Текст книги "Песнь бича"

Глава 11

Следующий поворот коридора привел его прямо на кухню. Это было огромное помещение, заполненное облаками пара и дымом, сквозь которые торопливо сновали фигуры слуг и поваров. Одну стену заменяли несколько сводчатых проемов, через которые в зал подавали подносы с готовыми блюдами.

Мажордом с длинным жезлом в руке то и дело охаживал им по спинам вбегавших за новыми блюдами слуг. Монтану тоже сразу же угостили ударом.

– Возьми вот этот поднос! Нет, не этот, идиот! Неси служанкам. Смотри не разлей суп! Нет, не туда! В комнаты. О Господи! Ну что можно сделать с этими недоумками!

Возмущенный мажордом разразился этой тирадой потому, что Кид направился не в ту сторону. Однако он знал, что делает, и, приблизившись к большой створчатой двери, распахнул ее. Спустившись на несколько ступенек, Монтана очутился во влажной атмосфере подземелья.

Этажом ниже Кид наткнулся на трех вооруженных охранников, расхаживающих в клубах табачного дыма взад и вперед. Это были одни из самых свирепых псов Лерраса.

– Идите сюда, друзья, – позвал их Монтана. – Я принес вам ужин. Вот суп, цыплята, белый хлеб, лепешки и фляжка вина.

– Разве мы можем оставить пост, ты, осел? – произнес один.

– Но вам разрешили поесть, – возразил Монтана. – Хотя как вам будет угодно. Тут наверху есть комната, где вы могли бы перекусить и полюбоваться через окошко на знатных господ в патио.

Один из стражников взялся за поднос и, понюхав еду, с радостным возгласом выхватил его:

– Никогда нас еще не кормили такой вкуснятиной! Идем, Хосе! Пошли, ребята!

И он стал подниматься вверх по лестнице, а двое других, опасаясь, что ему достанутся лучшие куски, поспешили за ним.

Монтана не мешкая развернулся и бросился к дверям комнаты.

Насколько ему было известно, внутри должен был находиться еще один охранник, который следил за Марией Меркадо. Держа револьвер наготове, Монтана постучал в дверь. Не услышав ответа, постучал снова. И на этот раз ответа не последовало. Тогда он нажал на дверную ручку, та с готовностью поддалась. Монтана вошел внутрь маленькой каморки. Воздух в ней провонял запахом керосина, исходящим от коптящей лампы с прикрученным фитилем. В углу валялся соломенный тюфяк со скомканным одеялом, но ни Марии Меркадо, ни ее охранника здесь не было.

А тем временем дверь – слишком тяжелая, чтобы закрыться сама по себе, – внезапно захлопнулась за ним, громко щелкнув замком. Вздрогнув, Монтана едва не подпрыгнул от неожиданности. Где-то далеко звякнул колокольчик. Все, что он мог слышать, вернее, чувствовать, было отдаленное содрогание пола.

Это объяснило ему причину случившегося. Он, как дурак, дал заманить себя в самую обыкновенную ловушку, подстроенную тому, кто первым войдет в камеру Марии Меркадо. Взявшись за дверную ручку, он изо всех сил дернул ее.

Бесполезно. Дверь защелкнулась автоматически, а стальной замок был настолько мощным, что его вряд ли удалось бы сбить револьверными выстрелами.

К тому же стрелять уже было поздно – за дверью послышался нарастающий с каждой секундой рев. От топота бегущих вниз по лестнице ног и шла та отдаленная вибрация. Эхо мужских голосов походило на собачье рычание, которое, казалось, исходило со всех сторон. А откуда-то издалека доносились женские выкрики, напоминавшие мышиный писк.

Монтана уселся на треногий стул, стоявший в углу комнаты, и, свернув цигарку, закурил. Его лицо стало мокрым, но не оттого, что в камере было жарко. По тыльным сторонам вспотевших ладоней стекали тонкие струйки пота, он с удивлением смотрел на них. Стало тяжело дышать; диафрагма словно затвердела, каждый вздох вызывал в груди боль.

В дверь застучали.

– Кто здесь? Кто ты? – послышался голос.

Монтана внимательно огляделся. Стены камеры были сложены из крупных камней; выйти отсюда можно было только через дверь, но она была заперта; в потолке виднелся рыжий от ржавчины железный люк, но и он наверняка был заперт.

Однако Монтана решил удостовериться. Подставив стул, он дотянулся до люка и с силой надавил на него. Тот и не подумал поддаться; послышался лишь легкий скрип железа о железо.

– Ты слышишь меня? – снова закричали за дверью. – Мы поймали тебя, как крысу в капкан. Если мы откроем дверь, обещаешь выйти с заложенными за голову руками?

– А кто это говорит?

– Ага! Он все-таки здесь! – прокричало сразу несколько голосов.

– Это говорю я, – прорычал голос, – я, Бенито Халиска. А ты кто?

– Можешь звать меня как прежде – Эль-Кид.

В ответ раздался дикий вопль радости.

– Вы узнаете меня, сеньор? – спросил Халиска.

– Не имею такого удовольствия, – ответил Монтана. – Кто же вы, старина?

– Может, помните двух парней из сельской жандармерии – одного высокого, с лицом как у покойника, а другого низкого, с кривыми ногами?

– Конечно, я помню тебя, дружище! Не хуже, чем собственную ладонь. Как твои дела? И как поживает мой старый приятель, твой отец? А как здоровье твоей почтенной матушки?

– Ну, подожди, собака гринго! – воскликнул Халиска. – Как давно я ждал этого момента! А знаете ли вы, сеньор, что это я подстроил ловушку, велев сегодня утром убрать отсюда старуху, чтобы вам было попросторнее?

– Спасибо, мне здесь очень удобно, – отозвался Монтана. – У тебя, Халиска, неплохо варит голова. Подожди, пока я выберусь отсюда. Тогда я отпущу тебе столько комплиментов, что ты не будешь знать, куда их девать.

К их разговору присоединился еще один голос. Это был Эмилиано Лопес, который спросил:

– Кто там? Неужели он попался?

– Ах, это вы, дон Эмилиано! – ответил ему Монтана. – Неужто мы снова встретились? Как ваши дела, дружище? Как спина? Как рубцы – подживают? Но ничего, шрамы останутся еще надолго!

– Это точно он! – заорал Лопес. – О, Халиска, я преклоняюсь перед твоим умом! И обязательно найду способ переманить тебя из жандармерии. Ты должен служить мне до конца своих дней.

– Сеньор, – послышался голос Халиски, – Эль-Кид из своего проклятого ружья прострелил сердце моего лучшего друга. И если я наконец-то увижу его мертвым, то мне будет наплевать на мою жизнь. Тогда она может принадлежать кому угодно…

– Открывай дверь, – приказал Лопес.

– Если мы откроем дверь, – возразил Халиска, – он может выскочить и напасть на нас. Зачем давать возможность этому ягуару перегрызть глотки еще нескольким нашим парням?

– Что же тогда делать?

– Мы можем подорвать дверь динамитной шашкой. Видите, здесь очень прочные каменные стены, поэтому дому ничего не будет – разве что осыплется немного штукатурки. Зато взрыв может убить Эль-Кида или – что еще лучше – оглушить его. Тогда мы возьмем его тепленьким.

– И опять ты прав, Халиска. Теперь я окончательно убедился, что ты должен перейти ко мне на службу. Несите сюда динамит… И пусть остальные отойдут подальше. Освободите нам место… Ни к чему здесь такая орава… О дон Томас! Добро пожаловать, сеньор. Хитрость Халиски сработала, в его капкан угодил сам дьявол.

Монтана встал со стула. Притушив подошвой тлеющий окурок, он положил на пол свой длинный нож и топнул по лезвию ногой. Каленая сталь разлетелась на несколько длинных обломков.

– Что это? – спросил дон Томас.

– Ничего… – успокоил его Халиска. – Если он только не покончил с собой.

– Не волнуйся, Халиска, я жив и здоров, – крикнул Монтана. – Приветствую вас, дон Томас!

– Это ты, гринго? – отозвался тот. – Слушай меня! Как тебе удалось пробраться через мой дом и очутиться здесь? Что за дьявол вел тебя за руку?

– Я умею быть невидимым, – пояснил Кид. – Вот и сейчас просочусь сквозь замочную скважину, а когда проскользну мимо вас, вы едва почувствуете на своих лицах холодное дуновение… Но затем в глубине вашего мексиканского сердца поселится такой же вечный холод.

– Несите динамит, – приказал дон Эмилиано. – Чего с ним разговаривать?

Но тут в ответ раздался звонкий девичий голос:

– Потому что стоит послушать отважного человека.

– Это ты, Доротея? – воскликнул Леррас. – Будь добра, возвращайся к себе в комнату. И пусть всех гостей отведут в патио. Скажи им, что скоро мы сможем показать всем лицо гринго-убийцы… к тому же без маски. Это развлечет их. А ты уходи – так мне будет спокойней. По крайней мере пока я не удостоверюсь, что американец мертв.

– Зачем вам убивать его? – не послушалась отца Доротея. – По крайней мере, зачем лишать меня удовольствия видеть, как он умрет? Ты же сам возил меня на корриду. Почему мне нельзя видеть, как затравят и убьют этого американца?

– Нет, ты только полюбуйся на нее, Эмилиано! – воскликнул дон Томас. – Тебе придется держать с ней ухо востро. Делай, что тебе велено, Доротея! Сейчас же отправляйся к себе!

Монтана выбрал среди обломков кинжала самый длинный и тонкий и, взобравшись на стул, принялся ковырять куском стали в замочной скважине люка. В лицо ему посыпалась ржавая труха, попавшая в глаза. Закрыв их, он продолжал трудиться. И теперь, пытаясь разгадать секрет старинного замка, мог полагаться лишь на чуткость своих пальцев.

Из-за причуд акустики каменного мешка, в который он угодил, Монтане казалось, что он находится в самом центре бурлящего водоворота людских голосов, доносившихся со всех сторон разом.

Толстый слой ржавчины все еще не позволял подобраться к механизму замка.

Соскочив со стула, Кид задул лампу, намочил керосином носовой платок и, отыскав в потемках замок, смазал его. Все оказалось не так-то просто, как поначалу казалось; он то и дело терял в темноте равновесие, едва не падая со стула. Наконец его упорство было вознаграждено – теперь полоска стали осторожно царапала по крепкому, очищенному от ржавчины металлу. Снова и снова он смачивал замок керосином.

И вот наконец почувствовал, как в замке что-то слегка подалось, но тут же стало на место. Ему удалось шевельнуть язычок замка. И впервые за все это время в сердце Кида птицей затрепетала надежда.

Было слышно, как за дверью командовал Халиска:

– Давай сюда! Эй, кто-нибудь! Принесите мягкой глины. Можно просто черной земли из загона. Быстрей, шевелитесь! Да, такой длины шнура вполне достаточно… Помоги нам Господь! Уже совсем скоро мы увидим его лицо, увидим живого или мертвого Эль-Кида!

– Да вам цены нет, Халиска! – похвалил его дон Томас. – Подумать только, как часто семейство Леррасов и их друзья нуждались в биче, чтобы изгнать бесчестье?! А на сей раз вы помогли нам справиться с этим… Он будет ждать взрыва или покончит с собой?

– Сеньор, – ответил жандарм, – такие люди, как он, до последней минуты надеются умереть, сражаясь. Он, вероятно, думает, что динамит каким-то чудом не тронет его. А вот и земля. Через несколько секунд мы получим его, живым или мертвым.

Остатками керосина Монтана смочил замок над головой. На лицо ему закапала вонючая маслянистая жидкость, смешанная со ржавчиной. Немного попало в рот, пришлось отплевываться.

И тут, с легким скрипом, напомнившим визг испуганной крысы, язычок замка подался в сторону. Монтана надавил на крышку люка, и та немного приоткрылась. Она оказалась настолько тяжелой, что Кид, едва дотягивавшийся до нее руками, не смог рывком распахнуть люк. Уцепившись пальцами левой руки за выступ на потолке, он подтянулся и принялся давить на крышку правой рукой. Теперь на левое плечо Монтаны приходился весь его вес вместе с тяжестью крышки; бицепсы Кида вздулись и затвердели, как деревянные.

И тут он снова услышал голос Халиски:

– Так, теперь все отойдите назад. Одному дьяволу известно, что может натворить динамит… Все назад! Я уже поджег шнур. Будьте осторожны…

Раздался топот убегающих ног, и в следующую секунду Монтане удалось распахнуть люк настежь. Подтянувшись на дрожащих от напряжения руках, он вылез через зияющий черный проем. Едва успел откатиться от него в сторону, как внизу прогремел взрыв.

Лицо Кида обдало мощным потоком воздуха, а взрывная волна едва не заставила задохнуться. Сверху что-то упало, оцарапав ему спину, а внизу все продолжало рушиться и осыпаться.

Глава 12

Когда Монтана поднялся на ноги, ему показалось, что он только что очнулся после долгого сна. Опустив люк на место, он для верности надавил на него ногой. Щелкнул замок; путь наверх был снова закрыт.

Затем, развернувшись в кромешной тьме, он зажег спичку.

Снизу доносился голос Халиски:

– Первым войти должен я… если его не убило и не оглушило, то я достану его своими руками… Держитесь за мной и…

И тут последовал дикий вопль:

– Ушел! Ушел! Он ушел! Чудеса Господни! Его здесь нет!

В слабом свете пламени спички Монтана заметил дверь в стене каморки, в которой оказался. Потянув за ручку, он поначалу решил, что она заперта, но потом догадался, что дерево просто разбухло от сырости. Видимо, дверь давно не открывали, но сильный рывок сделал свое дело – она распахнулась настежь, и взору Кида открылся короткий и крутой лестничный пролет с дверью на верхней площадке. Он быстро поднялся по нему.

Где-то под ним послышались голоса:

– Не мог же он и в самом деле раствориться в воздухе?

И снова:

– Рассыпьтесь по дому! Чудес не бывает! Он прячется где-то здесь!

Теперь уже отовсюду слышался топот ног. Воспаленному мозгу Монтаны показалось, что они раздаются даже на лестнице, по которой он только что поднялся. Кид весь напрягся. Затем подошел к двери. Она оказалась незапертой и легко открылась. Очутившись в ярко освещенном коридоре, он подумал, что покинутая темнота была ему настоящим другом. Эти яркие лучи словно указывали на него со всех сторон пальцами.

Кид скинул гуарачи – теперь идти босиком по плитке пола можно было совсем бесшумно.

Он побежал налево, но неожиданно возникший топот остановил его. Повернув направо и завернув за угол, Монтана обнаружил, что оттуда тоже доносится топот бегущих ног. Слева от него оказалась какая-то дверь; он толкнул ее и влетел в освещенную лампадой комнату. Сквозь большое стрельчатое окно в комнату струился лунный свет, в лучах которого сидела Доротея Леррас и смотрела прямо на Монтану. Совершенно спокойно она произнесла:

– Вы можете выпрыгнуть в это окно, сеньор!

Подбежав к окну, Кид вскочил на подоконник и посмотрел вниз. Со всех сторон к дому бежали сотни привлеченных шумом людей. Повсюду поблескивали стволы ружей.

Он спрыгнул с подоконника обратно в комнату.

– А я-то думала, – произнесла Доротея, – что такой храбрец, как вы, сможет пробиться даже через вооруженную толпу.

Кид пристально посмотрел на нее. В этот момент ручка двери повернулась, и он, не выпуская из рук револьвера, присел за большой кроватью. Из-за двери послышался задыхающийся от волнения голос самого дона Лерраса:

– Доротея! Доротея! Произошло нечто ужасное! Этот дьявол гринго каким-то чудом исчез, словно растворился в воздухе! Мы взорвали дверь темницы. Взрыв был настолько силен, что мог бы уложить на месте человек двадцать, однако Эль-Кид исчез. Он прячется где-то в доме. О Господи! Что творится на белом свете! Что за чудеса! Я останусь здесь с двумя стражниками, чтобы…

– Ты нужен, чтобы руководить поисками, – перебила его Доротея. – Оставь за дверью парочку надежных людей, а я запрусь на замок. Со мной ничего не случится.

– Разве ты не боишься, Доротея?

– А чего мне бояться? Такой человек, как Эль-Кид, не тронет женщину.

– Что ты такое говоришь, Доротея! Ты думаешь, что женщина, очутившаяся в руках этого собаки гринго, может рассчитывать на безопасность? А твоя честь… жизнь, наконец… он может лишить тебя всего этого ради забавы. А чтобы было легче снимать кольца, отрубит тебе пальцы… Ведь это настоящий зверь, а не человек!

– Ладно, – спокойно произнесла девушка. – Если ты оставишь за дверью своих людей, я буду чувствовать себя в безопасности. Будь осторожен, отец! Не подставляйся под пули. Защищаясь, этот дьявол может убить тебя. Удачи тебе! Будь осторожен!

Легко щелкнув замком, дверь закрылась, и Доротея, повернувшись к Монтане, увидела, что тот прикуривает цигарку. Он стоял в тени окна, то и дело вспыхивающий огонек освещал лицо разбойника.

– Сеньорита Доротея, – прошептал Кид, – стоило мне увидеть ваше лицо, как я сразу понял, что нахожусь в безопасности, как если бы попал в объятия родной сестры.

Доротея ничего не ответила. Открыв портсигар, она вынула из него цигарку. Монтана дал ей прикурить. Глаза девушки внимательно изучали руку и покрытое грязными пятнами лицо Кида. Потом она отошла в глубь комнаты и выдохнула облачко табачного дыма прямо в полоску лунного света.

– Это действительно ночь чудес, – заявила она. – Разве могла я представить, что окажусь столь романтичной? Сеньор, в той комнате вы найдете мыло, воду и полотенце.

Монтана прошел в гардеробную и умылся. Обнаружив там расческу, привел в порядок черные волосы. Синие глаза его блеснули холодной сталью, когда он глянул на себя в зеркало.

Это было очаровательное французское зеркальце, украшенное изящным узором из тончайшей золотой проволоки. Расческа, которой он воспользовался, была сделана из слоновой кости, слегка пожелтевшей от времени.

Затем Монтана вернулся в спальню Доротеи. Она снова сидела у окна и курила.

– Сеньор, из-за вас подняли столько шума. Слышите крики? А топот копыт? И тут… и там…

Где-то неподалеку от дома прогремели выстрелы.

– Они охотятся за моим призраком, – заметил Монтана и, поставив стул напротив Доротеи, сел. – А здесь так спокойно, так тихо, так восхитительно… Сеньорита Доротея, мне немного жаль, что я помешал вашей помолвке.

– Только немного?

– Только немного… потому что именно для этого я здесь.

– Ах, ради этого? Ну уж нет, вы заявились сюда ради несчастной матери этого Меркадо.

– И ради нее тоже. Но это лишь повод, сеньорита.

– Какова же истинная причина?

– Когда я увидел дона Эмилиано, то сразу же понял, что выйти за него замуж будет для вас большим несчастьем.

– Сеньор?!

– За человека, который способен запороть насмерть любого несчастного вроде Меркадо. Знаете, за что его били?

– За то, что эта крыса осмелилась бунтовать.

– Ничего подобного. За то, что он пел «Песнь Бича».

– А что это за песня?

– Хотите, чтобы я вам спел ее?

– Если вы не против.

И Монтана тихонько запел:

 
До чего ж надоели мне эти рабы
С их дубленой и грубою кожей;
От битья она только крепчает…
Чтоб пронять до души
И заставить пеона кричать,
Нужно шкуру изрезать до кости.
 
 
А вот с нежною кожею дело иное:
Из нее извлеку даже песню…
 

При этих словах Монтана наклонился ближе к девушке. И пока пел, не переставал улыбаться, пристально глядя ей в глаза.

 
Эта музыка муки и боли
Будет с губ благородных срываться.
 
 
Довольно с меня толстокожих пеонов,
Педро, Хуанов, Хосе и Леонов.
Подайте хозяев с господской террасы,
Диаса, Анхелеса или Лерраса.
 

– Боже милостивый! – выдохнула Доротея. – Она звучит так, словно это вы сочинили ее.

– Лишь за то, что несчастный Меркадо слушал эту песню, его бичевали, пока он не отключился.

– Он был вашим другом? Может, когда-то вам служил?

– Я услышал его с другого берега реки. Когда его били, я слышал, как он, несмотря на удары, пел эту песню. Он пел, пока не потерял сознание. И я понял, что он настоящий мужчина, а дон Эмилиано, хлеставший…

– И кто же дон Эмилиано?

– Тот, кто недостоин вас, дорогая.

– Да с чего вы это взяли? – удивилась девушка. – Разве вы меня знаете?

– Ну конечно.

– Вы видели меня раньше?

– Нет, сеньорита.

– Может, хотя бы слышали мой голос?

– Нет, Доротея.

– Тогда как вы можете знать меня? Может, вы видели мой портрет?

– Дорогая, послушайте меня, красота способна очаровать любого мужчину. Я слышал, как произносилось ваше имя. Я видел, как мужчины поднимали к небу глаза, говоря о вас.

– Вы хотите сказать, что я для них святая?

– Вовсе нет. Просто когда вспоминают о чем-то прекрасном, то всегда поднимают глаза к небу. Так бывает, когда вспоминают горы, восход солнца, звездный свет, Доротею…

Она засмеялась:

– И только поэтому вы решили, что я слишком хороша для дона Эмилиано?

Монтана засмеялся в ответ:

– Но вы же видите, я явился сюда, в поместье, и в самый последний момент помешал вашей помолвке!

– Думаете, я в это поверю?

– В это стоит поверить.

– Кажется, да, – согласилась Доротея. – И кажется, вы сами почти верите в то, что говорите.

– Чем дольше я здесь нахожусь, тем больше верю в это.

– Вы умеете говорить не так, как другие, – заметила Доротея. – Значит, я должна поверить, что вы тут сидите с изнывающим от любви сердцем?

– Нет, не с изнывающим, – усмехнулся Монтана. – Оно сладко замирает, его охватывает холодок радости, словно я воспаряю на крыльях все выше и выше в прозрачную, холодную синеву. Вы понимаете, о чем я?

– Нет, сеньор.

– Боже милостивый! Да любили ли вы когда-нибудь?

– Если это чувство заставляет замирать сердце от холода, то – нет.

– Теперь мне понятно, – вздохнул Монтана, – почему вы так неприступны и спокойны.

Девушка встала, окинула пристальным взглядом Кида, подошла к двери и повернула ключ. Глянув на него через плечо, она произнесла:

– Наверное, вы принимаете меня за наивную дурочку, сеньор. А может, вам вскружил голову успех у мексиканских девушек, очарованных вашим сердцем гринго, который говорит любовные речи, словно настоящий мексиканец, и пытается выдать себя за пылкого испанского любовника? Сколько раз вы пели девушкам о парящем на крыльях сердце, о холодной синеве и о прочей ерунде?

– Да, звучит довольно глупо, – признался Монтана.

– И как же теперь поступить, как вы считаете?

– Не знаю. В вашей прелестной головке умещается сразу несколько чертей, и мне неизвестно, который из них сейчас верховодит.

– А стоило бы догадаться! – Заложив руки за спину, Доротея прислонилась к стене возле двери и с насмешливой улыбкой разглядывала Монтану.

– Мне кажется, я догадываюсь, что мне следовало бы сделать, – сказал он.

– И что же, сеньор?

– Прострелить вам грудь полудюймовым куском свинца, пока вы не бросили меня на растерзание вашим псам.

– Так чего же вы медлите?

– Сами видите, я романтичен, как самый последний дурак.

– Да будет вам! – вдруг насмешливо воскликнула Доротея. – Хватит! Вы всего лишь собака гринго! Сейчас вы прыгнете в окно, в самое пекло…

Тут она рывком распахнула дверь и закричала:

– На помощь! Помогите! Здесь гринго!