Текст книги "«Дром» у дороги. Будни одной компании"

Ужас категории «Б»

Крышку гроба со стороны пользователя не украшают.

Станислав Ежи Лец

Кладбище в безлунную и беззвездную ночь не такое уж жуткое и мрачное место. Это Стаханов понял еще в четырнадцать лет, когда на спор провел ночь, сидя за поминальным столиком у шикарной могилы какого-то начальника и покуривая сигареты. Сторож тогда, как всякий нормальный ночной сторож – спал у себя в каптерке, и не нарушал ход юношеского подвига Стаханова. Стаханов тогда так и не увидел и не услышал ни духов, ни зомби, ни прочих тварей, даже людей небыло. С тех пор, страх перед мертвыми Стаханову отрезало напрочь.

Маневич, видно, побаивался, но старался храбриться.

Телега остановилась у закрытых ворот кладбища. Стаханов посмотрел на фосфорицирующие стрелки своих часов – пол третьего. За железными воротами одиноко светилось окошко в домике сторожа. Собачьего лая не было слышно, наверное, их здесь не держали. Хотя, от мародеров собаки неплохо помогают.

– Может нам лучше на глаза твоему куму не попадаться? – спросил Стаханов, слезая на землю.

– Та не, он поймэ и поможэ. – успокоил его дед, слезая следом за Стахановым. Заправив штанины в короткие сапоги он сказал Маневичу, который еще не успел слезть:

– Сынок, ты борт открый.

– Борт? Как? – Эдвард стал озадачено присматриваться в темноте к телеге.

– Та не, сбоку там. Хотя, стий, Манька ж на брезенте. Давай подай, – старик стал суетится вокруг телеги.

– Но… – попытался было возразить Маневич, но быстро смирился.

Пока совершалось спускание с телеги любимой сучки деда, Стаханов подергал калитку рядом с воротами – открыто. Странно, подумал он, сколько не тычься, а все оказывается у меня открыто.

– О, от так, я взяв, – провозгласил дед конец спуска. Теперь он бережно держал перед собой на руках довольно большой брезентовый сверток. – Пишлы.

Жаль, что Стаханов не видел, как Эдвард торопливо вытирает руки носовым платком и выкидывает его во мрак (хоть и был он врачом, а дохлыми животными брезгует).

Только теперь Стаханов вспомнил, что не взял с собой никакого фонарика. Он помнил, в какой части кладбища находится могила Гончара, но как прикажите туда добраться, если здесь шире метра алей нет, и все густо поросли по сторонам кустами. Придется у сторожа одолжить.

По дорожке, выложенной из светлой плитки, их странная процессия, во главе с дедом и дохлятиной на его руках, достигла светящегося оконца.

Дед бережно положил брезентовый сверток у стены домика и постучал костяшками пальцев в стекло:

– Кум, цэ я, Федор, чуешь?

Ответа не последовало. Его не последовало и после повторного стука. Дед, не долго думая, двинулся к двери. Стаханов молча последовал за ним.

За незапертой дверью оказалась небольшая комната. У стены стояла железная кровать и маленький сейф, посреди стола, на газете, валялся недоеденный «тормозок». Сторожа, естественно, небыло.

Стаханов сначала не понял, зачем тут сейф, но потом сообразил, что там могут хранить ключи от склада или мертвецкой, где иногда держали уже «упакованные» и приготовленные к погребению утром тела.

– У твоего кума ночной обход? – спросил Стаханов. Переворошив кипы газет на столе, он нашел под ними небольшой фонарик. Нажал на кнопку – батарейка вполне исправно давала луч света.

– А ключи чого з собой нэ взяв? – простодушно спросил дед, указывая на кровать, где на шерстяном одеяле валялась целая связка разных ключей.

– Хреново, – вздохнул Стаханов, чувствуя что-то неладное. – Ты не против, я это возьму на время? – Стаханов взвесил в руке фонарик.

– Куды вы? – поинтересовался дед, присев на кровать и сняв кепку.

– Я же говорил – спасать человека. – Повторил свои слова Стаханов. – А может, и кума твоего найдем. Хочешь с нами?

– Та не, – махнул дед рукой. – Я тут буду. А то може и вправду обход.

Было тихо, ветер даже не пытался шелестеть листвой. Не шипели и не дрались в зарослях кошки. Только один единственный сверчок оповещал о себе где-то сзади.

В такой тишине Стаханов и Маневич старались не говорить, а если и перекидывались словечком, то только шепотом, боясь упустить то, что даст указание – Максимилла там, идите туда.

Но нет, они слышали только свои шаги и шум от одежды. Маневич надеялся, что Стаханов хорошо знает местность и быстро приведет их к нужному месту. Но это оказалось не так то просто. Стаханов заплутал на первой же развилке аллеи.

Луч света от фонарика высвечивал им только узкую дорожку в этом мертвом царстве (каков пафос, а?). Иногда Стаханов приподнимал луч выше, и свет проходил по крестам и монолитам вертикальных плит, создавая неприятный эффект – символы смерти и надгробия, постепенно уходящие во мрак и нет им конца и края. Стаханов просто, таким образом, хотел проверить, нет ли кого впереди, но Эдвард от такой картины покрывался холодным потом.

Протиснувшись между массивной гранитной плитой и постаментом надгробного бюста некоего героя войны, Стаханов указал лучом на ближайший клен:

– Сделаем остановку, – тихо сказал он Эдварду. – Сориентируемся. Если честно, я раньше и не думал, что это кладбище такое здоровое.

– Может, мы ошиблись? – Маневич осторожно присел на лавочку под кленом. – Здесь, похоже, никого нет, тихо.

– А что, тут все должно пылать, греметь и кости в гробах трескотать как кузнечики? – раздраженно спросил Стаханов. Он направил луч вверх, в густую листву клена, будто хотел обнаружить кого-то на ветвях. – Сторож, похоже, попался нашей Максимилле под горячую руку.

– Это еще не известно, – возразил Эдвард, поеживаясь. – Да он ведь мог просто где-то тут заснуть пьяным.

– Ладно, не важно, – Стаханов неожиданно выключил фонарик.

– Зачем вы… – хотел сказать свое слово Эдвард.

– Тихо, – остановил его Стаханов. – Давайте подождем так немного.

Маневич давил в себе страх. Он крепко зажмурился и прижал подбородок к груди, как иногда делают дети, боящиеся темноты. Конечно, Стаханов этого не видел. Он вообще не смотрел в сторону Эдварда. Опершись о ближайший крест, он ждал, пока глаза привыкнут к темноте. С каждой минутой мрак вокруг становился не таким уж абсолютным. Теперь он мог отчетливо различить не только силуэты деревьев на фоне неба, но и отдельные могилы.

Наконец, он добился своего. Среди деревьев Стаханов заметил слабенький отблеск света. У него небыло никаких сомнений – это она.

– Вот ты где, – довольно прошептал Стаханов. – Эдвард, давайте за мной, дальше идем в потемках.

– Как? – опешил Эдвард, с трудом открывший глаза.

– Ногами, – Стаханов схватил Маневича за рукав и грубо встряхнул. – Не трусьте, сейчас найдем нашу девочку, возьмите себя в руки.

Им удалось выйти на более широкую алею. Пройдя метров десять, Стаханов остановился и прислушался. Точно, он слышал равномерный звук, напоминавший тот, который издает лопата, вскапывающая влажную землю.

Свет стал ближе, стало ясно, что источник его закреплен, а иначе бы он дрожал в чьих-то руках.

Стаханов жестом указал Маневичу пригнутся, в таком положении они достигли кустов, за которыми уже были слышны не только звуки лопаты, но и голос. Голос Максимиллы. Усталый, тихий, но ее голос.

– Быстрее нужно, – сказала она.

Равномерный звук лопаты и шорох отбрасываемой в сторону земли не изменился. Слышалось чье-то сопение.

– Ты слышишь? – спросила Максимилла.

– Грех это, отпустила бы ты меня, – послышался дрожащий мужской голос. – Что я тебе сделал? За что я должен тут копать?

– Как это за что? – без выражения спросила Максимилла. – Ты же могильщик. Вот и делай свое дело.

– Откуда ты взялась-то? За что меня мучаешь? – голос наполнился слезливыми нотками. – Я ж старый человек. Кто ты такая?

– Копай, копай, – настаивала Максимилла. – Закончишь и пойдешь от сюда.

Что-то бормоча, человек снова принялся работать лопатой.

– Вот так, – тихо сказала Максимилла. – Это все на что ты годен. Я тебя вижу насквозь.

Досчитав про себя до трех, Стаханов поднялся с корточек и решительно выступил из-за кустов. В этот момент он забыл о Маневиче, который может удрать от страха. Его даже не интересовало, кто подневольно копает рядом с Максимиллой, он был готов защищаться от ярости Максимиллы, если она решит выместить свою обиду на нем, Стаханове. Честно говоря, он просто ринулся напролом, не имея никакого представления, что предпринимать дальше.

Конечно, он узнал это место. Это была могила Гончара. Сюда Стаханов приходил несколько дней назад, на похороны. Куда же еще могла прийти Максимилла. Она сидела на земле, поджав под себя ноги и опершись спиной о ствол хилой осины. Рядом, на поминальном столике, лежал фонарик, бьющий лучом в человека, копавшего рядом с солидным надгробным памятником Гончару.

Стаханов не видел ее взгляда, но понял, что она даже не обернулась в его сторону.

– Максимилла, – Стаханов подошел на пару шагов. – Что ты тут устроила?

Человек, погрузившийся в землю меньше чем на метр, встрепенулся и попытался разглядеть, кто это неожиданно появился рядом. Свет бил ему почти прямо в лицо. Стаханов мельком посмотрел не него – наверняка это и был кум того деда.

– Люди добрые, помогите мне. Уберите эту ведьму, сил уже нет, как она на меня мучает, – взмолился сторож-могильщик.

– Вылезай из ямы и дуй от сюда, – сказал Стаханов ему.

Едва сторож-могильщик поставил ногу на край вырытой ямы как Максимилла пронзительно вскрикнула:

– Куда? Копай, копай, я сказала! Копай!

Тот дернулся как от электрического удара и свалился обратно в яму с криком:

– Хватит! Хватит! Я не могу больше, не могу… – последние слова потонули в невнятных всхлипах.

– Максимилла, не дури, – Стаханов хотел рывком поднять ее на ноги, но тут почувствовал, что с ним происходит что-то неладное. Протянутые к женщине руки, уже готовые прикоснуться к ней, налились свинцом, ноги отказались повиноваться и застыли в одном положении. В одну секунду, Стаханову показалось, что в него, как в какую-то пустую форму, залили вязкий застывающий материал. Холодный и чужой материал. Мысли тяжелели и останавливались как атомы при абсолютном нуле. Ужаснувшийся Стаханов чувствовал, как в одну секунду теряет власть над конечностями, во вторую – уже не чувствует живота, в третью – не контролирует дыхание, в четвертую – перестает слышать собственное сердце, в пятую – холодная вязкая волна просачивается в мозг и растекается по нему, шипя от наслаждения, превращая личность Стаханова в ничто, в пустое место.

Стаханов успел подумать, что, тоже самое наверняка чувствовал Понятовский.

Стаханов уже не видел, как Максимилла рванулась к нему, пытаясь поддержать его падающее тело. Он не видели того, как с криком драпанул из ямы сторож-могильщик, как из-за кустов, наконец, появился Эдвард Маневич.

– Я не хотела, – выкрикнула Максимилла, расширенными от ужаса глазами она смотрела на свалившегося без чувств Стаханова. – Нет, не его, только не его. – Она дрожащей рукой прикоснулась к плечу Стаханова.

Маневич молча смотрел на нее сверху вниз. В нем уже небыло ни грамма того страха и неуверенности, которые сопутствовали ему всю дорогу. Ведь ни перед кем уже играть не нужно. Он стоял скрестив руки на груди, и молча наблюдал из-под очков как Максимилла всхлипывает над Стахановым. Луч света от фонаря создавал резкие тени, придавая всей сцене нереальную атмосферу.

– Я его убила, да? – сдавлено произнесла она. – Опять, да? Что ты молчишь? За что мне это? Почему ты не помешал мне?! – Максимилла яростно уставилась на Маневича.

– Успокойся, – миролюбиво сказал Маневич. – Почему не помешал? Чтобы я вместо него здесь валялся? А кто бы тебе снова дал лекарство? Скольких ты успела угробить, милая? Да зачем ты вообще сбежала? Порыться в гробу любимого? – Он вздохнул и присел на корточки рядом с Максимиллой. – Глупая, зачем ты втянула его в это? Сама ведь виновата, вбила себе в голову, что племянничек может тебе помочь. Я ведь предупреждал, я ведь просил не втягивать его. Почему не подождала, не потерпела? Через день-другой прибыло бы твое лекарство, и я бы вывез тебя от сюда.

– Не верю, – Максимилла погладила Стаханова по волосам. – Гончар тоже обещал мне помочь, а не смог. Вот где он теперь.

– Гончар был одиночкой, да и любил он тебя слишком, думал справиться – дурак, – Эдвард слегка провел по коротким волосам Максимиллы пальцами. – Поздно мы узнали о тебе. Ох, поздно. Знай бы мы, какой талант у тебя хоть на месяц раньше, так и Гончар бы жив был.

– Это не талант, – прошептала она. – Это болезнь.

– Ну, что-ты, – Маневич аккуратно взял Максимиллу под руки и поднял на ноги. Она никак не сопротивлялась. – У тебя дар, ты просто не умеешь им пользоваться. Но не беспокойся, мы тебе поможем, научим его контролировать. Больше никто не пострадает. Ты ведь веришь мне?

– Верю, – кивнула она и прижалась к груди Эдварда, как будто это был самый близкий в ее жизни человек.

– Вот и хорошо, – Эдвард положил руку ей на плечи. – Пойдем, там машина уже заждалась нас.

– А лекарство, лекарство, – тихо спросила Максимилла.

– Не бойся, в машине оно есть, мы сразу же увезем тебя из этого города, мы поможем тебе.

– Стаханов… – она остановилась и обернулась назад. – Помоги ему, я прошу тебя.

Эдвард явно колебался, что нужно сделать, немедленно увезти безвольную Максимиллу или все же помочь этому Стаханову. Совесть это у меня, что ли, подумал он.

– Хорошо, – кивнул Эдвард. – Но сначала я тебя выведу от сюда.

Придерживая Максимиллу за плечи, Эдвард прошел по алее с десяток метров. Рядом возникли два человеческих силуэта. Не останавливаясь, он сказал им:

– Ямку ту утрамбуйте, вытащите из шока парня под деревом и оставьте где-нибудь на другом конце города, сторожа припугнуть не забудьте.

– Там еще в домишке дедок старый, что с ним? – спросил один силуэт.

– Да хрен с ним, – бросил через плечо Эдвард.

Под воротами, рядом с дедовской телегой, стоял джип без зажженных фар. Здесь было несколько людей, но никто не проронил и слова, когда приблизились Маневич и Максимилла.

– Холодно, мне так холодно, – прошептала она сама себе. – Откуда здесь столько холодной воды? Эдвард, лекарство, оно не утонет здесь? Ты не потерял его? А Стаханов, Стаханов, что с ним.

– Нет, я не потерял, – улыбнулся в темноте Эдвард. – Садись, все будет в порядке. Стаханов жив. Ты не убила его, не волнуйся. Все теперь будет в порядке…

Продолжаем жить (вместо эпилога)

Он всегда умел привести цитату, – а это хорошая замена собственному остроумию.

Сомерсет Моэм

– Ну, дети мои, – Василич яростно раздавил в пепельнице едва зажженную сигарету. – Кому выговоры понавешивать за неисправности в таксопарке отделения я уже знаю. Но вот кто мне объяснит, откуда у нас второй чокнутый под этим поганым «Дромом» взялся? А? Там что теперь, аномальная зона? Бермудский треугольник, мать его?

Подчиненные мрачно смотрели в разные стороны, но только не на раздраженного начальника. Кто-то осторожно зевал в кулак, кто-то делал вид, что пересматривает документы в принесенной с собой папке.

– Кто жабами занимается? – Василич уперся кулаком в столешнице стола. – Сколько там, на фоне этого нам звонков было?

– Я занимаюсь, – буркнул из противоположного конца стола хмурый лейтенант. – Сорок восемь звонков, в основном бабульки и старые дураки звонили. Я уже запрос в санэпидемстанцию отправил, сделают порядочную отписку, даже обещали экспертизу провести на этот счет. Мол, миграция это или что другое.

– Хорошо, – смягчился Василич. – Мост открыли?

– Нет, фура увязла конкретно, такое впечатление, что ее там повалили специально, – ответил один майор.

– Что ты плетешь? – отмахнулся Василич. – Меньше детективов читай. Да, чуть не забыл, вы рано Лёнчика этого отпустили. Промариновали бы хоть на сутки больше, толк бы был. Вызовите его повторно, я сам за него возьмусь, ведь с ним и так ясно, что причастен кой к чему.

– Так, это самое, – замялся майор. – Он того – как Понятовский уже. Этот второй под «Дромом» – он.

– Тю, блин, – огорчился Василич. – Не симулирует?

– Да нет, – покачал головой майор. – Наш главврач говорит, что железно, те же симптомы.

– Конько, – Василич уставился на молодого лейтенанта. – Что там с Максимиллой.

– Э, по оперативным данным она исчезла из дома сегодняшним вечером, пока еще не появлялась. Ночью этот Маневич и Стаханов тоже куда-то уехали, и не вернулись.

– Куда? – спросил Василич.

– Так если бы я знал. – Пожал плечами Конько. – У нас бензина едва хватило в отделение вернутся, а вы хотите, чтобы мы за этими придурками хвосты водили. Вернутся, куда они денутся. Можно личное мнение, товарищ подполковник?

– Давай, – позволил Василич.

– Зря мы возимся с ними. Ну, есть баба, к которой всякие мужики бегают, ну наследство есть, ну какое нам дело до этого. Криминала то – ноль, пока. А у меня лично шесть дел висит, а отчетность на носу. – Выпалил одним духом Конько.

– Спасибо, – кивнул Василич. – Приму к сведенью. Так, что там у нас из традиционного? Сколько грабежей, убийств, краж, взломов на сегодня раскрыто, сколько образовалось?

Не хотелось даже думать, каждая мысль причиняла настоящую боль. Казалось, что кто-то протоптался по всем клеточкам мозга грубыми сапогами, не поленился даже ноги вытереть напоследок. Тяжелый вязкий туман не давал понять, что происходит вокруг. Тошнило так, как будто он получил сотрясение мозга.

Он понял, что глаза его закрыты, но свет больно бил даже через закрытые веки. Он лежал на боку, на чем-то твердом, рядом, через шум в ушах, он слышал чьи-то голоса.

Прикрывая глаза ладонью, он осторожно открыл один глаз, затем другой.

– Не поймал, не поймал, – пронесся рядом визгливый голос.

Стаханов даже застонал от боли в ушах, которую он причинил.

Перед глазами метались какие-то смутные разноцветные пятна, визжали и что-то весело кричали.

Приподнявшись на локте, Стаханов попытался сфокусировать взгляд на этих пятнах, это удалось только с третьего раза.

Дети.

Это была детская площадка. Пятеро ребятишек – не старше восьми лет, гонялись за друг другом, то скатываясь с горки, то запрыгивая на карусель.

Сам же Стаханов лежал на лавочке, ощупав свою одежду, он попытался вспомнить, что у него было в карманах. Что случилось с ним, его ограбили? Или произошла хорошая попойка?

Максимилла? Имя какое-то странное.

Спустив ноги на землю, Стаханов уставился в землю. Тяжелая голова клонилась вниз, удерживать ее в нормальном положении казалось мучением.

– Нет, я догнал тебя, теперь ты латка! – резанул по слуху пронзительный детский голос.

– Не догнал, не догнал!

Максимилла. Что же так сложно вспомнить? Я ведь знаю, что ты не выдумка.

Таких глюков не бывает, в галлюцинации веришь без сомнений, а я сейчас сомневаюсь. Ты что-то сделала со мной. И не со мной одним.

– Все, я с тобой играть не хочу!

– И не надо. Ты нам больше не нужен!

Поиграли… Ты нам больше не нужен… Знай меру и место? Поиграли, и хватит с тебя. Может, это со мной поиграли?

Смутные образы зашевелились где-то в памяти. Образы из собственного детства мешались с воспоминаниями последних дней. Протискиваться через них было мучением. Имена, голоса, номера телефонов, лица, всякий другой мусор памяти.

Кладбище? Я был там недавно? Кто-то умер? Голос Эдварда, спокойный и уверенный. Голос Максимиллы – покорный и безвольный.

Он понял, что больше никогда не увидит этих двоих. Он вспомнил все, что произошло. Теперь отчетливо стало ясно, кем он сам оказался и от жалости к себе захотел завыть. А ведь как хотелось быть героем, спасти человека.

– Дядя, что с тобой? – услышал Стаханов осторожный детский голос.

Он поднял голову. Рядом стоял один из мальчиков, похоже, что именно тот, который отказался дальше играть.

– Ничего, – сказал Стаханов. – Все хорошо.

– Ты что плакать собираешься? Почему ты такой грустный, – мальчик почему-то совершенно не опасался незнакомого человека.

– Не знаю, – пожал плечами Стаханов. – Может потому, что не выспался…

Игнат Паляницын провел пальцем по палубе «Хуана Себастьяна де Алькано» и посмотрел на результат – на пальце остался толстый слой пыли, на палубе образовалась чистая полоса.

– Да, – с досадой сказал он. – Кому теперь весь этот флот достанется?

– Не знаю, – пожала плечиками Настасья. – Может Сашка заберет. Ничего не хочешь? В баре еще что-то осталось.

– Да нет, спасибо, я на коне, да вообще стараюсь теперь не злоупотреблять. – Отказался Игнат. – Не знаешь, что теперь с «Дромом» будет?

– Нет, – сказала Настасья, окинув взглядом уже с неделю не убиравшийся зал. – Я сегодня расчет от тетки его получила, но спросить за «Дром» не успела, она меня выпроводила. Маньчжура нашего сторожем оставит, а что там дальше, это уже не моя забота.

– Ясно, – Игнат лишь бы занять руки, задвинул ближайший стул под стол. – Валька уехал, знаешь про это.

– Да, – кивнула Настасья. – Вместе с Мариной этой. Хотя, что он в ней нашел?

– Странно, что с женой быстро договорился, – добавил молчавший до этого Сашка.

– А я ему немного завидую, вон какая сила воли – все бросил и укатил, – вздохнул Игнат. – Что там Стаханов? Я его не видел уже черт знает сколько. Поговаривают, что в запой ушел. И что это за Максимилла такая? Сколько раз уже слышал имя, слухи, а не пойму что к чему. А с наследством то что?

– Глупости все это, – поморщился Сашка. – У нас каждый хочет приписать Стаханову всякие подвиги. А наследники объявились, позавчера прикатили – столичная семейка. Кажется, сын Гончара.

– Так собственно где он, Стаханов, сейчас? – спросил Игнат.

– Да дома сидит, уткнулся в свою философию восточную, – Настасья видно хорошо знала, чем живет сейчас Стаханов. – Это у него пройдет. Не трогайте его пока. Он ведь у Лёнчика был.– Тихо добавила она.

– Что, – осторожно поинтересовался Игнат. – Все так плохо?

– Как мэр, так и он, – вздохнула Настасья.

– Ясно, – повторил Игнат. – Не весело.

Потянулось неприятное молчание, лишь изредка нарушаемое репликами Настасьи, или дежурными шутками Игната. Всем теперь казалось, что сидят они здесь только по инерции, старой и не нужной уже традиции. Выполняют ритуал и не больше того. Все изменилось, это понимали все трое, но принять это как должное не хотелось никому.

Спустя некоторое время Настасья, Сашка и Игнат сдержано попрощались, ключи от кабака перешли из рук Настасьи в руки Ван Ди. Тот принял их без всяких эмоций, как будто все, что произошло здесь за последнее время, никак его не касалось.

Вечернее солнце било ему прямо в глаза. Ван Ди, прищурившись, смотрел как удаляются в разные стороны Игнат, Сашка и Настасья. Он стоял на крыльце «Дрома» и слегка улыбался, позвякивая связкой ключей о бедро. О чем он думал в этот момент, никто не мог даже предположить…

Осень 2006 – лето 2007