Текст книги "Реквием по любви. Грехи отцов"

Глава 5

В нору Зарутского Дмитрий проник без проблем. Да и о каких сложностях могла идти речь при открытой-то двери? Но на случай непредвиденных и совершенно неуместных гостей было решено оставить Сокола на стеречь и бдить.

Однокомнатная квартира оказалась еще старее, нежели представлялась, судя по внешнему виду дома и подъезда. Видимо, пожелтевшие и местами подранные обои украшали стены еще со времен Советского Союза. Дощатый пол, покрытый бесчисленными слоями эмалевой краски, испещренный щелями чуть ли не в палец, поскрипывал от каждого шага. Тяжелый затхлый запах, навязчиво проникающий в ноздри, свидетельствовал об очень редком пребывании здесь людей и отсутствии должной вентиляции. Складывалось впечатление, что хата Макару очень дорога как память, раз уж при его финансовых возможностях он не спешил приводить ее в божеский вид. Будто бы хотел сохранить именно в первозданном виде. Только вот времени на анализ его поступков и мотивов у Похомова почти не осталось, потому как из ванной перестал доноситься шум льющейся воды. Борзый поспешно переместился из прихожей в единственную комнату, выполнявшую роль… не то зала, не то спальни. Он осматривал пространство очень быстро, но внимательно, стараясь не упустить ни единой детали.

Мебели кот наплакал. Все тех же годов, что и сама жилплощадь.

Из мягкой мебели лишь обшарпанный диван, застеленный сбившимся от недавней безудержной страсти покрывалом, да пара кресел с деревянными лакированными подлокотниками. На полу ковер с красным орнаментом, от которого в глазах рябило. У противоположной стены небольшой буфет, заставленный многочисленной посудой. А уже на буфете… Хм!

Две фотографии Марины Черчесовой в обрамлении запылившихся деревянных рамок. На первом снимке девушка предстала роковой красавицей. Ее взгляд насквозь пронизывал, пробуждая внутри непонятное томление, даже трепет, легкое покалывание кожи, и нестерпимое желание по струночке вытянуться. На втором же она дружески обнимала Макара. Заливисто смеялась, запрокинув голову. Он смотрел на нее с таким абсолютным обожанием, что сомнений в его чувствах не возникало.

Забавно. Фото сделано на этом самом диване! В этой самой квартире! Ну что же, больная мозоль врага была удачно найдена. Оставалось на нее правильно надавить.

Долго ли умеючи!

Борзый плавно опустился на одно из кресел, жалобно заскулившее под его весом, как раз в тот миг, когда Зарутский, облаченный лишь в банный халат, вышел из ванной. Сказать, что мужик охренел, обнаружив на месте своей новоиспеченной подруги Дмитрия, не сказать ровным счетом ничего!

Он пару раз тряхнул головой и столько же хлестанул себя по лицу, пытаясь избавиться от видения. Однако долго замешательство не продлилось. Макар был кем угодно, только не идиотом. Дважды два довольно быстро в голове сложил. Сопоставил.

Что к чему сообразил, а потом разразился ядовитым лающим смехом.

– П-а-с-к-у-д-а! – громким эхом отразился от стен прокуренный голос. Реакция Дмитрия последовала незамедлительно.

– Либо сам пасть закроешь, либо я тебе помогу, – пообещал Похомов, скрывая эмоции за маской равнодушия. Довольно красноречиво хрустнув костяшками пальцев. – Решай.

Орать как полоумный Макар перестал сразу. Но черта с два испугался! Наоборот. Весь ощетинился, подобрался, готовый отразить любое нападение или самостоятельно ринуться в атаку. Борзый угрожающе оскалился, с превосходством осматривая оппонента.

– Хорошенько подумай, Макар. Годы-то свое берут. Не справишься.

– Слушай сюда, охреневший папенькин сынок! – брызнул ядовитой слюной «гостеприимный хозяин». – Решил, тебе все можно, раз старшие крышуют? Нет! За произвол ответишь, псина! Это же… блин, додуматься нужно! Сука!

Дмитрий закатил глаза. Да уж! Словарный запас Зарутского особым разнообразием не отличался. И Похомов знал его почти наизусть.

– Перед кем отвечу? Перед старшими? Им плевать на твою судьбу. Разве что Прокурор жуть как соскучился… по другу сердечному… к Пескарю переметнувшемуся! Или перед тобой? Окстись! Ты – крыса, Макар. Перед тебе подобными не отчитываются.

Нужно отдать должное, обелить себя мужчина не пытался. Как и оправдаться. Может, в глубине души и раскаивался о содеянном, но вида уж точно не подавал. Лишь неопределенно пожал плечами, тем самым скупо констатируя факт. Вся его напряженная поза будто бы кричала: «Да, предал! Да, это был я. Нет, не жалею», – в тот момент решение казалось верным.

– Пусть так! – выдал Зарутский интонацией человека, уставшего от жизни. – Судьбу задним числом не перепишешь и поправки не внесешь. Поздно. А вот ты… ты зря моими чувствами играешь. Жди ответочку. На святое, мразота, посягнул, подкладывая под меня эту девку!

– Да не осталось в тебе ничего святого! – Внешне Борзый выглядел спокойным, даже скучающим, но внутри… вулкан бурлил. Инстинкт самосохранения просто ревел, вынуждая быть начеку. Следить за каждым движением противника. – О святости не думал, когда драл ЭТУ ДЕВКУ несколько часов без отдыха? В твоем-то возрасте – и такой голод. Марину свою на ее месте представлял наверняка? Да? Ну, так лады! Этого я и добивался. Кайфанул же, верно? По сути, ты меня сейчас поблагодарить должен за такой босяцкий подгон.

– Совсем охренел? – взревел Зарутский, сверкая совершенно безумными, налившимися кровью глазами. – Я ж тебя… на лоскуты…

– Как Черчилля, что ли? – гоготнул Похомов, прерывая угрозу. – Дьявол! Прекращай. Даже звучит смешно!

Дмитрий внимательно просканировал собеседника.

Макар выглядел взбешенным и… растерянным. Действительно растерянным, словно терял контроль над ситуацией и ничего не мог с этим поделать. Гневно сплюнув, мужчина поинтересовался:

– Из Толи ты отбивную сделал?

– Он мое тронул!

– А ты, щенок, мое тронул!

– Ну так все. Один-один. В расчете, стало быть.

Зарутский поперхнулся, таращась на него как на чумного:

– Ты… щегол! Откуда в тебе столько наглости и… борзоты?

– Без понятия, – отмахнулся Дмитрий. – В детстве матушка дихлофосом травить пробовала – не помогло, как видишь!

Пауза. Судорожный вздох. А затем тихое и горькое признание:

– Сука! Какой Аркашка все же счастливый. Самый счастливый из всех нас.

Почувствовав резкую смену его настроения, Дмитрий заметил:

– Счастье в нашем мире – вещь дорогостоящая. И по зубам не каждому. Если обмен любезностями завершен, присаживайся! Разговор имеется.

Скривившись, мужчина вновь выругался, однако спустя пару секунд плюхнулся во второе кресло. И хвала всем святым, так как Дмитрия уже накрывало от зашкаливающего в крови адреналина, и идея выбить информацию силой казалась не столь неудачной.

– Знаешь, почему ты все еще жив? – спросил он.

Теперь хохотнул Макар.

– Да уж догадываюсь! Раз так заморочился, чтобы меня выманить…

– Что среди наших гниль разрастается в образе жирной крысы, мы худо-бедно сообразили… – Взгляд глаза в глаза. Не моргая. – Что пескаревский и с тобой на равных, тоже выяснили. Самая малость осталась – имя узнать! И как нельзя кстати – ты его знаешь. И скажешь!

От веселья на лице Зарутского не осталось и следа.

– Глупец! Все, что тебе известно… все на грани смерти. Совет хочешь?

– Обойдусь, – нетерпеливо рыкнул Дмитрий. – Кто он?

Отрицательный жест головой:

– Нет. Хоть пытай, хоть убивай. Знаю, что умеешь.

– Думаешь, я столь ограничен в вариантах?

– Думаю, не стоит совать свой нос туда, куда собака свой не совала!

Похомов осуждающе поцокал языком:

– Не западло тебе под ним ходить? Под Гариком. Никогда не задумывался, что это он мог отдать приказ убрать твою зазнобу?

Макар дернулся всем телом. Взгляд наполнился безграничной яростью:

– Что за намеки? Есть конкретная информация, или так… языком мелешь?

Отвечать Дмитрий не спешил. Достал сигарету и задымил. Смачно затянулся. Потом еще раз.

– Времени мало. По-хорошему не хочешь, пойдем другим путем.

– Ответь! Что ты знаешь?

– Что знаю, говоришь? – Похомов выпустил в потолок струйку дыма. – Наверняка знаю, чем Гарик так крепко держит тебя за яйца.

Мужчина не произнес ни звука, только побледнел страшно. Кусок мела, ни дать ни взять!

– Придумывать велосипед не стану – воспользуюсь проторенной Пескарем дорожкой. Пораскинул я тут мозгами… Скажи-ка, а кем тебе приходится… дочь Марины Черчесовой, Лиза? Рыжая девка, которую я трахал время от времени.

Черты лица Зарутского заострились, на скулах заиграли желваки. Однако мужчина упрямо хранил молчание. Но Борзый и так знал, что тот ответит. Макар тешил себя иллюзией отцовства многие годы. Искренне, безоговорочно верил, что малышка от него, просто родилась недоношенной. Всего-то! Подобная мысль и толкнула бедолагу на предательство. И сейчас Дмитрий собирался ему подыграть.

Хочет быть отцом? Пусть будет!

– Вот, – он протянул Зарутскому запасной телефон, предварительно включив заготовленную видеозапись, – привет тебе передает!

Вскоре тишину квартиры разбавил ее нежный голосок. Боги! Как же он скучал по своей крохе. Словами не передать ту тоску, что изнутри пожирала. Только не имел он права свои чувства показывать. Не сейчас! А потому затянулся до одури и морду кирпичом состряпал, чтобы Макар фальши в его словах и поступках не приметил.

«– Ты хочешь быть моей, девочка?

– Да!

– Действительно хочешь?

– Но… ведь я уже! Я вся твоя, Дима! И… не совсем понимаю, к чему…

– Сделаешь все, о чем бы я ни попросил? Без лишних вопросов? Без сомнений?

– Да!

– Докажи! Возьми это в свой бархатный ротик.

– Чт-то это?

– Никаких вопросов, помнишь?

– Наркотики?

– Что, если так? Быть моей уже не захочешь?

– Я за тебя умру. Что мне до какой-то таблеточки!

– Не смей! Не сейчас. Но однажды… если хорошо попросишь, предварительно отполировав меня язычком».

– Как ты уже понял, – он демонстративно затушил окурок о лакированный подлокотник кресла, – у нас с твоей дочерью довольно тесные отношения. Девка ради меня…

– Только тронь ее, ублюдок! – Противник вскочил на ноги, разъяренно рыча. – Удавлю!

Дмитрий нападения ждал, а потому, увернувшись в последнюю секунду, врезал нападавшему по «солнышку», заставляя его согнуться пополам и закашляться. Схватив за горло, припечатал к стене и заорал во всю глотку:

– Представляешь, что я могу с ней сделать? С такой доверчивой и глупой как пробка?! Это тебе она важна! Тебе! Для меня не ценнее использованной резинки.

– Похом… не позволит, – захрипел Зарутский от недостатка кислорода. – В память о Марине… не даст ее… в обиду… любил!

– Похом хоронит третьего из своей свиты. За неделю! Серьезно думаешь, пощадит?

– Не позволит… тебе!

– А когда это я у него разрешения спрашивал? Захочу – и подсажу малышку на ту самую дрянь, которую Пескарь у тебя за спиной толкает в каждой подворотне НАШЕГО города. А после отдам дырки твоей дочери в пользование своим приятелям! Она и возражать-то не станет. Все стерпит ради новой дозы.

Пытаясь вырваться, Зарутский прилично саданул Дмитрия по печени. Да только куда ему против ярости Борзого. Похомов громко зашипел, но пальцы сжал еще сильнее.

– Не переживай, – продолжил он монотонно, постепенно переходя на крик, – шлюха из нее выйдет отменная. На элиту не претендуем, но для ТУРЕЦКИХ БОРДЕЛЕЙ СГОДИТСЯ!

– Мразь!

– Слушай внимательно, Макар. Мне нужно имя крысы. И я получу его любой ценой. Взамен, клянусь, сделаю все, чтобы уберечь свою… твою Лизу от Пескаря. Расскажешь кому-либо о нашем разговоре – расплатится твоя дочь! Примешь отрицательное решение – расплатится твоя дочь! Отправят на тот свет еще кого-то из наших – расплатится твоя дочь! У тебя три дня, в течение которых я жду ответа. Мобилка новая – оставляю на память. Там лишь видео и левый номер телефона. Его не отследить. Как надумаешь, звони. Поболтаем!

* * *

Скрип половицы заставил спешно распахнуть глаза. А сердце… сердце принялось ошалело пробивать торопливыми ударами грудную клетку. Вокруг царила кромешная тьма. Пугающая. Вязкая. Будто потусторонняя. Ни единого луча света, несмотря на раздвинутые шторы.

Почему нет света? Почему его нет?

Паника все плотнее укутывала своим колючим коконом. Холодя кожу. Леденя и кристаллизуя в жилах кровь. Она душила, стягивая ребра будто бы стальным тросом. Лиза не понимала даже где сейчас находится. Лишь одно знала с невероятной уверенностью – в комнате она уже не одна. Да что там знала… Чувствовала! Каждым волоском кожи, вздыбленным от безмолвного ужаса.

Хотела встать, но не смогла элементарно пошевелиться. Как если бы ее придавило гранитной плитой…

Жутко! Господи, как же жутко!

Совсем рядом, практически возле уха, чиркнула зажигалка. Несколько раз, но так и не извергла пламени.

– Кто здесь? – И собственного голоса-то не узнала. Столь сильно он изменился под давлением страха.

Ответом ей стал… детский плач. Самый настоящий детский плач, доносившийся из противоположного угла комнаты. Разбивающий вдребезги поглотивший ее вакуум и наполняющий душу небывалой нежностью.

– Сейчас, маленький…

Прикладывая титанические усилия, Лиза встала с кровати и, болезненно морщась, пошла на звук. Во рту пересохло – сейчас бы добрый глоток холодной воды.

Тело болело, ломило и выворачивало, словно после…

Ставшие ватными ноги уже не держали – Лиза рухнула прямо на пол, ударяясь коленками. Наверняка останутся синяки. Ребенок взвыл. Он плакал и плакал. Он звал. Просил помощи. В какой-то момент Лиза поняла, что рыдает и сама. Соленая влага, стекающая по щекам, разъедала кожу точно кислотой. Вдруг все изменилось. Пришлось зажмуриться от яркого света. Детская колыбель, увешанная множеством игрушек, засияла подобно самой яркой на небе звезде. Лиза ринулась вперед из последних сил. Ползла прямо на четвереньках, царапая ногтями пол. Я сейчас. Сейчас!

Только вот не успела. Кто-то ее опередил.

– Нет! – зарычала она от бессилия. – Не тронь его!

Почему-то Лиза знала, что в кроватке лежит мальчик.

Все еще жмурясь и отгораживаясь ладошкой от слепящего света, вглядывалась в знакомый до боли силуэт. Такой же сияющий. Такой же любимый.

– Мама! – выдохнула она изумленно. – Мамочка…

Мать задержала на Лизе свой умиротворенный взгляд и улыбнулась. Да так, как умела только она. Так, что дыхание перехватило. Она вложила в ту улыбку всю любовь, всю ласку, на которую была способна. И сама выглядела при этом очень счастливой.

– Ж-и-з-н-ь м-о-я! – отозвалась мама, растягивая слова. А затем, потеряв к дочери всяческий интерес, склонилась над колыбелью, мурлыча себе под нос какую-то незатейливую мелодию. Детский плач стих. Сменился довольным агуканьем.

– Я так скучала по тебе! – выдохнула Лиза. Тишина в ответ. – Мама! Поговори же со мной!

Но она будто не слышала. Не реагировала. Медленно, грациозно взяла малыша на руки, чтобы крепко прижать к своей груди. И вдруг посмотрела Лизе прямо в глаза. Серьезно и строго, проникая в самую глубь души.

– Отдыхай. Мы позаботимся о нем!

– Что? – недоуменно спросила Лиза. – Погоди!

Откуда силы взялись, одному Богу известно, но в следующее мгновение Лизавета решительно преградила путь собственной матери.

– Куда ты его забираешь?

– Домой.

– Чей это ребенок? – Тишина. Такая, что в ушах зазвенело. – Он твой, мама?

– Нет.

– Тогда оставь его.

– Не могу бросить. Он дорог тебе.

– Это мой сын? – Молчание в ответ. – Да или нет? Может быть, Сонин?

Тяжелый вздох сорвался с уст матери:

– Такова цена…

– Чего? Цена чего?

Мама вновь улыбнулась. Только теперь от этой улыбки озноб прошиб, оставляя за собой горькое послевкусие. Сожаление. Взгляд матери насквозь был пронизан им. Пользуясь Лизиным секундным оцепенением, мать, прошмыгнув мимо, покинула комнату. Судорожно всхлипнув, Лиза ринулась следом. Однако в следующее мгновение сделала вынужденный шаг назад. Дорогу ей преграждал… отец.

– Нет! – яростно сказал он.

Одно слово. Одно. Но от тона, от власти, заложенной в него, захотелось распластаться на полу, вымаливая прощение.

– Папа…

Его взгляд хоть и потеплел, поведение оставалось неизменным. Он оттеснял ее вглубь комнаты. Лиза таращилась на него во все глаза. Даже и не предполагала ранее, что родитель был таким огромным. Ему пришлось слегка пригнуться, дабы не чиркнуть головой об косяк!

«Он выше Димы! – мелькнула в сознании мысль. – И шире в плечах!»

– Думаешь, от тебя ничего не зависит? – Мужской голос звучал тихо, и вместе с тем в нем чувствовалась прикрытая бархатом сталь. – Но от тебя зависит все!

– Я не… понимаю.

– Ты слепа! – припечатал он яростно. – Слепа!

– Неправда! – внезапно возразила его же тоном Лиза, удивляясь, как вообще может говорить с ним на равных. – У меня прекрасное зрение!

– Чтобы видеть, глаза не нужны!

– А что, по-твоему, нужно?

– Чувствовать! – зычно осадил отец, подавляя ее внутренний бунт одной лишь интонацией. – Чувствовать нужно! А ты не видишь дальше собственного носа!

Лиза сникла, признавая поражение.

– А ты? – прошептала она, не отрывая взгляда от родного лица. – Чувствуешь, папа?

– Да.

– И… как ты это делаешь?

Отец приблизился стремительно – и пикнуть не успела. Их биополя схлестнулись в неравной схватке. Она почти слышала треск электричества в сгущающемся воздухе. А после он ощутимо ударил ее в грудную клетку, сопровождая свои действия короткой фразой:

– Нутром!

* * *

Ее полный ужаса вопль отразился от стен. Всего секунда ушла на осознание – сон. Просто сон. Но столь реалистичный, черт подери!

Лиза перевернулась на бок, откидывая с лица прилипшие ко лбу пряди волос. Подушка оказалась влажной. Не то от слез, не то от пота.

Но даже чувствуя сырость, девушка не могла заставить себя перевернуть подушку другой, сухой стороной. Лизу сотрясала крупная дрожь, да и рваное дыхание успокоению не способствовало. Одно радовало – на улице уже рассвело, и судя по часам, время приближалось к одиннадцати. Спустя пару ударов сердца дверь Лизиной комнаты с шумом распахнулась, пропуская внутрь Матвея. Мужчина профессиональным взглядом просканировал помещение на предмет угрозы, а не найдя таковую, опустился перед девушкой на корточки.

– Что на этот раз?

Лизавете стало стыдно. По-настоящему. Второй кошмар за неделю, и все в его смену! В первом она видела похороны Дмитрия и орала на весь дом, точно полоумная. Успокаивали ее Верещагин на пару с бабушкой, так как ту истерику преодолеть оказалось не так-то просто. И по глубине переживаний равной ей не было.

Сейчас же Лиза хотела отмахнуться, выдав ничего не значащее «все в порядке», но, удивляя саму себя, вдруг произнесла, судорожно заикаясь:

– Мне… ро… родители приснились.

– И все?

– Они никогда мне не снились! Никогда. То, что было раньше – лишь детские воспоминания. А здесь сон.

– И чем же он тебя так напугал?

Лиза села в кровати, вместе с одеялом притянув колени к груди.

– Он… они забрали ребенка.

Произнесла вслух и вновь разрыдалась, как последняя дура. Как мямля бесхребетная. И тут же почувствовала, как матрас прогибается под тяжестью садящегося рядом с ней мужчины. Вновь! Он ободряюще приобнял Лизу за плечи.

– Посмотри на меня!

Она отрицательно замотала головой, стыдливо растирая по щекам соленую влагу.

– О каком ребенке речь?

– О маленьком.

– О твоем?

– Я… я не знаю. Но я готова была отдать за него жизнь.

Мужчина некоторое время обдумывал ее слова, а потом осторожно заметил:

– Это просто сон, понимаешь? Подсознание проектирует все твои страхи во вполне отчетливые образы. Только и всего. Не плачь. Не стоит.

– Ты не понимаешь… не все так просто…

Верещагин почти невесомыми движениями заботливо вытер ее щеки.

– Ошибаешься. Все предельно просто. Как и то, что я не могу видеть твоих слез.

– Извини…

– Ты хотела поговорить с Аркадием Михайловичем. Он уже приехал. Общается с Ювелиром.

Только в тот момент Лиза и вспомнила, какой сегодня день!

И каким счастливым он должен был стать.

– Отлично! Скажи, я выйду к нему, как только приведу себя в порядок.

* * *

Едва Матвей оставил ее одну, Лиза подорвалась с постели, даже не застелив кровать покрывалом. На скорую руку запахнула на себе халат да перетянула густую копну волос объемной резинкой. А затем, вооружившись зубной щеткой, направилась к небольшому кухонному умывальнику, которым они пользовались исключительно в зимний период времени. Сегодня же пришлось использовать его по прямому назначению.

Ей совершенно не хотелось бежать на улицу, чтобы завершить там утренние гигиенические процедуры, ведь это значило показаться Аркадию Михайловичу на глаза в неподобающем и помятом виде, с зареванным донельзя лицом. Дать ему лишний повод для размышлений на тему – чего особенного нашел в тебе мой сын? Спасибо! Нет!

Спустя несколько минут, удобно устроившись за туалетным столиком, Лиза впервые с момента своего вынужденного и «фееричного» возвращения домой взяла в руки косметичку. Да уж! Замазать синюшные круги под глазами – задачка не из легких, но два слоя тонального крема отлично с ней справились. Сами глаза Лиза выделила знатно. Темно-коричневыми тенями, жирными стрелками и водостойкой угольно-черной тушью на случай… Да просто на всякий случай.

Результатом в целом осталась довольна. Макияж получился яркий. Непривычный и даже вечерний. Но смотрелся весьма гармонично и ни капли не вызывающе. А что важнее – он полностью маскировал все следы ее бессонных ночей. И… утренних истерик.

«Ты слепа! – ожил вдруг в сознании грубоватый голос отца. – Не видишь дальше собственного носа!»

Тяжелый вздох сорвался с губ, а кисть для пудры замерла в руке.

«Что ты хотел сказать мне этим? Что?»

Сегодняшний сон Лиза восприняла не иначе как послание. Предупреждение. Что-то надвигалось. Только вот что… и откуда?

Она встрепенулась, отвесив себе мысленный пинок. Время поджимало, и тратить его на самоанализ не представлялось возможным. Пришла пора заняться волосами. В этот счастливый день лета они с Соней всегда предпочитали убирать волосы в банальный хвостик. Неизменно. Из года в год. Завитые щипцами локоны, собранные в высокий тугой хвост на макушке. Причем так, чтобы было видно татуировки. У всех троих.

Некая демонстрация окружающим их нерушимой связи. Их клятвы. Их духовного родства. Из множества вещей в гардеробе Лиза выбрала легкий комбинезон на бретелях с глубоким вырезом на спине. Выполнен он был из тончайшего хлопка, благодаря чему кожа могла дышать. А длина штанин, доходящих ровно до середины бедра, скрывала лишнее от любопытных глаз.

То, что нужно!

Скептически разглядывая себя в зеркале, Лизавета через силу улыбнулась собственному отражению. Какое бы смятение ни творилось в душе, портить праздник близким людям она не собиралась. И демонстрировать свою кислую мордашку тоже.

Аркадия Михайловича девушка нашла не в беседке, как ожидала. К ее удивлению, он сидел на скамейке перед домом, прямо за забором, и что-то бурно обсуждал с Ювелиром. А вокруг них толпились… мужчины. Много незнакомых и безбожно курящих мужчин. Мгновенно возникло желание заткнуть себе нос – таким удушливым и тошнотворным показался ей этот запах. Не закашлялась, и на том спасибо. Благо ветер качественно делал свою работу, быстро развеивая едкий табачный дым. Только к горлу все же подкатило. Желудок скрутило болезненным спазмом. Казалось, еще секунда, и ее вывернет наизнанку. К счастью, обошлось. В основном благодаря тому, что во рту со вчерашнего дня не было ни крошки.

Обозначать свое присутствие Лиза не спешила. Приводя в норму дыхание, пыталась разглядеть в толпе хоть одно знакомое лицо. Даню и Матвея нашла сразу – они выделялись благодаря росту и комплекции. Валентина – начальника службы безопасности Похомова – тоже. На удивление добродушный и вежливый человек. Еще четверых она раньше видела. Хоть имен не знала, но чаем поить доводилось. А вот остальные семеро наведались в их края явно впервые.

Для чего они здесь?

Нехорошее предчувствие точно серпом полоснуло по оголенным нервам. Возникло непреодолимое желание подкрасться ближе и подслушать их разговор. Но не с ее удачей. Один неосторожный шаг, и что-то хрустнуло под ногами. Вроде громкий мужской гомон и перекрыл инородный звук, да только Данила уже профессионально отреагировал – шустро развернулся к ней лицом. Лиза машинально приложила к губам палец, фактически умоляя его не выдавать ее.

«Черт подери! Ну, Д-а-н-я!»

Его резкие манипуляции запустили неизбежную, но вполне ожидаемую цепную реакцию. В итоге стоящий совсем близко к брату Матвей тоже заметил Лизу. Ну, как заметил, застыл… почему-то. С выражением полнейшей безнадеги на лице. Недокуренная сигарета выпала из его рта. То ли сам он ее выплюнул, то ли случайно. Не суть. Главное, что неуютно Лизе стало, да так, что хоть обратно беги! И от всего мира прячься.

Поздно! Замолкнув словно по щелчку пальцев, на нее теперь уставились все присутствующие. И разглядывали, словно она диковинная зверушка в клетке зоопарка.

«Вот ведь!»

От досады Лиза прикусила щеку изнутри, отчасти понимая, почему они с таким интересом таращатся.

Еще бы! Дочь самого Черчилля. Племянница Прокурора.

Да и тот факт, что она состоит… кхм… якобы состояла в отношениях с Борзым, так же будил в людях вполне здоровое любопытство.

Ее оценивали! Предвзято и придирчиво. Не таясь. Наверняка проводили соответствующие параллели. Задавались вопросом – есть ли в ней хоть что-то от столь знаменитых в их кругах родственников?

А это значило… что никак, ни при каких обстоятельствах нельзя было ударить в грязь лицом, показать страх, неловкость. Проглотят. Сожрут, и глазом не моргнув! Да и на кону, как бы странно ни звучало, стояла честь семьи. Репутация, будь она неладна!

Несмотря на летний зной, Лиза зябко поежилась, от волнения заламывая пальцы. Вовремя спохватившись, оставила руки в покое.

«Жесты дают возможность противнику читать тебя как открытую книгу! – набатом звучал в голове суровый голос Дмитрия. – Показывай лишь то, что хочешь показать».

Спокойствие давалось Лизе дьявольски тяжело. И все же, прилагая титанические усилия, на ватных ногах она двинулась вперед.

– Доброе утро! – поприветствовала собравшихся. Скорее из банальной вежливости, конечно. К счастью, голос звучал громко, ровно, будто и не тряслась Лиза сейчас подобно трусливому кролику.

Стараясь выглядеть еще более спокойной, девушка принялась разглядывать мужчин в ответ. Очень-очень внимательно, действительно стараясь запомнить каждого, без толики смущения или напускного жеманства. Реагировали все по-разному. Кто скалился в некоем подобии улыбки. Кто хмурился. А кто недовольно отводил взгляд, точно отмахиваясь, как от назойливой мухи. Девушку же внезапно затрясло сильнее прежнего. Дошло до нее наконец, что эти семеро… не обычные люди из охраны. Нет. Они гораздо, гораздо взрослее. Суровее. Эти люди определенно знали вкус и цену власти. Они элементарно держали ее в своих руках!

«Господи боже! Лишь бы в обморок не грохнуться!»

Это же авторитеты, про которых однажды рассказывал ей Дмитрий. Другие. Верные Прокурору. Подчиняющиеся лишь его наместнику – Похому! Фух!

Кожу словно тысячи мелких иголок пронзили, опаляя мимолетной болью. Холодно стало. И жарко одновременно.

– И тебе доброе, олененочек! – отозвался Аркадий Михайлович, делая последнюю смачную затяжку, после которой затушил окурок. – Смотрю, выспалась!

Сказалось напряжение, достигшее своего пика, или же ум за разум зашел, да только спустя мгновение она стояла подле Похомова, совершенно себя не контролируя. Прости, дядя! Прощай, семейная репутация!

Уперев руки в бока, Лиза яростно зыркнула на мужчину:

– Аркадий Михайлович, у вас вообще совесть имеется?! Хоть капелька?

Его брови медленно поползли вверх, выражая крайнюю степень удивления. Едва ли кто-то из его окружения мог позволить себе подобные выходки. Изумленно присвистнул и Петр Петрович. А затем поднялся на ноги, освобождая Лизе место на скамейке. Напрасно. Присаживаться Лизавета не собиралась.

Похомов беззлобно фыркнул, с укором поглядывая на друга:

– Куда подорвался-то, сучара? Бросаешь одного в… трудную минуту?

– К лешему тебя! Со стороны полюбуюсь. – Петра Алмазова сложившаяся ситуация откровенно забавляла. – Не каждый день молоденькие девочки к совести Похома взывают да как шкета малолетнего отчитывают! Хочу запомнить твою рожу!

Однако на Ювелира Аркадий более не отвлекался. Теперь Лиза стала центром его внимания. Под серьезным взглядом со столь знакомым легким прищуром ее щеки нещадно горели, словно каленым железом их прижгли. С особым усердием!

– Что еще за беспонтовая предъява, Лиза? – припечатал Похом строго, призывая к ответу. – Обоснуй-ка… суть претензии!

– ВЫ. МЕНЯ. БРОСИЛИ!

Последнее слово она едва ли не выкрикнула, вкладывая в него столько всего…

Тоску по мужу, сжирающую всю ее энергию и радость, подобно бескрайней черной дыре. Собственное безумие и гнев, копившиеся в душе все эти мучительно долгие дни. Осознала вдруг, что, вопреки голосу разума, успела соскучиться и по Аркадию Михайловичу. Он стал ей… дорог. Сам того не зная.

Глупо. Как же глупо…

Ювелир зашелся новым приступом лающего смеха, роняя голову на грудь. В этот раз его поддержали и парни из толпы. Они-то развлекались да потешались. Только Лизе было не до смеха. Похом, хоть и выглядел сбитым с толку, владел собой в разы лучше. Потому и выдал совершенно спокойно:

– Правда, что ли?

– А разве нет, что ли? – вернула Лиза обиженно. Рассерженно. – Именно бросили! И даже не поматросили!

– Чего? – Похомов уже рычал, порываясь вскочить на ноги. Благо, с места не сдвинулся. Лишь кулаки стиснул, себя сдерживая. – Ты умом тро…

– Вы обещали, – перебила она, повышая голос, – что рядом будете! Часто. Очень часто. ЧТОБЫ ПРИСУТСТВОВАТЬ В МОЕЙ ЖИЗНИ!

– Да что с тобой? – Его гнев сменился искренним недоумением. – Меня не было всего…

– Неделю! – закончила за него Лиза. – Целую неделю. А я считала каждую треклятую минуту, ожидая вас! Зачем обещать, если не в силах…

– Вот сейчас осторожнее. Я за свой базар отвечаю!

– Мне до лампочки ваш «базар», – огрызнулась она, все еще не в силах обуздать эмоции. И продолжила сбивчиво: – Достаточно… ПРОСТО. ДЕРЖАТЬ. ДАННОЕ. СЛОВО! Ведь это и отличает настоящего мужчину от… от… разве нет?

Он все же встал. Не выдержал. Стоит заметить, двигался Аркадий Михайлович весьма грациозно для своего возраста. Тут же бесцеремонно вторгся в личное пространство Лизы, вынуждая смотреть только ему в глаза и никуда более. А сам тем временем усиленно искал отголоски чего-то, только ему известного, на лице девушки.

– Ты права, – произнес он вдруг на полтона ниже. – Это мужика и определяет: умение не бросать слова на ветер. Но лучше мне скажи, что с тобой-то происходит?

– Не знаю.

– Брехня.

– Я не знаю!

– Допустим. Зачем меня ждала? – Вот хитрец! Явно пошел другим путем, переводя тему разговора-допроса в другое русло.

Бушующий в груди вулкан начал стихать, и на смену гневу пришло смятение. Тотальное опустошение, если быть точнее. И глобальное безразличие. Ко всему.