Текст книги "Зыбучие пески"

43

Третья неделя судебного процесса, последний день

Нам выделили новую комнату для ожидания. Я сижу на пластиковом стуле с углублением в сиденье, отчего ягодицы уже онемели, хотя мы тут сравнительно недолго.

В руках я держу стаканчик с отвратительным кофе. Его могли бы спасти молоко и сахар, но не помню, чтобы мне их предлагали.

Я думала, меня отвезут обратно в изолятор. Все так думали. Машина даже приехала. Но судья поменял планы. Пробормотав стандартное «прения закончены… теперь суд удаляется для принятия решения, которое мы сообщим позже», он повернулся к Сандеру, кивнул обвинителю, и сказал: «Можете подождать здесь. Мы вызовем вас, когда закончим обсуждение».

Публика заволновалась, удивленная неожиданным решением. Все стали поворачиваться друг к другу и переговариваться, гадая, что за этим стоит. Я повернулась к Сандеру с вопросом «что это значит?» во взгляде. Мама повернулась к папе. Что это означает? Но ответа ни у кого не было, никто ничего не знал, и я подумала, что, наверно, эта процедура бывает только в случае простейших вердиктов, когда преступника сразу отправляют в тюрьму, потому что в их виновности нет никаких сомнений.

Слишком быстро. Я не хочу.

Мы встали и вышли.

Все кончено. Все.

Мне казалось, что меня сейчас стошнит. Прямо там. Но мне каким-то чудом удалось унять тошноту, присесть на стул и, судя по всему, согласиться на кофе.

Сандер не стал садиться. Блин где-то снаружи, отбивается от журналистов. Фердинанд нервно пишет что-то в телефоне, не знаю что, не знаю кому.

Сандер явно нервничает, не слышит, когда к нему обращаются. Я никогда не видела его таким нервным.

Он пытается налить кофе в пластиковый стаканчик, но стаканчик выскальзывает у него из рук, и кофе разливается по столу. Сандер матерится вслух. Что за черт!

Я впервые слышу, как он ругается.

Мы ждем час. Ничего. По прошествии часа Сандер наконец присаживается. Что-то читает в телефоне. Фердинанд смотрит на меня, предлагает коробочку со снюсом, я качаю головой, и она достает жевательную резинку с никотином, я беру четыре пластинки, сую в рот и начинаю жевать.

Еще двадцать минут.

Сколько еще нам ждать?

Мы ждем еще минут двадцать.

– Сколько еще? – спрашиваю я. Никто не отвечает. Я повторяю вопрос: «Долго еще ждать?». Я похожа на капризного ребенка, ноющего: «Когда мы приедем?»

– Мы не знаем, – отвечает наконец Сандер, не отрываясь от телефона. Он что-то читает. Как он может читать в такой момент? Что он читает? Мы ждем уже два часа и одиннадцать минут.

Затем раздается треск в динамиках. Называют наш процесс.

Сандер встает, кладет руку мне на спину, словно хочет подтолкнуть вперед. Это так ведут на казнь? С мешком на голове? Куда мы идем? Уже близко?

Мы подходим к нашим местам. Судьи уже за столом. Лена Перссон отодвинула стул назад и сидит, тесно сжав коленки и поставив ступни параллельно. Сцепленные руки на коленях. Председатель суда берет слово, и у меня в ушах начинает шуметь. Я не могу разобрать слов, не понимаю их значения, смотрю на Сандера, пока председатель суда говорит.

– Письменный вердикт будет готов позже, там будут подробно изложены основания принятого решения.

Что это означает? Что он говорит?

Папа втягивает в себя воздух. Кажется, что ему физически больно, как от удара в живот. На мгновение мне кажется, что он сейчас придет в ярость и начнет кричать, как когда он выходит из себя, но потом я слышу, что он плачет. Он плачет и плачет, и мама его успокаивает, но в ее голосе тоже слышны рыдания, и тогда я сама начинаю плакать.

Журналисты шепчутся все громче, вот они уже говорят открыто, перебивая друг друга. В зале суда стоит шум и гам. У председателя суда на столе лежит бумага, но он в нее не смотрит.

– Суд постановил, что обвинение признано несостоятельным по нескольким пунктам. Обвинитель не доказал, что обвиняемая каким-либо образом принимала соучастие в убийстве, подстрекательстве к убийству или попытке убийства, и эти обвинения должны быть сняты немедленно.

44

Мама с папой сидят по обе стороны от меня на заднем сиденье машины Сандера. Папа обнимает меня рукой, держит спину прямо, прерывисто дышит ртом, он не выпускал меня из объятий с тех пор, как судья объявил, что я могу ехать домой. Папа не выпускал меня, даже когда обнимал Сандера (держался за мой рукав), когда пожимал руку Блину (держался за плечо), когда обнимал Фердинанд (держал руку у меня на затылке), но та даже не поняла, что ее пытаются обнять.

Мама вся горит. Ее бьет мелкая дрожь. Она держит мои руки в своих и гладит меня по пальцам, по ногтям, по костяшкам, словно желая удостовериться, что они все целы и на месте, что я действительно здесь, что я не плод ее воображения. Время от времени она нагибается ко мне, просовывает руку под ремень безопасности и поправляет складки на моей одежде. Гладит по щекам, прижимается носом к моим волосам. Мы не разговариваем. Не говорим, что мы «рады». Никто не сказал «я люблю тебя» или «спасибо Господу». Папа бормотал «спасибо-спасибо-спасибо» всем, с кем он обнимался, он говорит «спасибо», а мама, обнимая меня, шептала «прости». «Прости-прости-прости». Она шептала это едва слышно, только я могла слышать эти слова, и я обнимала ее в ответ. Прости.

Я ничего не говорю. Это невозможно. Я не могу.

Моя мама.

Сандер сказал, что нам лучше пожить пару дней в его загородном поместье, чтобы спрятаться от журналистов. Туда мы добираемся на большом пассажирском катере, но мы единственные на борту, судя по всему, его арендовали целиком. Когда он успел? Журналисты нас не беспокоят. Никто не спрашивает, как я себя чувствую, я рада, хотя знаю, что будет апелляция. Когда они спросили обвинителя, будет ли она подавать апелляцию, Лена Перссон с кислым видом ответила, что сначала ей надо ознакомиться с письменным вердиктом.

Сандер отвечал гораздо увереннее: «Мы довольны результатом процесса. Суд снял с моего клиента все обвинения, не думаю, что это решение может вызвать у кого-либо желание его оспорить».

Изображал ли Сандер уверенность? Не думаю. Сандеру нет нужды ничего изображать. Для этого у него есть Блин с его умением «ослабить узел галстука» и улыбаться с видом «мы такие крутые». Я выхожу на палубу, прижимаюсь животом к перилам, жмурюсь от ледяного ветра и чувствую, как глаза горят от слез.

Я и не знала, как скучаю по ветру, по свежему воздуху, холоду, ощущению свободы, когда ты посреди моря. Когда тебя окружает бетон, решетки и колючая проволока. Хорошее быстро забывается.

Я долго стою на палубе, наслаждаясь тем, как холод обжигает щеки, и не сразу замечаю, что ко мне подошел Сандер. На нем толстая куртка – раньше я ее не видела, кожаные перчатки на меху и незавязанная шапка-ушанка. Уши треплет ветром. Он напоминает дедушку.

– Дедушка ждет тебя, – сказала мама в машине. – Он очень рад, он скучал по тебе.

Сандер протягивает мне носовой платок из тонкого хлопка. Я вытираю глаза и нос. От платка пахнет табаком для трубки, я комкаю его в ладони.

Вы курите, адвокат Педер Сандер? Я так многого о вас не знаю. Можно звать вас Педер?

– Все закончилось? – спрашиваю я.

Он не отвечает. Смотрит на меня. В уголках губ рождается улыбка, но он сжимает губы и хлопает меня по плечу.

– Да, – говорит он. Хлопает три раза и оставляет руку у меня на плече. Может, он и лучший адвокат Швеции, но я вижу, что он лжет.

– Все закончилось.

Я беру его руку и обнимаю его на ледяном ветру, обнимаю крепче, чем намеревалась.

Для него процесс закончился. Он спас меня и приготовил чек. Платок я кладу в карман.

Мы подплываем к частному причалу, но не выключаем мотор. Мы спускаемся на берег. Там холоднее, чем в городе. Идет снег, море серое, как сталь, сгущаются сумерки, темнеют скалы. У меня с собой ничего нет. Все осталось в следственном изоляторе. Я поднимаюсь к дому и вижу на лестнице ее.

Она сидит на веранде. Она выше, чем я ее помню. Волосы нерасчесанные, кудрявая челка спуталась на лбу в колтун. Я ускоряю шаг, почти бегу. Присев на корточки рядом с ней, вижу, что у нее нет двух молочных зубов сверху.

Но она не смотрит на меня. Ее взгляд мечется, как солнечный зайчик, ни на чем не фокусируясь.

– Ты вернешься домой? – спрашивает она.

Я киваю, голос меня не слушается, но ей этого достаточно, она прижимается ко мне, обхватывает меня своими маленькими ручонками, обхватывает меня ногами за талию, цепляется за меня, плачет мне в шею. И то, что так долго раздирало меня острыми ногтями изнутри, тает и вытекает из меня со слезами.

– Я вернулась домой.

Благодарности

Юристы резонируют, писатели фантазируют. Я была юристом вдвое больше лет, чем писателем. Юрист хочет сделать как правильно. Писатель делает все, что хочет.

Я благодарю адвоката Петера Алтина за то, что он вычитал черновик, ответил на все мои вопросы, указал на ошибки, обсудил стратегию защиты в суде, посвятил мне много времени и поделился своим бесценным опытом. Если в книге есть неточности, то они допущены намеренно. Когда я неправильно называю номер дела и не пишу год, когда пишу неверный день и называю устами Майи председателя суда главным судьей, я выступаю в роли писателя, которому все дозволено, а не бывшего адвоката Малин Перссон Джолито, которая бы так не сделала.

Большое спасибо Перу Мелину, Кристине Эстерберг, Хокону Бернхардссону и другим сотрудникам пенитециарных учреждений за то, что они помогли мне лучше узнать, как выглядит повседневная жизнь молодого заключенного в тюрьме. Но я несу полную ответственность за то, каким получился результат.

Майя и ее друзья посещают Общую гимназию Юрсхольма, такой школы в реальности не существует. Сама я ходила в среднюю школу в Юрсхольме, а старшие классы заканчивала в гимназии в Дандеруде. Я позволила себе использовать воспоминания из моих школьных лет в этой книге, не спрашивая ни у кого разрешения.

Мари Эберстейн. Нам было восемь, когда мы начали писать рассказы о странных животных и их приключениях. Уже тогда ты была моей лучшей подругой и самым главным слушателем.

Оса Ларссон. Писатели обычно говорят, что писать романы – крайне одинокое занятие. Но с такой подругой, как ты, я не чувствую себя одинокой. Ты прекрасный советчик в том, что касается написания книг. И это ты заставила меня поверить в себя, отбросить все сомнения и закончить этот роман. Спасибо тебе.

Писатели не только фантазируют, они и мечтают тоже. Благодаря издателю Осе Селлинг, редактору Катарине Энмарк Лунквист из издательства Wahlström & Widstrand, литературным агентам Кристин Эдхэль и Кайсе Пало из Аландер Эдженси я смогла осуществить мои мечты. Вы моя команда мечты.

Мама, папа, Хедда, Эльса, Нора, Беатриче… И Кристоф. Самое главное в жизни – это моя любовь к вам. Французское слово «merci» происходит от латинского слова «милость». Милость, благоговение. Именно это я испытываю, когда говорю «спасибо» по-французски. Но хватит сентиментальничать.

Источники

Стр. 22. Из «Песни о прекрасной любви и ужасной смерти циркачки Эльвиры Мадиган» Юхана Линдстрёма Саксона, 1889 г. / «Sorgerliga saker hända, än i vĺra dar minsann». Ur «Visan om den sköna konstberiderskan Elvira Madigans kärlek och grymma död» av Johan Lindström Saxon, 1889.

Стр. 60. Из «Из звезд» Карин Бойе, впервые опубликованной в сборнике «Тайная страна», издательство Albert Bonniers förlag, Стокгольм 1924 / Ur («när inget finns att vänta mer och inget finns att bära pĺ»). «Stjärnorna» av Karin Boye: Först publicerad i Gömda land, Albert Bonniers förlag, Stockholm 1924.

Стр. 71. Из песни «Silly Boy Blue» Дэвида Боуи / David Bowie, Decca, 1967 / («Preacher takes the school, One boy breaks a rule, Silly boy blue, silly boy blue»). Frĺn «Silly Boy Blue», David Bowie, David Bowie, Decca, 1967.

Стр. 78. Из «Moonage Daydream» Дэвида Боуи из альбома The Rise and Fall of Ziggy Stardust and the Spiders from Mars, RCA, 1972 / («Keep your ’lectric eye on me babe, Put your ray gun to my head, Press your space face close to mine, love»). Frĺn «Moonage Daydream», David Bowie, The Rise and Fall of Ziggy Stardust and the Spiders from Mars, RCA, 1972.

Стр. 79. Из «Young Americans» Дэвида Боуи из альбома Young Americans, RCA, 1975. / («Would you carry a razor, just in case, in case of depression?») / Frĺn «Young Americans», David Bowie, Young Americans, RCA, 1975.

Стр. 290. Вольный перевод из Псалтыри, псалом 3:8 / («mina fiender pĺ käften»). Fritt efter Psaltaren, psalm 3:8.

Стр. 290. Вольный перевод из Псалтыри, псалом 7:15 / («ondskan inom sig, som en graviditet»). Fritt efter Psaltaren, psalm 7:15.

Стр. 291. Из «Chandelier», Сии, 1 000 Forms of Fear, RCA, 2014 / («Party girls don’t get hurt, Can’t feel anything, when will I learn, I push it down, push it down»). Frĺn «Chandelier», Sia, 1 000 Forms of Fear, RCA, 2014.

Стр. 291. Книга Екклесиаста 1:2 / («Allt är tomhet»). Predikaren 1:2.

Стр. 294. Из «Addicted to You», Авичи, True, PRMD, 2013 («I couldn’t live without you now, Oh, I know I’d go insane, I wouldn’t last one night alone baby, I couldn’t stand the pain»). Frĺn «Addicted to You”, Aviici, True, PRMD, 2013.

Стр. 353. Вольный перевод из Первого послания Коринфянам 13:13 / («Störst av allt är kärleken»). Fritt efter Första Korinthierbrevet 13:13.