

– Вы долго с букетом на площадке топтались, звонили, дверь случайно толкнули ногой и вошли.

Мискин, пряча глаза, кивнул:

– Да, Маша лежала в луже крови. Пирог на столе я не заметил, честное слово. Стол, помню, был. Празднично накрытый, в гостиной, бокалы там, что-то еще…

Он опять замолчал. Далила задала болезненный для себя вопрос:

– А почему вы решили, что Машу убил Верховский?

Мискин возмущенно воскликнул:

– А кто же еще? В последнее время Маша здорово изменилась, постоянно твердила: «Не злите меня, нервничать мне нельзя». А сама стала нервная, неуживчивая, то ругалась с Наташей, то деньги требовала у Андрея, о каком-то своем бизнесе говорила.

Далила подалась вперед:

– О каких деньгах идет речь?

– О деньгах погибших родителей. Им троим по наследству досталась приличная сумма. Андрей был назначен над Машей опекуном, а Наташка сама отдала ему свою долю. Он все вложил в общий с Замотаевым бизнес.

– Могу я узнать, что за бизнес? – осведомилась Далила.

Мискин вдруг рассмеялся:

– С этим бизнесом хохма вышла. Нечто из области парадоксов, очень по-русски: двигатель прогресса – обычная безалаберность.

Далила попросила:

– Расскажите подробней, пожалуйста.

– Охотно! – воскликнул Мискин. – У Верховского с Замотаевым был заводик, газированную воду они выпускали в бутылках. Дела шли плохо, отвратительно даже. Наследство, оставленное родителями, не Увеличивалось, а таяло на глазах.

– Маша знала об этом?

– Нет, конечно. Андрей с Пашкой это скрывали, нагоняли, как говорится, понтов: «тачки» крутые у них, охрана, офис. Все, как сейчас говорят, «зашибись». Только мы, самые близкие, были в курсе, как на самом деле идут их дела.

Далила подумала: «Мотивом могли быть долги».

– Друзья им помогали? – спросила она.

Мискин кивнул:

– Неоднократно. Я в долг частенько давал, Кроликов выбивал им кредиты. Но все впустую, ничего их не спасало, заводик доходов не приносил.

– От кого же Маша узнала об этом?

– Понятия не имею, но как-то узнала, а тут еще ее совершеннолетие близилось. В общем, она поставила братца в известность, что собирается свою долю из его бизнеса изъять немедленно, как только стукнет ей восемнадцать. А у Андрея как раз дела пошли.

– Все же пошли.

Мискин рассмеялся:

– Возвращаюсь к области парадоксов. Успех Верховского и Замотаева вырос на почве чужой халатности. Они заказали этикетки для воды под названием «Тархун». В типографии какой-то ротозей не углядел и буквы «а» и «р» переставил. Ни Верховский, ни Замотаев, ни их работники – никто не заметил ошибки.

В продажу вода отправилась под названием «Грахун».

И мигом ушла с прилавков. Все, кому и не надо, ради прикола хватали и дарили друзьям, любовникам, соседям, мужьям. В данном случае безалаберность оказалась двигателем торговли.

– Значит, именно с этого момента бизнес Верховского и Замотаева пошел вверх, – уточнила Далила.

– Да, резко попер в гору, а тут Маша решила его подкосить. Ведь ее доля – это одна шестая. Колоссальная сумма. Как такие деньги одним махом из производства достать? И как я теперь должен все это понимать? На кого должен думать?

Мискин вопросительно уставился на Далилу. Она ему возразила:

– Но это еще не мотив.

– Сам по себе – нет, а в совокупности – да.

– В совокупности с чем?

– С дальнейшими фактами. Вы сами заметили, что Верховский, когда узнал о смерти сестры, не сразу вызвал милицию.

– А вы об этом не знали?

– Клянусь, не знал. И не задумывался никогда, и не сопоставлял. Вы только что сами мне сообщили, что милиция была вызвана в три, а я точно знаю, что с ним встречался около часа.

Подумав, Мискин сказал:

– Да, примерно так. Когда мне Маша звонила, было без двадцати двенадцать. Пока доехал, Маши не стало. Потом я уехал. Верховский почти сразу мне позвонил, и мы быстро с ним встретились.

– Как он себя вел? – спросила Далила.

– Как? Дрожал, как овечий хвост. Жаловался и трясся: «У нас с Машкой в последнее время сплошная вражда, теперь меня точно засудят». Я его успокоил:

«Все наши об этом будут молчать». И алиби ему дал.

А он что в ответ? Наташкин «ТТ», гад, подсунул! И, главное, куда! В бардачок! На самое видное место!

Мискин зло ударил кулаком по своей же ладони и презрительно процедил:

– «ТТ» подбросил и следом стукнул ментам. Не зря же они меня гоняли по городу. Еле от них удрал.

Кстати, как вышел от Кроликова, меня тут же и хлопнули, а я чист. Вовремя, выходит, пистолетик спулил.

А вы не в курсе, куда Кроликов дел пистолет?

Далила с иронией посоветовала:

– А вы у него спросите.

Мискин обиделся:

– Я не собирался его подставлять. Через несколько дней полез в его стол, хотел «ТТ» незаметно вынести, а там пусто уже.

– Говорите, подставлять не хотели, – усмехнулась Далила, – а если бы у Кроликова тот пистолет нашли? Представляете, на какой он загремел бы срок?

– Я точно знал, что у Кроликова не станут искать.

Вы еще попробуйте в тот дом зайдите. Уж ментов так просто точно не пустят. Родители у Гоши те еще шишки. Так и вышло, Кроликов не пострадал.

– Да, не пострадал, – согласилась Далила. – Но почему Верховский именно вам подложил пистолет?

Мискин изумленно развел руками:

– Сам поражаюсь!

Далила предположила:

– Может, из мести?

– Из мести?

Мискин, сузив глаза, задумался и согласился:

– Возможно. Если кто-то ему донес о моих отношениях с Машей, Андрей вполне мог подумать, что свою долю сестра требует для меня.

Глава 34

Далила зашла в тупик: расследование начато ради спасения Андрея Верховского, и вот уже сам Он под подозрением. Что делать?

Этой ночью она не спала. Поздно вечером, едва вернулась домой, позвонил Матвей.

– Я больше у тебя ничего не забыл? – спросил он игриво.

Далила рассердилась и бывшего своего отругала, настрого запретив ему приезжать. Ближе к утру, вдоволь наворочавшись с боку на бок в постели, она пожалела об этом, подумав: «Уж лучше б Матвей пришел, меньше думала бы о Верховском».

А Далила о нем ох как думала – поверить никак не могла, что Андрей способен убить сестру, он такой милый, воспитанный и утонченный. И из-за чего? Из-за денег!

Но с другой стороны, в связи с этим многое прояснилось. Стало понятно, какая кошка пробежала между Верховским и Мискиным. И болезнь Верховского (а он действительно болен) объясняется угрызениями совести. Содержание сна, возможно, придумано, чтобы сбить с толку Далилу, но кошмар его мучает, несомненно.

«А уж все эти вздохи-ухаживания и вовсе подстроены Верховским классически, – горестно заключила она. – Причина внезапной любви прозаична, но уезжать из Питера он передумал все же из-за меня. Правда, любовь, увы, не имеет к этому отношения. Он всего лишь боялся, что я докопаюсь до истины: Андрей хочет держать руку на пульсе расследования».

К утру Далила особо остро почувствовала себя оскорбленной, не выдержала и позвонила Верховскому.

«Ох, и устрою ему разгон! Все сейчас выскажу!» – кипела она.

Он долго не брал трубку, а когда наконец взял, Далила одумалась. Отказываясь от разгона, она любезно осведомилась:

– Андрей, простите за ранний звонок, я вас не разбудила?

Верховский обрадовался, услышав ее голос, но сообщил:

– Разбудили. Хвастаюсь: как это ни удивительно, я крепко спал.

– Извините, – виновато произнесла Далила, делая вид, что собирается вешать трубку.

Он испуганно завопил:

– Нет-нет! Я страшно рад!

Эта страшная радость поколебала ее уверенность.

– Нам нужно срочно поговорить, – сказала Далила, подумав: «Что за глупости? Машу убил не он. Ну какой он убийца? Наверняка Андрей даст разумные объяснения всем несуразностям».

В ответ на ее предложение Верховский без, размышлений воскликнул:

– Есть два варианта: я немедленно еду к вам и остаюсь. Или забираю вас, и мы пьем утренний кофе уже у меня на кухне.

Далила его осадила:

– Боюсь, разговор будет не слишком приятным.

Лучше встретимся у меня во дворе и прогуляемся по сонной Таврической. Я люблю гулять по спящему городу.

– Отлично, – согласился Верховский. – Я тоже люблю.

Встретились они не во дворе, а на углу Суворовского проспекта и Таврической улицы – Далила пошла ему навстречу. Они, не сговариваясь, прогулочным шагом направились по Таврической к музею Суворова.

Говорили в основном о погоде. Остановились, постояли напротив музея и, опять не сговариваясь, зачем-то перешли через дорогу к ограде Таврического сада.

Смущены были оба, разговор шел все о той же погоде – «захватывающая» тема, особенно в Петербурге, где привыкли не обращать внимания на капризы природы.

На углу Таврического сада снова остановились, еще постояли – Далила никак не могла начать, а он ни о чем не спрашивал.

И потопали по Кирочной к станции метро «Чернышевская». Далилу ноги туда вели: она шла привычным маршрутом от своего дома к тетушке Маре.

«А почему Верховский сюда пошел? – гадала она. – Собирались же гулять по Таврической, а он вдруг на Кирочную свернул».

Далила злилась на свои пустые, даже глупые мысли, на свою болтовню о дожде и тумане, на то, что не может собраться с духом. Он злился только на робость, которая заставляла говорить о погоде. Так и шли, мучимые нелепостью ситуации: взрослые занятые люди, встретились в центре Питера в шесть утра…

Чтобы поболтать о погоде.

Он:

– А в прошлом году, помнится, в эту пору был страшный туман.

Она:

– И в этом году туманов хватает.

Он:

– На завтра, вроде бы, синоптики обещают нам прояснение.

Она:

– Хорошие обещания редко сбываются.

Он:

– Смотря кто обещает.

Она:

– Все синоптики врут.

Он:

– Ну уж врут. Ошибаются.

Вдруг Далила подумала: «Стоп, это уже не о погоде. Явно прослеживается подтекст, за нас говорит подсознание. Но о чем идет разговор? Я на него нападаю, а он меня успокаивает? Похоже.

Но из этого следует, что он не чувствует за собой тяжелой постыдной вины. Его терзает нечто другое, не совесть».

Эта мысль вдохновила Далилу: она наконец решилась и задала свой вопрос.

– Почему вы не сразу обратились в милицию, а прежде встретились с Мискиным? – спросила она, мучительно ожидая, что он начнет отпираться.

Но Верховский не отпирался. Он остановился, твердо взял Далилу под локоть и, глядя ей прямо в глаза, признался:

– Я струсил.

Против воли она поправила:

– Вы испугались.

Он зло потряс головой:

– Нет, именно струсил.

– Как это было? – цепенея, спросила Далила.

Верховский отпустил ее локоть, шумно вздохнул и, вновь устремляясь по Кирочной, начал свой страшный рассказ:

– Маша мне позвонила и попросила срочно приехать. Я сослался на занятость. Тогда Маша потребовала…

Он запнулся, потряс головой и поправился:

– Да нет, пригрозила: «Или ты приезжаешь, или я немедленно ухожу из дома. Я хочу сделать серьезное заявление». Заявлений в последние дни хватало, но деваться мне было некуда. Я поехал домой. Готов был к чему угодно: к ссоре, к скандалу, но Маша лежала в луже крови. Вы не представляете, как это ужасно!

Я смотрел на родную сестру, на свою «мышку-малышку», и поверить не мог: лужа крови, бледное удивленное лицо, неестественно вывернутая рука…

Он содрогнулся и замолчал.

Далила пожалела Верховского и продолжила за него:

– На какое-то время вы выпали из реальности, а потом, когда вернулись в нее, осознали, что обвинить в убийстве могут и вас.

Он вздохнул:

– Вы правы, у меня не было алиби. С утра мотался по городу, по делам. В машине я был один.

Далила ему все больше и больше верила.

«Если Андрей Машу не убивал, значит, нет смысла пытать его пистолетом, подкинутым Мискину», – решила она И все же спросила:

– А с какой стороны вы сели в машину к Борису?

– Сел рядом с ним, на переднее кресло, а что? Почему вас это интересует? – удивился Верховский.

Далила не ответила, а задала новый вопрос:

– Вы долго с ним разговаривали?

– Нет, недолго, минут десять от силы.

– И Мискин не выходил из машины?

– Конечно, не выходил. Я все ему рассказал про Машу. Про то, как она мне позвонила, как я злой ввалился в квартиру, как увидел там ее в луже крови…

Я был жутко напуган, весь трясся, даже не помню, что нес.

– Вы первым попросили Бориса об алиби или он вас попросил?

Верховский вздрогнул:

– Об алиби? Нет. Я его не просил. Мне тогда было совсем не до алиби. Это он мне сказал, что я попадаю под подозрение, что мне нужно алиби.

– Зачем же вы ему позвонили?

Он задумчиво пояснил:

– Мне было страшно. Даже нет, то был не страх, а что-то другое, намного хуже. Руки, ноги, все тело вышло из повиновения, все дрожало в каком-то странном ознобе, в голове невесомость, сумбур. Это был…

Нет, не знаю, что это было.

– Это был ужас, – подсказала Далила.

Верховский благодарно кивнул:

– Да, я не мог оставаться один. Рядом с ней. С моей Машей. С вот такой, неживой. Я не мог взять себя в руки, не мог себя пересилить. Я просил Мискина поехать со мной, но он заплакал и отказался. Борька Мискин даже в детстве не плакал. Я его пожалел, сразу пришел в себя и сказал, что не обижаюсь, что все понимаю. После этого мы расстались и увиделись только на Машенькиных похоронах.

Далила вздохнула с большим облегчением:

– Выходит, Мискин сам вам алиби предложил?

– Да, он признался, что алиби нет и у него. Мы решили сказать, что все это время не расставались. Позже к нам присоединились остальные друзья. Все, кроме Замотаева. У Пашки алиби было, он на складе товар принимал.

– Я знаю, об этом сказано в отчетах вашего детектива. А почему, обнаружив труп Маши, вы бросились именно к Мискину? Почему не к Хренову? Не к Кроликову? Не к Замотаеву? Ведь с Павлом вы всегда были особо близки.

Верховский пожал плечами:

– Почему? Теперь уж не помню.

– А вы постарайтесь припомнить, – попросила Далила.

Он задумался и оживленно воскликнул:

– Я же первому Замотаеву и позвонил, а он был на складе, товар принимал. Правильно, я сам с утра Пашку на склад послал. А там народу полно, суета, бесполезно встречаться. Тогда я Хренову и Кроликову позвонил, но их сотовые не отвечали. Мискин ответил, я к нему и помчался. Он был неподалеку от нашей квартиры. Мы встретились, поговорили и разбежались.

– А как он себя повел, когда узнал, что Маша погибла?

– Не помню, я был в жутком состоянии, – растерялся Верховский. – Как он мог себя повести? Думаю, остолбенел.

Он потряс головой:

– Хотя нет, врать не буду, не знаю. Знаю только, что Борька заплакал, но это уже позже, когда я его попросил поехать со мной к Маше.

После паузы Верховский добавил:

– К убитой Маше.

Далиле захотелось немедленно прекратить жестокий допрос, но, пересилив себя, она виновато спросила:

– Андрюша, скажите, пожалуйста, какая кошка пробежала между вами и Мискиным?

– Понять не могу! – с чувством воскликнул Верховский. – После гибели Маши Бориса как подменили.

Он стал меня избегать, на все вопросы отвечал или нехотя, или вовсе отмалчивался. Несколько раз я пытался вызвать его на мужской разговор – безрезультатно. Он чужой. Порой у меня возникает чувство, что Борис кипит ненавистью ко мне. За что? Ничего понять не могу.

– А вы знали, что у Маши был с Мискиным флирт?

Ее осторожный вопрос вызвал бурю негодования.

– С Мискиным?! У Маши?! Флирт?! Чушь! Кто вам сказал эту глупость? Не иначе Морковкина! Не слушайте вы ее, дуру! Вот же дрянь! Готова оговорить даже покойницу! Маша ни с кем флиртовать не могла, а уж с Мискиным и подавно! Моя Маша святая!

– А ребенок?

– Ее изнасиловали И не вздумайте меня убеждать, что насильник наш Мискин!

Верховский был искренне разъярен, он кипел, метал стрелы и молнии. Таким Далила его еще не видела. Если и оставались у нее какие сомнения, и те мигом отпали.

Возмущенно она подумала: «Как же Андрей мог подложить пистолет в бардачок Мискина, если тот не выходил из машины? В чем тут дело? Мискин умышленно меня обманул или сам обманулся?»

– Скажите, – спросила она, – а где Мискин хранил документы на автомобиль?

Верховский изумленно ответил:

– Наверно, в бумажнике, а бумажник в кармане.

Хотя… Нет, не знаю. Я никогда не мог похвастать исключительной наблюдательностью.

– И что у него в бардачке обычно лежало, тоже не знаете?

– Понятия не имею.

«Следовательно, и о пистолете он тоже не имеет понятия, – окончательно решила для себя Далила. – Значит, или Мискин умышленно меня обманул, или его пытался подставить кто-то другой, но он об этом не знает. Одно из двух».

– А вы не в курсе, – поинтересовалась она, – Мискин давал кому-нибудь свой автомобиль?

На этот раз Верховский ответил уверенно:

– Конечно, давал.

– Кому?

– Павлу.

– Замотаеву?

– Да, Пашке.

– Зачем? – поразилась Далила. – Насколько мне известно, у Замотаева своя машина была.

– И еще какая! – восхищенно отозвался Верховский. – Настоящий «Майбах», пусть и подержанный, но в отличнейшем состоянии. Мискин частенько у Павла этот «Майбах» просил.

– Зачем?

– Пыль в глаза пускал своим дамам.

– Выходит, они менялись.

– Постоянно. В конце концов Мискин Пашку достал. Пашка плюнул, продал свой «Майбах» и купил машину попроще. А к чему вы клоните, не пойму?

– Можно, я вас поцелую? – вырвалось у Далилы.

Верховский испуганно отшатнулся, но, сообразив, что она не шутит, не очень уверенно согласился:

– Целуйте.

Наклоняясь к ней и смущенно подставляя щеку, он изумленно сказал:

– Странная вы сегодня какая-то.

Далила воскликнула:

– Вовсе не странная! Вы сами не представляете, что за груз сняли с моей души!

Торопливо чмокнув его, она извинилась:

– Простите, очень спешу. Хочу до работы успеть прояснить для себя одну важную вещь.

– Какую вещь? – промямлил Верховский, потрясенно трогая свою целованную щеку. – Когда-нибудь я узнаю?

– Я потом вам все расскажу, – убегая, пообещала Далила.

Дома она заглянула в отчеты детектива Верховского и отыскала адрес складов, на которых в тот злополучный день якобы был Замотаев. Далила собиралась его разоблачить. Она была абсолютно уверена, что Павла Замотаева в тот день на складах не было, алиби он купил.

Пока Далила ехала на склады, в голове у нее стройно сложилась довольно правдоподобная версия. Павел Замотаев узнал, что Маша собирается замуж за Мискина и хочет срочно получить свою долю наследства.

Именно тогда, когда их бизнес в гору «попер». Спасая свой бизнес, Замотаев похищает у Наташи «ТТ», расправляется с Машей, прячется где-то неподалеку и поджидает Бориса Мискина.

Почему поджидает?

Замотаев знает, что Маша хочет сделать какое-то важное сообщение и уже созвала всех друзей. Он догадался, что это будет за сообщение, и потому примчался к ней первым. Когда Маша объявит о своем решении выйти замуж за Мискина, мотив станет всем очевиден. Поздно будет ее убивать.

Дождавшись Мискина, Замотаев открывает его машину и кладет «ТТ» в бардачок. Когда ошарашенный Мискин, увидев убитую Машу, вылетает из парадного Верховских, Замотаев звонит в милицию и сообщает, что в машине такой-то хранится оружие.

Почему он подставил именно Мискина?

По двум причинам: во-первых, из мести (Мискин настроил Машу забрать ее долю), во-вторых, из удобства (у Замотаева были ключи от его машины).

Далиле оставалось уговорить заведующего складами признаться, что он продал Замотаеву алиби. Зная психологию лжесвидетеля, в успехе она была абсолютно уверена.

А вот после того, как лжесвидетель сознается, можно смело отправляться к самому Замотаеву. Далила не сомневалась, что заставить его сказать правду будет сложно, но возможно. Ведь белые лепестки хризантем, лежавшие на полу возле погибшей Маши, из букета Замотаева. Наташа любит эти цветы, он привык покупать хризантемы.

Дальше все просто: она проблефует – сообщит Замотаеву про свидетеля, видевшего, как он покупал хризантемы. Потом – про Хренова, который унес лепестки, и победа, считай, обеспечена. Замотаеву не отвертеться.

В ее кармане под задорное рондо запрыгал мобильный. Далила глянула на дисплей и удивилась: «Рановато для Лизы».

И все же звонила Бойцова.

– Самсонова!. – вместо «здрасьте» возмутилась она. – Что происходит? Ты решила до инфаркта меня довести?