Текст книги "Энни из Грин Гейблз"

Глава 31. Ручеёк становится рекой

Да, лето действительно выдалось на редкость славным; Энни всем сердцем полюбила его. Они с Дианой буквально дневали и ночевали на улице, наслаждаясь теми радостями, которые дарили им Аллея Влюблённых, Поток Дриады, Чистота Ивы и Остров Виктории. Марилла закрывала глаза на все эти странствия девочки. Доктор из Спенсервиля, который когда-то приезжал осматривать Минни-Мэй больную крупом, встретил Энни во время летних каникул в доме одного своего пациента, бросил на неё острый взгляд, сжал губы, покачал головой и попросил через кого-нибудь передать Марилле Катберт, чтобы она дала возможность своей «рыжеволосой девочке» побольше бывать летом на открытом воздухе и убирать от неё подальше книги, пока она не наберётся сил».

Эта рекомендация доктора сильно встревожила Мариллу. Ей казалось, будто он уже подписал Энни «смертный приговор». По крайней мере, следовало точно выполнить все его предписания… Таким образом, золотые летние деньки были до предела насыщены весёлыми забавами. Она много гуляла, занималась греблей – им это снова было дозволено, – и собирала ягоды. А ещё, конечно же, предавалась мечтаниям. Когда наступил сентябрь, она посвежела, к полному удовлетворению доктора из Спенсервиля; глаза её горели, и она с нетерпением ждала, когда снова начнутся занятия.

– Буду стараться учиться изо всех сил! – заявила она, принося обратно учебники с чердака. – О, мои старые друзья! Как я рада снова видеть вас, честно дарующих мне знания! Даже тебе, геометрия, мой привет! Марилла, это лето было просто потрясным! А теперь, как выразился мистер Аллан в прошлое воскресение, я готова к новому «витку спирали». По-моему, он – блестящий проповедник. А ведь ещё недавно был совсем новичок! Миссис Линд считает, что с каждым днём он совершенствуется всё больше и больше; она боится, что его переманят в одну из городских церквей, а мы все опять будем предоставлены самим себе до тех пор, пока к нам снова не приедет очередной «свежеиспечённый» пастор. Но это ведь не беда, Марилла, правда? Просто мне кажется, надо ценить мистера Аллана, пока он с нами. Так сказать, ловить момент! Если б я была мужчиной, то непременно стала бы пастором. Уж если он силён в теологии – ему равных нет в положительном влиянии на людей!

И каким трепетом, должно быть, переполняешься, когда проповедуешь и за душу берёшь своих прихожан! Почему женщинам нельзя быть пасторами, а, Марилла? Я и миссис Линд об этом спросила, но она пришла в ужас и заявила, что это была бы «вещь из ряда вон выходящая», а попросту – скандал… Она сказала, что в Соединённых Штатах встречаются женщины-пасторы, но мы ещё «не дошли до жизни такой» и, будем надеяться, не дойдём… Но я ума не приложу, почему бы женщинам не быть пасторами? Думаю, у нас бы превосходно получилось, Марилла! Когда проводится благотворительная работа, устраивается чаепитие в церкви или занимаются сбором пожертвований, женщины всегда у руля… Убеждена, миссис Линд смогла бы читать молитвы не хуже самого суперинтенданта Белла, и если ей попрактиковаться, – она могла бы даже проповедовать.

– Да, вне всякого сомнения, – сухо произнесла Марилла. – Миссис Линд только и делает, что «проповедует», но не в церкви, разумеется! Уж если Рейчел взяла кого-нибудь на прицел, то уж не промахнётся! Она всегда читает всем нотации.

– Марилла, – доверительно сказала Энни. – Я хочу кое о чём вам поведать. Меня это так беспокоит! Хотелось бы узнать ваше мнение! Я думаю об этом особенно по воскресеньям. В общем, мне очень хочется стать хорошей, и когда я с вами или с миссис Аллан или с мисс Стэси, – мечтаю о своём дальнейшем совершенствовании. Но вот когда я слышу – чаще всего от миссис Линд – что я не должна делать то-то и то-то, мне, наоборот, хочется это сделать и немедленно! Прямо-таки появляется непреодолимое желание! Наверное, я и в самом деле испорченная!

Марилла подозрительно взглянула на Энни и потом вдруг расхохоталась.

– Ну уж если вы, Энни, тогда и я тоже! Миссис Линд и на меня влияет подобным образом. Иногда мне кажется, что она оказывала бы большое положительное влияние на людей, если бы не придиралась к ним ежеминутно. Нужно издать указ о запрещении всяческих придирок. Но… сами понимаете, Энни, я не должна была всё это вам говорить! Рейчел – добрая христианка и учит хорошему. Я не знаю более душевной женщины в Эвонли. И потом – она такая трудолюбивая.

– Как хорошо, что и вы чувствуете то же самое! – сказала Энни решительно. – Это придаёт мне силы. Ну, больше не буду насчёт этого беспокоиться. Меня постоянно одолевают разные сомнения. Стоит одному разрешиться, как подступает другое. А иногда ты и вовсе попадаешь в тупик! Столько всего надо передумать до того, как станешь взрослой! Я всё думаю, что «хорошо», а что «плохо». Не правда ли, Марилла, всё это – очень серьёзно, когда взрослеешь? Конечно, рядом такие добрые друзья, как вы, Мэтью, миссис Аллан и мисс Стэси. Так что, если из меня не получится ничего путного – это будет только моя вина. Думаю, это – огромная ответственность, ведь у меня – лишь один шанс! Если я не вырасту хорошей, – возможности пустить время вспять мне никто не даст… Кстати, за лето я подросла на два дюйма. Мистер Джиллис измерил мой рост, когда я ходила на день рождения к Руби. Я так рада, что новое платье вы сшили намного длиннее! Этот тёмно-зелёный цвет мне очень нравится, и спасибо, что вы пришили эти хорошенькие оборочки! Конечно, я знаю, что можно бы было обойтись и без них, но… они такие стильные, входят в моду осенью. У Джоси Пай все платья с оборками! Знаю, что в платье с оборками я буду учиться ещё более успешно! В глубине души я о них мечтала!

– Ну, во всяком случае, вреда от них не будет, – удовлетворённо заметила Марилла.

Мисс Стэси вернулась в Эвонли и нашла своих учеников отдохнувшими и «рвущимися в бой». Особенно «препоясал чресла» её факультатив, так как уже маячили на горизонте вступительные экзамены. Хотя, конечно, до них ещё оставалась уйма времени. Впрочем, готовь сани с лета! А что если они провалятся на экзаменах? Эта мысль преследовала Энни зимними вечерами, во время занятий, в воскресные дни, за вычетом часов, посвящённых разговорам о морали и религии.

Однажды, ей приснился сон, будто бы она с тоской просматривает списки поступивших в Академию и не находит в них своего имени. Зато имя Гильберта Блифа стоит на первом месте и выведено крупными, яркими буквами.

Но зима пролетела быстро и весело, и дел было – хоть отбавляй. Занятия проходили всё так же интересно, соперничество с Гилом продолжалось, как и всегда; перед Энни открывались новые горизонты ещё не познанных наук, новые чувства охватывали её, новые мысли посещали её светлую головку.

«Всё новые и новые вершины…

Седые Альпы нам ли штурмовать?!»

И всё это стало возможным, благодаря тактичному, мудрому, неординарному руководству со стороны мисс Стэси. Она заставляла факультатив думать, исследовать, искать и совершать свои маленькие открытия. Они находили новые, непроторенные пути, и это были их победы. Впрочем, миссис Линд и члены правления относились к новаторским методам мисс Стэси несколько скептически. Уж очень не вписывались они в утверждённую методику преподавания.

Марилла более не возражала против прогулок Энни, помня советы врача из Спенсервиля, так что девочка часто бывала на воздухе в свободное от занятий время. Дискуссионный клуб процветал и давал время от времени концерты; пару раз собирались, как взрослые, на вечеринки; а ещё катались на санках и коньках «до посинения».

Периодически они измеряли рост Энни, которая росла «не по дням, а по часам». Однажды Марилла, когда они специально встали спина к спине, с изумлением обнаружила, что девочка переросла её!

– Энни, как вы вымахали! – воскликнула она, не веря собственным глазам. Марилла невольно вздохнула, так как почувствовала, что где-то в глубине души жалеет о таком быстром взрослении девочки. Куда-то в небытие уходил ребёнок, которого она когда-то научилась любить. А теперь перед ней стояла высокая, пятнадцатилетняя барышня с серьёзными, серыми глазами, печатью мысли на челе и гордо посаженной головой. Конечно, Марилла любила эту… девушку ничуть не меньше, чем когда-то любила ту девочку-ребёнка, но чувство потери её не покидало.

В тот вечер, когда Энни с Дианой отправились на религиозное собрание, Марилла сидела одна в зимних сумерках и… плакала. Да, она отпустила себя – позволила слезам пролиться… Вошедший с фонарём Мэтью застал свою сестру всю в слезах и в испуге. воззрился на неё.

– Я думала об Энни, – стала объяснять Марилла причину этих слёз. – Она уже – такая взрослая. А следующей зимой её, вероятно, уже не будет с нами. Я так стану скучать по ней, Мэтью!

– Ну, она же сможет частенько приезжать к нам домой, – попытался утешить её Мэтью, который всегда видел в Энни ту маленькую, воодушевлённую девочку, которую он привёз домой со станции четыре года назад, тем чудесным июньским вечером.

– К тому времени в Кармоди будет достроена железная дорога, – заметил он.

– Да, но даже если она часто станет навещать нас, – всё равно, это не то. Вот если бы она продолжала жить здесь, в Грин Гейблз, – вздохнула Марилла, и Мэтью показалось, что она даже черпает удовольствие в своей грусти.

– Разве вы, мужчины, это поймёте? – посетовала Марилла.

Но Энни изменилась не только физически. Как ни странно, она стала более тихая. Должно быть, много размышляла, мечтала, но говорить стала намного меньше. Марилла это заметила.

– Вы что-то не так много стали болтать, – сказала она. – И высокопарные слова уже не срываются с языка. Что это с вами приключилось, Энни?

Энни вспыхнула и засмеялась, закрывая книгу и мечтательно глядя в окно на набухшие красные почки плюща, которых ласкали закатные лучи весеннего солнца.

– Даже и не знаю! Мне просто не хочется много говорить, – вот и всё! – ответила Энни, в задумчивости притрагиваясь указательным пальцем к подбородку. – Теперь мне больше нравится предаваться дорогим мне мыслям и хранить их, как сокровища, в своём сердце. Не хочу выставлять их напоказ, – может над ними посмеются или просто замучат расспросами. И почему-то меня не тянет употреблять высокопарные, как вы выразились, слова. Не правда ли, забавно, ведь сейчас я уже могла бы спокойно их употреблять, а мне и не хочется вовсе! Это здорово – быть взрослой, Марилла! Раньше я не так себе представляла сам процесс взросления. Столькому надо научиться, столько всего сделать! Вот и не хватает времени на разговоры «о высоких материях». Кроме того, мисс Стэси подчёркивает, что краткость – сестра таланта. Она просит, чтобы и свои мысли в сочинениях мы излагали как можно короче. Поначалу это казалось страшно сложно! Я ведь привыкла употреблять просто кучу всяких высокопарных слов, к тому же мысли мои складывались именно из них. Но теперь я уже привыкла выражаться кратко и просто, что мне очень нравится!

– А как там ваш клуб сочинителей? Что-то давненько вы ничего не рассказывали о его работе!

– Он больше не существует… Честно говоря, не хватает времени. А, может, всё это – уже пройденный этап. Довольно глупые все эти истории о делах амурных, кровавых драмах, бегствах с возлюбленными и страшных тайнах «мадридского двора»! У мисс Стэси мы иногда пишем сочинения, чтобы «набить руку», но в них мы не выходим далеко за пределы Эвонли. Она тщательно их проверяет, подвергает подробному анализу, и мы теперь делаем то же самое. Я и не подозревала, что мои сочинения просто изобиловали ошибками. Но сейчас картина улучшилась, так как я делаю работу над ошибками, и на них учусь. Одно время у меня опустились руки, но мисс Стэси сказала, что залог успеха – жёсткая самокритика. Вот я и стараюсь всё подвергать анализу.

– Только два месяца осталось до вступительных экзаменов, – заметила Марилла и спросила с волнением в голосе:

– Как думаете, всё пройдёт хорошо?»

Энни поёжилась.

– Ой, не спрашивайте меня, Марилла! Иногда мне кажется, что – да. А время от времени меня всю трясёт от страха. Мы старательно учились, и мисс Стэси здорово нас подготовила. Но ведь экзамен – это лотерея; никогда не знаешь, вытащишь счастливый билет или нет! У каждого из нас – свои проблемы. Как вам известно, я не в ладах с геометрией, у Джейн прокол с латынью, Руби и Чарли отстают от нас по алгебре, а Джоси плохо считает. Муди-Спургеон говорит, что у него роковое предчувствие, что он обязательно провалится на экзамене по истории Англии. Мисс Стэси предупредила, что устроит для нашей группы специальные выпускные экзамены, примерно такого же уровня, как вступительные в Академию. И оценки она тоже собирается ставить с пристрастием, чтобы мы были морально готовы к «бою». Скорее бы всё кончилось, Марилла! Это не может меня не тревожить. Иногда я просыпаюсь среди ночи и спрашиваю себя, что мне делать, если провалюсь на вступительных!

– Ну, всё очень просто: вернётесь в школу и попробуете поступить на следующий год, – беззаботно ответила Марилла.

– Ой, не знаю, хватит ли на это сил! Но какой будет позор, если я провалюсь! Особенно, если Гил – то есть другие – поступят! Я так нервничаю, что наверняка стушуюсь на экзаменах! Были бы у меня такие же крепкие нервы, как у Джейн Эндрюс! Она – такая «толстокожая», что ей – хоть бы что!

Энни тяжело вздохнула, с неохотой отрывая свой взор от весенних чудес за окном. Спокойной ночи, морской бриз и неба синева! До свидания, свежая, нежная зелень в саду! Энни вновь раскрыла книгу и уткнулась в неё. В жизни будут и другие весны; впрочем, Энни вдруг подумала, что если она провалится на вступительных, то неудача оставит в ней такой глубокий след, что едва ли она сможет радоваться им так, как раньше.

Глава 32. Список поступивших

Вот и окончилась школьная пора и вместе с ней – эпоха правления мисс Стэси. Близился конец июня. В тот день Энни с Дианой шли домой, не переставая всхлипывать. Покрасневшие глаза и мокрые платочки служили неоспоримым доказательством того, что прощальные слова мисс Стэси тронули сердца школьников никак не меньше, чем три года тому назад спич мистера Филлипса при подобных обстоятельствах. Диана обернулась и, взглянув на здание школы, тяжело вздохнула. Они, как раз, выходили к холму, покрытому ельником.

– Кажется, это – конец всему! – сказала Диана мрачно.

– Но вам-то не должно быть и вполовину так плохо, как мне, – всхлипнула Энни, тщетно пытаясь отыскать хоть одно сухое местечко на платочке. – Осенью вы снова вернётесь, а я покину родную школу навсегда, если, конечно, не провалюсь в Академию.

– Ну, в школе ведь кое-что изменится и, увы, не к лучшему. Мисс Стэси не будет, вас – тоже, вероятно, уйдут также Джейн и Руби. Придётся мне сидеть одной, ибо я не снесу, если рядом сядет не моя Энни, а кто-то другой! О, Энни, мы так славно проводили время вместе, ведь правда? Страшно и подумать, что такое уже не повторится!

Две большие слезинки скатились к самому кончику носа Дианы.

– Перестаньте плакать, Диана, – взмолилась Энни. – А то я и сама разрыдаюсь. Стоит мне убрать скомканный платочек, как вы опять заливаетесь слезами, и это выводит меня из равновесия. Как говорит миссис Линд: «Если вы не можете быть весёлой, постарайтесь стать весёлой настолько, насколько это возможно». Короче, на следующий год я, конечно, вернусь в школу. У меня сейчас – один из упаднических периодов, когда я твёрдо убеждена, что провалюсь. Что-то часто они теперь повторяются в моей жизни.

– Но ведь вы успешно выдержали экзамены, которые устраивала мисс Стэси!

– Да, но я же почти не волновалась! Стоит лишь подумать о настоящем «сражении», и в жилах стынет кровь. Номер у меня – тринадцатый, а Джоси Пай сказала, что это – несчастливое число. Я, конечно, не суеверная и понимаю, что всё это – ерунда. Но… всё-таки мне не хочется быть тринадцатой!

– Хотелось бы мне поехать с вами, – мечтательно произнесла Диана. – Как элегантно мы проводили бы время! Но ведь вам придётся корпеть над учебниками по вечерам!

– Вовсе нет; мисс Стэси взяла с нас обещание, что заглядывать в книжки мы не станем! Она сказала, что иначе у нас будет полная каша в голове, и мы можем запутаться на экзаменах. Она посоветовала не думать о предстоящем, побольше гулять и рано ложиться спать. По-моему, это мудрый совет, Диана! Присси Эндрюс рассказывала, что она по полночи не спала перед экзаменами, – всё зубрила… Я-то тоже думала, что придётся так сидеть! Но… я так благодарна вашей тётушке Жозефине за то, что она пригласила меня остановиться в Бичвуде, во время моего пребывания в городе!

– А вы мне напишете, Энни?

– Да, я вам подробно напишу во вторник вечером, как прошёл первый день, – заверила её Энни.

– Я возьму в осаду почту в среду, – поклялась Диана.

В следующий понедельник Энни отправилась в город, а в среду Диана забрала на почте обещанное письмо, в котором Энни писала:

Дражайшая Диана!

Сегодня – вторник; вечером я ушла в библиотеку Бичвуда, чтобы написать Вам. Вчера вечером мне вдруг стало так одиноко – я сидела в своей комнате и мечтала, чтобы вы были со мной. Зубрить ничего не стала, – я ведь обещала мисс Стэси, что не буду этого делать. Но историю мне хотелось открыть так же сильно, как когда-то – ту книжку; уроки, помнится, тогда ещё не были выучены, а она так соблазнительно лежала на полке!

С утра пораньше за мной зашла мисс Стэси, и мы по дороге в Академию забрали из дома Джейн, Руби и Джоси. Руби дала мне потрогать свои руки, холодные, как лёд. Джоси сказала, что вид у меня такой, будто я и глаз ночью не сомкнула, и что она вообще сомневается, что я достаточно сильная не столько для того, чтобы поступить, а для того, чтобы учиться в Академии на преподавателя. Временами я сомневаюсь, что наши отношения с Джоси когда-нибудь изменятся в лучшую сторону!

Дойдя до Академии, мы увидели множество абитуриентов, прибывших со всех концов Принс-Эдвард-Айлэнда. Первый, кто поздоровался с нами, был Муди-Спургеон, сидевший на ступеньках и бормотавший что-то себе под нос. Джейн спросила, чем он, в конце концов, занимается, и он ответил с важным видом, что повторяеттаблицу умножения снова и снова, чтобы привести в порядок нервы. Он попросил, чтобы ему не мешали, иначе легко сбиться и перезабыть всё на свете. Главное – не поддаваться панике, и в этом нам поможет таблица умножения!

Когда нас развели по аудиториям, мисс Стэси должна была покинуть нас. Я села вместе с Джейн, олимпийскому спокойствию которой можно было бы позавидовать. Ей, этой положительной, солидной, рассудительной юной леди, и таблица умножения не потребовалась бы… Интересно, как выглядела я на её фоне?

Мне казалось, что всем кто находились в аудитории, было прекрасно слышно, как колотится моё сердце! Вскоре вошёл ассистент и начал раздавать всем экзаменационные листы по английскому. Руки мои стали холодны, как лёд, и голова пошла кругом. Это был ужасный момент, Диана! Примерно такие же ощущения нахлынули четыре года назад, когда решался вопрос, остаюсь я в Грин Гейблз, или нет. Но потом вдруг всё прояснилось, и сердце вновь начало биться ровно – да, я забыла написать, что оно вдруг замерло, стоило лишь мне получить свой экзаменационный лист. Но всё оказалось не так страшно, и я приступила к работе.

В полдень мы разошлись по домам, чтобы пообедать, а затем вновь вернулись – на экзамен по истории. Вопросы оказались не из лёгких, и я здорово путалась в датах. Но, несмотря на это, мне кажется, всё пока складывается удачно. Но завтра, Диана, – геометрия! Так что до чего же трудно удержаться от того, чтобы не раскрыть учебник! Если бы я была уверена в том, что таблица умножения мне поможет, – я бы повторяла её всю ночь напролёт!

Вечером мы заходили проведать остальных девочек. По пути я снова встретила Муди-Спургеона, бесцельно слонявшегося по городу. Он заявил, что всегда знал, что завалит историю. Он сказал, что завтра возвращается домой утренним поездом. «Должно быть, я рождён, чтобы создавать проблемы своим родителям! И, наверное, проще быть плотником, чем священником», – констатировал он уныло. Я, конечно, постаралась его подбодрить и убедить, чтобы он уж остался до конца, так как не слишком было бы удобно перед мисс Стэси, если б он сразу уехал. Иногда мне, конечно, хочется быть мальчиком, но когда вижу Муди-Спургеона, то начинаю радоваться, что я всё-таки девочка. Хорошо, что я – не его сестра!

Руби пребывала в истерике, когда я зашла в дом, где она остановилась. Только что она обнаружила, что допустила ужасную ошибку на экзамене по английскому. Когда она пришла в себя, мы отправились в центр есть мороженое. Как бы мы хотели, чтобы вы, Диана, были с нами!

О, только бы сдать геометрию! Но, в конце концов, как выражается миссис Линд, «солнце всходит и заходит всегда» независимо от того, провалимся мы на экзамене по геометрии или нет. Всё это, конечно, справедливо, но не особенно утешительно. Уж лучше мне… не увидеть следующий восход, чем завалить геометрию.

Преданная Вам, Энни.

Но вот все экзамены, в том числе и геометрия, остались позади, и Энни прибыла домой в пятницу вечером, довольно утомлённая, но «со щитом», а не «на щите». Диана уже ждала её в Грин Гейблз, и они встретились так, словно не виделись в течение многих лет.

– Старушка моя, как славно, что ты вернулась! Мне кажется, мы с вами расстались сто лет назад! Энни, ну, рассказывайте, как дела!

– Всё в порядке. Думаю, я выдержала экзамены, все… за исключением геометрии! Понимаете, не известно, провалилась я или нет. Но у меня такое чувство, что его я не сдала. Ох, как же хорошо дома! Грин Гейблз – самое дорогое, самое лучшее на земле место!

– Ну, а как остальные?

– Девочки чувствуют, что они провалились. Но мне кажется, они поступят! Джоси утверждает, что задачки по геометрии мог решить даже десятилетний малыш. Муди-Спургеон всё ещё считает, что завалил экзамен по истории, а Чарли – алгебру. Но пока нам ничего толком не известно. Всё станет ясно, когда вывесят списки поступивших… Но результат будет известен ещё только через пару недель! И каково нам мучиться всё это время?! Заснуть бы и проснуться тогда, когда всё уже будет позади!

Диана знала, что бесполезно спрашивать подругу, как дела у Гильберта Блифа и она сказала просто:

– Ну, вы-то обязательно поступите. Не беспокойтесь!

– Лучше уж мне провалиться, чем стоять где-нибудь… в конце списка! – сказала Энни, краснея. Диана прекрасно знала, что успех подруги не был бы полным, если бы её имя написали после имени Гила.

С одной этой мыслью Энни и жила те напряжённые две недели. Надо отметить, Гил думал о том же. Они по сто раз на дню пересекались на улице, не подавая виду, что даже знакомы друг с другом. Всякий раз Энни поднимала голову чуть выше, и всякий раз хотела… помириться с ним. Ах, если б он только снова попросил!

Ну, а ещё она ещё больше мечтала «заткнуть его за пояс» по результатам экзаменов. Школьникам Эвонли было прекрасно известно об их соперничестве, и все с нетерпением ждали развязки. Джимми Гловер и Нед Райт даже поспорили, кто из них будет первым, и Джоси Пай, конечно, сказала, что, вне всякого сомнения, имя Гильберта Блифа окажется в списке на первом месте. Энни также чувствовала, что не снесёт унижения, если вообще не поступит… Но ещё у неё был и другой, благородный мотив «выиграть дело». Она хотела набрать высокий балл, чтобы порадовать Мэтью с Мариллой. Особенно Мэтью!

Мэтью заявил, что совершенно уверен в том, что Энни «положит на обе лопатки» весь остров. Но, о таком, конечно, она даже и не мечтала. Энни надеялась, что сможет, по крайней мере, войти в десятку лучших. Уж очень хотелось ей, чтобы добрые карие глаза Мэтью посмотрели на неё с восхищением. Это было бы самой высокой наградой за её плутание впотьмах среди всех этих уравнений и спряжений.

В конце второй недели Энни предприняла вылазку на почту в компании Джейн, Руби и Джоси. Трясущимися руками они открыли свежую газету из Шарлотта-Тауна и, просматривая её, дрожали ещё больше, чем во время экзаменов. Чарли и Гильберт тоже собирались просмотреть газеты, но Муди-Спургеон заявил, что это выше его сил.

– У меня нет ни малейшего намерения рыться в газетах, чувствуя, как мурашки бегут по коже, – сказал он Энни. – Пусть лучше кто-нибудь сообщит мне печальное известие.

Прошло уже целых три недели, а лист поступивших всё ещё не был напечатан. Энни уже начинала терять терпение. У неё даже пропали аппетит и интерес ко всему происходящему в Эвонли. «А что вы хотели от тори-министра образования?» – с вызовом спросила миссис Линд; Мэтью наблюдал, как бледная, словно привидение, Энни, безразличная ко всему на свете, возвращается каждый день с почты, так и не узнав результаты. Он уже стал подумывать, не проголосовать ли ему за либералов на следующих выборах! Но однажды вечером этот наболевший вопрос был решён в одночасье. Энни сидела у открытого окна, забыв обо всех проблемах на свете, в том числе о суете вокруг экзаменов. Она впитывала в себя красоту летних сумерек, вдыхала сладкий аромат цветов и слушала нежный шелест тополиных листьев. Небо на востоке порозовело над темневшим вдали ельником, являя собой как бы бледную копию заката, ярко окрасившего западную часть неба. Энни мечтала, наслаждаясь гармонией нежных красок и света, когда вдруг увидела Диану, выбежавшую из ельника на мостик и взлетевшую вверх по склону холма. Она махала зажатой в руке газетой.

Энни мгновенно вскочила на ноги, прекрасно понимая, что было в той газете, – конечно же, список поступивших! Голова её закружилась, сердце готово было выпрыгнуть из груди. Она не могла даже пошелохнуться. Показалось, что прошёл целый час прежде, чем Диана вбежала в холл и затем буквально ворвалась в её комнату без стука, – так сильно она перевозбудилась.

– Энни, вы… поступили! – воскликнула она. – Мало того, вы – самая первая в списке. В общем, вы с Гилом как бы поделили первое место в списке, но все же именно ваше имя стоит на первом месте!! Боже, как я вами горжусь!

Диана бросила газету на стол, а сама уселась на кровать, будучи не в состоянии продолжать свою взволнованную речь. Энни зажгла лампу, опустошив при этом спичечный коробок; она извела около шести спичек прежде, чем смогла зажечь огонь своими трясущимися руками.

Затем она развернула газету. Да, она и в самом деле поступила! Её имя красовалось в самом начале списка из двухсот фамилий! Боже! Ради этого стоило жить на земле!

– Как вам удалось, Энни? – вопросила Диана, немного отдышавшись. Но Энни, с сияющими от восторга глазами, казалось, её не слушала.

– Отец привёз газету со станции Брайт Ривер минут десять назад. Знаете, эти свежие газеты прибыли из Шарлотта-Тауна на станцию в полдень. Но на почту их доставят только завтра. Когда я узрела список поступивших, – радости моей не было конца! Я просто подпрыгнула на месте! Вы все ПОСТУПИЛИ! Все, как один! Даже Муди-Спургеон, хотя он и сдал историю весьма посредственно. Джейн с Руби тоже отличились, хотя они, как видите, набрали раза в два меньше баллов, чем вы. И Чарли – тоже. Джоси что-то подотстала, набрав балла на три меньше, чем остальные. Но, вот увидите, она и из этого сделает себе рекламу! Но как порадуется мисс Стэси! Дорогая моя, скажите, какие же чувства испытывает счастливая победительница?! Если бы я была на вашем месте, я бы с ума сошла от счастья! В общем-то, чувствую, что крыша у меня уже поехала, а вы вот спокойны и холодны, как весенний вечерок!

– У меня внутри – просто взрыв эмоций, – наконец-то заговорила Энни. – Мне хочется сказать столько всего, чтобы выразить всё это сразу! Никогда даже не мечтала о таком! Впрочем, нет, один раз я подумала об этом. Однажды осмелилась задать себе вопрос: «А что если твоё имя, Энни Ширли, появится первым в списке?». Но мне показалось, что это слишком самонадеянно и амбициозно – мечтать о первенстве над всеми абитуриентами Принс-Эдвард-Айленда. Ой, простите, Диана, я сейчас! Полечу на поле передать Мэтью радостную весть! А потом давайте пойдём по домам наших друзей и расскажем им всем «последние известия».

Обе девочки помчались на сенокос, за амбар; Мэтью вязал снопы, и, как нельзя более кстати, миссис Линд разговаривала с Мариллой у изгороди рядом с дорожкой.

– О, Мэтью! – воскликнула Энни. – Я поступила, и мое имя – первое в списке! Ну, или, скорее, одно из первых… Не хочу хвалиться, но я так благодарна небу!

– Ну, а что я вам говорил, – сказал Мэтью, бросая восторженный взгляд на список поступивших. – Я знал, что вы без труда всех их «заткнёте за пояс».

– Молодец, Энни! – осторожно произнесла Марилла, пытаясь скрыть от миссис Линд своё ликование. Но эта добрая леди сердечно сказала:

– Ясно, что она была на высоте! Кто может утверждать обратное? Только не я! Ваши друзья, Энни, могут гордиться, что вы с ними дружите! А для нас всех – большая честь, что вы с нами!

В тот вечер Энни, вдохновлённая задушевной беседой с миссис Аллан, упала на колени перед распахнутым окном, в которое вливался лунный свет, и зашептала благодарственные молитвы. Она читала их в своём сердце, замиравшем от блаженства. Душа Энни преисполнилась бесконечной благодарности за это новое чудо в её жизни, и она молилась, чтобы будущее её было так же прекрасно. Когда она, наконец, уснула, – сны её были такими светлыми и безмятежными, какими они могут быть, наверное, только в юности.