Текст книги "Ловцы книг. Волна вероятности"

Лейн, второе лето 1-го года Этера

На третий день внезапного лета Сарелика Та Митори наконец взяла выходной (порт, в отличие от лавок и ресторанов, работал в обычном режиме, нельзя просто так закрыть целый порт) и отправилась с дочкой к морю, на любимый Каменный пляж. Вошли в по-летнему теплую воду, то есть в воду вошла Сарелика Та Митори, а девчонка была у нее на руках, строгая и серьезная, как будто купаться в море – трудное, но полезное дело; впрочем, когда ты младенец, это, наверное, так и есть. Вышли на берег, мокрые и довольные, сели в шезлонг, и вот тогда Сарелика Та Митори разрыдалась, потому что все, конечно, отлично, жизнь продолжается, дочка – лучшая в мире девчонка, но, когда они с Там Кином вместе ходили купаться, это он нес ее на руках. А потом сидел рядом, улыбался, рассказывал удивительные истории, открывал ледяной лимонад. И вот так уже больше не будет. Что угодно может случиться, а это – нет. Все-таки любить мужа и дочку – очень разные вещи, даже когда они – один человек.

Сказала дочке сквозь слезы:

– Не обращай внимания, дорогая. Все в порядке. Просто вместе с тобой настоящей я люблю тебя прошлого. Но это и хорошо.

Девчонка погладила ее по голове. Жест получился неожиданно взрослый, так обычно родители ободряют загрустивших детей.

– В этой жизни пусть уже будет как будет, – вздохнула Сарелика Та Митори. – Ты есть, ты рядом, и спасибо, что так. Но в следующей смотри мне! Чтобы родился когда и кем надо! И обязательно меня отыскал! Потому что было здорово, но слишком мало. Еще как минимум сотню лет головокружительного романа ты мне задолжал.

Девчонка серьезно кивнула. Но тут же вспомнила, что ей пока положено быть младенцем, и пронзительно заорала, размахивая кулачками в сторону моря, что на ее языке означало: «Купаться еще давай!»

Домой вернулись уже на закате. Сарелика Та Митори уложила дочку в садовый гамак и пошла варить кофе. А когда вернулась, девчонка была не одна. Рядом с гамаком стояла… а вот кто, интересно? Точно не Гая Аника и не Лита Ниярди, они не такие высокие. И не с работы. И не соседка. Но кто же тогда?

– Прости, я без приглашения, – сказала гостья. – Ший Корай Аранах говорил, что надо бы нам вдвоем к вам зайти. Но он сейчас ужас как занят: лето вернулось, друг притащил ему кошку, еще и крышу срочно надо чинить. Еле выбрался на полчаса попить со мной кофе, да и то не в центр, а к соседям, в «Красный стул». И я подумала, если случайно застану вас дома, значит, судьба не против, можно без него к вам зайти.

Она наконец обернулась, и тогда Сарелика Та Митори поняла, кто к ним пришел в гости. Никогда до сих пор не видела Лестер Хану, но так много о ней слышала от мужа-Ловца и его приятелей, что ошибиться никак не могла. Ясно, что такая высоченная, белокурая, смуглая, сероглазая, красивая, как фея из книжки и задира-отличник из параллельного класса, может быть только она.

– Ну и дела творятся, – вздохнула Сарелика Та Митори. – Сначала лето, которое не предсказали синоптики. Теперь ты в гости пришла. Даже не знаю, какого ждать продолжения. Может быть, птица свэллу у нас на крыше гнездо совьет?

В глазах у нее потемнело, словно перегрелась на солнце, даже голова слегка закружилась, хотя она не утверждала, будто такое непременно случится, а всего лишь предположила, задала вопрос. Не зря считается, что о совсем невозможном даже в вопросительной форме лучше не говорить. Впрочем, Сарелика Та Митори отродясь не была осторожной, что не помешало ей прожить на свете девятьсот с лишним лет.

– Это все-таки вряд ли, – улыбнулась ей Лестер Хана. – Свэллу – гости из иной реальности, которую нам трудно даже вообразить. Они состоят из материи совершенно другого типа и проявляются здесь лишь отчасти; собственно, прозрачные птицы, которых мы видим над морем в знойные дни, это только мечты настоящих свэллу о горячих лучах нашего солнца, тень их пристального внимания, проявление вожделения, а не сами они. Так что некому тут у нас поселиться. Тем более гнезда вить.

Сарелика Та Митори не стала спрашивать: «Откуда ты знаешь?» Это же Лестер Хана, нормально, что она знает разные странные вещи, о которых ученые еще даже толком не начали думать, не то что по-настоящему изучать.

– Я только что кофе сварила, – сказала она. – А в морозилке целых четыре сорта мороженого. Есть чем тебя угостить!

– Вот это самое вкусное, – подвела итог дегустации Лестер Хана, указывая ложкой на мороженое с розовой водой. – Никогда такого не пробовала. Это я зря.

– Да я сама его в первый раз купила, – кивнула Сарелика Та Митори. – Новинка сезона, в магазине висел рекламный плакат. Но я консерватор, мне нравится обычное сливочное, а остальное интересно попробовать, и на этом все.

Девчонка, сидевшая на руках у Лестер Ханы, решительно ткнула ладошкой в остатки ромового мороженого и с удовольствием облизала пальцы. Вот лишь бы с ромом! «Неисправимый алкаш мой Там Кин», – с бесконечной нежностью подумала Сарелика Та Митори. Но на этот раз не заплакала. Еще чего не хватало, при гостье реветь.

– Я так рада, что к вам зашла, – сказала им Лестер Хана. – Во-первых, такое мороженое! В «Замерзаем» ничего похожего нет; прошлым летом, во всяком случае, не было. А во-вторых, мне в Лейне здорово не хватает друзей. Только сейчас это поняла. Я вообще компанейская. Но здесь слишком редко бываю. И надолго никогда не задерживаюсь. Просто не успеваю знакомствами обрасти.

– Слушай, а это правда, что у тебя муж в Хой-Броххе? – спросила Сарелика Та Митори. И тут же схватилась за голову: – Ох, какая же я бестактная! А все старинное воспитание. Во времена моей юности такие вопросы считались совершенно нормальными. Прости!

– Да нечего тут прощать, – рассмеялась Лестер Хана. – Муж не настолько ужасная тайна, чтобы нельзя было спросить! У меня близкий друг в Хой-Броххе, я в его доме иногда подолгу живу. Но все-таки он не муж, д-гоххи не женятся – ни на чужестранцах, ни друг на друге, вообще ни на ком. У них это не принято. Даже обычный договор на словах, как у нас. Когда приятно быть вместе, зачем о чем-то еще дополнительно договариваться, и так же все хорошо.

– Женитьба – отличный повод для вечеринки, – заметила Сарелика Та Митори.

– Где собрались два и больше д-гоххи, там уже вечеринка, – рассмеялась Лестер Хана. – Потому что вечеринкой они считают любое веселье. И при этом никогда не грустят.

– Даже если умирает кто-нибудь самый любимый? – спросила Сарелика Та Митори. Просто не могла не спросить.

– Ой, для д-гоххи смерть вообще не проблема! Они же заранее договариваются, где и кем собираются жить. У нашего соседа лучший друг захотел родиться в Эль-Ютокане, всегда мечтал побыть пограничником. И теперь регулярно приходит в гости; он еще девчонка-подросток, но родители не возражают, еще и гостинцы передают.

– Ох уж эти девчонки, – невольно улыбнулась Сарелика Та Митори. – Поди им возрази!

– Ну и потом, – добавила Лестер Хана, – если д-гоххи при жизни были близки, значит, привыкли сниться друг другу. И в этом смысле после смерти не меняется ничего. А сновидения для них, пожалуй, даже важнее яви. Ее самая сладкая, тайная суть.

– Это они хорошо устроились, – вздохнула Сарелика Та Митори. – Для нас сны – это просто сны. Примерно как книги. Все их любят, подолгу без них не обходятся, но все-таки это гораздо меньше, чем настоящая жизнь.

– Так от сновидца зависит. И от читателя. Для кого-то жизнь наяву – просто перерыв между снами. Ну или книгами. Быстро сделать дела и обратно нырнуть!

– Так бывает?

– Да чего только не бывает, – улыбнулась ей Лестер Хана. – Я-то сама как раз больше ценю то, что наяву происходит. Но у меня на это свои причины. Раньше я была чистым духом, не обремененным материей, и до сих пор в восторге от таких простых удовольствий, как прикосновения и еда. А мой друг из Хой-Брохха бывает по-настоящему счастлив, только когда я ему снюсь. И это тоже понятно: для д-гоххи, как известно всем, кто читал их романы, общее сновидение – высшее проявление, доказательство и одновременно сам акт любви.

– То есть, в жизни у них все как в книжках? – удивилась Сарелика Та Митори. – Я думала, они просто стесняются описывать как есть.

– Ой, в жизни д-гоххи даже скромнее, чем в книгах! При переводах это теряется, но у них в языке есть несколько сотен способов деликатно намекнуть, что ты хочешь спать или недавно проснулся. В их книгах слова «сон», «сновидения» встречаются часто, чтобы взбудоражить читателя, а в разговорах я этих слов еще ни разу не слышала, это непристойность, ты что!

Сарелика Та Митори рассмеялась, девчонка радостно взвизгнула и закрыла руками лицо, демонстрируя взрослым, что прекрасно поняла про непристойность и считает, что это смешно.

– Поэтому мне так нравится жить в Хой-Броххе, – неожиданно заключила Лестер Хана. – Тому, кто недавно был духом, легче поладить с теми, для кого вершина непристойности – увидеть друг друга во сне. Здешние нравы для меня пока, знаешь, слишком уж буйные. Перебор! А д-гоххи сами почти как духи. Но по-человечески ласковые. И у них навалом вкусной еды. Только, – спохватилась она, – ты другим про меня не рассказывай. Не потому, что это какой-то страшный секрет. Просто пока про меня никто ничего толком не знает, мне легче быть такой, какая я есть.

– А от того, что мы знаем, тебе труднее не станет? – забеспокоилась Сарелика Та Митори. – Может быть, нам с дочкой лучше все, что ты рассказала, забыть?

Девчонка посмотрела на нее с выражением «спятила, мать, совсем». Было ясно, что она не орет только потому, что младенческий крик – это слишком мало, чтобы выразить охватившее ее возмущение. Забыть! Такой! Разговор!

– Знайте себе на здоровье, – сказала им Лестер Хана. – Два человека – не все Сообщество Девяноста Иллюзий, мне это не повредит. Да и рассказала я вам совсем мало, почти ничего. Меня поддерживает не сама тайна, а разнообразие противоречивых предположений и версий, высказанных на нашем не знающем лжи языке. Пусть только в виде гипотез, с обязательными вступлениями вроде «я слышала», «предполагаю», «догадываюсь», «говорят» – неважно, оно все равно работает. Помогает мне быть сразу всем и везде.

– Понять тебя невозможно, – вздохнула Сарелика Та Митори. – Но мне кажется, я все равно понимаю. Немножко. Словно бы вижу смысл, как город из самолета, издалека, с большой высоты. Я, конечно, не проболтаюсь. И дочка тоже умеет хранить секреты. Училась этому всю свою прошлую жизнь.

– Ну в ней-то я не сомневаюсь! – кивнула Лестер Хана. – Серьезный она у тебя человек. Надеюсь, мы со временем станем друзьями. Достаточно близкими, чтобы иногда сниться друг другу. Все-таки мы не д-гоххи и понимаем, что ничего непристойного в этом нет.

Лейн, весна 2-го года этера

– Даже не то удивительно, что год оказался настолько коротким, – сказал Ший Корай Аранах. – Бывали в истории годы и покороче, чем двести тридцать шесть дней. Что меня потрясло, так это внезапность. Сколько живу на свете, а такого бардака не припомню. Чтобы все астрономы Сообщества объявили наступление нового года только в последний день уходящего?! Уму непостижимо. Это же не просто капризы погоды, а серьезный процесс, смена лет!

– Может, это потому, что я приволок невозможную кошку из несбывшейся вероятности? – предположил Анн Хари. – И сразу все пошло кувырком.

Ший Корай Аранах с сомнением покосился на Бусину, которая сосредоточенно вылизывала белую заднюю лапу с видом «я здесь вообще не при чем».

– При всем уважении к нашему Положению Дел, это все-таки вряд ли, – наконец сказал он. – Хотя посмотрим, как будет дальше. Кто ее разберет… А знаешь, что хорошо?

– Да по-моему, все, – безмятежно ответил Анн Хари, вытягиваясь в гамаке.

– Это да. Но я о том, что крышу мы с тобой починили до начала весенних дождей, которые, по прогнозам синоптиков, хлынут прямо завтра с утра. А то пришлось бы в авральном режиме латать ее словом. Что гораздо быстрее, но дом бы на нас обиделся. Он любит, чтобы его ремонтировали руками. Нравится так ему.

– Мне, кстати, тоже понравилось, – признался Анн Хари. – Отличная штука ремонт. Восстанавливать то, что разрушилось, устранять неполадки – это прямо тянет на новый смысл жизни. Ну или не жизни. Но смысл! И голова в порядок пришла за работой. Пока заколачивал гвозди, все новые вводные утряслись как бы сами собой.

– Твоя голова – герой каких мало. Такие вводные поди утряси.

– Говорю же, ремонт помогает. Особенно если вместе с тобой. Когда ты требуешь держать покрепче здоровенную доску и одновременно срочно сбегать вниз за шурупами, все остальные проблемы, скромно потупившись, отходят в сторону и превращаются в пустяки. Я сам не заметил, как свыкся с фактом, что у меня две судьбы и две жизни. Что я не только Ловец из Лейна, но и художник из несбывшейся вероятности. Что угодил туда чудом и еще большим чудом сбежал почти в последний момент. И что забыл обо всем на полвека, наверное, тоже нормально. Может быть, та вероятность до такой степени отменилась, что вспоминать стало нечего? Потому что не было ничего. А теперь она стала чуть более вероятной, и мне снова есть что вспомнить. Хотя бы фрагментарно, отчасти, как давний сон.

– Рассуждаешь, как древний философ.

– Да если бы! Я, скорее, живу в философском трактате. А рассуждать пока не готов. Не хватает теоретической базы. Зря, получается, в юности публичные лекции на философском не посещал.

– Ты всегда был мастер устраивать бурю на ровном месте. Чуть что, сразу рвать и метать. А как появилась реальная причина чокнуться, сразу стал спокойный и рассудительный, – улыбнулся Ший Корай Аранах.

– С такой причиной любой дурак может чокнуться, – сказал Анн Хари, раскачивая гамак. – Неинтересно! Ты меня знаешь, я легких путей не ищу.

– У меня есть гипотеза, что ты успокоился из-за кошки. Посмотрел, как она забивает на все житейские бури, включая невозможность собственного существования, и взял пример.

– Из-за Бусины, кстати, тоже, – серьезно согласился Анн Хари. – Не то чтобы я у нее научился. До кошачьего пофигизма мне пока далеко. Но у меня какой-то неописуемый камень с сердца свалился, когда я принес эту кошку в Лейн. Как будто главное дело жизни сделал, больше ничего не обязан, теперь можно жить для собственного удовольствия, без миссии, просто так.

– Смешно, если так и есть.

– Смешно, – подтвердил Анн Хари. – В моей истории вообще много смешного. Думал, я окутан романтическим ореолом невыразимой тайны, а оказался комический персонаж. Хотя тайна при этом никуда не девалась. И степень ее невыразимости я бы, будь моя воля, слегка прикрутил. А то начинаю тебе рассказывать и затыкаюсь на полуслове, потому что выразить не могу.

– Да это как раз понятно, – кивнул Ший Корай Аранах. – Помнишь, когда мы только дружить начинали, ты сердился, что я о себе почти ничего не рассказываю? Ну вот, считай, отомстил.

– Главное, я же теперь понимаю, как ты тогда старался, – невольно улыбнулся Анн Хари. – И как всякая тайна сама себя бережет, наотрез отказываясь выговариваться, тоже стало понятно. И много чего еще. Когда перестаешь понимать самого себя, начинаешь ясно видеть все остальное. Удивительный парадокс.

– Так и есть. А теперь выметайся из гамака.

– Чего? – изумился Анн Хари. – Какое может быть «выметайся»? Сейчас моя очередь в нем лежать!

– У тебя в половине восьмого какая-то встреча в центре. Сам просил напомнить заранее, чтобы не опоздать.

– Ай, точно же! – просиял Анн Хари. – Хорошо, что ты вспомнил. Мне Та Ола обещал ключи от квартиры. Он сейчас человек занятой, не хочу заставлять его ждать.

– Ключи от квартиры в ТХ-19?

– Да. Я его попросил. Хотя люблю останавливаться в отелях. Условно комфортных, безликих, умеренно дорогих. Там сама обстановка помогает держать дистанцию, не ощущать себя частью потусторонней реальности, оставаться чужим. Но Вильнюс – другое дело. Можно забить на дистанцию. Он даже в сбывшемся виде вполне ничего. И у соседа Та Олы моя картина, буквально за стенкой. Висит, зараза, излучает невыразимое. Хочу пожить рядом с ней.

***

– Пирог обалденный, конечно, – сказал Ший Корай Аранах.

– Да не то слово! – энергично кивнул Анн Хари. – Только он не пирог, а торт.

– Сытый великодушен. Пусть называется, как ему нравится. Торт, значит, торт. Удивительно, что я до сих пор такого не пробовал. Хотя твой рецепт до смешного простой.

– Простой. Но нездешний. Это же торт из моей прошлой жизни. Или вообще не из жизни. Торт из видений и грез. Но главное, что он получился.

– А ты сомневался?

– До последней минуты, пока не разрезал и не попробовал. Могло же не пропитаться. Или, наоборот, чересчур размокнуть. Все-таки у нас другое печенье. Да и творог.

– Выглядит как фокус. Духовку не разжигали, а торт совершенно как настоящий.

– Он не «как». Он и есть настоящий. Считается настоящим там, где сочинили рецепт. Называется «Горка». Или «Шалаш»[34]34
  Рецептов творожного торта «Шалаш» (он же «Горка» и «Домик») великое множество, но суть его приготовления сводится к тому, что купленное в магазине песочное печенье перекладывают толстыми слоями творога с добавками или без. Несмотря на название, диктующее пирамидальную форму, торт можно делать плоским, да вообще каким угодно, лишь бы печенье как следует пропиталось влагой и стало мягким. Для этого одни кулинары предварительно вымачивают его в молоке (или в кофе, или в какао), а другие просто ждут как минимум шесть часов.


[Закрыть]. Аньов его часто делал, потому что возиться не надо. Он любит, когда все легко. А я каждый раз как дурак удивлялся: где это видано, ангел готовит торт!

– Так, стоп, – перебил его Ший Корай Аранах. – Это еще что за новости. Откуда вдруг взялся ангел?

– Да он сам, по-моему, до сих пор задается этим вопросом, – усмехнулся Анн Хари. – Точнее, она.

– Кто – «она»?

– Я же тебе про Юрате рассказывал. Ну, про Аньова. Мало, но сколько смог уместить в слова.

– Про старого друга с тенью до неба, который превратился в блондинку – да. А почему ты его называешь «ангелом»?

– Такое у него было прозвище. Аньов – это «ангел» по-польски. Там последний звук такой интересный, что-то среднее между «у», «в» и «л». Мне рассказывали, когда он появился в городе, сперва обходился вовсе без имени, потому что, став чем-то вроде человека, сам больше не мог его произнести. А потом один чувак из нашей компании окрестил его «Ангелом», по-польски, на своем родном языке, и все подхватили. И постепенно привыкли, как к имени – Аньов и Аньов. Только я не привык. У меня к словам серьезное отношение; ну как у всех нас. Когда говоришь на лживых чужих языках, ум все равно хочет привычной точности, соответствия наименования содержанию; сам понимаешь, так получается далеко не всегда. И всякий раз, называя Аньова Аньовом, я внутренне ликовал от полноты соответствия, так ему подходило прозвище. Он же действительно – ну, может, не ангел, я не то чтобы спец по тамошней мифологии. Но что-то очень похожее. Временно принявшее антропоморфную форму непостижимое существо.

– Ну разве что непостижимое, – неохотно согласился Ший Корай Аранах. – Потому что в ТХ-19 не может быть ангелов. Они просто фантазия авторов так называемых «священных книг». Или не фантазия, а попытка пересказать нечто, не поддающееся описанию? Что-то я сам уже ни в чем не уверен. Очень давно про это читал.

– Аньов, когда мы познакомились, примерно то же самое про нас говорил. Не бывает никаких Ловцов книг из Лейна, это выдумка, художественная литература, сам когда-то про них читал, хотя вообще-то мог перепутать, давно дело было, забыл.

Ший Корай Аранах посмотрел на него, словно впервые увидел.

– В ТХ-19 есть книги про Лейн?!

– Речь о несбывшихся книгах из несбывшейся вероятности, – напомнил Анн Хари. – Там-то вообще что угодно могли написать.

– Чем больше я узнаю об этой вашей несбывшейся вероятности, тем больше она мне нравится, – вздохнул Ший Корай Аранах. И добавил по-русски: – Хотел бы я сказать, что она и есть настоящая, а та ТХ-19, которую мы знаем, иллюзия. Но не выходит пока.

– Не выходит, – согласился Анн Хари. – Но удивительно, кстати, что мы можем обсуждать это вслух. Вообще без проблем! Даже в глазах не темнеет, как бывает при одной только мысли о воскрешении мертвеца.

– Да. Знакомое ощущение. Тот случай, когда желаемый результат пока невозможен, но это может измениться буквально в любой момент.

***

– Все, я пошел, – внезапно сказал Анн Хари, поднимаясь из-за стола.

Он не уточнил, куда именно. Но это было ясно и так.

– На ночь глядя? – удивился Ший Корай Аранах. – Или там сейчас не ночь?

– Да скорей всего, ночь. У меня при переходе в ТХ-19 время суток обычно примерно совпадает с домашним. И почти у всех наших так. Есть гипотеза, ты, наверное, слышал: чем больше книг из потусторонней реальности мы прочитали, тем синхронней наше время идет.

– Ну и чего ты тогда подорвался? Пошел бы с утра.

– Утром, вечером, ночью – это как раз совершенно неважно. Главное – поймать удачный момент. Когда пойти не просто пора или надо, а хочется. И вот я наконец захотел.

– А до сих пор не хотел?

Анн Хари пожал плечами. Уселся на подоконник, достал из кармана сигару, повертел в руках, так и не закурил. Наконец сказал:

– Я же довольно просто устроен. Мне здесь спокойно и наконец-то легко. А там будет круто, но нервно и трудно. Брать надо все сразу, не что-то одно. Это понятно. Теоретически. А на практике, знал бы ты, с каким удовольствием я каждый день говорил себе: «Не сегодня», – и шел на кухню кофе варить.

– Понимаю, – улыбнулся Ший Корай Аранах. – Сам лентяй каких свет не видывал. Но до сих был уверен, что ты – не он.

– Когда как, – пожал плечами Анн Хари. – Вот прямо сейчас наконец-то опять не лентяй. Поэтому надо ловить момент и идти в ТХ-19, а не тянуть до утра. А то, чего доброго, опять передумаю. А так нельзя. Обещал, что вернусь, как только кошку пристрою, а тут то одно, то другое. То ты, то внезапное лето, то крыша, то сад и гамак.

– Ладно, иди, раз решил. И возвращайся с подарками.

– В смысле кошек еще притащить? – ухмыльнулся Анн Хари.

– Спасибо, кошек пока достаточно. Ты мне лучше почитать что-нибудь несбывшееся принеси.

– Ну точно же! – воскликнул Анн Хари. – Книги! Тебе почитать и в издательство отнести. С этой прикладной метафизикой совершенно вылетело из головы, зачем нужны потусторонние реальности. А тем временем Дилани Ана с компанией на нашей несбывшейся литературе уже вовсю зарабатывают. Хотя, вообще-то, я первым этот новый сектор открыл!

Ший Корай Аранах рассмеялся:

– Вот теперь я уверен, что ты вернешься. С добычей-то! Ловец есть Ловец.

– Да естественно, я вернусь, – с порога ответил Анн Хари. – Как иначе. У тебя моя кошка. И сердце. И гамак. И оба пальто.