Текст книги "«Дром» у дороги. Будни одной компании"

Эта чертовка не забыла даже о розе. У пальцев правой руки, слегка откинутой в сторону, лежала скромная роза. Еще не распустившийся, молодой розовый бутон.

Пораженный увиденным, Стаханов мимолетно подумал, интересно, из какого фильма она это взяла?

Кошка, стоявшая рядом с распростертой Ольгой, напряженно вглядывалась немигающими желто-зелеными глазищами в Стаханова. Она выглядела как некий страж, стерегущий заколдованный сон девушки от непрошенных гостей. Мол, кто ты такой, чтобы тревожить мою хозяйку, вот вцеплюсь тебе кой куда, будешь знать. Тонкий хвост нервно подергивался из стороны в сторону.

…Кому-то достаются крысы с проповедниками, кому-то кошки с полуживыми неуравновешенными девушками…

Перед соседями семьи Первичиных в этот день предстало знатное зрелище.

Скорая помощь приехала довольно быстро, по отечественным меркам. Двое, врач и медсестра, для вида позвонив в звонок, поспешили к дому. На пороге им преградил путь высокий парень. Грубо и громко матерясь, он посоветовал медработникам переквалифицироваться во что-нибудь не такое быстрое как их теперешняя работа.

В руках субъект бережно держал девушку, Ольгу Первичину, одетую как на светский прием. Она была наскоро завернута в какое-то одеяло.

Соседи не знали, что и думать. Бледная какая. Она мертва? Что он с ней сделал? Посмотрите, как рука болтается. Да кто этот парень вообще такой? Зачем она так принарядилась? Это парень ее, что-ли? Может, в отделение полиции позвонить?

Кто-то из самых смелых подбежал к медикам и кричащему парню, начал беспокойно расспрашивать, ему никто не отвечал.

– Я ее расшевелил! – кричал парень. – Она реагирует, глаза открывает! Бегом везите! Бегом, мать вашу!

Когда врач попытался отобрать девушку у парня, чтобы положить ее на вытянутые из машины носилки, тот с яростью крикнул:

– Да пошли вы, я сам могу! Где вы раньше были?

Девушку уложили на носилки и торопливо вкатили в раскрытые дверцы скорой помощи. Пожилой врач, не выдержал, тоже начал материть парня, потребовал умерить пыл.

Соседи спешно собирались вокруг дома.

Стаханов залез в машину скорой помощи, но врач яростно выгнал его:

– Ты куда? Ты ее родственник?

– А ты как думаешь?

– А хоть и так, езжай за нами следом. В машине и без тебя не просторно, а уж пока с ней возится будем. Не бойся, выживет.

Дверцы скорой помощи захлопнулись перед самым носом Стаханова.

Никто не слышал, как он сказал себе под нос:

– Что же вы ко мне так липните, дуры ненормальные?

Маленький апокалипсис

Все хотят, чтобы что-нибудь произошло, и все боятся, как бы чего-нибудь не случилось.

Булат Окуджава

Пламя било могучим фонтаном, казалось, что горит не дом, а настоящая газовая скважина. Стоял рев, который не могли заглушить даже крики пожарных, возгласы целой толпы зевак и шум брансбойтов и водометов. С верхнего этажа мгновенно вспучился язык пламени, опалив уже скукоженые ветви ближайшего каштана. Внутри грохнуло что-то, как будто случился небольшой обвал.

– Все, перекрытие рухнуло, – тоном знатока сказал Василич.

– Да, кто так строит? Ты посмотри, как горит. – Командир пожарной команды Суриков, присел рядом с Василичем на капот полицейской машины. – Говорил же я ему, чтобы легковоспламеняющийся пластик не использовал в отделке. Вот он теперь и дает такой жар как в вулкане.

– Да, все равно бы снесли скоро, – устало кивнул Василич.

– А что это ты приехал? – спросил Суриков, наблюдая, как его люди поливают с брансбойтов крыши близлежащих зданий, тушить догорающее уже смысла не было.

– Красиво, – вздохнул Василич. – С детства любил на огонь по вечерам смотреть.

– Скажи спасибо, что уже почти никого не было в здании, только этот придурок немного обгорел.

– А, этот тоже того? – Василич покрутил указательным пальцем у виска.

– Да не, пьяный в стельку был, его тушу двое моих ребят с трудом вытащили. У него штаны дымятся, а он поет «Врагу не задается наш гордый „Варяг“». Жаль, никто не сфотографировал. У меня, Василич, никогда работа скучной не бывает. – Суриков закурил.

– Так что, поджог? – Василич прищурившись, смотрел, как пламя начинает ослабевать, и вверх устремляются сотни искр.

– Точно еще не знаю, да и кому нужно нашу убогую мэрию жечь? Разве что Батогов. Ну, тут уже твоя епархия. – Суриков расстегнул свой защитный костюм. – Мое дело скромное.

– Не прибедняйся, – ухмыльнулся Василич. – Мне и так проблем выше крыши. В подчинении одни лентяи, идиоты и сволочи. А кто нормальный к нам пойдет? Блин, представляешь, и на рыбалку сходить некогда.

– Ладно, ладно, – Суриков примирительно хлопнул Василича по плечу. – Как будто я тебя первый день знаю.

– Одно хорошо. Митинговать теперь не под чем, – Василич неправдоподобно громко засмеялся над собственной шуткой. – Мне уже легче.

– Когда матч устроим? – вспомнил Суриков, когда Василич уже слез с капота и собирался сесть в машину.

– Опять ты за свое, – Василич вспомнил про давно обещанный пожарникам матч-реванш по футболу. – Ребята и так загружены по горло. Давай позвони мне на следующей неделе. Лады?

Суриков недовольно, но молча, кивнул.

В машине, сидевший за рулем водитель, нахмурив лоб, слушал голос, доносящийся из динамика старенькой рации. Потом недоверчиво спросил, не замечая севшего рядом Василича:

– Ты что, уже выпил? Дежурство только началось.

Голос что-то отрывисто сказал и отключился.

– Ну, что на этот раз? – хмуро спросил Василич. – Инопланетяне или президент приехал?

– Да бред какой-то. – Сказал водитель. – Дежурный сказал, что за последние пятнадцать минут звонили жильцы с четырех разных улиц и все жаловались на одно и то же. Мол, в округе полно голосистых жаб, мешают спать.

– Кого? Жаб? – переспросил Василич. – Ну, шуткарик! Кто это там сейчас дежурит? Костенко? Ну, я этому юмористу впаяю выговор. Давай в отделение. Я шутки люблю, но не до такой степени…

– Тормози, мать твою! – Василич увидел, как фары высветили женскую фигуру, испугано отпрянувшую с дороги. В следующее мгновение раздался резкий хлопок и треск. Автомобиль вильнул влево и врезался во что-то, чего Василич не разглядел. Удар о переднюю панель, на некоторое время оглушил его.

В чувство его привели какие-то незнакомые люди. Очнулся он сидящим на мостовой, прислоненный к борту своей служебной машины.

– Где эта баба? – еще полностью не пришедший в себя, Василич вцепился в плечо незнакомого мужика.

– Какая? – испугался мужик и осторожно высвободился из рук Василича.

Тот растеряно посмотрел вокруг, рядом еще двое человек приводили в чувство водителя, у того был разбит нос. Василич обошел свою машину, каким то образом они умудрились моментально пробить левое переднее колесо и въехать в фонарный столб. Погнутый бампер, шипящий радиатор. Они могли отделаться более серьезными травмами, чем разбитый нос и синяки. Василич посмотрел себе под ноги, он стоял в масляной луже. Да, им повезло, что не загорелся двигатель.

Где-то рядом послышался звук похожий на кряканье. Василич мотнул головой, отгоняя этот звук и пытаясь сосредоточится на происшедшем с ним. Еще одно, долгое, прерывистое кряканье откуда-то справа. Откуда здесь утки? Или нет, это что-то другое, что-то с ушами. Люди, хлопотавшие над водителем, притихли и озирались в поисках источника странного звука. Тускло освещенная улица была зажата между девятиэтажными панельными домами. Один из «спасателей» достал карманный фонарик. Звук снова повторился, теперь уже с другой стороны. Жаба здесь что-ли, подумал Василич, проверяя, работает ли еще рация в машине.

– Вот, – воскликнул человек с фонариком, указывая лучом на дорогу. – Смотрите, какая здоровая! Не иначе мутант. Это от нашего завода. Мне звонили, и на Набережной полно таких.

– Что, нерест начался? – спросил кто-то.

– Да какой там нерест? Мигрируют, – ответил какой-то знаток.

В динамике рации запищал вызов, дежурный ответил:

– Дежурный слушает.

– Костенко, твою мать …, где щас ближайшая машина?

– Смотри, а вон еще две, и вон, посвети туда. Я просто хренею! – Восторженные и удивленные голоса начали раздражать Василича. Еще сильнее его начал раздражать разраставшийся квакающий хор. Это походило на то, как увеличиваешь громкость, постепенно поворачивая регулятор у радио. К хору присоединялись все новые и новые голоса. У Василича уже болела голова от этого. Ему стало плохо, он не услышал, что ему говорил дежурный. Захотелось немедленно вылезти из машины на воздух. Судорожно цепляясь руками за края дверцы, он не заметил, как ступил на что-то мягкое и отвратительно хрустнувшее. Лишь отдышавшись, он присмотрелся к подошве. Все верно, он раздавил крупную жабу, грязно-зеленого с вкраплениями рыжего цвета.

А вокруг уже стоял настоящий жабий ор. Василичу показалось, что он попал на болото, где на один квадратный метр приходится по десяток жаб. Голова начала раскалываться от боли, он закрыл уши ладонями. Под ногами, целеустремленно, в одну сторону – слева-направо, шлепали жабы. Невысокий прыжок – остановка – кваканье два-три раза – и снова прыжок. И так все. Как заведенные они появлялись из темных кустов слева, пересекали дорогу в описанной форме, и исчезали в кустах справа.

– Фу, дрянь, – отозвался кто-то из «спасателей». – Я домой лучше пойду, вон их навалило.

– Да, уже скоро и пройти, не наступив, нельзя будет, – подтвердил другой. – В жизни ничего не видел такого.

В освещенных окнах окружающих домов теперь торчали силуэты жильцов, которые с недоумением и любопытством смотрели вниз, пытаясь рассмотреть жабью процессию, шлепающую неизвестно куда.

– Как она могла пропасть? – Стаханов мрачно смотрел на Маневича. Они стояли в саду, под желтой лампой. – Как? Она ведь никогда со двора не выходила. Вы ведь сами мне это сказали!

– Где же вы были? – Маневич видно, тоже с трудом держал себя в руках. – Если бы вы остались – она бы не исчезла! Где вы были?

– Ах, интересно, где я был? – повысил голос Стаханов. – Я, твою дивизию, ждал, пока откачают одну девчонку, которая по моей вине чуть не убила себя. Ты знаешь, что это такое? Да, блин, откуда тебе это знать? И ты, козел, пытаешься мне сказать, что опять я виноват?!

Маневич растерялся и примирительно сказал:

– Извините, я не знал. С той девушкой все теперь в порядке?

– Какая тебе разница, – Стаханов сплюнул на дорожку. – Это моя забота. Так как она могла исчезнуть?

– Не знаю, до заката она вела себя нормально. Держалась очень хорошо, у нее даже аппетит был. А потом, она просто ушла, не сказала ни слова. Вот она сидит в гостиной, вот я прихожу через две минуты – ее нет. Прошло уже два часа. Я обыскал все в доме и на территории, нет ее.

– Это что же получается? Она так испугалась, что убежала? Хоть раньше боялась показаться на улице. Бред!

– Что будем делать? – спросил Маневич.

– Будем искать. Есть мысли, куда она могла пойти?

– Ни малейших, – сразу отозвался Маневич. – Она ведь никого не знает. Разве что…

– Что? – Стаханов догадался. – Кладбище?

– Может и так, – неуверенно кивнул Маневич.

– Твою дивизию, – ругнулся Стаханов. – Поехали, до него ехать через весь город. Может, мы ее по дороге догоним.

– Эх, Лёнчик, знаешь, за что я тебя уважаю? – Югрэм, наконец, поставил в багажник своего автомобиля последнюю плотно упакованную коробку. – Ты лучшая контора по хранению ценного барахла. Запрячешь так в своем кабаке, что если ищут, то находят не то. Ай, маладец. А я испугался, когда тебя взяли, брат позвонил, сказал, все, накрыли. Я думал все, нашли мое все. Прости, сомневался я в тебе тогда. А ты вот как поступил, подсунул им какой-то мусор. Как же мне тебе было не помочь. Дай я тебя расцелую.

– Да хватит тебе причитать, Югрэм, – недовольно отстранился Лёнчик. – Меня и близко небыло, когда здесь все перерывали. Это и правда подкинул кто-то, может Изолятор Колька, да и не важно это, потом он свое получит.

– Слюшай, а где же ты мое добро прятал? Ведь они у тебя перерыли все. – Югрэм аж прищурился, ожидая услышать невероятный ответ.

– Нет уж, это секрет фирмы, – Покачал головой Лёнчик. – Так и тебе спокойнее и мне легче.

– Ай, понимаю. Понимаю. Слюшай, а ты на стороне не работаешь?

– Югрэм, ну не надо щас меня проверять, – недовольно скривился Лёнчик. – Я доволен нашим сотрудничеством, не бойсь, я тебя не брошу. Все транзиты твоей конторы я веду, как и раньше, ваши грузики спокойно идут в Столицу из Окраины, мне привозят, я прячу, потом отдаю везти дальше. Все как всегда.

Они стояли возле пожарного выхода из уже закрытого «Дрома». Почти на том самом месте, где совсем недавно избили проповедника Мацуко. В машине Югрэма двигатель тихо урчал на холостом ходу. Югрэм неожиданно прислушался. Лёнчик заметил это и сам, на несколько секунд, попытался прислушаться.

– Чихнул кто-то? – неуверенно сказал Югрэм.

На открытую площадку на заднем дворе «Дрома» вышла ссутуленная женская фигура. Ее руки были спрятаны в карманы широкой, явно мужской куртки. На ногах шлепали легкие домашние тапочки. Она шла прямо к Лёнчику и Югрэму. Женщина приближалась неторопливым, иногда слегка сбивающимся с ритма, шагом. Будто она все время колебалась, идти к ним или развернутся, и исчезнуть в темноте. Когда женщина подошла поближе, Лёнчик узнал ее.

– Ох, только не она, – Лёнчик с испугом смотрел на представшую перед ним Максимиллу.

Она остановилась в десяти шагах от Лёнчика и Югрэма. Слабый свет от лампы на стене едва помог Лёнчику разглядеть, что Максимилла смотрит именно на него.

– Что же вы не разбежались от меня? – едва различимо спросила она.

– Ты знаешь ее? – удивился Югрэм, с интересом разглядывая фигуру Максимиллы.

– А почему нужно разбегаться? – тупо спросил Лёнчик.

Лёнчик заметил, как дрожат плечи Максимиллы, видимо она замерзла.

– Мне встретились пять человек, и все они убежали. Еще пристали четверо на машине, ехали за мной, но потом, когда я повернулась, в ужасе уехали. Это мое проклятие. Разве ты ничего не видишь? – Максимилла вытянула вперед раскрытые ладони.

Югрэм что-то нечленораздельно выкрикнул и со всей своей прытью рванулся в машину. Через несколько секунд, его автомобиль уже визжал покрышками на выезде на автотрассу.

Лёнчик боялся, но все же присмотрелся повнимательнее к Максимилле. Ее руки, похоже, были в крови. Она собиралась в каплях на кончиках пальцев и капала на землю.

– Что? Ты изрезала себя? – Лёнчик зашагал к ней.

– Нет, нет, нет, – Максимилла прижала руки к животу и отступила назад. – Я ничего не резала. Это же проклятие. Каждый видит что-то страшное в моих руках. А ты просто кровь. Не подходи ближе, ты же все слышал от них.

Лёнчик в нерешительности потоптался на месте, затем сказал:

– Ну, тогда иди своей дорогой, от меня ты что хочешь? Ты сумасшедшая. Я еще не забыл, что ты пыталась меня разорвать. Где делся Стаханов, это ведь он должен помогать тебе, а с меня хватит.

– Ты знаешь, где кладбище, – полуутвердительно сказала она. – Мне нужно туда.

– На ту сторону реки? А не поздновато? – Лёнчик сделал несколько шагов вправо, как бы обходя Максимиллу по широкой дуге. – Знаешь, я ведь и, правда, немного поверил тому, что тот Маневич рассказывал. Так, где Стаханов? – Лёнчику вдруг стало действительно страшно, вспомнилось происшедшее с Понятовским. Что если и его, Лёнчика, с утра найдут под теми самыми кустами что и мэра.

– Не знаю. – Максимилла присела на корточки и теперь меланхолично смотрела на Лёнчика. – Может, он меня бросил, хотя теперь это не имеет значения. Мне хуже. Приступы учащаются.

Лёнчик уже отступил к углу «Дрома», теперь оставалось только быстро сорваться с места и поскорее убежать с глаз этой женщины. Автотрасса совсем не далеко, вон и огни соседних забегаловок, там еще видны люди, слышно как они смеются, говорят, слышна музыка. Только бы успеть, только бы не превратится в копию сумасшедшего мэра. Она ведь не догонит его, у нее израненные ступни, ведь это элементарно, лихорадочно думал Лёнчик.

Максимилла попыталась чихнуть, но, набрав в легкие воздуха, судорожно дернулась. Лёнчик готов был бежать со всех ног, но продолжал смотреть, как Максимилла медленно завалилась на бок. Она не отрывала взгляда от Лёнчика. И тот понял, что теперь никуда не убежит. Он просто понял, что не сможет этого сделать, как бы не хотел.

Мост через местную реку был старым, постороеным лет сто назад и являвшим на тот момент вершину инженерно-технической мысли, железо-бетонные конструкции выдержали немало за свою жизнь, и бомбежки, и лютые реконструкции, и даже столкновения с не в меру гружеными баржами и катерами. Но такого происшествия мост не знал никогда. Нависая одним краем над водой, боком на мосту, под острым углом, лежала погнутая фура. Кроме нее на мосту в час недавней аварии не оказалось никаких других машин, но движение естественно было перегорожено всерьез и надолго. Из разорванного брезентового покрытия вывалилось несольоко сотен растерзанных ящиков. Все полотно моста было покрыто осколками банок, красная каша покрывала асфальт как масло покрывает хороший кусок хлеба. Принюхавшись, Стаханов понял, что эта каша – томатная паста.

Вокруг небыло даже ни одного служителя правопорядка, ни одной другой машины. Только водитель фуры, отчаянно матерясь, растеряно ходил от одного края моста к другому

Такую картину увидели, в свете фар, подъехавшие Стаханов и Маневич (Стаханов сидел за рулем отличной машины Эдварда, свою «девятку» он оставил во дворе дома Гончара, сам Эдвард уныло подпирал ладонью щеку и смотрел вперед).

– Твою мать, это не нашей дорогой работа? – ехидно спросил Стаханов. – Смотрите, как его просунуло. Она у нас теперь и фуры ворочать может?

– Не мелите чушь, – ответил Маневич. – Это случайность, невероятная случайность. Объезд есть здесь?

– В пределах города – нет. А крюк давать нужно километров в тридцать. Какая на хрен случайность? Это беременность может быть случайной, а мы имеем дело не с этим.

– Успокойтесь, пожалуйста, Стаханов, – Маневич вышел из машины и направился к водителю.

Стаханов тоже вылез и в надежде осмотрел то одну сторону моста, то другую. Нет, все было напрасно, фура, лежа на боку, крепко вклинившись в железное ограждение, и что удивительно – только погнув его, а не проломив. На другую сторону можно было попасть, только перебравшись по самой фуре.

Маневич что-то активно испрашивал у огорченного, но целого, пожилого водителя. Стаханов перегнулся через выгнутые перила и посмотрел на близкий берег реки, к которому они стремились. Несколько рассыпанных редких огоньков, да скупо освещенная рядом фонарей дорога, по которой ему с Маневичем, похоже, придется идти пешком. И ни одной машины.

– Что вы высматриваете? – взволнованным голосом спросил подошедший Маневич. – Водитель испуганный. Думал что все, свалится в воду. Сам не понял, как это произошло.

– Ну, неужели он подвозил кое-кого? – Стаханов, похоже, даже на смертном одре не потерял бы свою язвительность. – Или она на него с обочины посмотрела? Слушайте, может водитель себя за Наполеона уже считает, вы проверьте.

– Стаханов, – уверено сказал Маневич. – Это случайность. Не видел он Максимиллу. Он за рулем часов тринадцать. Ну, просто не повезло.

– Да? – кисло улыбнулся Стаханов. – Боюсь, тут в городе, этой ночью многим «не повезет». Пойдемте, вы первый, я вас подсажу.

– Надеюсь, дождь не хлынет, – сказал Маневич, посмотрев на беззвездное небо.

Они миновали очередной темный перекресток. Вокруг теперь были дома высотой максимум в три этажа. Это была старая часть города, построенная сразу после последней великой войны военнопленными.

– Что, зонтик забыли? – подколол Стаханов Маневича.

Маневич, шедший немного позади Стаханова умерил шаг и стал к чему-то прислушиваться.

– Что? – Стаханов остановился и вопросительно посмотрел на Маневича.

– Скрипит и цокает что-то, – Маневич указал назад, где перекресток тускло освещался желтым фонарем.

– Да что там может цокать? Пойдемте, у нас времени не так уж много, – Стаханов раздраженно потянул Маневича за локоть.

– Эй, сынки, – окликнул их старческий голос.

То, что скрипело и цокало, оказалось телегой, запряженной понурой лошадью. Голос, соответственно, принадлежал вознице. В свете тусклого фонаря удалось рассмотреть, что старик был одет в пиджак и кепку, лицо было глубоко посечено морщинами, прищуренные запавшие глазки старика смотрели на Маневича и Стаханова спокойно и уверено.

– Чего тебе, дедуля? – недовольно спросил Стаханов, когда телега поравнялась с ними.

– Кладбище, знаетэ дэ? Скоко туту поплутав, страх божий.

– А… зачем тебе? – слегка удивился Стаханов и оглянулся по сторонам. – Вроде ночь на улице.

– Та знаю я. Пришлось, сынок. Там сторож – мий кум. Маньку нужно схоронить як нужно. Тож днём не дадуть такого зробить. Кум обищав, каже, прийижжай у ночь, поможу. Та от бида, я заплутав.

– Дед, ты чего городишь? Кто ночью людей хоронит? – сказал Стаханов. Маневич побледнел и открыл было рот, что-то сказать, но дедуля замахал руками и поспешил оправдаться:

– Та не, нэ то, нэ то. Манька – сучка, считай – полтора дэсятка лет сторожила двир, як родна була. Ну як таку звирыну не схоронить по-людськи. Як жинка вмерла, так Манька одна родной душою була. – Дед для убедительности вытер рукавом пиджака невидимую слезу. – Сам глянь, раз не вирыш. – Он повернулся и сдернул со дна телеги брезентовое покрывало.

Стаханов не поленился и подошел поближе рассмотреть, что там.

– Ух, и правда, – с облегчением сказал он Маневичу. – Собака – здоровая как кабан. Ну, ты и даешь, дедуля.

– А ты чого подумав? – дед хрипло засмеялся.

– Собака? – глупо переспросил Маневич.

– Ага, – кивнул Стаханов. – Дедуль, хочешь, верь, хочешь не верь, а нам туда же нужно, куда и тебе. Подкинешь?

– А то, – легко согласился дед. – Шо с меня взять то. Та и плутать тут сыл нэма вжэ.

Стаханов быстро нашел способ забраться на козлы рядом с потеснившимся дедом и подал руку Маневичу. Тот, с некоторой брезгливостью, залез в телегу, стараясь не задеть накрытую брезентом дохлую собаку и присел на перевернутый ящик, крепко вцепившись рукою в борт.

Стаханов от такого поворота событий развеселился:

– Дед, ты случайно своей Маньке памятник не собираешься поставить, с фотографией наверно?

– Та ну, – дед слегка пошевелил вожжами, и лошадь двинулась вперед. – Хотив, так засмеют люды. А я щэ пожить хочу нормально.

Когда они проехали целый квартал, дед довольно беспечно поинтересовался:

– Вы случай, нэ бандиты?

– Не, мы человека спасаем, – ответил Стаханов. – Заверни свою кобылку направо, там будет спуск, там и кладбище недалеко.