Текст книги "Леди на монете"

Глава 21

Сейчас, когда закончилась война с Францией и с Голландией, Карл и Генриетта-Анна смогли возобновить переписку, которая прервалась почти на два года. Вдовствующая королева приехала в Англию, пообещав дочери вернуться до наступления зимы, и именно от нее, а не от самой Фрэнсис, герцогиня Орлеанская узнала о замужестве своей подруги и о том, что король зол на нее.

Вдовствующая королева попыталась поговорить с сыном о Фрэнсис, но безуспешно. Зная о том, что между братом и сестрой существуют свои, особые, отношения, она написала дочери о том, что, может быть, ей стоит напомнить Карлу о своей дружбе с Фрэнсис. Генриетта-Анна так и поступила, но ответ Карла не оставлял никаких сомнений в том, что он не собирается считаться с просьбой сестры: «Уверяю Вас, – писал Карл, – что я очень огорчен тем, что не могу выполнить все Ваши желания. Особенно это касается герцогини Леннокс и Ричмонд, в случае с которой Вы можете посчитать меня злопамятным». Далее король писал о том, что Фрэнсис постоянно провоцировала его и жестоко обманула. Он всегда относился к ней с большой нежностью, но не может забыть той обиды, которую она нанесла ему.

Карл обычно легко прощал разных людей, кроме того, Екатерина считала, что он просто скучает по Фрэнсис как по веселому, жизнерадостному человеку, которому лучше, чем кому бы то ни было, всегда удавалось развлечь и рассмешить его. Скорее дерзкая, чем остроумная, она почти всегда находила смешное там же, где его видел и Карл, и этого ему очень не хватало. Может быть, именно эти качества Фрэнсис привлекали к ней короля больше, чем что бы то ни было другое? Веселые приятельские отношения без всяких обязательств, украшенные романтической влюбленностью?

Екатерина не могла объяснить, почему Карл, столь не разборчивый в связях, так откровенно скучает, томится без Фрэнсис, которая даже не успела стать его любовницей. Конечно, причина в том, что он был очарован, околдован ее жизнерадостным смехом, ее весельем, которому удавалось побеждать даже его мрачное настроение.

И королева пришла к выводу, что, если Фрэнсис вернется во дворец счастливой замужней женщиной, Карл, хоть ему и придется расстаться с мыслью обладать ею, все же сможет радоваться общению с ней. Если бы только нашелся такой человек, который смог бы его уговорить… Но Екатерина твердо знала, что время для этого еще не пришло.

Межу тем Генриетта и Фрэнсис возобновили переписку, и герцогиня Орлеанская высказала очень заманчивую мысль: поскольку Карл упрямится, а ремонт в Кобхемхолл, кажется, не имеет конца, почему бы Фрэнсис и Ленноксу не провести во Франции хотя бы зиму?

Помимо всех прочих титулов, Леннокс имел и полученный по наследству титул герцога Д'Обиньи, который был пожалован его предкам в пятнадцатом веке королем Франции Карлом Седьмым. Генриетта была уверена в том, что стоит ей только обсудить этот вопрос с Людовиком, как Леннокс станет владельцем Обиньи, что даст Фрэнсис возможность занять положение фрейлины при Дворе вдовствующей королевы или при ее собственном Дворе.

Леннокс и Фрэнсис отнеслись к подобной перспективе без всякого энтузиазма.

– Правда, однако, в том, – сказал Леннокс, – что как бы мы ни любили Кобхем, невозможно жить здесь безвыездно. Зима здесь покажется вам очень тоскливой.

– Меня не так пугает зима в Кобхеме, – ответила ему Фрэнсис, – как огорчает то, что нас не хотят видеть при Дворе. Сколько это может продолжаться? Что мы ему сделали? А вы, если вдруг снова начнется война… Вас немедленно оторвут от меня и пошлют служить ему. Как бы я ни любила Риетту и как бы ни была рада снова увидеть ее, я не хотела бы оказаться в изгнании во Франции, словно мы совершили какое-то преступление, о котором даже нельзя говорить. Кроме того, это не такое простое путешествие – из Кобхема во Францию и обратно. Доехать до Лондона гораздо проще.

– Я думал о Шотландии, просто, чтобы вы смогли сменить обстановку, – сказал Леннокс. – Ваши кузены, Блантиры, с удовольствием примут вас. К сожалению, в моем имении там живет моя сестра, и мне вряд ли удастся подыскать ей что-нибудь другое в качестве замены. А пожить какое-то время у них в гостях… она весьма придирчивая и сварливая особа, она старше меня на несколько лет. Я не уверен, что вам будет приятно с ней и с ее мужем О'Брайеном. Мне трудно даже сохранять с ними просто приличные отношения.

– Значит, мне будет еще труднее, – честно призналась Фрэнсис. – Когда я вспоминаю прошлое, – правда, тогда я совсем не думала об этом – мне казалось, что лишь немногие женщины относились ко мне хорошо. Но зато их мужья – всегда!

Леннокс рассмеялся.

– Думаю, что вас не слишком волновало, как к вам относились жены. Но даже и вы вынуждены будете признать, что О'Брайен – крепкий орешек, который не поддается женским чарам. Впрочем, если он вообще мужчина… Честно признаться, он и Кейт – малосимпатичная пара.

– Тогда давайте не приближаться к ним!

– Если бы у меня была хоть маленькая надежда на то, что вам удастся завоевать их симпатию, это было бы совсем не так плохо. Дело вот в чем, моя ненаглядная. Если нам не посчастливится иметь собственных детей, сына, единственное, что я смогу вам оставить – долю в Кобхеме и в шотландских землях.

– Перестаньте! – крикнула Фрэнсис, и ей показалось, что цветущий сад, по которому они гуляли, мгновенно потемнел. – Если вас не станет, ничто не будет иметь значения в моем одиночестве. Но зачем говорить об этом? Вы молоды и сильны. Мы вместе доживем до глубокой старости.

Она рассмеялась, и солнце снова осветило сад своим ярким светом.

– Я буду formidable[44]44
  Чудовищной (франц.).


[Закрыть] старухой! Так и вижу себя: высокая, худая, с крючковатым носом, как у ведьмы!

Он стал потешаться над ней, пытаясь доказать, что нос уже почти такой, как она говорит.

– Раз уж лето кончается, нам лучше всего перебраться в Лондон. Ваша матушка будет рада, если мы поживем с ней в Сомерсетхаус. Кроме того, раз вдовствующая королева в Лондоне, значит, вы повидаетесь с Софии.

– Было бы прекрасно, – ответила Фрэнсис. – Королева Генриетта-Мария не будет обращать никакого внимания на неудовольствие Карла по поводу того, что она принимает нас. Она вообще никогда не страдает, если ссорится с ним. Мы сами сможем держать собственный Двор.

Так они и сделали, к большому неудовольствию Карла, который, узнав об их приезде, сказал, что Фрэнсис не имеет ни малейшего представления о том, как следует себя вести.

– Ни одна девушка не вела себя так и не обращалась с вами менее церемонно. Так, наверное, обращалась бы с вами ваша сестра, живи она в Англии, – заметила королева.

– Не совсем, как сестра, – возразил Карл, которому никак не хотелось признать, что Фрэнсис не поддалась влиянию его мужских чар, но поймал насмешливый взгляд Екатерины и застенчиво рассмеялся.

– Мужчины – тщеславные дураки. Я пытаюсь убедить себя в том, что эта кокетка влюбилась бы в меня, будь я холост.

– Ума не приложу, как она смогла избежать этого, несмотря на то, что вы женаты, – честно ответила ему Екатерина, и этот ответ не только позабавил, но и растрогал Карла.

– Я вовсе не Адонис, – ответил он.

– Адонис всего-навсего глупый мальчишка.

Карл рассмеялся и обнял королеву за плечи. Никто не понимал его лучше, и ни к кому он не был так привязан. Это ужасно жестоко, что ей не суждено было иметь детей, потому что дети могли изменить его. Впрочем, возможно, что это просто ему казалось. С законными сыновьями – одним или двумя – он чувствовал бы себя более уверенно, у него не было бы страха за судьбу династии, потому что его брат Джеймс – папист.[45]45
  Католик, поклонник папы.


[Закрыть] Наследника престола должны были бы воспитать в протестантском духе, хоть это и было бы тяжелым испытанием для Екатерины и источником ее постоянных терзаний, так что, может быть, это и к лучшему, думал Карл, который всегда старался найти что-нибудь хорошее в любом несчастье.

Однако его мудрость мало помогала ему в том, что касалось Фрэнсис, по которой он тосковал так, как не тосковал никогда ни по одной женщине. Он до сих пор слышал ее смех и видел перед собой ее лицо. Она обладала даром превращать его в беззаботного юношу, и никому другому этого не дано, даже Нелл Гвин, остроумной, дерзкой актрисе из Друри Лейн. Шутки Нелл веселили его, и Карлу даже казалось, что она неравнодушна к нему, но в ней не было ничего от Фрэнсис – от ее невинности, артистичности и утонченности. Оказалось, что именно эти качества производят на него гораздо большее впечатление, чем он думал раньше. А главной чертой Нелл, хоть и способной и привлечь внимание, и понравиться, была вульгарность.

Ему было гораздо проще не думать о Фрэнсис и в глубине души злиться на нее, когда она жила в Кобхеме, но сейчас ему не давало покоя сознание, что она рядом. Джулия Ла Гарде не раз разговаривала о ней с Екатериной, и иногда до Карла долетали обрывки их разговоров. Девица Ла Гарде пыталась подражать Фрэнсис и соперничать с ней, старалась быть веселой и беззаботной, и находились те, кто считали ее прелестной и восхищались ею, однако Карл не обращал никакого внимания на многозначительные взгляды, которые Джулия бросала на него. Барбара, которая поняла, на что претендует юная Джулия, так же зло копировала ее, как Нелл Гвин – саму Барбару.

Фрэнсис, хоть и было запрещено появляться во дворце, не чувствовала себя забытой: Карлу было известно, что в Сомерсет Хаус часто устраивались приемы. Миссис Стюарт вернулась в Лондон после короткого пребывания во Франции вместе с младшей дочерью Софи, которая уже превратилась в прелестную юную девушку. Придворные, уже успевшие соскучиться по Фрэнсис, наперебой спешили побывать у нее, и Карл, боясь выдать себя, не мог им этого запретить. Он узнавал о переменах, произошедших с Ленноксом, о том, как изменилось его отношение к вину и картам, с тайным неудовольствием и разочарованием. Ничто никогда не заставит его полюбить этого человека. Даже если его и вынудят признать, что у Леннокса есть достоинства, он все равно всегда будет считать его скучным, неинтересным человеком и никогда не поймет, что Фрэнсис нашла в нем.

Несмотря на то, что Карл не одобрял посещений Сомерсетхаус особенно теми, кому он оказывал явное предпочтение, он был очень удивлен, когда снова стал постоянно встречать этих людей в Уайтхолле и напрямую спросил, означает ли это, что Прекрасная Стюарт уехала к себе в Кобхем. Услышав в ответ, что Фрэнсис заболела оспой, он ужаснулся. Его успокоили, сказав, что ее жизни ничто не угрожает, но лицо сильно обезображено. Он не мог узнать никаких подробностей, потому что, боясь заразиться, люди не рисковали появляться в Сомерсетхаус, но все говорили о том, как преданно Леннокс ухаживает за ней. Говорили и о том, что, наверное, следы оспы навсегда останутся на ее лице…

Карл был в ужасе, такое же потрясение испытала и королева, когда он рассказал ей о болезни Фрэнсис, и он без всякого нажима с ее стороны написал Фрэнсис о том, что прощает их обоих – и ее, и Леннокса.

Фрэнсис, которая мужественно переносила все страдания, связанные с болезнью, получив это письмо, разрыдалась.

– Все-таки у него доброе сердце, несмотря ни на что, – сказала она. – И даже если теперь я навсегда останусь уродом, может быть, это и не такая высокая плата за то, что Карл вернул нам свое расположение.

– Я предпочел бы навсегда остаться в немилости, – ответил Леннокс, – чем видеть, как вы страдаете. Нам надо было остаться в Кобхеме, там эта болезнь большая редкость… Если пострадает ваше прекрасное лицо…

– Не пугайте ее, – резко перебила его миссис Стюарт. – Вы прекрасно знаете, что Фрэнсис проявила необыкновенную выдержку и не прикасалась к болячкам…

– Это заслуга моего супруга, maman, – сказала Фрэнсис. – Он ходил от одного аптекаря к другому в поисках глазных капель и разных лосьонов для кожи, которые у них бывают очень редко. Но он слышал, что благодаря этим лосьонам не остается никаких пятен на лице. Они действительно сильно снимают зуд и уменьшают боль, так что если болезнь не изуродует меня, то только благодаря ему.

Миссис Стюарт не могла не согласиться с дочерью, хотя была очень измучена и взвинчена после многих бессонных ночей, которые она провела, ухаживая за ней. Леннокс был подавлен, и на него у миссис Стюарт уже не хватало терпения. И вот теперь, когда врачи сказали, что состояние Фрэнсис больше не вызывает тревоги и она не заразна, эти два человека – мать и муж, которые выхаживали ее день за днем во время болезни, больше не могли сдерживать себя и дали выход взаимному раздражению.

Фрэнсис была еще слишком слаба, чтобы играть роль миротворца, но она не могла не поддержать миссис Стюарт, когда та сказала зятю:

– Фрэнсис больше, чем кто бы то ни было другой, нуждается сейчас в отдыхе. Но поскольку король наконец отменил свой запрет, почему бы вам не появиться при Дворе и не успокоить тех, кто, без сомнения, интересуется вашей женой и беспокоится о ней? Ни в коем случае вы не должны позволить им даже подумать о том, что болезнь изуродовала Фрэнсис.

Наконец им общими усилиями удалось убедить Леннокса, а Фрэнсис уговорила мать уйти к себе и немного отдохнуть.

Оставшись одна, она начала искать зеркало, которое спрятали от нее. До этого времени она сама не хотела видеть себя, но сейчас решила, что достаточно окрепла и у нее хватит сил посмотреть на себя. Правда, когда она вернулась к постели, прижимая зеркало к груди, она молилась о том, чтобы ее лицо не оказалось слишком страшным.

Сначала Фрэнсис ничего не видела из-за слез, но она вытерла их и принялась внимательно разглядывать свое отражение. Она выглядела совсем не так страшно, как можно было бы предположить: отвратительные болячки бесследно исчезли, но на коже все еще оставались пятна, лицо было отечным, а глаза запали и потускнели. Она подумала о том, что, наверное, после выздоровления к ней вернется ее прекрасный цвет лица, и глаза не навсегда останутся такими тусклыми и невыразительными.

В этот момент она увидела, как поворачивается дверная ручка, и Фрэнсис уже приготовилась объясняться с матерью, которая, как ей казалось, должна была отдыхать в своей комнате.

Но вместо миссис Стюарт на пороге своей комнаты Фрэнсис увидела короля и закричала от испуга.

– Моя бедная Фрэнсис! Мое бедное, дорогое дитя! – воскликнул он.

– Сэр!

Зеркало было отброшено в сторону, и Фрэнсис попыталась зарыться в одеяло, но Карл уже обнимал ее. Он поцеловал ее в лоб.

– Не надо, не надо! Вы не должны этого делать! – кричала Фрэнсис.

– Почему? Доктора сказали, что болезнь уже не опасна, а я так соскучился! Мне сказали, что вашего мужа видели по дороге в Уайтхолл, а я хотел сначала поговорить с вами наедине. Я взял лодку и спустился вниз по реке, но когда я причалил к берегу, оказалось, что калитка заперта, и мне пришлось перелезать через ограду.

– Как вы решились на это, Ваше Величество?!

– Почему бы и нет? Как только я оказался в саду, все мои волнения остались позади. Я знал, где ваша комната. В течение последних недель я много раз ходил под вашими окнами, даже ночами, в них всегда горел свет.

– Вы… вы так беспокоились обо мне? – спросила Фрэнсис, не скрывая своего удивления.

И неожиданно искренняя радость, которой так не хватало ему все то время, прорвалась наружу, и она расхохоталась.

– Перелезать через эту высокую ограду! Да еще с пиками наверху! Вы, король Англии! Карл, наверное, вы разорвали одежду, да?

– Я еще не так стар, чтобы не перебраться через стену, тем более что между кирпичами можно было вполне поставить ногу.

– Представьте себе только, что вас могли увидеть! Тот, кто не узнал бы вас, вполне смог бы принять вас за грабителя!

– Я совсем не думал об этом. Поблизости никого не было.

Мысли Фрэнсис вновь обратились к ней самой.

– Если бы я знала… Если бы вы предупредили меня… я постаралась бы выглядеть получше, – запинаясь, нерешительно сказала она, инстинктивно стараясь прикрыть лицо легким шарфом, – этим шарфом она в последнее время защищала глаза от слишком яркого света.

Фрэнсис была счастлива, что мать так хорошо ухаживает за ней, что она ежедневно меняет постельное белье, постоянно проветривает комнату и часто освежает воздух водой, пахнущей сиренью. На ней была шелковая рубашка, а кровать занавешена пологом из розового Дамаска. Если бы только он не смотрел на ее лицо!

Но Карл осторожным движением повернул к себе голову Фрэнсис, и губы ее дрогнули.

– Почти ничего не заметно, – мягко сказал он. – А ведь вы только начали поправляться. Вот посмотрите, через несколько недель вообще не останется никаких следов.

– Врачи говорят, что даже при самом благоприятном исходе, левое веко останется немного опущенным, – сказала Фрэнсис.

– Не верьте им. Вы будете так же прекрасны, как и раньше. Но у вас, Фрэнсис, есть не только красота. Гораздо важнее ваш веселый характер и беспечное сердце. Если бы вы только знали, как мне не хватало всего этого! Я много думал о себе в последние дни и вынужден был признать, что я заслужил эту потерю. Я сам виноват в том, что потерял вас.

– Нет. Я тоже виновата в этом, не только вы, – ответила Фрэнсис. – Я была тщеславна и глупа и обещала вам то, что не вправе была обещать, потому что в глубине души знала, что буду принадлежать только тому, кто станет моим супругом. Я не заслуживаю того, чтобы видеть вас сейчас здесь. Я не заслуживаю вашей доброты.

Когда она говорила это, ее голос дрожал, и Карл ответил:

– Я хотел бы быть с вами в самые тяжелые дни вашей болезни. Помните, в то время, когда королева была так тяжело больна, вы сказали мне, что если вам случится болеть, то хотели бы иметь такую же хорошую сиделку, какой оказался я?

Фрэнсис, конечно же, помнила это. Однако, представив себе, что было бы с ее матерью и мужем, вздумай король ухаживать за ней, она снова рассмеялась.

– Ну и шум поднялся бы тогда! Это сохранилось бы в истории и передавалось бы из поколения в поколение! Вряд ли это безумство пошло бы мне на пользу. Господи, как прекрасно снова смеяться! Моя бедная мама и мой несчастный муж так настрадались из-за меня, что теперь с трудом выносят друг друга.

– Вы хоть немного скучали по мне? – нетерпеливо спросил Карл.

– Гораздо больше, чем «немного». И мне было очень горько от мысли, что вы сердитесь и что из-за меня ваш гнев обрушился и на моего супруга.

– Вы счастливы с ним?

Впервые за все время голос короля звучал напряженно.

– Очень счастлива. И не сердитесь за то, что я признаюсь вам в этом.

– Как я могу сердиться за это? Раз уж вы вышли за него замуж, я должен быть совсем никчемным человеком, чтобы не желать вам счастья. Безумство неразделенной любви прошло, но ведь дружба осталась. Я не знаю никого, с кем у меня могла бы быть более счастливая и радостная дружба. Однако обычно мужья ревнуют ко мне, и это нельзя не принимать во внимание.

– Я не думаю, что Леннокс будет ревновать, во всяком случае, если и будет, то не очень. Мы доверяем друг другу и никогда друг другу не изменим. Он очень серьезный человек, это верно, но и я иногда тоже могут быть серьезной. Но его совсем не раздражает, когда я весела и смеюсь.

– Если бы это раздражало его, он был бы еще большим глупцом, чем кажется мне, – выразительно заметил король.

– О сэр! Как бы я хотела, чтобы вы стали друзьями! Ради меня, – взмолилась Фрэнсис.

И неожиданно, словно ее поразила совсем другая мысль, она спросила:

– А королева знает об этом визите?

– Черт возьми! Конечно, нет! Она была бы вне себя от страха, что я могу заразиться. Я подожду еще несколько дней, чтобы не волновать ее. Но все это время она много говорила о вас. Она хочет, чтобы наши отношения восстановились и чтобы вы снова были с ней.

– Я тоже хотела бы этого, – призналась Фрэнсис. – Ее Величество всегда было бесконечно добра ко мне.

– Хорошо, посмотрим, – ответил король, не выпуская руку Фрэнсис из своей. – Нам очень плохо без вас, и нельзя допустить, чтобы вы похоронили себя в Кобхеме, как бы он ни был прекрасен.

Услышав это, Фрэнсис не могла не начать рассказывать Карлу о своем доме, и он очень внимательно слушал ее рассказ, не переставая думать о том, что она похожа на ребенка, которому дали новую игрушку. Но когда она рассказала, как, стоя на высоком холме в своем парке, наблюдала за датской флотилией, как обеспечивала продовольствием принца Руперта и как посылала порох в Дорсет, он не смог сдержать восхищения.

Когда миссис Стюарт, войдя в комнату дочери, увидела, что возле ее кровати сидит король, держит ее за руку, и они мирно беседуют, она испугалась и удивилась.

Фрэнсис пришлось объяснить ей, что король приплыл на лодке и был вынужден перелезать через ограду, потому что калитка оказалась закрытой. Миссис Стюарт не знала, что ей делать, – возмущаться или радоваться тому, что Карл совершил такое путешествие ради ее дочери. Она действительно была очень довольна, что Фрэнсис и Леннокс вернули расположение короля, но не могла представить себе, как ее зять отнесется к этому неожиданному визиту Его Величества.

Однако, когда Фрэнсис обо всем рассказала мужу, он отнесся к ее рассказу очень спокойно. Правда, это произошло лишь на следующий день, потому что король ушел от нее раньше, чем вернулся Леннокс, который был несколько смущен тем, что во дворце выпил больше, чем следовало. Фрэнсис, однако, предвидела, что такое может произойти, потому что последние дни он почти неотлучно был при ней, а если и уезжал из дома, то только для того, чтобы найти ей капли и лосьоны.

Вскоре Фрэнсис совсем поправилась, начала выезжать в свет, и королева была счастлива вновь увидеть ее. Лицо Фрэнсис пострадало не сильно, а умелое применение косметики делало практически незаметными следы, оставленные болезнью.

Леннокс очаровал Екатерину, к тому же она так искренне смеялась над необычным визитом короля в Сомерсетхаус и так открыто говорила о нем, что никому и в голову не могло прийти, что это было проделано без ее согласия. Она наблюдала за Фрэнсис и Ленноксом гораздо более внимательно, чем они думали, и с радостью убедилась в том, что они действительно счастливы и искренне любят друг друга. Что же касается Карла, то все было именно так, как и предполагала Екатерина: он не был более страстно влюблен во Фрэнсис, но по-прежнему получал большое удовольствие от общения с ней, и его искренняя привязанность не вызывала никаких сомнений.

В начале осени, вернувшись из Кобхема, где она провела несколько недель, Фрэнсис устроила в Сомерсетхаус большой прием для королевской четы, и во время этого приема королева сообщила, что герцогиня Леннокс и Ричмонд назначена одной из ее ближайших придворных дам. Одновременно король вручил Фрэнсис подарок: одну из золотых медалей, отчеканенных в честь заключения мира с Голландией; медаль и цепь, на которой она висела, были украшены бриллиантами. На одной стороне медали был портрет Карла, на второй – портрет Фрэнсис в образе Британии. Тактичная Екатерина презентовала Ленноксу миниатюру – свой собственный портрет.

Помимо нового назначения, Фрэнсис получила во временное пользование прелестный дом – Павильон – в Баулинг Грин, недалеко от Уайтхолла. Самуэль Пепис, который навещал там Леннокса, описал его как небольшое здание с прелестными комнатами. Леннокс произвел на него впечатление «весьма доброжелательного человека», но Пепис был разочарован тем, что ему не удалось повидать Фрэнсис, которая в очередной раз уехала в Кобхем.

И правда – едва ли не большую часть времени Фрэнсис проводила именно там, что могло бы создать определенные трудности в связи с ее новым назначением, если бы это назначение не было столь откровенной синекурой и если бы король был меньше увлечен Нелл Гвин.

Барбара Каслмейн практически полностью утратила все свое влияние, хотя король и не порывал с ней окончательно. Чтобы компенсировать недостаток своего внимания, он присвоил ей новый титул – герцогини Кливленд, что принесло ей немалое удовольствие, поскольку позволило сравняться с Фрэнсис. Помимо титула Барбара получила в подарок легендарный дворец Нонсач в Серрей.

Королева не возражала против этого, поскольку прекрасно понимала, что и дворец, и титул – всего лишь достойное вознаграждение, соответствующее положению бывшей любовницы короля и матери его детей. Формально и титул, и дворец были объяснены теми огромными заслугами перед британской короной, которые имели в свое время отец Барбары и другие члены ее семьи. Естественно, что это объяснение никого не могло ввести в заблуждение.