Текст книги "Остров"

15
Клуб «Завтрак»

Первое пробуждение на острове было похоже на то, как я впервые очнулся после крушения – снова перед глазами крупным планом песок, и опять я полез за очками, надел их. Попытался встать, и опять разъехались ноги. Вот только эйфория пропала.

Я встал, расправил затекшие конечности. Надо же – остров тропический, а ночь ужасно выдалась холодная, руки и ноги словно превратились в ледышки. Я потряс ими, прошелся, хромая. Ждал, пока кровь начала циркулировать, а тем временем присматривался к одноклассникам. Пенкрофт и Лоам все еще спали, сплетясь телами, прижавшись друг к другу, как в рекламе Кельвина Кляйна. Вот бы подольше не просыпались – пока спят, не вредят. Игана я разглядел на самом берегу, он мочил ноги в волнах. Тюрк забрался повыше на дюну, жевал водоросли и вглядывался в океан, дурацкая длинная челка развевалась на ветру. Ли стояла рядом с ним, бросала камушки в прибой. А Флора бродила по желтому песку, время от времени подбирала ракушку, потом ее выбрасывала, розово-фиолетовые волосы полностью скрывали ее лицо. Меня охватил гнев. Тюрк кормился моими водорослями. Ли разбрасывала мои камушки.

Флора присваивала мои раковины. Иган сунул свои бледные стопы в мой личный океан.

Остров Линкольна больше не принадлежал мне, он был осквернен. Целое полчище змей заползло в мой рай, и, поскольку эта земля не могла быть безраздельно моей, я решил как можно скорее отсюда убраться. По правде говоря, мне так сильно захотелось убраться оттуда поскорее, что желание быть спасенным заглушило даже голодные спазмы в желудке. Развивая свой вчерашний успех – мне же удалось загнать всех на ночлег туда, куда я считал нужным, – я решил созвать собрание. Попытаться. А поскольку раковины, годной служить в качестве рога[14]14
  Раковина в качестве рога используется в «Повелителе мух» У. Гол-динга.


[Закрыть], тут не было, я просто заорал:

– Эй, все!

Все обернулись и уставились на меня. Я замахал руками, приглашая их, приветствуя – о, как мало это соответствовало моим чувствам! Я предпочел бы разогнать всю эту компанию, но раз я вынужден сотрудничать с этими гадами ради собственного спасения, то придется на это пойти.

– Я подумал, надо нам провести что-то вроде собрания и понять, что нам делать.

К моему изумлению, каждый из них бросил свое занятие, и все они прибрели ко мне – без особого энтузиазма, но все же явились. Мы сели кружком. Ли бережно потрясла Пенкрофт за плечо, словно мать, будящая ребенка в школу. Так-то эти двое, Пенкрофт и Лоам, зашевелились еще от моего крика. Лоам открыл глаза и сразу – свинья, она свинья и есть – заявил:

– Жрать хочу.

И все дружно забормотали:

– И я! И я! Умираю!

Интересно, подумал я, что же они едят дома на завтрак, все эти спортивные типы? Горы белка, а еще и фрукты, и хлопья для поддержания атлетических достижений? Это же для них главная трапеза дня. Однако мне и воображать не пришлось, из чего состоит их привычная трапеза, потому что все принялись говорить об этом.

– Чего бы я не отдал за настоящий английский завтрак, – сказал Лоам.

– И я! – мечтательно подхватил Иган.

– Круассаны с горячим шоколадом! – У Ли даже лицо смягчилось при этой мысли.

– Макмаффин с сосиской и яйцом, – предсказуемо выбрал Тюрк.

– Блины на сливках, обжаренный до хруста бекон и кленовый сироп. – А вот Пенкрофт удалось меня удивить: судя по ее виду, я бы сказал, что она в жизни не притрагивалась к углеводам.

Все вслух фантазировали о том, что хотели бы съесть прямо сейчас – все, кроме Флоры, которая вдруг рассмеялась, вернее, зафыркала.

– Ты чего? – полюбопытствовал я.

– Клуб «Завтрак», – сказала она. – Знаешь такой фильм?

Она поочередно ткнула пальцем в каждого:

– Лоам – качок. Пенкрофт – красотка. Ли – вундеркинд. Я – эмо. Ты, Селкирк, – ботан. И говорить нам не о чем, кроме как о завтраке.

Я понял ее мысль. Каждый из нас воплощал классический школьный тип. Теория, выдвинутая Флорой, слишком заинтересовала меня, чтобы спорить с ярлыком ботана – в конце концов, это было очевидно, все и так про меня это знали. И вообще это Флора довольно умную штуку сказала про клуб «Завтрак». Я почувствовал облегчение, поняв, что не все, с кем я тут застрял, непроходимые глупцы. Но я не хотел сразу снять Флору с крючка – не так быстро.

– Отлично, – сказал я. – Отныне мы клуб «Завтрак». Очень хорошо. Но что нам это дает? Надо сорганизоваться. На данный момент единственный известный нам источник пищи – то, что осталось в самолете, верно?

Лоам сразу же опроверг меня, наш альфа-самец:

– А как насчет этого?

Мы проследили за его взмывшим вверх перстом. Лоам указывал на вершину высокого и гладкого пальмового ствола, где под глянцевыми листьями висели два огромных зеленых кокоса.

– Похоже на орехи, – сказал Лоам.

– Орехи и есть, тоже мне открытие! – презрительно огрызнулась Флора.

– Не, детка! – вмешался Тюрк. – Он насчет орешков! – И он по-рэперски ухватился за свою мошонку.

Я слегка улыбнулся, хотя жест был пошлым донельзя. Пусть все будут на моей стороне.

– Верно-верно, – подхватил я. – Зеленые гонады. Но как до них добраться? Ствол гладкий, словно стекло.

Это, по крайней мере, никто не мог оспорить. Эти высоченные деревья не имели похожей на ананас морщинистой коры, по которой удобно карабкаться, – на них вообще коры не было. Наверное, таким способом природа защитила плоды.

– Как я и говорил, – настойчиво продолжал я, – если нам удастся разыскать место крушения, мы, по крайней мере, найдем там напитки и снеки. А может быть, и целый обед, который собирались нам подать и не успели. Вчера я попробовал тут ягоды, но они совсем невкусные. Нужно поразведать сейчас, когда светло и пока не слишком жарко. Если повезет, в самолете найдется еда, напитки, а еще наш багаж. Мы устроимся поудобнее, пока ждем спасателей.

– Ты думаешь, нас отсюда спасут? – спросила Ли. Она держалась все так же враждебно и настороженно, однако интересовалась моим мнением. Уже хорошо.

– Да, – сказал я и вовсе не затем, чтобы как-то подбодрить ребят. Их я ненавидел по-прежнему, но больше всего в ободрении нуждался я сам. Выбраться бы отсюда поскорее. – У достаточно больших чартерных самолетов есть черный ящик. На двух-трехместные черный ящик не ставят, чтобы не было перегруза. – Вроде я все точно излагал. – Мы летели на самолете, рассчитанном на десять пассажиров. Так что нас наверняка уже ищут. К тому же, если пилот успел понять, что происходит, он, должно быть, отправил сигнал о помощи.

Я оглядел всех.

– Кто-нибудь помнит сам момент крушения? Потому что я ничего не помню.

Все переглянулись и покачали головами.

– Не могли же мы все одновременно уснуть! – сказала Флора.

– Должно быть, мы потеряли сознание из-за перепада давления в салоне. И падали мы, видимо, в расслабленном состоянии, раз почти не ушиблись.

Флора пожала плечами, не желая соглашаться.

– Ладно, что толку гадать. Перейдем к практическим мерам.

Я зашагал к широкой серебристой полосе песка повыше линии прилива и поискал вокруг что-нибудь годное для письма. Прямо у меня под ногами обнаружился выброшенный водой кусок дерева, выбеленный солью и гладкий, готовая дубинка, длиной почти в мой рост. Идеальный посох. Наверное, мои слова прозвучат как строка из духовного гимна, какие поют на Западном побережье США, но, право, у меня было такое чувство, будто не я нашел посох, а посох нашел меня.

Остальные поднялись с места и подошли посмотреть, что это я надумал. Буквы получились такие огромные – я хотел, чтобы их легко было разглядеть с воздуха, – что вблизи было трудно их разобрать. Солнце поднялось довольно высоко, и к тому времени, как я закончил выводить три разделенные точками буквы, с меня уже капал пот.

– Сэ, о, шэ, – по буквам (и то неправильно) прочитал Лоам.

– Не «сэ, о, шэ», – пропыхтел я, утомившись от трудов. – Эс, о, эс!

Я постарался произнести как можно отчетливее, авось до него дойдет.

– Я думал, это знак школы Осни, – проворчал Лоам, тыча в грудь зеленой рубашки-поло с тем же логотипом, что и на школьном свитере, который я никогда больше не надену: маленькое золотое дерево растет из острова, под ним буквы: «С.О.Ш.» – Средняя Осни Школа.

Неужели он правда не знал? Никогда не читал, не смотрел по телевизору истории о потерпевших кораблекрушение, был непричастен великой традиции, идущей от «Робинзона Крузо»?

– Ты знаешь, что такое робинзонада? – спросил я.

К моему удивлению, он ответил:

– Еще бы. – Но тут же добавил: – Фруктовый сок с мякотью, его пьют в Уимблдоне.

Я вытаращился на Лоама и пережил, как в книгах говорится, откровение: с глаз моих спали шоры и я наконец-то увидел Лоама как он есть. И почувствовал себя свободным, словно раб, чьи оковы сбивает кузнец на прыскающей искрами наковальне.

Лоам – дурак. За пределами школьной иерархии и привычных разговоров о спорте он теряется.

И как только я сделал это судьбоносное открытие, мой страх перед громилой слегка поубавился.

– Это знак SOS: «спасите наши души»[15]15
  SOS: «Save Our Souls».


[Закрыть], – терпеливо растолковал я, словно малому ребенку.

– Спасите наши туши? – передразнил он.

– Точно! – почти не думая, бросил в ответ я. – Чтоб твою тушу вытащили отсюда первой.

И тут случилось нечто удивительное. Все засмеялись. Весь клуб «Завтрак». Да, смеялись они недолго, да, смех резко оборвался, когда на лице Лоама появилась свирепая гримаса, но было уже поздно. Я все видел и слышал. Они смеялись. Маленькая, но очень важная перемена. Значит, я могу быть забавным?

Укрепившись в самоуверенности, я продолжал:

– Хорошо. Мы оставим тут надпись SOS. Это поможет спасателям нас найти, ее могут заметить и со случайно пролетающих мимо самолетов. Прилив сюда не доходит, так что наш SOS уцелеет. Постарайтесь не наступать на буквы. – И я торжественно воткнул свой посох в песок. – А теперь организуемся и сложим свои ресурсы.

Кругом недоумевающие лица.

– Давайте посмотрим, что каждый из нас сохранил после крушения. Чем мы располагаем. Что у нас есть.

Я уселся, скрестив ноги, на песок, – о чудо! – все последовали моему примеру, и вот мы уже снова сидим в кругу. Одну странность я сразу же заметил.

– Ни у кого нет обуви, – сказал я. – Все в самолете разулись?

– Не, паря, – покачал головой Тюрк. – Я бы ни за что не снял моих красавиц. Моднявые, свежак.

Кто-то обувь в самолете снял, кто-то нет.

– Но уж носки не снимали точно, – справедливо заметила Флора.

– Я очнулся на пляже, – сказал я. – Может быть, сбросил обувь, чтобы плыть. Ну, что упало, то пропало. Не стоит думать о том, чего у нас нет. Важно, что у нас есть.

Все медленно принялись копаться в карманах и выкладывать свои драгоценности на песок, словно мы колдовать собирались. По большей части это были новейшие смартфоны.

– Хоть в одном остался заряд?

– Нет, – сказала Ли. – Это мы первым делом попробовали – кому-нибудь дозвониться.

Я осмотрел выложенные кружком телефоны. Больше всего они смахивали на орнаментальную садовую плитку. Да, в общем-то, плиткой они и были.

– Ладно. Посмотрим, что у нас еще осталось ценного.

Мои глаза обратились туда, куда они обычно обращались.

– Пенкрофт?

Она ткнула пальцем в дивную мини, едва прикрывавшую ее бедра.

– Юбка, – пояснила она.

Флора прыснула:

– Что? Какой в ней прок?

– Заткнись, Флора. Это аутентичная «Миссони» из итальянской телячьей кожи.

– Если бы из куриных крылышек, от нее было бы здесь больше пользы, – парировала Флора. Похоже, она тоже расхрабрилась на острове.

Тюрк тоже это заметил.

– Перчик! – проворчал он, ни к кому в отдельности не обращаясь.

– А у тебя что, Тюрк?

Он немного смущенно предъявил маленькую каменную чашу и крошечную бейсбольную биту, тоже из камня. Пришлось мне хорошенько всмотреться, прежде чем я понял, что это ступка и пестик.

– Откуда это у тебя?

Тюрк пожал плечами:

– В кармане было. Как всегда. Заранее не знаешь, бро, вдруг что-нибудь понадобится сбодяжить.

Флора снова засмеялась.

– Что такое, сис?

– Ну, – протянула она, – это так… так в твоем духе, Тюрк.

Его это замечание вроде бы не обидело.

– Чел должен смотреть, где что подвернется, – сказал он. – Жила бы в моих местах, тоже имела бы при себе.

Я подавил желание напомнить, что «места» Тюрка в точности совпадали с моими – симпатичной, населенной зажиточными, образованными и благополучными людьми частью Иерихона. Не Комптон[16]16
  Комптон – город в округе Лос-Анджелес, штат Калифорния, США. В конце 1980-х годов стал известен в связи с бандитскими войнами и до сих пор считается одним из самых криминально опасных городов Соединенных Штатов.


[Закрыть] какой-нибудь. Но я перешел к следующему:

– Иган?

У Игана только и было что чернильная ручка в нагрудном кармане. Он помахал ею слегка пристыженно, словно такое имущество на фоне набора для приготовления наркотиков, что таскал при себе Тюрк, выдавало в нем ботана, и добавил свое имущество к нашей довольно странной кучке.

Лоам предъявил свой браслет для фитнеса. Снимать его с запястья он отказался, но вытянул руку, словно ребенок у рождественской елки:

– «Сюрдж». Новехонький. Эксклюзивный оттенок загара, – гордо сообщил он. – Отслеживает уровень нагрузки и частоту пульса.

– Потрясающе, Лоам, – сказал я. – Но для нас главное, чтобы время показывал. Показывает?

– Само собой.

– По Гринвичу?

– Да.

– Вот и клево. Потом к этому вернемся. Ли?

– У меня с собой скрипка, – сказала она. – Там, под деревом. Я укрыла ее листьями, на случай непогоды.

– Ты что, падала со скрипкой в руках? – изумился я.

– Нет! – Ли почему-то покраснела. – Я ее нашла. Здесь, рядом, когда проснулась. Она была с нами в салоне, а не в багаже, на соседнем со мной сиденье. Мама всегда покупает дополнительный билет, скрипка всюду ездит со мной.

Я даже не знал, что более удивительно: что для скрипки покупают билет, как для человека, или что Ли говорит о ней, как о человеке.

Ли растопырила длинные пальцы и договорила:

– Так что, когда самолет сломался, она упала рядом с тем местом, где упала я.

– Но зачем ты ее везла? Разве в лагере мы не собирались заниматься укреплением командного духа и всем прочим – «подготовкой к жизни»?

– Я никуда не езжу без нее, – отрезала Ли. – К тому же моей жизнью как раз и будет она. В сентябре у меня прослушивание в Королевском музыкальном колледже, и мама… – Она остановилась и поправила саму себя: – Я хочу упражняться каждый день. – И она указала пальцем на меня: – А у тебя что при себе?

– Ничего, – сказал я. – Был телефон, но разбился при крушении.

Я не признался, что выбросил его. Теперь этот грандиозный жест казался довольно дурацким: даже в сломанном телефоне могла бы найтись для нас какая-то польза.

– Не совсем ничего, – заметила Флора. Она потянулась к моему лицу, и я испугался, как бы не ткнула меня в глаз покрытым черным лаком ногтем, но чернолаковый ноготь лишь постучал в стекло: тук-тук. – У тебя есть очки.

Я и забыл про них. Так привык к ним, что они превратились в часть моего лица. Я пожал плечами:

– Но другим они не пригодятся, верно?

– Вероятно, – согласилась она. – Зато, по крайней мере, они остались у тебя на лице. Мне повезло меньше.

Я всмотрелся удивленно.

– Разве ты носила очки?

– Не очки, – ответила она. – Пропало кое-что, что было буквально привинчено к моему лицу.

Она постучала пальцем по носу – в старину таким жестом обозначали желание сообщить что-то по секрету.

– Сережка.

Мы все уставились на крыло ее довольно симпатичной ноздри. Действительно, у самого края осталась маленькая дырочка и вокруг кожа немного покраснела.

– То есть она выпала? – уточнил я.

– Ее нет, вот все, что я могу сказать. Просто так выпасть она не могла. Она крепится не как обычные серьги – у нее спиральная нарезка, ее ввинтили в меня, словно мини-штопор.

Пенкрофт скривила свое идеальное личико, заткнула пальцами уши и запела:

– Ла-ла-ла-ла.

Перекрывая этот шум, я задал конкретный вопрос:

– Она у тебя ценная? С бриллиантом или что?

– Нет, Ким Кардашьян, – проворчала Флора. – Бриллиантик там был крохотный. Но мне ее всего три дня назад поставили, а до того сколько родителям голову морочить пришлось. Теперь надо будет ставить новую, когда нас спасут.

– Если нас спасут, – сказала Пенкрофт, оборвав свою песню.

– Зато, – продолжала Флора, – у меня осталось кое-что полезное для нас всех.

Она помахала пустой бутылкой из-под минеральной воды. Крышка, я заметил, тоже сохранилась.

– Если б еще в ней была вода! – фыркнула Пенкрофт, явно не забывшая непочтительную шутку насчет ее юбки.

– Конечно, – кивнул я, – но мы наполним ее, когда найдем источник пресной воды.

– Я думала скорее о том, чтобы послать записку в бутылке.

– Тоже неплохая мысль, – согласился я. – Но сначала надо понять, что мы в ней напишем.

Лоам указал на огромные буквы, которые я вывел в песке.

– Почему бы не написать то же самое?

– Гениально, – сказал я. – Кто-нибудь в Японии, Новой Зеландии или что там окажется поблизости от нашего острова поймает бутылку с запиской «спасите» – и что же он будет делать?

Лоам выглядел озадаченным. Как будто я – учитель и задал ему неожиданный вопрос.

– Пошлет помощь?

– Куда? – Я раскинул руки, пытаясь охватить разом и остров, и простиравшееся до горизонта море. – Как он узнает, где мы?

Я видел: постепенно до Лоама дошло, в чем тут трудность.

– Джи-пи-эс у нас при себе не имеется, бро, – напомнил Тюрк (не то чтоб от его напоминания что-то изменилось). – Значит, мы не сумеем выяснить, где мы, так?

– Вообще-то сумеем, – сказал я. – Но этим займемся позже.

Снова я остановился вовремя и придержал информацию. Инстинкт (а я и не подозревал, что он у меня есть) начал подсказывать мне, какой силой обладает знание и в особенности умение сохранить это знание для себя.

– Лоам, насколько хватит заряда в твоем браслете?

Он глянул на квадратный циферблат.

– На три дня? – вопросительно протянул он.

– Отлично. Время есть. – Каламбур вышел случайно. – Завтра мы точно отправим сообщение. А пока сохраним бутылку.

Я вскочил и отряхнул песок с задницы.

– Возьми ее с собой, Флора. Пригодится для пресной воды.

– Куда ее взять с собой?

– На поиски самолета.

Все поднялись.

– Разделимся на партии? – предложил Тюрк и обернулся ко мне: – Бро?

Я удовлетворенно отметил, что он обращается ко мне, а не к Лоаму. Вопрос я тщательно обдумал.

– Нет, – решил я. – Пока не стоит. Мы плохо знаем местность, и если кто-то потеряется, мы потратим слишком много времени и сил на поиски, а мы все давно не ели и не пили. Кроме того, – добавил я (меня осенила еще одна мысль), – там может оказаться немало вещей, которые нам придется нести. Будем держаться вместе.

Я огляделся. Я понятия не имел, где именно самолет потерпел крушение, однако самым очевидным препятствием представлялась гора Монте-Кристо. Когда-то я читал, что легкие самолеты чаще всего терпят крушение из-за ошибки пилота и находят их на склонах гор. Накануне я поднимался по западному склону горы и ничего там не видел, поэтому я взметнул посох и ткнул им в восточном направлении, словно экскурсовод.

– Пошли!

И мы отправились на поиски самолета, по густой цепкой траве на дюнах, потом вошли под покров леса, и впервые в жизни я шел впереди всех.

16
Самолет! Самолет!

Поначалу это было круто. Я прихватил с собой посох – и как палку для опоры при ходьбе, и как знак моей должности. С его помощью я преодолевал неровности почвы и рассекал поросль под ногами: так это делают в фильмах про доктора Ливингстона и прочих путешественников. На тропинку передо мной выскочила коза, и у меня чуть не лопнуло сердце, хотя, с другой стороны, это же очень кстати: если затея с самолетом окажется пшиком, нам понадобятся другие источники пищи, кроме тех ягод.

Включились накопленные мной и до сих пор не востребованные знания. Я распознавал животных, словно какой-нибудь там Дэвид Аттенборо[17]17
  Сэр Дэвид Фредерик Аттенборо (р. 1926) – один из самых знаменитых в мире телеведущих и натуралистов, главный создатель и ведущий десяти знаменитых документальных сериалов о природе, подробно рассказывающих обо всех видах жизни на Земле и об их взаимодействии.


[Закрыть]. Пролетевшая мимо красная птица – попугай Уилсона. Я заметил кавказскую ящерицу, кошенильного жука. С каждым произнесенным вслух названием авторитет мой в глазах клуба «Завтрак» рос. В лесу я опознал гималайский и обычный кедр, сосну Дугласа, казуарину, эвкалипт, камедевое дерево, гибискус и самое полезное…

– Бамбук! – сказал я. – Его используют для ирригации и в строительстве, потому что он легкий и прочный. Мы можем вырезать из него чашки для питья или нарезать его полосками и сплести корзины. А из сердцевины можно даже гнать алкогольный напиток.

– У-ху! – воскликнул Тюрк.

Лоам остановился, руки в боки, с красного лица течет пот.

– Господи, Селкирк, ну ты и зануда. Откуда ты берешь все это?

Я даже шаг не замедлил.

– Читаю, – пояснил я. – Книги, а не только смартфон на унитазе.

Тюрк коротко рассмеялся, и я еще на пару дюймов увеличился в росте. Так и в привычку войдет унасекомливать Лоама. И, видит Бог, я имел полное на то право. Но когда я снова двинулся вперед, спина у меня вспотела – я был почти уверен, что Лоам ударит меня сзади. И тут Иган завопил и нырнул головой вперед на землю. Он поднялся, сжимая в руке осколок обшивки, – белый, с острыми краями, кусок металла, с красно-синей полосой. Дальше пошло что-то вроде охоты за пасхальными яйцами: члены клуба «Завтрак» громко восклицали, натыкаясь на очередной обломок самолета. Сначала я думал, нужно будет собрать все куски и построить из них убежище или хотя бы сделать из металла какие-то инструменты. Но кусков набралось так много, что мы уже не могли их тащить и пришлось большую часть оставить. Солнце поднялось выше, стало жарко, а мы пока не нашли ничего, кроме этих обломков. Во рту пересохло, будто его пылью набили, и я уже отчаивался в успехе нашей экспедиции. Может, и правда нам следовало разделиться? Или забраться на вершину Монте-Кристо и высмотреть место крушения с высоты? Но потом обломки стали попадаться все чаще, и это означало, что мы движемся в верном направлении. И когда мы забрались выше на восточный склон горы, Иган вдруг вновь завопил: «Смотрите!» – и я поглядел туда, куда он указывал пальцем. В животе что-то ухнуло, когда я увидел то, что Иган обнаружил первым: купол из яркого металла, белое крыло, задранное, будто в отчаянии, к небу, длинный шрам из поваленных деревьев и обломанных ветвей, бледные тела деревьев там, где была ободрана грубая кора и проступило что-то похожее на кость.

Место крушения.

Куски самолета рассыпались повсюду: и на земле, и на деревьях, одно крыло отделилось от корпуса и отлетело на несколько метров. Выглядело в точности как должно выглядеть место крушения, осколки прямо-таки художественно разбросаны во все стороны, как в кино. У меня мурашки побежали по коже: как мы все остались целы, просто невероятно. Но прочие члены клуба «Завтрак» уже весело карабкались на корпус, лезли в пустой салон по разодранным кожаным сиденьям, словно в парке аттракционов. Нужно было срочно их дисциплинировать.

– Первым делом ищем еду и напитки! – крикнул я. – Потом багаж. И присматривайтесь, нет ли острых предметов, оружия, инструментов.

Багажа нигде не было видно.

– Может быть, багажный отсек упал в другом месте, – высказала предположение Ли.

– Хоть бы ручной багаж отыскать! – заныла вконец разочарованная Пенкрофт. – У меня там вся косметика.

Но искали мы не вовсе впустую. Иган подобрал стопку картонных карточек с золотым логотипом «Океанских авиалиний» и роскошным меню под логотипом.

– Это обнадеживает! – сказал я. – Давайте поищем, где у них вся эта еда.

И тут я услышал со стороны голос – голос Флоры, она что-то выкрикивала снаружи, вдали от салона. Звучало примерно как «Кпит! Кпит!», и я испугался, не случилась ли с ней беда, выбрался из салона, предоставив всем остальным заниматься охотой и собирательством, побежал, продираясь сквозь деревья, к Флоре. Она стояла на небольшой полянке и указывала вверх:

– Кокпит!

Точно: кокпит висел невысоко на дереве.

Флора двинулась вперед как сомнамбула. Я обхватил ее сзади рукой, словно ребенка, неосторожно выбежавшего на проезжую часть.

– Стой! – сказал я.

Она обернулась и уставилась на меня.

– В чем дело?

– Пилот, – пояснил я. – Мы-то упали и каким-то образом уцелели, и я пока не понимаю, как это вышло, но пилот, я уверен, был пристегнут к сиденью. И это значит… – Я отвел взгляд, страшась смотреть ей в глаза. – Он все еще там.

Постепенно до нее дошло.

– О! – Еле выговорила она.

– Угу… Так что давай сначала я посмотрю, о’кей? – привычное «о’кей» выскочило само.

Флора нервно облизала губы:

– О’кей.

Я пересек поляну, в брюхе словно огонь полыхал. С чего я взял, что справлюсь с видом мертвеца лучше, чем Флора? Может, она-то при своей любви к готике и дэт-металлу как раз и была готова иметь дело с трупом, но я почему-то просто не мог допустить такого. Моя мама, хоть и феминистка, обожала в мужчинах рыцарство и ждала, что мы с папой придержим ей дверь и потащим тяжелые чемоданы. Она всегда утверждала, что «эти две концепции вполне совместимы». Наверное, рыцарство и заставило меня лезть на то кривое дерево и в кабину, где меня вполне могла поджидать встреча с погибшим пилотом.

Но я сразу увидел, что там никого нет, и, признаться, испустил вздох облегчения. Там было два пустых сиденья, на свернутом спиралью проводе висело радио, множество каких-то непонятных кнопок, огоньки на приборной панели давно погасли. Что-то пушистое, с хвостом, пробежало по панели и выскочило в окно. Я напугался чуть не до поноса и громко взвизгнул.

– Селкирк? Живой? – окликнула меня снизу Флора.

– Да, все в порядке! – проорал я, чувствуя, как колотится сердце. – Залезай ко мне.

Когда сердце унялось, я сообразил, каким образом тот зверек выскочил из кабины через окно.

Выскочил через окно?

– Странное дело, – сказал я.

– Что странно? – поинтересовалась Флора, вползая в кабину.

– Стекла нет.

Я просунул руку в окно, чтобы это продемонстрировать. Флора тоже высунула руку и повертела ею, словно хотела показать фокус, – такое впечатление усиливалось благодаря вытатуированному на запястье пиковому тузу.

– Наверное, разбилось и выпало.

– Но не осталось осколков. – Я провел пальцем по раме, где прежде было ветровое стекло. – Ничего не торчит, как бывает, когда разобьешь окно. Выглядит так… словно его никогда и не было.

– Ну, – сказала Флора, – может быть, оно так специально сделано, чтобы вылетать единым куском, если самолет резко теряет высоту. Знаешь, чтобы пилота не ранило осколками.

– Но это не так, – возразил я. – Стекло в кабине должно растрескаться, пойти сплошь паутиной трещин, но не разбиться. Так оно делается.

– Селкирк, ты такой всезнайка! Неудивительно… – Она резко умолкла.

– Что – неудивительно?

Прежде чем Флора нашлась с ответом, снизу снова раздался крик. Мы выбрались из кокпита, слезли с дерева и побежали обратно к ребятам.

Они столпились над большим металлическим кубом, словно охотники над загнанным оленем. Это была тележка с напитками и перекусами, и наш клуб «Завтрак» уже вовсю грабил ее. Напитков оказалось немного, в таких маленьких баночках, какие раздают авиапассажирам, и никаких гурманских блюд из меню с золотым тиснением, только соленые чипсы и сухарики. Но в тот момент нам было все равно. Я присоединился к компании, отыскал колу, одним махом вылил ее себе в глотку. Лучший момент моей жизни. Оглядевшись по сторонам, я убедился, что с остальными происходит то же самое. Миранда Пенкрофт выглядела как девушка из рекламы колы, но в кои-то веки рядом с ней оказалось более привлекательное зрелище, чем она сама: целая полка в тележке, заполненная пакетиками чипсов, в том числе выпендрежные «швейцарские хрустики». Я разорвал пакет и набил ими рот. Жуя, заметил, как Лоам – кто же еще – потянулся за вторым пакетом.

– Каждому по одному, – предупредил я, как придирчивая мамаша. – Остальные заберем с собой и поделим поровну. Мы же не знаем, как долго ждать помощи, надо растянуть запасы.

Лоам пристально поглядел на меня, темные брови сошлись на переносице.

– Поцелуй меня в зад, Селкирк. Ты, кажется, забыл, что я – Четверть. Чемпион чемпионов. Жру, сколько хочу.

Он протянул руку, выбрал «швейцарские хрустики», порвал пакет и засыпал целиком в свою утробу. Открыл вторую банку колы – и ее туда же. А потом он раздавил пустую жестянку об свой лоб, как в кино, и перебросил через плечо. И рыгнул так, что чуть пальмы не затряслись. Я посмотрел туда, куда упала банка – и, как ни странно, при виде смятой красной банки, валявшейся в траве, у меня проступил на лбу привычный вай-фай. Лоам мусорил на моем дивном острове. Глупо было огорчаться из-за банки – повсюду был разбросан изуродованный металл от разбившегося самолета. Делов-то, что добавилась еще одна дурацкая жестянка из-под колы? Но меня это добило. Да, Лоам все испортил.

Но я задавил в себе этот бессмысленный протест и промолчал. Лоам продолжал закидываться чипсами, еще и выбирал, что повкуснее. В ярости и отчаянии я оглядел ребят – все они, даже Пенкрофт, смотрели мрачно, однако и тут, на острове, никто не отваживался спорить с чемпионом чемпионов. И лишь когда Лоам нажрался досыта, мы разделили то, что осталось.

Тележка оказалась слишком тяжелой, катить ее по такой почве было несподручно, так что мы собрали пакеты (их суют в кармашек на спинке сиденья на случай, если пассажиров будет тошнить) и упаковали в них свои сильно поубавившиеся припасы, а также всякие вещи, которые удалось найти и которые показались нам полезными.

На обратном пути нас возглавил Лоам. Он ничего не нес, кроме охапки хрустиков, которыми продолжал подкрепляться. А мы тащили всю добычу – шторки иллюминатора, ручку от двери и подлокотник кресла, меню (это ведь бумага!) – все, что нашлось в брюхе рухнувшего металлического монстра. Звуки, издаваемые челюстями Лоама, задавали ритм нашим шагам и ужасно действовали на мои нервы: хрусть! Хрусть! Каждый «хрусть» – напоминание, что Лоам и на острове остается царем горы.

И тут меня осенило: на самом деле я уже выиграл эту дуэль. С каждым соленым кусочком Лоам приближал собственное поражение. Пусть жрет, мне же лучше. Да, чипсы утоляют аппетит, но они усиливают жажду. Для того и держат в любом баре орешки и соленые сухарики, чтоб посетители больше пили. На такой жаре Лоам через час-другой запалится, как борзая на охоте.

Шаги мои сделались легкими, я бы сказал – пружинящими. Но вслух я ничего не говорил. Нет уж. Когда играешь в покер – а Лоам и я, похоже, именно эту игру затеяли, – всех карт показывать нельзя. Ведь про озеро только я один и знал, помните? Глаз Пакмана, налитый пресной водой, который я видел с вершины Монте-Кристо. Этот козырь я и придерживал в рукаве: наступит, раньше или позже, момент, когда Себастьяну Лоаму захочется пить, и тогда он вынужден будет следовать за мной.