Текст книги "Крашеные губки"

Эпизод тринадцатый

…часы летят, их не вернуть назад.

Альфредо Ле Пера

Дело было осенним вечером. На этой улице Буэнос-Айреса деревья росли под наклоном. Почему? Высокие многоквартирные дома по обе стороны тротуара заслоняли солнечные лучи, и ветви тянулись согбенные, словно умоляя, к середине мостовой… в поисках света. Мабель шла на чаепитие к подруге, подняла глаза к вековым кронам, увидела, как мощные стволы склоняются, унижаясь.

Вероятно, смутное предчувствие охватило ее горло шелковой перчаткой, Мабель сжала в руках букет роз и вдохнула сладкий аромат, – почему ей вдруг подумалось, что осень пришла в город навеки и никогда его не покинет? Фасад многоквартирного здания показался ей роскошным, однако отсутствие ковра у входа успокоило: здание, в котором ей весьма скоро предстояло жить, напротив, располагало этим важнейшим элементом для определения категории дома. В лифте все же висело зеркало, и она пристально осмотрела свой макияж через тонкую вуаль шляпки черного фетра, украшенной гроздью целлофановых вишенок. Напоследок она пригладила мех лисьих хвостов, накинутых на плечи.

Третий этаж, квартира «Б», с высокой прической и густыми тенями на глазах открывшая дверь подруга Нене показалась ей несколько постаревшей.

– Мабель, как я рада тебя видеть! – и они дважды поцеловались в каждую щечку.

– Нене! ах, что за Божий ангелочек, и уже ходит, сокровище! – она целовала ребенка и заметила дальше, в манеже, младшего сына подруги, – а у меньшего – дивное личико!

– Нет… Мабель… вовсе они и не дивные, правда ведь не красавцы? искренне сказала мать.

– Нет, чудные, такие бутузы, такие курносенькие, сколько маленькому?

– Малявке восемь месяцев, а большенькому уже исполнилось полтора года… хорошо хоть, что мальчики, да? и не так уж важно, что не красивые… – Нене почувствовала себя несчастной, ей нечем похвастать, кроме двух малопривлекательных детей.

– Ой, они у тебя прямо подряд… ты времени зря не теряла, а?

– Ах, знаешь, я так боялась, что дни у тебя пролетят и ты не успеешь меня навестить, как идут приготовления?

– Что называется – в сумасшедшей беготне, и это при том, что я не шью длинного платья и банкет мы не устраиваем!.. У тебя такой очаровательный дом, – голос Мабель задрожал от притворства.

– Думаешь?

– Разве такое может не нравиться? как только вернусь после медового месяца, обязательно приходи взглянуть на наше гнездышко, конечно, у меня квартирка такая малюсенькая.

– Поди, конфетка, – возразила Нене, ставя в вазу благоухающие розы, которые она обожала, – а ты, наверно, забыла принести мне фото твоего жениха?

Обе подумали об идеальном лице Хуана Карлоса и несколько секунд избегали смотреть друг другу в глаза.

– Нет, зачем, он нескладный коротышка…

– До смерти хочется с ним познакомиться, ведь почему-то ты за него выходишь, ушлая. Он, наверно, очень интересный мужчина. Покажи мне фото коротышки… – не успела Нене закончить последнюю фразу, как пожалела, что произнесла ее.

– Удобные эти кресла, нет, милый, чулки ты мне не трогай!

– Луисито! не смей, а то получишь а-та-та… подожди, сейчас я дам тебе пирожное, – и Нене направилась в кухню, чтобы согреть воду для чая.

– Ты Луисито, а твоего братика как зовут? – улыбнулась Мабель ребенку, пытаясь отыскать в его чертах какое-нибудь бесспорное сходство с мужем Нене.

– Мабель, иди, я покажу тебе дом.

Оказавшись вдвоем на кухне, женщины не смогли устоять перед нахлынувшими воспоминаниями. Столько вечеров провели они на той, другой кухне Нене, пока за окном завывал пыльный ветер пампы.

– Знаешь, Нене, хорошо бы сейчас выпить мате, как в старые времена… сколько мы уже не пили мате вместе?

– Тыщу лет, Мабель. Примерно с той поры, как я стала Королевой весны… а теперь у нас апрель 41-го…

Обе умолкли.

– Нене, говорят: любая ушедшая пора лучше была. Разве это не правда?

Они вновь умолкли. Обе нашли ответ на этот вопрос. Один и тот же: да, прошлое было лучше, ибо тогда обе они верили в любовь. Безмолвие сменилось тишиной. Угасающий свет сумерек просачивался через слуховое окно и окрашивал стены лиловым. Мабель, не будучи хозяйкой дома, но не в силах больше выдержать унылую тоску, без спроса зажгла лампочку, свисавшую с потолка. И спросила:

– Ты счастлива?

Нене ощутила, что соперник, превосходящий ее хитростью, совершил внезапное нападение. Она не знала, что ответить, собиралась сказать «грех жаловаться», или «всегда есть свои 'но'», или «да, вот у меня два сыночка», однако предпочла пожать плечами и загадочно улыбнуться.

– Видно, что ты счастлива, у тебя семья, какую поискать…

– Да, грех жаловаться. Мне бы, конечно, хотелось квартиру побольше, чтобы взять служанку с проживанием, а то укладывать ее спать в гостиной слишком уж несподручно. А знаешь, сколько возни с этими ребятишками? Сейчас начнется зима, и пойдут простуды… – Нене предпочла умолчать о своих прочих жалобах: что она еще не бывала ни в одном ночном клубе, что никогда не летала на самолете, что ласки мужа для нее не… ласки.

– Но они такие крепыши… Ты часто выходишь в город?

– Нет, куда я пойду с этими двумя, если они без конца ревут-хнычут? или писают-какают. Заведи детей, сама увидишь.

– Не будь у тебя их, ты бы о них мечтала, не жалуйся, – прибавила Мабель с лукавством, так как и сама не стремилась к этой рутинной жизни матери и жены, но разве предпочтительнее сидеть незамужней в городке, оставаясь мишенью для злословия?

– Ну а ты про себя-то расскажи… много детей хочешь?

– Мы с Густаво договорились, что не будем заводить детей, пока он не доучится. Ему осталось мало предметов, но он все никак не сдаст, и еще он…

– А что он там изучает?

– Будет доктором экономических наук.

Нене подумала, насколько солиднее, чем аукционист публичных торгов, смотрелся бы доктор экономических наук.

– Мабель, расскажи мне что-нибудь про Вальехос.

– Ну, свежих новостей у меня нет никаких, я ведь уже больше месяца в Буэнос-Айресе, с этими приготовлениями.

– Хуан Карлос все еще в Кордове? – Нене почувствовала, как краска заливает щеки.

– Да, похоже, ему лучше. – Мабель взглянула на голубое пламя газовой конфорки.

– А Селина?

– Так, более-менее. Чего об этом говорить, можешь себе представить. Она пошла дурным путем, известно: с коммивояжерами связываться – гиблое дело. Ты по вечерам никакую постановку не слушаешь?

– Нет, а есть какая-нибудь симпатичная?

– Божественная! в пять, не слушаешь?

– Нет, никогда, – Нене вспомнила, что подруга всегда раньше нее узнавала, какой теперь лучший фильм, лучшая актриса, лучший герой-любовник, лучшая радиопостановка, почему она всегда давала себя обыграть?

– Я уже пропустила много глав, но по возможности слушаю.

– Жаль, сегодня опять пропустишь. – Нене собиралась поговорить с Мабель обстоятельно, предаться воспоминаниям – осмелится ли она вновь вернуться к теме Хуана Карлоса?

– У тебя нет приемника?

– Есть, но уже шестой час.

– Нет, еще только без десяти пять.

– Тогда можем послушать, если хочешь. – Нене вспомнила, что как хозяйка дома обязана угождать гостье.

– Вот здорово! ты не сердишься? Мы все равно можем продолжать разговор.

– Да, чудесно, как называется пьеса?

– «Раненый капитан», осталось всего четыре дня до окончания, а на следующий месяц анонсировали «Забытое обещание». Хочешь, расскажу тебе с начала?

– Да, только потом не забудь рассказать мне про Гузю. Как она?

– Лучше некуда. Ну ладно, расскажу, что там было в начале, а то уже скоро пять и ты ничего не поймешь, а потом ты наверняка сама станешь слушать дальше.

– Только поторапливайся.

– В общем, дело происходит во время войны четырнадцатого года, капитан французской армии, молодой человек, из очень аристократической семьи, которого ранило где-то на границе с Германией, и когда он приходит в себя в окопе, рядом с ним лежит убитый немецкий солдат, и он слышит, что это место занято немцами, тогда он снимает форму с убитого и выдает себя за немца. А весь этот район Франции оказался занят немцами, и они продвигаются к одной из ближних деревень, и проходят через какую-то ферму, и просят еды. Фермер грубый и недалекий крестьянин, но его жена, очень красивая женщина, дает немцам все, лишь бы они продолжали свой путь, но тут она видит его и узнает. Оказывается, она была девушкой из деревни, расположенной неподалеку от замка, в котором жил этот юноша, и когда он еще только начинал свою военную карьеру и приезжал на отдых в замок, он всегда встречался с ней в лесах, ведь это была его настоящая любовь юности.

– Но что это была за девушка? серьезная или вертихвостка?

– Понимаешь, она влюбилась в него еще девочкой, когда он убегал из замка на ручей купаться и они собирали цветы, а уже став старше, она ему наверняка отдалась.

– Тогда поделом ей. Если отдалась.

– Нет, в сущности, он ее любит по-настоящему, но поскольку она из деревенских, он идет на поводу у родных, которые хотят устроить ему брак по расчету с другой, благородной девицей. Послушай, Нене, мы вроде собирались пить мате?

– Ой, за разговором я и забыла, сейчас подоспеет чай, или ты хочешь мате? А он благородную любит или нет?

– Ну… это молоденькая девушка, которая тоже очень его любит, она такая утонченная, должна ему нравиться. Оставь, будем пить чай…

– Но по-настоящему он может любить только одну.

Мабель предпочла не отвечать. Нене включила радио, Мабель посмотрела на нее и уже не через пелену вуали своей шляпки, а через пелену обманчивой видимости смогла разглядеть сердце Нене. Сомнений не было: если эта дура считала невозможным любить более одного мужчины, значит, ей не удалось полюбить мужа, потому что Хуана Карлоса-то она любила.

– И он возвращается к ней из расчета.

– Нет, он ее любит на свой манер, Нене, но по-настоящему.

– Как это – на свой манер?

– Да, просто для него родина прежде всего, он очень заслуженный капитан, с медалями. А потом идет другая часть, где ее деверь, предатель, понимаешь? брат грубого мужа, он шпионит на немцев, приходит на ферму и обнаруживает парня, спрятанного в амбаре, и тот вынужден убить шпиона и закапывает его ночью в саду, а пес не лает, потому что девушка приучила его любить пленника.

– «Ваш лучший друг, станция ЛР-7 из Буэнос-Айреса… представляет… Вечерний радиотеатр…»

– Я пока налью чай… а то дети проголодались.

– Да, только обязательно слушай, дай сделаю громче.

Послышались первые звуки мелодии, исполняемой на скрипке. Вслед за тем громкость музыки убавилась, уступив место хорошо поставленному голосу диктора: «В то морозное зимнее утро Пьер разглядел из своего укрытия на чердаке амбара перекрестный огонь первых выстрелов. Две армии сражались в нескольких километрах от фермы. Если бы только он мог прийти на помощь своим, пронеслось у него в голове. Внезапно в амбаре раздался какой-то шум, Пьер замер на своей подстилке из сена.

– Пьер, это я, не бойся…

– Мари… так рано.

– Пьер, не бойся…

– Единственное, чего я боюсь, это грезить, пробудиться и больше не увидеть тебя… там… твой силуэт в дверном проеме, а за тобою – мерцанье розоватое души…»

– Мабель, скажи, ведь самое прекрасное, когда ты влюблена.

– Т-с-с!

– «Пьер… тебе не холодно? Пашни побелели от инея, но мы можем спокойно разговаривать, он ушел в селение.

– Почему так рано? разве он не ходит всегда в полдень?

– Он боится, что позже не получится, если сражение затянется. Поэтому я пришла сейчас сменить тебе повязку.

– Мари, дай взглянуть на тебя… Что у тебя с глазами, ты случаем не плакала?

– Пьер, ты что говоришь. Мне некогда плакать.

– А если б выдалось время?

– Если б выдалось… я плакала бы безмолвно.

– Как сегодня.

– Пьер, дай сменю тебе повязку, да, вот так, тогда я смогу снять кусок холста, пропитанный настоем трав, посмотрим, помогло ли это незатейливое полевое средство.

Мари принялась снимать повязку, которой была обмотана грудь ее возлюбленного. Как в полях Франции разворачивалось сражение, так и в сердце Мари бились две противоборствующие силы: прежде всего ей хотелось увидеть, что рана зарубцевалась, благополучно увенчав ее неустанные заботы, хотя она не очень верила в целебную силу этих жалких полевых трав; однако если рана зажила… Пьер скорее всего покинет это место, удалится, и, возможно, навсегда.

– Сколько раз я обматывала повязкой твою грудь, тебе не больно, пока я снимаю?

– Нет, Мари, ты не можешь причинить мне боль, ты слишком нежна для этого.

– Что за глупости ты говоришь! Я до сих пор помню твои вопли в тот день, когда промывала рану.

– Мари… зато из твоих уст я никогда не слышал жалоб. Скажи, какие чувства ты испытала бы, погибни я в сражении?

– Пьер, не говори так, мои руки дрожат, и я могу сделать тебе больно… Осталось лишь снять кусок холста, пропитанный настоем трав. Не шевелись.

Перед глазами Мари предстало – без повязок – решение Судьбы».

Вслед за ритмичной и современной музыкальной заставкой послышалось рекламное объявление, посвященное зубной пасте, обладающей длительным гигиеническим действием.

– Тебе нравится, Нене?

– Да, постановка хорошая, но она играет не очень. – Нене побоялась хвалить работу исполнительницы женской роли, памятуя о том, что Мабели не нравились аргентинские актрисы.

– Ты что, она изумительна, мне нравится, – возразила Мабель, вспоминая, что Нене никогда не умела судить о кино, театре и радио.

– Она впервые отдалась ему в амбаре или еще раньше, будучи не замужем?

– Нене, конечно раньше! не видишь, что это давняя любовь?

– Ясно, она не может тешить себя иллюзиями, раз уже ему отдалась, я-то подумала: если бы она не отдалась ему раньше, когда они были молоденькими, а в амбаре он лежал раненый и между ними ничего не могло случиться, тогда он вернулся бы к ней охотнее.

– Это здесь ни при чем, если любит – значит, любит…

– Ты уверена? Как же ей добиться, чтоб он вернулся за ней после войны?

– Это зависит от мужчины, если он рыцарь и держит слово… Молчи, уже начинается.

«Перед ее глазами предстало – без повязок – предначертание судьбы. Мари увидела с радостью, изумлением, болью… что рана затянулась. Бальзам возымел свое действие, а сильный от природы организм Пьера сделал остальное. Но если бы Мари решила… этот рубец мог вновь разойтись, стоило ей только слегка вонзить ногти в новую, свежую, еще прозрачную кожицу, соединявшую края зияющей раны.

– Мари, скажи, я выздоровел?.. почему ты не отвечаешь?

– Пьер…

– Да, скажи скорее, я могу присоединиться к моим войскам?

– Пьер… ты можешь отправляться в путь, рана закрылась.

– Я отправляюсь! мой долг сражаться за наших, потом я вернусь и, если надо, готов с ним сразиться грудь с грудью… и тебя освободить.

– Нет, только не это, он лютый, подлый зверь, способный вероломно напасть сзади».

– Мабель, почему она вышла за такого гнусного мужа?

– Не знаю, я пропустила много глав, наверное, она боялась остаться в девах и одна.

– Она была сиротой?

– Даже будь у нее родители, она, видно, хотела завести свой дом, ну дай послушать.

– «Как ты можешь быть столь уверен, что непременно вернешься?»

Вслед за ритмичной и современной музыкальной заставкой послышалось рекламное объявление, посвященное туалетному мылу, производимому той же фирмой, что рекламировала уже воспетую ранее зубную пасту.

– Нене, я тебя убью, из-за тебя не расслышала, нет… это я в шутку, съем-ка я трубочку с кремом! раздамся как бочка.

– А Гузя? как поживает?

– Лучше некуда, не захотела возвращаться к нам работать, на меня больше и не взглянула, после всего, что я для нее сделала…

– А на что она живет?

– Стирает на заказ в своей хижине, вместе с тетей. У соседа умерла жена, у него дом с собственным участком, они ему готовят, смотрят за детьми, не бедствуют. Но какая Гузя неблагодарная, вот люди, чем больше им добра делаешь, тем хуже…

Далее рассказчик обрисовал положение французских войск. Они были окружены, обречены постепенно терять силы. Если бы Пьер добрался до своих, он лишь пополнил бы списки убитых. Но хитроумный капитан задумал в высшей степени дерзкий маневр: он переоденется в форму противника и будет сеять смятение в рядах немцев. Мари между тем противостояла мужу.

– Мабель, ты была бы способна на такую жертву?

– Не знаю, думаю, я бы расковыряла его рану, тогда бы он не пошел снова воевать.

– Конечно, если бы он догадался, он бы навеки ее возненавидел. Бывает, оказываешься между двух огней, правда?

– Знаешь, Нене, мне кажется, все уже расписано, я фаталистка, можешь ломать себе голову, придумывать, планировать всякое, а потом все выходит наоборот.

– Думаешь? По-моему, надо идти ва-банк, хоть раз в жизни. Я вечно буду жалеть, что не сумела рискнуть.

– Чем, Нене? выйти замуж за больного человека?

– Зачем ты это говоришь? зачем поднимаешь эту тему, если я говорила о другом?

– Не сердись, Нене, но кто мог подумать, что Хуан Карлос кончит этим?

– Теперь он больше печется о здоровье?

– Ты с ума сошла. Он только и делает, что увивается за женщинами. Не пойму только, как они не боятся заразиться.

– Ну… кто-то, видно, не знает. Раз Хуан Карлос такой красавец…

– Да все они распутные.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Тебе лучше знать!

– О чем? – Нене почувствовала, как перед ней вот-вот разверзнется бездна, голова пошла кругом, ноги подкосились.

– Ни о чем, видно, что ты…

– Ах, Мабель, что ты хочешь сказать?

– У тебя с Хуаном Карлосом не было… ну, этого, сама знаешь.

– Ты ужасна, Мабель, в краску меня вгоняешь, разумеется, ничего не было. Но я его любила, не отрицаю, я имею в виду, как жениха.

– Слушай, успокойся, до чего ты нервная.

– Но ты что-то хотела сказать. – Головокружение неодолимо охватило ее, она жаждала узнать, что скрывается в глубине той бездонной пропасти.

– Что похоже, когда у женщин бывает что-то с Хуаном Карлосом, они потом не хотят с ним расставаться.

– Ну, он очень красивый парень, Мабель. И такой обольстительный.

– Ах, ты не желаешь понять.

– Если французские войска перейдут в наступление, нам лучше уйти отсюда, жена. И поскорее, с этими тюками сена и этими формами для сыров. Ты день ото дня все нерасторопнее и даже дрожишь от страха, дура набитая!

– Куда мы пойдем?

– К моему брату, не понимаю, почему он не вернулся сюда.

– Нет, только не к нему, нет.

– Не смей перечить, а то сейчас получишь оплеуху, ты знаешь, какая у меня тяжелая рука".

– Она что, дает себя бить? вот глупая!

– Ну… Мабель, может, она ради детей, у нее есть дети?

– Вроде есть. Я убью всякого, кто осмелится поднять на меня руку.

– Мабель, до чего мерзавцы эти мужчины…

– Не все, дорогая.

– Я имею в виду, мужчины, которые распускают руки.

Рассказчик простился со слушателями до завтра, прервав бурную сцену неистовую перепалку Мари и ее мужа. За этим последовала музыкальная заставка и, наконец, еще одно, совместное восхваление уже упомянутых зубной пасты и мыла.

– Но все-таки, Мабель, чего это я не хочу понять из сказанного тобой о Хуане Карлосе? – Нене продолжала игру, устремляясь к собственной погибели.

– Что женщины не хотели с ним расставаться… из-за того, что бывает в постели.

– Нет, Мабель, я не согласна. Женщины в него влюбляются потому, что он очень красивый парень. А что бывает в постели, как ты говоришь, здесь ни при чем. Ведь, сказать по правде, когда погашен свет, уже не разглядеть, красивый муж или нет, все они одинаковы.

– Все одинаковы? Значит, Нене, ты не знаешь, что нет двух одинаковых.

Нене подумала о д-ре Аскеро и о своем муже, не смогла провести сравнение, моменты сладострастия с ненавистным врачом были мимолетны и сопряжены с неудобствами.

– Мабель, тебе-то откуда знать, ты ведь незамужняя…

– Ах, Нене, все мои однокашницы уже замужем, и с ними, детка, у меня полная доверительность, и они мне все рассказывают.

– Да ты-то что знаешь про Хуана Карлоса, ничего ты не знаешь.

– Нене, разве ты не знаешь, чем славился Хуан Карлос?

– Чем?

Мабель сделала непристойное движение, показав руками по горизонтали расстояние длиной примерно в тридцать сантиметров.

– Мабель! ты меня прямо в краску вгоняешь, – и Нене почувствовала, как все ее страхи кошмарным образом подтвердились. Страхи, которые закрались ей в душу с самой свадебной ночи, – она много бы отдала, чтобы забыть грязный жест, который только что видела!

– А это, похоже, имеет большое значение, Нене, для счастья женщины.

– Муж мне сказал, что нет.

– Может, он тебе зубы заговаривал… Глупышка, я смеюсь, мне не это рассказали про Хуана Карлоса, это я тебе так, в шутку сказала. На самом деле мне рассказали другое.

– Что?

– Извини, Нене, но когда мне это рассказали, я поклялась, что никогда, никогда никому этого не скажу. Так что не могу тебе рассказать, уж извини.

– Мабель, это нехорошо. Начала – так заканчивай.

Мабель отвернулась.

– Прости, если уж я дала клятву, то держу ее.

Мабель делила пирожное надвое вилкой, Нене увидела, как вилка обернулась трезубцем, на лбу Мабель выросли два рога дьявола, а под столом извилистый хвост обвился вокруг ножки стула. Нене сделала усилие и отхлебнула глоток чая: откровенно дьявольское видение рассеялось, и хозяйка дома внезапно придумала, как частично расквитаться с подругой за удары, нанесенные во время встречи; глядя пристально ей в глаза, она неожиданно спросила:

– Мабель, а ты действительно влюблена в своего жениха?

Мабель заколебалась, краткие секунды, пока она подыскивала ответ, выдали ее игру, комедия счастья окончилась. Нене с глубоким удовлетворением убедилась, что это был разговор двух шарлатанок.

– Нене… ну и вопросик…

– Я знаю, что ты его любишь, но иногда по глупости всякое спросишь.

– Конечно, я его люблю, – но это было не так. Мабель подумала, что со временем, возможно, научится любить его, а вдруг ласки жениха не заставят ее забыть ласки других мужчин? как будет ласкать ее жених? для этого ей придется дождаться свадебной ночи, ибо познать это раньше было бы слишком рискованным. Мужчины…

– А ты, Нене, любишь мужа больше сейчас, чем до свадьбы?

Чай – без сахара. Пирожные – с кремом. Нене сказала, что ей нравятся новомодные болеро и центральноамериканские певцы, которые их исполняют. Мабель высказала свое одобрение. Нене добавила, что просто в восторге от них, такое впечатление, что слова написаны для всех женщин и в то же время для каждой в отдельности. Мабель подтвердила, что такое происходит, потому что в болеро звучит немало верных истин.

В семь вечера Мабель надо было уходить. Она сожалела, что уходит, не повидав мужа подруги – задержавшегося по делам в конторе – и, следовательно, не оценив, насколько его обезобразило бремя набранных килограммов. Нене обследовала скатерть на столе – ее так нелегко стирать и гладить – и удостоверилась, что она чиста, без единого пятнышка. Затем осмотрела обитые атласом кресла, они также не запачкались, и незамедлительно принялась надевать на них соответствующие чехлы.

Мабель вышла на улицу, уже стемнело. Как она и планировала, следовало воспользоваться свободным временем до ужина, чтобы оглядеть витрины большого магазина, расположенного в районе Нене, и сравнить цены. Мабель задумалась, она всегда была такая организованная, никогда не теряла времени даром – и чего она добилась всей этой расчетливостью и точностью? Может, лучше было отдаться первому же импульсу, может, любой мужчина, который повстречается на этой улице, способен принести ей больше счастья, чем ее сомнительный жених. А если сесть на поезд, следующий в Кордову? там в горах находится тот, кто любил ее однажды, заставив трепетать, как ни один другой. На этой улице Буэнос-Айреса деревья росли под наклоном, как днем, так и ночью. Что за напрасное унижение, ведь теперь вечер, солнца нет, к чему сгибаться? Или эти деревья совсем забыли о достоинстве и самолюбии?

Нене, в свою очередь, закончила надевать чехлы на кресла и убрала со стола. Складывая скатерть, она обнаружила, что искра от сигареты Мабель, единственной курильщицы, прожгла ткань.

– Что за неопрятная эгоистка! – тихо прошипела Нене, а ей неудержимо хотелось кататься по полу, испустить душераздирающий вопль, но на глазах у двух своих детей она лишь заткнула руками уши, силясь заглушить навязчивый голос Мабель Саэнс: «…а это, похоже, имеет большое значение, Нене, разве ты не знаешь, чем славился Хуан Карлос?…глупышка, я смеюсь. На самом деле мне рассказали другое… но когда мне это рассказали, я поклялась… поклялась… поклялась, что никогда, никогда никому не скажу. А это, Нене, я тебе так, в шутку сказала. НА САМОМ ДЕЛЕ МНЕ РАССКАЗАЛИ ДРУГОЕ».

Деревья, которые сгибаются днем и ночью, изумительные вышитые полотна, которые может уничтожить маленькая искра от сигареты, крестьянки, которые влюбляются однажды в лесах Франции, влюбляются в кого не следует. Судьбы…