Текст книги "Зыбучие пески"

I couldn’t live without you now, Oh, I know I’d go insane, I wouldn’t last one night alone baby, I couldn’t stand the pain.

Я знаю, что это я выстрелила в Аманду, но я только хотела жить, хотела остановить Себастиана, хотела, чтобы он прекратил убивать, и потому сама его убила. Я убила Себастиана. Это правда. Я хотела убить его. Но что мне было делать? Я жалею только о том, что не убила его с первого раза. Я жалею, что промахнулась и попала в Аманду. Я жалею об этом больше, чем о чем-либо в жизни. Но я никогда не держала в руках подобное оружие. Пару раз стреляла по банкам, но эти ружья слишком тяжелые и неуправляемые. Я только взяла его в руки, и оно само выстрелило. Все произошло так быстро. Я хотела снять ружье с предохранителя, не зная, что оно не заряжено, палец соскользнул, и раздался выстрел. Я сделала пять выстрелов, так написано в материалах дела. С первого выстрела я не попала в Себастиана, со второго тоже. Только потом мне удалось убить его, но Аманда уже была мертва. И какая разница, что я за человек и какое произвожу на людей впечатление, и что я сделала и чего не сделала. Все это не важно. Только одно имеет значение. Что я убила Аманду.

Аманда никогда больше не будет танцевать. Не будет петь. Не будет слушать музыку, которая ей не нравится, но которая «в тренде».

Мне нравилось, как Аманда посылала мне воздушные поцелуи, я обожала ловить их. Аманда была поверхностной, тщеславной, оторванной от реальности, эгоистичной, и за все это я ее обожала. Ее невозможно было не любить. Аманда была моей лучшей подругой. Я бы никогда не смогла причинить ей боль. Никогда в жизни. Но причинила.

Себастиан

37

Не знаю, что вам рассказать о последних неделях. Дни шли. Себастиан чувствовал себя все хуже и хуже. Я могла посещать школу без проблем, потому что он больше не требовал моего постоянного присутствия. Но все равно отсиживала уроки на задней парте и сразу отправлялась домой к Себастиану, хотя он об этом не просил. Случалось, что он подвозил меня в школу. Иногда даже ходил на занятия. Иногда ждал снаружи, пока я закончу. Пару раз учителя подходили к нему и спрашивали, как дела. Он отвечал: «Все в порядке», и учителя просили «вернуться в школу». Он кивал и прощался. Кристер тоже пытался призвать его «взять себя в руки».

А потом Кристер решил, что нам нужно устроить спектакль на выпускном. Причем в последний момент. Мы не знали, успеем все подготовить или нет, но Кристер был убежден, что спектакль поможет нам решить «конфликты, возникшие в группе». Каждый год он готовил такой спектакль и всегда получал восторженные отзывы. Аманде идея понравилась. Деннис решил, что это будет на пользу его прошению об убежище. Самир всегда делал все, о чем просили учителя. Только Себастиан нашел это предложение идиотским. Кристер настаивал: «Можешь хотя бы прийти на первую встречу? Я открыт идеям и предложениям. Мы все обсудим». Встреча была первой и последней.

Другие учителя звонили Клаесу, чтобы поговорить о Себастиане и его «проблемах». Или, по крайней мере, так они сказали полиции, когда их опрашивали. Даже директор школы пару раз пытался с ним связаться. Ему это не удалось, Клаес был все время занят, но он написал письмо на домашний адрес Клаеса. В письме значилось, что Себастиан не сможет окончить школу и что руководство школы обязано проинформировать об этом родителей, несмотря на то что ученик уже достиг совершеннолетия. В материалах дела значится, что письмо обнаружили в кабинете Клаеса. Оно не было вскрыто.

А как же мать Себастиана? Сандер ее отыскал. Газетчики тоже. На снимках, сделанных папарацци, она стоит перед домом, в котором живет. К материалам предварительного следствия приложен протокол допроса с ней. Сандер раздумывал, вызывать ее в суд, в надежде, что она сможет рассказать о конфликте Себастиана с отцом, так чтобы судьи поняли, что Клаес был заранее обречен (не слова Сандера), или рассказать, каким чудовищем был Клаес (опять не слова Сандера) по отношению к сыну, почему он так над ним издевался и что именно он делал. Фердинанд считала это плохой идеей, поскольку если и есть кто-то, кого она ненавидит больше меня, то это мать Себастиана. Фердинанд сказала, что это будет «слишком». И я ее прекрасно понимаю. Потому что, какие бы причины ни были у матери Себастиана покинуть сына, нельзя отрицать очевидного: его мать эгоистичная дура, а отец бесчувственный козел. И ее показания «в мою пользу» мне могут только навредить, потому что никому не будет на пользу любая связь с этой идиоткой. Это все равно, что вызвать свидетелем мать Гитлера.

Мне кажется, что поначалу Сандер верил, что мать Себастиана сможет помочь нам доказать, что Себастиана не нужно было уговаривать убить отца. Но потом он отказался от этой идеи, видимо, сообразив, что ее приход в суд может навредить мне еще больше. Что может вызвать большее отвращение, так это попытка этой шлюхи объяснить, почему она бросила своих детей. Так что мать Себастиана быстро была забыта.

Но протокол ее допроса я читала. Говорила она, главным образом, о себе. О том, как сложно ей было жить с Клаесом (тут я ее понимаю), о том, что в начале брака она верила, что сможет его «излечить» (видимо, этим словам она научилась у своего терапевта) и научить любить ее, несмотря на то что он «не умел выражать свои эмоции» (снова терапевт). В конце концов, она была «вынуждена» уйти от него, и муж «из мести» не дал ей забрать сыновей. «Что мне было делать?» – задает она риторический вопрос и сама же отвечает:

– Я ничего не могла поделать. Клаес и слышать об этом не хотел.

Лукас отказался сотрудничать со следствием и с Сандером. Он ни с кем не разговаривал о том, что произошло. Брат Себастиана взял на себя управление концерном и проследил, чтобы все семьи погибших получили компенсацию, но полиции и адвокатам он ничего не сказал. Ни слова.

В бульварной прессе после выступления Сандера писали о детстве Клаеса, проведенном в интернатах, о том, как у родителей не было на него времени и воспитывали его няни и прислуга. Психологи, никогда не встречавшиеся ни с Клаесом, ни с Лукасом, ни с Себастианом, заявляли, что он не был привязан к своим детям, потому что его собственные родители не уделяли ему внимания. Те же психологи говорили, что Себастиан унаследовал эти его черты, один даже заявил, что «даже богатые дети с собственной комнатой в роскошном особняке в Юрсхольме» могут иметь психологические проблемы, но слова Сандер не стал использовать. Он для этого слишком умен.

«Мы должны сосредоточиться на том, что ты совершила и за что тебя можно призвать к ответственности. Психические проблемы Себастиана, с этой точки зрения, не играют никакой роли, если не доказывают твоей невиновности».

Но для прессы они играют роль. И еще какую. Я думала о том, почему мать Себастиана бросила своих детей. Болела ли она, употребляла ли наркотики, имела ли проблемы с алкоголем? Может, поэтому она не дала эксклюзивное интервью «лучшему в мире журналисту»? Я знаю, что не дала. Ни одного интервью. Может, ей есть что скрывать. Может, она совершила какие-то постыдные поступки и боялась, что Клаес расскажет всем правду. А может, лгала на допросе. Может, она не хотела иметь детей, может, сама от них отказалась, кто знает. Возможен и тот сценарий, что Клаес угрожал жене, а она смертельно боялась его и потому сделала так, как он велел. Возможно, Клаес издевался над ней так же, как потом над сыном. Никто не знает. Это не играет роли.

Но для меня это важно. Часть меня хочет верить, что она любила своих детей, и у нее просто не было другого выбора. Клаес был настоящим монстром, не позволял ей встречаться с детьми, и он действительно заслуживал того, чтобы умереть. Мне хочется верить, что Лукас тоже был жертвой и что он боялся Клаеса, как и все остальные. Но я знаю наверняка, что ни Лукаса, ни матери не было рядом с Себастианом, когда он больше всего нуждался в тепле и поддержке. Особенно в последние недели. С ним была только я. А меня ему было мало.

Я пыталась не проводить все время с ним. Мне часто хотелось взять паузу и не видеть этого незнакомца, которым Себастиан стал после возвращения из больницы. Он был то агрессивным, то равнодушным. Он орал на меня, называл идиоткой и спрашивал, какого черта я заявилась к нему домой без предупреждения, а когда я отключала телефон, кричал, что мне плевать на него, плевать на его самочувствие, плевать на все. Случалось, я думала, что мне стоит поехать в центр с Амандой, почитать книгу Лине, поужинать с семьей, но у меня было ощущение, что я не помню, как это делается. А ведь это были мои близкие. Быть с ними было так же естественно, как дышать или спать, но теперь они превратились в незнакомцев. Я начала избегать родных. Перестала отвечать на звонки Аманды. Я запиралась у себя в комнате. Сторонилась одноклассников.

На Пасху родители с Линой уехали отдыхать. Я сказала, что поеду в Антиб[19]19
  Второй по величине город-курорт (после Ниццы) во Франции, расположенный на Лазурном берегу, в регионе Прованс.


[Закрыть] с Клаесом и Себастианом, но на самом деле мы остались дома. Мы почти не выходили из дома, все время проводили у бассейна, курили, слушали музыку, выбранную Себастианом, заказывали еду на дом. Иногда приходил Деннис. Ненадолго.

Когда родители вернулись, они спросили, как у меня дела.

– Хорошо, – ответила я.

– Правда? – спросила мама.

– Да, – сказала я, пожав плечами, – только слегка простудилась.

Они больше ничего не спрашивали, даже не спросили, почему я ни капельки не загорела.

Что с тобой случилось?

Самое странное заключается в том, что в те последние недели не было никакого поворотного момента, никто не сделал ничего, что могло бы повлиять на ход событий. Дни шли, все было по-прежнему, по-прежнему ужасно, но дни начинались и кончались, не всегда Себастиан был под кайфом, не всегда он был агрессивным или безумным, случалось, что он был почти нормальным, но так мне казалось тогда, а не сейчас. Но тогда мне казалось, что все нормально, только потому-то все было плохо, как обычно, но не хуже. Выходные были особенно ужасными, потому что я двое суток подряд общалась только с Себастианом и иногда с Деннисом. И с Клаесом, когда он бывал дома.

Я пыталась заставить Себастиана осознать это, но он не мог или не хотел. Во всяком случае, он отказывался меня слушать. И чем хуже он себя чувствовал, тем гаже обращался с ним отец. Клаес Фагерман постоянно оскорблял его, не проявлял никакого интереса ни к здоровью, ни к учебе сына. Ему было плевать на то, что Себастиану становится все хуже и хуже. И Себастиан, видя такое отношение, тоже не мог найти в себе силы, чтобы бороться с недугом.

Иногда я думаю, что Клаес надеялся, что Себастиан покончит с собой и это решит его главную проблему, о которой он так много говорил: «Что мне, черт побери, с тобой делать?»

После того ужина со знаменитым поваром, когда я пыталась поговорить с Клаесом, я тоже попала в черный список, куда он заносил идиотов. Наверно, потому, что не могла заставить Себастиана взять себя в руки и делать то, чего ждал от него отец. Клаес перестал со мной здороваться, не смотрел мне в глаза, говорил обо мне в третьем лице в моем присутствии. Он презирал меня за то, что я встречалась с таким слабаком, как его сын.

Я думаю, что все случившееся – вина Клаеса Фагермана. Если бы он был другим, если бы не совершал всех этих ужасных поступков и не говорил всех этих мерзких слов, то трагедии бы не случилось.

Я сказала об этом Сандеру. Сказала, что хотела, чтобы он умер, что действительно желала ему смерти, когда писала то сообщение. Клаес Фагерман заслуживал смерти, потому что он был плохим отцом Себастиану и не любил своего сына так, как подобает отцу.

Сандер не считает, что это делает меня виновной в убийстве. Он говорит, что прокурор должен доказать, что я склоняла Себастиана к отцеубийству, показать, что существует причинно-следственная связь между моими словами, в которых был злой умысел, и деяниями Себастиана. Что одно не было бы возможно без другого. Недостаточно сказать, что я желала, чтобы Себастиан убил отца, я должна была прикладывать усилия к тому, чтобы это свершилось.

Сандер уверен в том, что Себастиан сам решил убить отца, не вынеся издевательств. Последняя вечеринка прекрасно вписывается в эту теорию. Она все объясняет. По мнению Сандера, то обстоятельство, что Клаес выгнал Себастиана из дома и велел больше никогда не показываться ему на глаза, стало последней каплей. Идти Себастиану было некуда. Школу он не закончил, работы у него не было. Лишившись дома, он лишился бы финансовой поддержки и своей идентичности. Я не против, чтобы Сандер озвучил это в суде, но истина далеко не так проста, как наивно представляет себе Сандер.

– Расскажи, когда Себастиан ударил тебя в первый раз, – попросил Сандер, когда я выступала в суде. Он хотел, чтобы все услышали это и пожалели меня. Я рассказала, не давая понять, что для меня в этом не было ничего настолько ужасного. Пусть судьи думают что хотят.

Мы были дома у Себастиана, вскоре после Пасхи. Клаес с Себастианом «планировали» выпускной Себастиана в кухне («Я не уверен, что я буду в Швеции в эти выходные», «Попроси Майлис помочь тебе»). Я ничего не сказала, пока Клаес был в кухне, но когда он вышел, не сдержалась и высказала все, что думала. Мы поссорились. Не из-за того, что нам обоим было понятно, что школу Себастиан в этом году не закончит, в этом не было никакого смысла. Я разозлилась, потому что Себастиан делал вид, что это нормально, что Клаес не собирается присутствовать на важных для сына мероприятиях. Он готов был дать сколько угодно денег, но свое время на сына тратить не желал.

«Я не понимаю, почему ты позволяешь ему обращаться с собой как с последним дерьмом. Он ненавидит тебя, Себастиан, и всегда ненавидел. Ты не заслуживаешь такого скотского обращения».

Я видела, что Себастиан расстроен, и все равно сказала эти жесткие слова. Я видела, что они причинили ему боль. Я видела, что он понимает, что отец никогда его не примет, не говоря уже о том, чтобы гордиться сыном. И, несмотря на все это, сказала то, что думала. Почему? Надеялась, что это поможет? Нет. Себастиан не знал, что такое родительская любовь и забота. Возможно, я хотела его расстроить, хотела быть с ним жестокой. Я его провоцировала. Провоцировала восстать против отца.

И тогда Себастиан влепил мне пощечину. Он ничего не сказал, удар был несильным, но я убежала из кухни и закрылась в ванной. Но запереть дверь я не могла, потому что после возвращения Себастиана из больницы, все ключи из ванных комнат забрали.

Я долго просидела в ванной, пока он не пришел. Когда Себастиан попытался открыть дверь, я намертво вцепилась в ручку. Себастиан не пытался вышибить дверь и даже не пытался потянуть ее на себя со всей силы, хотя так ему удалось бы открыть ее без труда. Я не сразу поняла, что он задумал. Но через несколько минут почувствовала, что металлическая ручка двери раскаляется. Себастиан принес зажигалку из кухни и молча нагревал ручку, пока она не раскалилась, и мне пришлось ее выпустить. Дверь открылась сама.

Он подошел ко мне и задрал платье вверх. Потом расстегнул лифчик и посмотрел на меня в зеркало.

– Может, закроем дверь? – прошептала я.

Я слышала, как Клаес ходит по первому этажу. Горничная тоже была где-то рядом. В саду кто-то подстригал траву, а охранники, как обычно, сидели в будке. Себастиан ничего не ответил. Он не был рассержен. Изнурен, с темными кругами под глазами, но не рассержен. Он расстегнул брюки, стянул их и ударил меня тыльной стороной ладони в висок. Часы попали мне в скулу, рядом с ухом. Я опустилась на холодный кафельный пол, позволила стянуть трусы. Задранное платье сдавливало шею. Он сжал одну грудь ладонью, а сосок другой взял в рот и начал сосать. Он сжимал и тискал мою грудь. Я не хотела быть изнасилованной, поэтому взяла его руку и положила мне между ног. Он сунул в меня два пальца. Я сама подняла ногу, не хотела, чтобы он брал меня силой, оперлась о ванну и дала ему войти в меня. Он кончил быстро, поднялся и ушел.

Когда Сандер попросил рассказать, как Себастиан бил меня, я рассказала. Но я не призналась в том, что испытала облегчение. Кровь забурлила у меня в жилах и ударила в голову. Я чувствовала, что владею контролем над ситуацией. Что теперь, после того как он меня ударил, он больше не сможет причинить мне зла. Все увидят, какой он на самом деле, и избавят меня от него, освободят. Побои дадут мне повод уйти и не вернуться. Никто не заставит меня заботиться о нем, утешать его, развлекать его, даже я сама. Говорят же, что после первого удара нужно уходить. Нельзя оставаться с мужчиной, который тебя ударил, пусть он хоть тысячу раз попросил прощения. Потому что за первым ударом последуют другие. Всем это известно.

Но Себастиан даже не просил прощения. Щека у меня припухла, но синяка не осталось. И она почти не болела. Никто не видел, как он меня ударил. И идти мне тоже было некуда.

38

Наступил последний вечер. Последняя неделя мая. Никакого выпускного у Себастиана, естественно не было. После того, что произошло в ванной, мы об этом не говорили. На выпускную вечеринку Лаббе он не пошел, хотя его приглашали. Я тоже не пошла. И думала, что к Аманде он тоже не пойдет.

Но однажды он заявил, что устраивает вечеринку. Это был четверг, на следующее утро всем надо было идти в школу. Но день был на удивление солнечным, воздух свежим, небо без единого облачка, и на душе у меня было легко. Я думала о лете, о том, как здорово устраивать барбекю, купаться голышом, ходить в сандалиях.

– Много гостей? – спросила я.

– Как обычно, – ответил Себастиан.

Было тепло, около двадцати пяти градусов. Я думала, что вечеринка будет у бассейна или на берегу моря, мы будем выпивать, болтать, слушать музыку. Как прошлым летом. Или почти как прошлым летом. Когда Себастиан устраивал вечеринки по поводу и без. И какие вечеринки!

Сандер сказал мне, что Себастиан тогда все уже решил, что для него это был в буквальном смысле «последний вечер». Что Себастиан уже тогда знал, что умрет. Возможно, он планировал самоубийство, но издевательства Клаеса заставили его поменять планы. Следователи не нашли никаких доказательств того, что Себастиан что-то планировал, так что это все предположения Сандера. Никто ничего не знает. Но мне кажется, Сандер прав.

Деннис с двумя приятелями прибыли первыми. Себастиан не говорил, что позвал Денниса, но его появление меня не удивило. Но вот зачем он привел друзей? Мы никогда не общались с его компанией. Сначала они сидели у бассейна и неприятно ржали. Среди окружающей роскоши они сразу почувствовали себя как дома, и это настораживало.

Потом появились девушки. И видно было, что их не пригласили, а заказали. И стоили они недорого (что тоже было видно). Они взяли бокалы и приняли соблазнительные позы, ожидая дальнейших инструкций. Сначала я думала, что это Деннис их вызвал, но приветствовать их пошел Себастиан. А потом он сказал Деннису: «Можете начинать».

Деннис был в шортах. Он нагнулся и подтянул носок на левой ноге. Резинка ослабла, и носок постоянно сползал. Он снял кепку и положил посреди стола. С места, где я стояла, видно было, что кепка внутри черная от пота и грязи. Деннис с приятелями пошли в спальню Клаеса. Только не Себастиан, думала я, он на такое не способен.

Ноги у меня подкосились, и я опустилась на песок. Я сидела и смотрела снизу вверх на девушек. Ближайшая ко мне была в черных колготках с зацепкой. Для колготок было слишком жарко. Скоро колготкам конец, подумала я. Она отставила в сторону бокал. Ноготь на большом пальце был обгрызан до мяса. Я хотела, чтобы она посмотрела в мою сторону, но девушка старалась не смотреть на меня. Я думала, что если загляну ей в глаза, то увижу в ней живого человека и смогу испытать злость, и разочарование, и ревность, и броситься прочь из этого дома, но она прятала глаза. Вместе с двумя другими девицами она удалилась в спальню, а я осталась сидеть на песке. Я чувствовала ее запах – пота и дешевых духов, и сидела как парализованная. Я не могла ни кричать, ни плакать, ни протестовать.

Себастиан зашел внутрь, когда Деннис с приятелями вышли через двадцать минут. Я не спрашивала почему. Я не просила не делать этого. Я не плакала. К тому времени уже пришли Лаббе с Амандой. Прежде чем закрыть дверь, Себастиан обернулся и посмотрел на меня. Глаза у него были темные, безжизненные.

– Ты со мной?

Не дожидаясь ответа, он закрыл глаза. Я не стала кричать, не стала крушить мебель, не стала пытаться его остановить. Себастиан больше не хотел меня. Он сделал выбор.

Он хотел умереть в одиночестве. Вот почему он так поступил, Майя.

При виде моего лица Деннис заржал. Он ржал с открытым ртом, запрокинув голову. Из кармана шорт он достал пластиковый пакетик. Содержимое было размером не больше почтовой марки. Достаточно, чтобы обо всем забыть. Себастиану ты больше не нужна. Фраза «ты со мной» означала «Исчезни. Здесь тебе больше делать нечего, Майя». Но я не могла пошевелиться. Если сейчас ослабить контроль, я упаду в бездонную черную дыру.

– Открой ротик, – сказал Деннис.

Я посмотрела на него. Он понимает, подумала я, понимает, что нужно человеку в такой момент.

Дом наполнился людьми. Я сидела на краю бассейна, болтая ногами в воде. Вокруг грохотала музыка, мигали цветные лампы, в голове моей один за другим взрывались фейерверки. Я легла на край бассейна, намочив платье, и смотрела, как качается на воде в такт музыке брошенная кем-то бутылка от шампанского. В голове у меня все кружилось и сверкало, переливалось бирюзовыми волнами. Я чувствовала, что эффект от наркотика начинал проходить, и думала, что надо попросить у Денниса еще дозу.

Не знаю, сколько я пролежала там. Я чувствовала музыку внутри, как она рвалась и металась у меня в груди. Мне было плевать на то, где Себастиан и что он делает. Потом я сквозь пелену увидела Аманду.

– Аманда, – позвала я, но она меня не слышала. Я шептала «Аманда» в надежде, что она поможет мне выбраться отсюда, поможет найти новую дозу, поможет найти Себастиана.

Она держала Лаббе за руку. Они оглядывались по сторонам, явно кого-то высматривая. И только когда тот, кого они искали, обернулся, я поняла, что это Самир. С мобильным телефоном в руке. Он снимал вечеринку на видео. Спиной к нам был Себастиан. Он делал дорожки прямо на полу, а голые проститутки, стоя на коленях, втягивали их. Себастиан взял одну из девиц за бедра и прижался к ней сзади. Деннис засмеялся. Самир продолжал снимать.

Не знаю, откуда я взяла в себе силы подняться, но Лаббе успел поймать прежде, чем я остановила Самира. Не помню, кричала я или нет, но помню, что Аманда помогала Лаббе меня удерживать. Они утащили меня в другую комнату. Последнее, что я видела, это как Себастиан втягивает носом белый порошок. Остатки он слизнул языком и повернулся к другой шлюхе для поцелуя.

Мне кажется, я плакала. Самир пошел с нами. В руках у него был телефон.

– Надо положить этому конец.

Кто это сказал? Аманда? Или Самир?

– Надо его остановить.

Это точно был Самир. Чертов Самир. Всегда хотел делать то, что считал правильным. Боже мой. Как он вообще там оказался. Если бы Себастиан не был «занят», он бы никогда не впустил его в дом. Нельзя этого делать. Это проблемы Себастиана не решит. Мне было страшно. Страшно за себя. Если приедет полиция, будет только хуже.

– Не делай этого, – крикнула я. – Нельзя вызывать полицию. Нельзя. Если ты вызовешь полицию…

Я запиналась, сердце колотилось как безумное.

– Если ты вызовешь полицию, нас всех загребут.

– Мы должны что-то сделать. Так не может продолжаться.

Я достала телефон. На автомате. Словно я давно уже ждала этого момента. Я нашла номер и протянула Самиру.

– Позвони ему. Лучше позвони ему.

Я не знала, осмелится ли Самир сделать это. Я даже была готова заставить его. Я была готова на все лишь бы избежать полиции. Самир набрал номер на своем телефоне.

– Что ты делаешь? – спросила я.

Видимо, только тогда я осознала, что происходит. Что я наделала. И какие будут последствия. Самира переполняла гордость за себя. На лице у него было написано: «Этого ты не ожидала, да?»

– Что ты делаешь?

Музыка оглушала. Мы вынуждены были кричать. Но все равно я расслышала звук отправленного сообщения. Сообщения, которое ушло на личный мобильный Клаеса Фагермана. Самир ничего не написал, только послал видео.

Идиот, думаю я сейчас. Звони в полицию, звони в полицию, хочу я закричать. Вызывайте полицию, пусть вызовет полицию, если бы только вызвал полицию…

Не прошло и десяти минут, как в доме разразился ад.