Текст книги "Зыбучие пески"

21

Прошло несколько недель. Шесть или семь. В середине октября мы решили поехать в загородный дом Лаббе. Сам Лаббе называл его «дачей», но на самом деле это был настоящий замок. Он принадлежал семье отца Лаббе с незапамятных времен. У семьи матери Лаббе тоже была похожая усадьба, но там я еще не была. Самир поехал с нами.

Помню, что это меня не насторожило. Конечно, я знала, что Самир недолюбливает Себастиана, но не ожидала, что он опять натворит неприятностей.

Мы с Амандой полулежали в шезлонгах под покрывалами и проверяли телефоны. Мимо нас пролетела бабочка-лимонница, похожая на осенний лист, несомый ветром к озеру. Осень выдалась на удивление теплая, в противном случае бабочка уже была бы мертва.

– Если бы твое желание могло исполниться, любое желание, что бы ты пожелала?

Дверь в кухню была приоткрыта. Мама Лаббе Маргарета готовила ужин под оперную музыку. От нашей помощи она отказалась, но иногда выходила в сад, смотрела на нас и улыбалась. Ей нравилось принимать нас в гостях. И нам она нравилась. Аманда посмотрела на меня.

– Я не знаю, – ответила я. Я была не в настроении отвечать на глупые вопросы. И про свои самые важные желания не стоит рассказывать другим.

– Да ну тебя, – настаивала Аманда. – Скажи, чего ты хочешь больше всего на свете?

Аманде нравилось задавать заранее заготовленные вопросы, которые помогли бы собеседнику «раскрыться». И одни ответы ее никогда не удовлетворяли, она продолжала задавать наводящие вопросы или начинала сама отвечать на вопросы, которые задала.

– Ну, давай же, Майя!

Аманда подняла, одну руку протянула к небу, другую прижала к груди, прокашлялась и произнесла:

– Тогда я начну. Я хочу, чтобы на земле был мир и дети никогда не голодали.

Она поправила воображаемую корону Мисс Вселенной на голове, что меня рассмешило.

– Но, если серьезно, – она присела на край моего шезлонга, – в следующем году мы оканчиваем гимназию. И начинается взрослая жизни. Я поеду на стажировку в Лондон. На шесть недель. Папа сказал, что мне придется работать даже по ночам. Мне придется варить кофе и копировать документы и все такое, но все равно это будет моя первая серьезная работа. Я буду делать что-то полезное, что-то взрослое. Я хочу делать что-то полезное, хочу менять мир к лучшему, творить добро.

Я не ответила.

– Хочу, понимаешь? Все этого хотят. – Она нервно усмехнулась. – Но если говорить по правде, то больше всего на свете я хотела бы знать, чего я хочу на самом деле. Иметь план действий, стратегию, понимаешь?

Я кивнула.

Обычная беседа с Амандой. Аманда говорила очевидные вещи и спрашивала, понятно мне или нет. А потом становилась сентиментальной и начинала плакать.

– Понимаешь?

Я знала, что она не считает меня тупой, просто нуждается в уверениях, что она не так глупа, как думает.

– Понимаю, – сказала я и улыбнулась.

Мать Лаббе вышла в сад.

– Мир на земле не обещаю, но дети в этом доме сегодня голодными не останутся. Ужин через десять минут. Позовешь мальчиков, милая?

Мама Лаббе стянула кухонную варежку и тыльной стороной ладони погладила Аманду по щеке. Аманда с Лаббе встречались меньше месяца, но у них с его мамой уже сложились теплые отношения свекрови и невестки. Мы с Себастианом встречались в два раза дольше, а я видела его отца только пару раз.

Три дня назад, например, Клаес был дома. Ему позвонили из школы, и он вернулся домой в пять, чтобы поговорить с сыном. Меня отослали домой, но я и так знала, в чем дело. Себастиан практически не появлялся в школе. Он отвозил меня туда каждый день и иногда тусил с Деннисом на школьном дворе, но потом возвращался домой после того, как Клаес уезжал на работу. Но судя по всему, Клаесу об этом доложили.

Мы ели в летней кухне в саду. Маргарета поставила на стол фарфоровые тарелки с цветочным мотивом с побитыми краями и дешевые бокалы, потускневшие от машинной мойки. Лаббе стоял рядом с Амандой и держался за спинку синего стула (да, у Аманды уже было свое место в доме). Он поцеловал ее в щеку, и Аманда изобразила сексуальный смех. Лаббе нагнулся и положил голову ей на плечо. Вид у них был действительно влюбленный и немного глупый.

Лаббе обзавелся узкими усиками, которые мы называли «Сан-Франциско». Видимо, он был настолько уверен в своей мужественности, что был убежден, что даже с такими усиками никто не примет его за гея. Аманда ущипнула Лаббе за усики, повернулась к его маме и спросила:

– Как думаешь, он еще долго их будет носить, Магс?

– Ну… – протянула Маргарета под недовольным взглядом сына. – Лучше я воздержусь от высказываний.

Я поймала на себе взгляд Самира. Незаметно для других он провел пальцем у себя над верхней губой и придал себе выражение лица «Я тут хозяин». Мне пришлось опустить глаза, чтобы не выдать смех.

С одной стороны стола сидели Самир, Лаббе и Аманда. Рядом с Самиром с торца сидела Маргарета, а напротив него мы с Себастианом. На другом конце сидел отец Лаббе Георг. Он пришел, когда мы уже сидели за столом, одетый в джинсы, дырявую футболку, деревянные буты. На лбу красовались очки для чтения. Прежде чем сесть, он протянул Самиру газету.

– Видел, что Тироле написал в «Файнэншл Таймс»? – спросил он.

Самир раскрыл газету, но Маргарета аккуратно ее убрала и положила на стойку.

– Не стоит читать за столом.

Себастиан шлепнулся на стул и протянул бокал отцу Лаббе.

– Мне восемнадцать, – заявил он.

– Минералка, – отрезала Маргарета. Они с мужем незаметно переглянулись. Значит, они уже это обсудили заранее. – Даже после восемнадцати можно пить минералку.

Может, это Клаес попросил их не наливать Себастиану? Он был в курсе того, что сын пьет. Пару раз мне пришлось везти Себастиана домой, хотя у меня еще не было прав. Однажды нас встретил перед домом Клаес. Себастиан не передал мне детали разговора, а когда я спросила, бросил только «не спрашивай меня то, о чем я не хочу говорить». Я не стала настаивать. Может, Клаес был не в курсе, что мне нет восемнадцати и что у меня нет прав. А может, наоборот, все понял и принял превентивные меры.

Мы с Амандой помогли Маргарете поставить еду на стол. Сперва был суп с луком-пореем. К нему подавался хрустящий бекон из дикого кабана и горячий хлеб.

– Я думал, ты вегетарианка, – заметил Себастиан, глядя, как Аманда щедро сыплет бекон в тарелку.

– Дичь – совсем другое дело, – ответила она, но покраснела. Аманда забыла про вегетарианство в ту же секунду, как впервые поцеловала Лаббе. На прошлой неделе она ездила с ним и Себастианом на лосиную охоту. Я не смогла поехать. Мама заставила меня идти к дедушке на день рождения. Аманда же сидела в засаде, целовалась в охотничьей вышке, занималась любовью в спальном мешке и впервые опробовала свои охотничьи сапоги.

– Я хочу стать профессиональным охотником, – заявила она, передавая миску с беконом Самиру.

Тот передал ее дальше Маргарете, ничего не взяв.

– Разумеется, – пробормотал он себе под нос, но я все равно расслышала и улыбнулась, прикрыв рот салфеткой. Себастиан странно на меня посмотрел.

– Это прекрасная идея, – заметил отец Лаббе. – Чем больше времени мы проводим на природе, тем лучше.

Аманде нравилось играть роль идеальной невесты. Однажды она встречалась с басистом из группы, который утверждал, что у них подписан контракт с «Сони». Тогда она играла роль верной фанатки.

– Что обсудим? – спросил отец Лаббе, когда суп был съеден наполовину.

– Нулевую банковскую ставку? – предложил Самир.

– Лучше ничего придумать не мог? – пробурчал Себастиан.

– Это шутка, – отрезал Самир холодным как лед голосом. – Знаешь, что это такое?

– Смешная шутка, – отметил Лаббе. – Обхохочешься. У меня от всей этой хрени, которой вы с папой занимаетесь, уже голова болит. Я чувствую себя идиотом, когда вы говорите о всех этих тенденциях и изменения. Я правда идиот, или в этом всем нет смысла?

– Не переживай, – ответил Самир. – Я больше не буду.

– Вот и хорошо, – похлопала Самира по руке Маргарета. – Не стоит обсуждать такие вещи за столом, правда, Ларс Габриэль?

Родители Лаббе никогда не звали его Лаббе, но я ни разу не слышала, чтобы Маргарета звала его полным именем. Оно больше подошло бы актеру. Может, так она хотела дать сыну понять, что ждет ответственного поведения в присутствии гостей. Но Лаббе ничего не заметил. Георг тоже решил внести свою лепту.

– Никто не считает тебя идиотом. С тех пор как ты переехал в Сигтуну, ты демонстрируешь поразительные успехи. – Он сунул кусок хлеба в рот. – Мы тебе очень благодарны, Самми, за всю ту помощь, которую ты нам оказал.

– Два экзамена, – сказал Лаббе, показывая два пальца. – Два. Первый я не сдал. Я получил «С» и «B». И выговор от Самми, потому что для него годится только «А».

– Я не понимаю, как тебя могут устраивать оценки ниже, чем «А», – сказал Самир. – Но твой папа прав. Ты не идиот.

Он выделил голосом слово «ты», и все поняли, что он имеет в виду. «В отличие от Себастиана ты не идиот».

– Я знаю, что можно обсудить, – вызвалась Аманда, но слишком поздно.

– Сколько они тебе платят? – спросил Себастиан, глядя прямо на Самира. – Достаточно?

Георг и Маргарета приняли невозмутимый вид. В этом им не было равных. Лаббе еще не освоил этот полезный навык. Но когда Георг показывал собрание семейных портретов в «господском доме» и рассказывал о своих предках – предателях родины, изменщиках и отцах внебрачных детей, Лаббе пошутил, что умение сохранять невозмутимость можно было бы запечатлеть на фамильном гербе. И теперь нам представился шанс увидеть это умение в действии. Их лица совершенно ничего не выражали. Они даже в сторону Себастиана не смотрели.

Самир растерянно покачал головой, взгляд его заметался между Георгом и Маргаретой, но не нашел встречного движения. А Себастиан не сдавался. Он повторил свой вопрос медленно и с выражением, словно говорил с дураком.

– Сколько. Они. Тебе. Платят? Сколько ты зарабатываешь на уроках с Лаббе?

– Себастиан, – спокойным нейтральным тоном сказала Маргарета, – ешь свой суп.

Георг протянул корзинку с хлебом Лаббе. Тот покачал головой.

– Простите меня, – взмахнул руками в-я-сдаюсь-жесте Себастиан. – Неправильный вопрос. Забудьте. Я ничего не говорил.

Он понизил голос и сказал, обращаясь только к родителям Лаббе, но, разумеется, все слышали:

– Это не мое дело, кого вы нанимаете на работу.

Не помню, о чем мы говорили после этого. Но Маргарета нашла тему, пока Георг доедал суп. Виртуозно менять тему было другим семейным умением. А остальные сделали все, чтобы поддержать разговор. Доев суп, Георг начал убирать со стола. Все, кроме Себастиана, предложили помощь, от которой он отказался.

Поставив на стол кастрюлю с горячим, Маргарета накрыла своей ладонью руку Самира и попросила:

– Расскажи нам, как дела у твоих родителей, Самир?

Мне задали тот же вопрос час назад. Аманде пришлось рассказывать о родителях еще по пути с парковки в западное крыло, где нас разместили. Маргарета всегда расспрашивала одноклассников сына, как дела у их родителей, вне зависимости от того, знала она их или нет. Себастиана спросили, как дела у Лукаса в США. Маргарета всегда была в курсе жизни семей друзей сына. При этом маловероятно, что она видела родителей Самира где-то, кроме родительского собрания.

– Где сейчас работает твоя мама?

– В больнице «Худдинге».

– Правда? – воскликнула Маргарета, и они с Георгом переглянулись. – Так с ее документами все разрешилось? Мы так рады.

– Нет, – ответил Самир, вытирая рот. Он сглотнул и поспешно продолжил: – Она работает медсестрой, пока ждет подтверждения диплома. Но ей нравится работать в сфере здравоохранения.

Георг покачал головой.

– Поразительно, что наша страна не умеет найти применения людским ресурсам. Просто невероятно.

– Поразительно? Что тут такого поразительного? – пробурчал Себастиан. – И мне казалось, что Самир говорил, что его мама работает адвокатом. Лаббе, – повернулся он к другу. – Разве ты не говорил мне, что Самир всем в школе рассказывал, что его мамаша адвокат?

Себастиан произнес это, делая акцент на каждом слове. Не получив ответа от Лаббе, он снова повернулся к Самиру.

– Но, может, у нее два диплома. Впечатляет, Самми.

Себастиан не был пьян. И наркотиков он тоже не принимал. Но в его устах имя Самира прозвучало, как ругательство. Только Лаббе и его родители так называли Самира. Себастиан же произнес его так, словно это была кличка раба.

– Мой отец адвокат. А мать врач.

– Вот как, – ухмыльнулся Себастиан. – Ну, разумеется. А твой отец-адвокат чем занимается в Швеции?

Самир не ответил.

– Водит такси? – продолжил Себастиан.

Он снова повернулся к Лаббе.

– Помнишь, как ты подумал, что это папаша Самира везет нас домой со Стуреплан месяц назад?

Лаббе по-прежнему молчал, а Самир весь побелел.

– Но будь добр, объясни мне, дорогой Сэм, как так получается, что все эмигранты, приезжающие сюда, работают машинистами метро и уборщицами – прости, таксистами и медсестрами, при том, что у себя на родине были врачами, инженерами и физиками-ядерщиками? Причем все. Твоя мама – врач, – Себастиан изобразил в воздухе знак кавычек, – в хорошей компании. – В этом городе нет ни одного уборщика, который работал бы на родине уборщиком. Если, конечно, верить всему, что люди говорят. Хоть кто-нибудь из иммигрантов сидел за кассой в супермаркете в Сирии или собирал мусор в парке в Иране? Ни одна собака. Все инженеры, врачи, адвокаты…

– Достаточно, Себастиан, – тихо сказал Георг, которому, видимо, надоело делать вид, что ничего не происходит.

Но Себастиан его не слушал. Он взмахнул рукой и сделал такую мину, какую я у него никогда еще не видела.

– Вы об этом никогда не задумывались?

Молчание. Он снова повернулся к Самиру.

– Что мы делаем с людьми без университетского диплома? Расстреливаем, чтобы они не украли наши рабочие места?

Клаес Фагерман, подумала я. Сейчас он вылитый отец.

Самир вскочил, но Маргарета схватила его за руку и знаком велела сидеть. Потом повернулась к Себастиану.

– Себастиан, – начала она. – Маргарета занимала руководящий пост в Министерстве иностранных дел. Я не помню, в каком отделе она работала, но теперь она готова была продемонстрировать нам навыки деловых переговоров. Маска заботливой матери спала. Видимо, она поняла, что ситуация зашла в тупик и нужно ее вмешательство.

– Слушай внимательно, – медленно произнесла она. – Есть вещи, которые с трудом поддаются пониманию. Например, нам сложно понять, что большинство из беженцев, которым удалось попасть в Европу, такие же… – Она сделала паузу. Мне показалось, что Маргарета хотела сказать «такие же люди, как мы с тобой», но передумала. – Не всегда, но часто, это люди с высшим образованием, у которых на родине была вполне хорошая жизнь. Почему? – Вопрос был риторический. – Потому что это люди, у которых были деньги на то, чтобы бежать из страны и добраться до Швеции. И все ради того, чтобы дать своим детям лучшее будущее. Для этого нужны деньги. Не большие, по твоим меркам, Себастиан, но ты понимаешь, о чем я. У тебя сложилось представление, что все беженцы имеют высшее образование. Это неверно. Так же неверно, как и твое предположение, что беженцы лгут о своем прошлом на родине. Большинство иммигрантов – высокообразованные люди, потому что самым бедным редко удается бежать из страны, вовлеченной в военный конфликт. Это печально, но не дает тебе право так себя вести и говорить вещи, о которых ты не имеешь никакого понятия.

– Конечно, – покорно ответил Себастиан, делая вид, что не заметил нотки презрения в голосе Маргареты. – Швеции повезло, что такие люди сюда приезжают. А те интеллигенты, что попытались разбить палаточный лагерь в Хумлегорден, явно на родине принадлежали к элите общества.

Маргарета прокашлялась.

– Я знаю тебя всю жизнь, Себастиан, и отказываюсь верить, что ты настолько примитивен.

Она сделала паузу, чтобы перевести дыхание. И тут в разговор вступил отец Лаббе. Он убрал салфетку с колен и спокойным тоном сообщил:

– Мы с Себастианом пройдемся. – Он вытер губы краешком салфетки и повернулся к Себастиану. – Ты идешь?

Он ничем не выдал своего неудовольствием тем, что ему пришлось прервать ужин, но на лице его была заметна усталость. Но когда он встал позади Себастиана, чтобы показать, что ждет, когда тот встанет, я заметила, как напряжены у него челюсти.

– Какого черта? – рассмеялся Себастиан. Видно было, что он зол. – Мне придется уйти? А этот подлиза Самир останется здесь лгать вам в лицо?

– Не усугубляй ситуацию, – попросил Георг, взял Себастиан за предплечье и потянул вверх. Он решительно вывел его из комнаты и через несколько минут вернулся один. Не помню, что мы делали в это время. Помню, что Лаббе сидел, уставившись в стол. У Аманды на глазах были слезы. Маргарета что-то шептала Самиру. Я их не слушала. Я бы ушла, если бы колени не тряслись так сильно.

– Себастиан сказал, что ему нужно домой, – сообщил Георг, садясь за стол, и, повернувшись ко мне, добавил: – А тебе, Майя, разумнее будет остаться. Я кивнула.

– Себастиан не в состоянии сейчас общаться ни с кем, – продолжил он, снова приступая к еде, – особенно с тобой. В этом мы с его отцом согласны.

Я кивнула. Я была по-прежнему в состоянии шока.

– Как он доберется до дома? – спросила Маргарета, поднимаясь из-за стола.

– Я попросил Джона отвезти его.

Мы с Лаббе вместе учились пару лет, пока он не перешел в другую школу. Я не раз слышала, как она таким же тоном говорила с директором школы, классным руководителем, учителями и другими родителями. Я представляла, как она таким тоном наставляет премьер-министра. Много раз мы с родителями наблюдали, как Маргарета настаивает на своем, не важно, касалось ли это школьного расписания (не совпадавшего с расписанием автобусов), или учебного плана (не соответствующего ее ожиданиям) или погоды в день турнира по лапте. Настаивала Маргарета с таким видом, словно просит оказать ей крошечную услугу. Мне кажется, могла бы даже позвонить королю и сказать: «Не окажешь мне услугу?» И королю и в голову не придет отказать ей. Никто не в силах отказать Маргарете. Она не знала слова «нет».

Я хочу, чтобы Маргарета поговорила с Клаесом, подумала я. Он ее послушает. Мне хотелось взять ее за руку и попросить поговорить с ним. Но я ничего не сказала. Я сидела, и мне было стыдно. Впервые мне было стыдно за то, что я девушка Себастиана.

– Хорошо, что тебе удалось связаться с его отцом, – пробормотала Маргарета. – И что на все это сказал наш дорогой Клаес?

Она произнесла это таким тоном, что сразу стало ясно – Маргарета его недолюбливает.

Георг небрежно пожал плечами. Это движение означало не «мне плевать», а скорее «ты и сама знаешь ответ» или «а ты чего ожидала, и что тут можно поделать».

Георг тоже презирает Клаеса.

– Обсудим это позже, Магс.

Я по-прежнему сидела молча и отводила глаза. Старалась не встретиться глазами с Самиром.

– Кто будет итальянские меренги с домашним мороженым? – спросила Маргарета.

Все выразили энтузиазм по поводу мороженого.

Мне пришлось заставить себя есть. Я совала в рот ложку за ложкой и с трудом сглатывала, мучимая мыслями о том, почему Себастиан так себя вел. Ревновал меня к Самиру? Видел в нем угрозу? Что заставило его сказать все эти слова? Я так быстро ела, что у меня заболела голова.

Я помню, что Аманда сказала Самиру, чтобы тот не обращал внимания на Себастиана. Потом мы обсуждали поездку родителей Лаббе в молодости на рок-фестиваль в Дании. Шел дождь, им не удалось поставить палатку среди размякшей глины. Потом разговор перешел на одного парня из пансиона Лаббе, который ходил во сне.

– По меньшей мере, три раза в неделю он спускается из спальни в столовую, залезает на стол для важных гостей и спит там.

Мы много смеялись, и с каждым разом смех был все расслабленней, все естественнее. Многие попросили добавку мороженого. Потом мы поблагодарили за ужин и помогли убрать посуду. Себастиана никто не упоминал. Моего парня.

Все притворялись, как будто ничего не случилось.

Но что мне было делать?

Двумя часами позже, когда мы смотрели фильм в гостиной, Георг пришел передать нам извинения Себастиана. Я не помню, что это был за фильм. Но помню, что мы не отключили звук, когда Георг говорил.

Себастиан «благополучно добрался до дома», Георг говорил с ним по телефону, и он «просил» передать нам его извинения. Он не стал вдаваться в подробности, но все равно голос его звучал натянуто, как у человека, забывшего поздравить друга с днем рождения.

Самир полулежал в полуметре от меня, закинув руку за голову. В полумраке угадывались колечки темных волос под мышками, светлая кожа на внутренней стороне руки мерцала в свете от телевизора. Самир поднял глаза на Георга, пробормотал «Разумеется-все-в-порядке-да-конечно-спасибо». После ухода Георга он снова повернулся к телевизору. Но он смотрел не на экран, а прямо перед собой. А через какое-то время поднялся и сказал, что хочет пройтись. Я подождала четыре минуты и тоже поднялась.

– Я иду спать.

– Спокойной ночи, – пожелала Аманда.

– Сладких снов, – присоединился к ней Лаббе.

Я отключила телефон и оставила его в спальне.

Самир сидел внизу у озера и обнимал себя за колени. На улице было темно и холодно. Я видела только его темный силуэт на фоне освещенного дома. С неба за нами следила бледная луна.

– Меня не нужно утешать, – сказал он, когда я присела рядом.

– Я знаю.

Вблизи видно было, как он расстроен. Он расчесывал кожу на руке – явный признак волнения.

– И нет нужды напоминать мне, что я дурак.

– В смысле?

– Это был мой первый день в школе. Я чертовски волновался. Я не знал, что вы все знаете друг друга, что в вашем мире все знают друг друга, для меня все это было в новинку. Откуда мне было знать, зачем вы все спрашивали, чем занимаются мои родители? Откуда мне было знать? И что за странные вопросы!

– Согласна, – сказала я.

Я никогда не спрашивала Самира, чем занимаются его родители.

Дом был в стороне от автотрассы, свернув с нее, мы ехали до места минут двадцать по проселочной дороге, но даже здесь слышен был характерный шум шоссе, не похожий ни на какие другие звуки.

– Так кем работает твоя мама?

– Что ты имеешь в виду?

– Полагаю, она не адвокат, как ты сказал Лаббе, и не врач, как ты сказал Георгу и Маргарете, так кто она на самом деле?

Самир вырвал клочок травы вместе с корнями и землей.

– Я никогда не говорил, что она адвокат. Лаббе ошибся. А мама всегда говорила, что мечтала стать врачом. Она хорошо училась в школе, но вынуждена была бросить обучение. А теперь слишком поздно. Она даже новости с трудом понимает, как она сможет учиться на шведском на врача. И нам нужны деньги. Ей нравится работа санитарки.

– А твой папа адвокат?

Самир медленно покачал головой из стороны в сторону.

– И они мне платят. Двести крон в час, – выдохнул он. – Я должен быть им благодарен.

– За что?

– За то, что они выставили не меня, а твоего парня-расиста.

– Себастиан не расист.

Самир фыркнул.

– Хватит его защищать. Перед ним и так все пресмыкаются, Майя. Не следуй их примеру. Он привык думать, что может говорить и делать все, что ему вздумается.

Теперь уже я разозлилась.

– Себастиан прекрасно знает, зачем люди подлизываются. Он не тупой. Но не все перед ним пресмыкаются. Например, учителя. Иначе бы он не остался на второй год. И он не может говорить все, что ему вздумается. Разве не его выставили из-за стола сегодня?

– С Георгом и Маргаретой все по-другому.

– В каком смысле?

– Ты сама знаешь. Если бы Лаббе не нуждался в моей помощи, выставили бы меня.

– Неправда.

– Ты сама веришь в то, что говоришь?

– Верю. Ты ничего не понял, Самир. Они прекрасно поняли, что твоя мать не врач, а отец не адвокат. Они не тупые. Возможно, им жаль тебя за то, что тебе приходится так откровенно лгать. И мне тоже жаль тебя за то, что ты думаешь, что это необходимо. Ты это ты, и не важно, чем занимаются твои родители. Нам плевать на это. Если твоя мама не закончила школу, а папа водит такси, и при этом у них такой умный сын, это только означает, что тебе пришлось бороться больше других. Это вызывает восхищение. Ты нравишься людям такой, как ты есть, не важно, кто твои родители.

Самир меня перебил и, брызжа слюной, выкрикнул:

– Ты ничего не понимаешь! Ты такая же тупая, как все. Вы думаете, что знаете, о чем говорите. Но вы ошибаетесь.

– Не кричи на меня.

Он продолжал кричать.

– Я не кричу. Но ты ошибаешься, если думаешь, что происхождение не играет роли. Достаточно посмотреть «Голос», «Фабрику звезд» или «Большую оперу», или чертов «Один в один» или как там оно называется, чтобы увидеть, что происхождение – самое главное. Вам нравится удивляться, когда толстяк с трудом поднимается на сцену и начинает офигенно петь, вам нравится думать, что это просто стечение обстоятельств, что я не живу в Юрсхольме и что мои родители не врачи и не адвокаты, и вы в этом не виноваты. Но вы хотите иметь возможность сказать, что это неправильно, несправедливо и если бы мы только могли лучше заботиться о иммигрантах, если бы они только были больше похожи на шведов, выучили язык быстрее, получили шведское образование и воплотили в жизнь американскую мечту. Вы обожаете американскую мечту. Обожаете Златана. Боже, вы все просто без ума от Златана. Все, что он говорит, это как истина в первой инстанции. Вы приходите в восторг, когда он говорит, что в жизни не прочитал ни одной книги и что женщины не умеют играть в футбол, потому что именно этого вы и ждете от иммигрантов – шовинистического отношения к женщинам, необразованности, недалекости, но вам это все нравится, потому что вы чувствуете себя такими толерантными, и Златан, он же само очарование. Вы думаете, что все дело в интеграции и удаче, и что все могут добиться успеха, что надо только приложить усилия…

– Кто «мы»? – всхлипнула я. Я ничего не могла с собой поделать. Самир вздрогнул, как от удара.

– Что? В каком смысле?

– Ты все время говоришь «вы». «Вы» думаете так-то и так-то, говорите так-то и так-то, но кого ты имеешь в виду под этим «мы»?

Самир закусил губу. Я продолжала:

– Самир, все понимают, что тебе приходится нелегко. Только идиоты думают, что все дело в языке и что достаточно выучить шведский, чтобы тебя принимали за своего. Но тебе не стоит…

– Вы, – перебил он меня и взял мою руку в свои ладони. – Майя, ты в курсе, что ты мне нравишься. Лаббе отличный парень. Георг и Маргарета милые люди.

Он был так близко, что я чувствовала его прерывистое дыхание.

– Ты знаешь, что я имею в виду, когда говорю «вы». Это ты, ты и твои… – Он обвел рукой лужайку, лес, озеро, усадьбу, домик для гостей, охотничью хижину, в которой жил водитель Джон, рыбацкий сарайчик. – Ты прекрасно все знаешь, но все равно притворяешься, что не понимаешь. Я вас не боюсь. Дело не в страхе. Ты ничего не поняла.

Тогда объясни мне.

Самир повернулся ко мне. Его рука касалась моего бедра. Его губы почти касались моего лица.

Я думала, он меня поцелует. Но Самир не двигался. Мы только сидели вплотную друг к другу и тяжело дышали. Вздох за вздохом. Я боялась поднять на него глаза. Когда я поднялась и пошла к дому, Самир остался сидеть. Я шла, не оглядываясь и, вернувшись в комнату, заперла дверь. Легла в кровать и достала телефон. Себастиан прислал смс. Но только одно. «Если собираешься переспать с ним, пользуйся презервативом».