Текст книги "Жемчуг проклятых"

Но скатерть! Он ее что, отстирал за пять минут? И перестелил заново, не сдвинув с места ни одного прибора? Факт оставался фактом – от бурого пятна ни осталось ни следа, а чайник как ни в чем не бывало стоял на треножнике. Агнесс посмотрела на него подозрительно, словно ожидая, что он подкинет в воздух расписную крышку и расхохочется ей в лицо. Но чайник стоял смирно.

Затем она перевела взгляд, и без того ошарашенный, на зеркало, висевшее над камином, и застыла перед ним уже надолго. Гораздо дольше, чем приличия дозволяли хозяйке дома игнорировать своих гостей. Но Агнесс не могла удержаться. За столько лет она успела изучить, расстроиться и свыкнуться со всеми теми изменениями, которые происходили с ее лицом после качественной истерики. Но где же безобразные алые пятна на лбу и щеках, вечный бич рыжеватых особ с тонкой белой кожей? От рыданий не осталось и следа. Агнесс выглядела, как обычно. Или, пожалуй, чуточку симпатичнее.

В выпуклом зеркале отражалась вся комната, и Агнесс увидела, как за ее спиной мистер Хант кланяется пастору, хотя руку ему не подает.

– Ба, мистер Линден! Я рассчитывал на скромное чаепитие, а попал на пир, достойный Валтасара!

– Это все моя племянница. Она обладает артистическим вкусом. Сила наследственности, сэр – ее покойный батюшка был художником.

Услышав свое имя, Агнесс обернулась. И увидела пятно от чая. Вернее, поняла, что оно никуда не делось. Если смотреть на него в упор, пятно исчезало, а вот если скосить глаза так, что их начинало ломить, на скатерти проступали его смутные очертания. Теперь все стало по своим местам. Ну конечно, опять дядюшкины проделки. Хотя на этот раз ему не пришлось ни соль рассыпать, ни бормотать заклинания. Как-то очень естественно все у него получилось.

– Я счастлив, что мне довелось наконец побывать в доме нашего любезного ректора, – проговорил гость, разглаживая бакенбарды. – Или правильнее было бы сказать «в чертогах»? Неважно, неважно. Кстати, ваша давешняя проповедь произвела незабываемое впечатление на прихожан. Можно даже сказать, неизгладимое. Вряд ли ожоги сойдут с ладони Холлоустэпа так уж скоро. Одно не могу взять в толк – как вышло, что он обжег руку прямо в церкви?

Мистер Линден надолго задумался.

– Наверное, беднягу опалил гнев Божий, – глубокомысленно заключил он.

При всей нелюбви к мистеру Ханту, Агнесс даже посочувствовала, когда его передернуло. К дядюшкиному сарказму привыкаешь не сразу. Вот уж месяц прошел, а Агнесс все еще вздрагивала от его выходок, словно ей воды за шиворот плеснули.

– Или просто за свечу неловко схватился. Всякое бывает. В любом случае, на нашем вчерашнем собрании Холлоустэп наговориться о вас не мог. Да и его приятелям было, что о вас сказать. Посему я взял на себя смелость выразить чувствования вашей паствы и вознаградить вас за тот подвиг красноречия. Извольте получить.

Не торопясь, он развернул обертку и продемонстрировал невысокий, светлого дерева пюпитр с железными заклепками. Агнесс подарок совсем не впечатлил, уж слишком неказистым он казался, но мистер Хант, заметив ее скептическую усмешку, поспешил пояснить:

– Сначала я хотел заказать пюпитр из красного дерева с инкрустациями из серебра и слоновой кости. Но памятуя о том, что духовным лицам не должно принимать дорогие подарки, избрал материалы попроще.

– Рябина и холодное железо? – спросил мистер Линден.

В отличие от Агнесс, он проявил к подарку живейшее внимание, хотя не спешил его брать. Просто разглядывал уж очень пристально.

– Вам не откажешь в догадливости.

– Долго гадать не пришлось.

– Возьмете?

– Возьму, – сказал пастор, почему-то с вызовом.

Пюпитр вовсе не казался тяжелым, но мистеру Линдену он оттянул руки. По крайней мере, Агнесс заметил, как широко распахнулись его зрачки и по плечам пробежала судорога, когда он принял подарок.

– Неужели мой дар настолько неприятен вам на ощупь? – забеспокоился мистер Хант, обходя вокруг пастора, державшего пюпитр на вытянутых руках, как-то слишком далеко от себя.

В тусклых глазах гостя, окаймленных сеточкой морщин, забрезжил интерес, нечто вроде восхищения пополам с гадливостью. Как-то раз Агнесс в числе других учениц повели на ярмарку, и стайка девиц под присмотром классной дамы долго порхала среди помостов и шатров. Сколько было возгласов ужаса, когда в кабинке появлялась бородатая женщина и вращала глазами, как заливисто девочки хохотали, глядя, как Панч охаживает дубиной свою супружницу Джуди, какой восторг вызывали акробатки, что вальсировали на ходулях! Один из павильонов предлагал погрузиться в африканские джунгли. С потолка там свисали веревки, довольно схематично изображавшие лианы, на заднике был намалеван слон, больше похожий на свинью с торчащей из пасти макарониной. За решеткой прохаживался воин из какого-то племени, название которого зазывала, похоже, выдумал прямо на ходу. Огромный негр потрясал копьем, скалил зубы и, дико рыча, кидался на зрителей. Вот на него толпа смотрела примерно так же, как мистер Хант на пастора.

– Благодарю вас за искреннюю заботу, но не тревожьтесь на мой счет, – отвечал дядюшка, но Агнесс не могла не заметить, что его пренебрежительная усмешка напоминает гримасу боли.

Настала пора вмешаться.

– Мистер Хант, право же, я на вас обижена, – Агнесс надула губки и погрозила пальчиком. Врать так врать! – А где же гостинец для меня?

Ее настойчивость смутила гостя.

– Простите, мисс, я запамятовал…

– В таком случае, мне придется отнять у дядюшки ваш подарок, дабы он напоминал мне о вас, когда по вечерам я буду открывать свою Библию, – сладко пропела Агнесс. – Дядюшка, не жадничайте и отдайте пюпитр.

Джентльменам не пристало облегченно вздыхать, избавляясь от трудностей, кои, безусловно, закаляют характер. Поэтому пюпитр дядюшка отдал ей не сразу, но когда отдал, в его взгляде читалось: «Спасибо». «А вам за скатерть!» – одними губами сказала Агнесс. Пюпитр она поставила на стол рядом с собой. Ей он, по крайней мере, совсем не мешал.

2.

– Джентльмены, вы не откажетесь от чая? – любезно предложила Агнесс.

Как по команде, Джеймс Линден и Джон Хант присели по обе стороны от нее, и пастор прочел молитву перед едой, что случалось не так уж часто. Из-за вечных опозданий племянницы они с ней редко начинали трапезу одновременно, а если начинали, каждый молился про себя. Агнесс зажурчала чайником, и дядюшка почти сразу ополовинил свою чашку, но мистер Хант даже не пригубил ароматный напиток. И кекс не взял, но как раз это Агнесс не расстроило. Им же больше останется. Она привыкла к бережливости, так что воскресный ростбиф всю неделю появлялся на столе в разных ипостасях: то забирался в пирог, то плавал в супе, и это было неизбежным злом, как замерзшие пальцы зимой и сенная лихорадка летом. Зато растянуть на неделю кекс было бы идеей недурной. И Ронана хватит угостить.

О Ронане она не забывала ни на минуту. Вот бы выведать для него что-нибудь полезное, например, что´ мистер Хант хранит в том сундуке, из-за которого он когда-то чуть убил сына. И где оный сундук находится. Но все это, наверное, не столь уж важно. До сих пор Ронан не отважился навестить дом в Харроугейте. Опасался, что если его схватят, то матушка обречена, но Агнесс начинало казаться, что он просто привык к жизни в пещере. Там ему было хорошо. Когда стало понятно, что ничто уже не вырвет Мэри из тисков безумия, что ее разум затерялся в непроглядной тьме, Ронан как будто успокоился. Тем более что в последнее время Мэри не кричала и не рвала на себе одежду, потому что у них закончился холст, и одевать ее стало не во что. Дни напролет она дремала на лежанке, и ее апатия сулила стабильность. Поэтому Агнесс не торопила Ронана. Ей тоже не хотелось ничего менять.

Она вынырнула из размышлений и прислушалась к беседе джентльменов, но они говорили о скучных вещах. В основном, о грядущих выборах, на которых мистер Хант собирался предложить свою кандидатуру в палату общин. Он очень рассчитывал на голоса избирателей из Линден-эбби, о чем и сообщил мистеру Линдену. Тот слушал его с непроницаемым лицом. Совладав с мертвящей скукой, которую на нее навевали разговоры о политике, Агнесс прислушалась повнимательнее. Ведь если отец Ронана станет членом парламента, он не просто получит возможность бесплатно отсылать свою корреспонденцию, но и обретет иные полномочия. Тогда он развернет полномасштабные поиски беглецов, подумала Агнесс, и от этой мысли ей стало дурно.

Но как Агнесс ни пыталась уловить нить беседы, она терялась среди словесного тумана. Речь шла о каких-то людях, в чьих жилах текла кровь двух рас. О полукровках. Мистер Хант ратовал за то, чтобы поставить их на учет и заставить их носить какие-то опознавательные знаки. Например, браслет на руке. На вопрос пастора, из какого же материала будет изготовлен браслет, гость отвечал уклончиво – все зависит от индивидуального случая. Полукровка полукровке рознь. Неплохо было бы также создать для них что-нибудь вроде работных домов, где они могли бы приносить пользу обществу, пока общество ведет за ними всякого рода наблюдения. Этот замысел показался Агнесс довольно абсурдным, но она поймала себя на мысли, что к любой затее мистер Ханта отнеслась бы пристрастно. Уж очень он ей не нравится. С другой стороны, вдруг среди этих полукровок попадаются отпетые типы? Мало ли какая у них кровь понамешана.

Пока беседа окончательно не затерялась в горних высях политики, Агнесс поспешила вставить словечко. Не с пустыми же руками возвращаться к Ронану.

– Не сочтите мой вопрос нескромным, сэр, – обратилась она к мистеру Ханту, который не сразу ее расслышал, – но по кому вы носите траур? Боюсь, что слишком расплывчатые соболезнования не приносят утешения, но если бы я знала…

Мистер Хант снисходительно улыбнулся, приоткрывая желтоватые зубы.

– Пустое, мисс Тревельян, не нужно оправдываться. Я ценю вашу дружескую заботу.

– Так кто же причина вашей скорби?

– Мой сын Роберт.

Агнесс показалось, будто столовой резко стемнело, как если бы разом опустились все шторы. И одновременно с этим почувствовала толчок в грудь, такой сильный, что на миг словно бы вылетела из своего тела… И откуда-то издалека услышала свой голос: он совсем истончился и дребезжал, как треснувший колокольчик.

– Ваш сын?

– Месяц тому назад я отправил его служить юнгой на торговое судно, но, к несчастью, Роберт подхватил лихорадку. Он скончался, когда корабль огибал мыс Доброй Надежды. Его похоронили в море, – отвечал мистер Хант, словно цитируя некролог.

Агнесс втянулась обратно в себя и тупо уставилась на блюдце. Всего-то несколько капель пролила. Наверное, мистер Хант не догадался, почему у нее задрожали руки. Решил, что это еще одно проявление женской слабости. Вот и хорошо. А сейчас она отпросится у дяди и пойдет к Ронану. Вместе они решат, что делать с новыми сведениями. Главное, не показывать, как ей страшно, а просто встать и уйти…

Но язык ей уже не повиновался, и Агнесс услышала, снова со стороны, как она произносит с тщательной, выверенной злобой:

– Какое горе, сэр! Я искренне соболезную вашей потере. Роберт, наверное, был лучшим из сыновей. Мужественным, добрым, честным во всем. Возможно, ему, как и другим юношам, были присущи горячность и резкость, но он перерос бы их – если бы прожил дольше. Наверное, он был опорой своему отцу…

– …и благословением для своей матери, – добавил мистер Линден.

– Что вы сказали? – моргнул мистер Хант.

– Bendith y Mamau – так это звучит по-валлийски, – пояснил пастор и кивнул Агнесс, выражая уважение к ее корням.

– Быть может, он и был благословением для своей матери, но уж точно не опорой своему отцу. Нельзя злословить о тех, кто…

– …покинул мир людей.

– Истинно так, – согласился мистер Хант и облизал губы, блеклые, в сухих чешуйках. – Он был юношей по-своему неплохим, но природный изъян души, нечто такое, что невозможно устранить воспитанием, перечеркивал все его достоинства.

– Какой изъян, сэр? – спросила Агнесс.

Мистер Хант наклонился к ней так близко, что она разглядела каждую красную прожилку в его глазах. Выглядел он таким усталым и печальным, что на мгновение она поверила, будто он и правда кого-то потерял.

Будто черная лента на его руке была знаком скорби, а не смертным приговором Ронану.

– Он был лжецом.

Откинувшись на стуле, мистер Хант щелкнул суставами пальцев и продолжил:

– Он утверждал, будто я третирую его мать, хотя я обращался с ней со всем тем уважением, на которое она могла рассчитывать. В ее-то обстоятельствах. Но вместо того, чтобы платить добром на добро, мальчишка жаловался на меня соседям, как-то раз даже констебля домой привел, чтобы он со мной побеседовал. Констеблю потом пришлось извиниться за то, что поверил выдумкам лживого мальчишки, но так или иначе, мы оба были поставлены в крайне неудобное положение. С годами к его скверному, невыносимому поведению прибавились проступки – неряшливость и леность, дерзость по любому поводу, мелкие кражи, побеги из дома… даже поджоги, – осекся мистер Хант.

В его молчании Агнесс не почувствовала притворства и ей вдруг захотелось, чтобы прав оказался он, а не его сын. Чтобы ничего из того, о чем рассказывал ей Ронан, никогда не происходило на свете – ни с ним, ни с его матерью. «Всего лишь досужие выдумки», подхватил тихий голосок, отвечающий за сохранность нервов, и цепляться за правду сразу стало труднее. Правда обжигала и разъедала, будила среди ночи, стояла над душой, как строгая наставница, и мешала развлекаться. И как не податься навстречу лжи, если улыбка ее так участлива, а вкрадчивые пальцы врачуют рубцы, оставленные бичом ее соперницы?

«Быть может, Ронан не лгал, но, конечно, преувеличивал», – продолжал напевать голосок.

– Я делал для него все, что мог. Я дал ему образование, он рос, как маленький джентльмен, хотя далеко не всякий пэр счел бы джентльменом меня, его отца, и впустил бы меня в парадную дверь. Потому как мой отец был башмачником, а мне, чтобы заработать денег на обучение, приходилось в отрочестве рыть каналы. Зато Роберт всем был обеспечен. Мой сын… если это вообще был мой сын! – выкрикнул он с внезапной злобой.

Вздрогнув, Агнесс сделала рывок, выбираясь из сладостной, умиротворяющей пучины. И все раны открылись и начали кровоточить.

– Простите, мисс Тревельян, мне не стоило…

– Отчего же, продолжайте, – милостиво разрешил мистер Линден – Агнесс, положи мне еще кексу.

То ли его предложение, то ли его аппетит, абсолютно неуместный в данных обстоятельствах, но что-то в поведении пастора окончательно разозлило мистера Ханта. Он даже вскочил.

– Вы совсем выжили из ума! О таком нельзя говорить в присутствии барышни.

– Правда?

Мистер Линден сложил ладони под подбородком и погрузился в раздумья, но минуту спустя вздохнул разочарованно.

– Мистер Хант, я прокрутил в голове всевозможные варианты как избавиться от мисс Тревельян, но ни один из них не кажется мне удачным. Вот смотрите – если бы у нас был званый ужин, я бы выдворил ее из-за стола и позвал обратно уже к десерту. Но у нас чаепитие, не так ли? Кто-то должен разливать чай. Так что без услуг мисс Тревельян мы с вами не обойдемся. Досадно, но что поделаешь.

– Вы насмехаетесь надо мной, сэр?

– Что вы, сэр, что вы! Я о вас забочусь. Агнесс, налей нашему гостю еще чашечку. Хотя он так ничего и не выпил. Тогда не наливай.

Скрипнул стул. Мистер Хант опустился на место и продолжил, стиснув под столом скатерть.

– Горько осознавать такое о своем сыне, но, возможно, он был предназначен к погибели. Знаете ли, мисс Тревельян, я был воспитан в вере, что некоторые создания Божие по самой своей сути лишены благодати, что они прокляты еще до своего появления на свет. В порыве безрассудства мне случилось восстать против этих постулатов… потому что они казались мне несправедливыми, – сказал он едва слышно. – Потребовалось немало лет, прежде чем я вновь уверился в их правоте.

– Как можно определить, что кто-то предназначен к погибели?

– В точности это знает только Бог, однако смерть человека может поведать о многом. Если он умрет дурной смертью, корчась от боли, проклиная весь свет, не раскаявшись в своих грехах.

Легкие Агнесс обледенели, подернулись инеем изнутри. Ни вдохнуть, ни выдохнуть.

– У Роберта была дурная смерть? – просипела она.

– Очень дурная, – кивнул мистер Хант.

– Ему было… больно?

– Его мукам не было конца.

Агнесс вскочила, и на нее тут же посмотрели две пары внимательных глаз.

– Мне нехорошо, – прошептала она. – Мне нужно прилечь.

Но поспешила она не в спальню, а к воротам, не захватив ни капора, ни шали, и побежала так быстро, что слезы не успевали стекать по щекам – их сдувало ветром.

3.

Вопреки ее опасениям, Ронан ничуть не испугался, услышав, что отец уже похоронил его у берегов Африки. Единственным его огорчением было то, что тетушка Джин, которой он уже успел придумать эпитафию, даже не думала устраивать рандеву со Святым Петром.

Но так или иначе, дальше ждать было нечего. Видение лечебницы для умалишенных, со вбитыми в каменный пол цепями и визжащими узницами, в одночасье стало картиной идиллической, почти что пасторалью. Мистер Хант приготовил для Мэри другую расправу. Совсем скоро в «Таймс» появится некролог миссис Хант, наверняка краткий, потому что для клише вроде «примерная жена и мать» там не будет места. Пора бежать. Но перед окончательным побегом Ронан собирался навестить отчий дом.

Мысли о сундуке, в котором спрятаны бумаги, приоткрывающие завесу тайны на прошлым Мэри, не давали ему покоя. От возражений Агнесс он отмахивался. Бесспорно, отец выставит охрану и у ворот, и у всех вдохов-выходов, а у двери кабинета посадит мастифа. Окна, конечно, давно уже закрыты железными ставнями. Это ничего. Если понадобится, он пророет под забором подземный ход, спрыгнет с крыши, передушит охрану голыми руками или еще что-нибудь сымпровизирует в последний момент.

Агнесс слушала его рассуждения с грустной улыбкой, не прерывая их, но и не поддакивая. Ведь все эти воображаемые тревоги, которых хватило бы на несколько приключенческих романов, служили одной цели. Среди них легко было затеряться самому главному и самому приземленному страху – что никаких документов в сундуке нет, потому что мистер Хант давно уже их сжег. Или потому что их там не было никогда.

Когда Ронан закончил живописать, как он выдавливает глаза из чьих-то глазниц, Агнесс попросила его об одном. Не лететь навстречу опасности очертя голову. Как следует выспаться на этой идее. Подождать до завтра. Ронан хрипло дышал, как будто уже разбежался, а его вдруг дернули за уздечку, но, в конце концов, согласился. В свою очередь, Агнесс пришлось дать обещание, что она посидит с Мэри, пока его не будет. А если он вообще не вернется…

– Я подыщу ей надежный приют, – заверила его Агнесс и погладила спящую Мэри по голове. Волосы ее так засалились, что на перчатках Агнесс остался грязный налет.

– Твой дядя не позволит, чтобы его покой нарушали крики.

– Нет, ее возьмет к себе моя подруга леди Мелфорд.

– С какой стати леди будет с ней возиться?

– Потому что она добра и не боится людской молвы, – уклончиво отвечала Агнесс, решив не упоминать о приглашении Лавинии и о том, в каких обстоятельствах оно было дано. Вряд ли Ронана обрадует ее откровенность. Сам он никому не доверял. Кроме Агнесс, конечно. Ей очень хотелось в это верить.

– Но ты все равно вернешься, правда?

– Куда я денусь, – хмыкнул он. – Все, хватит нюни распускать.

Его быстрый, даже поспешный поцелуй разочаровал Агнесс, и она завздыхала, когда Ронан склонился над котелком, выливая в него конопляное масло, воск и скипидар. Этим зловонным варевом он решил смазать ботинки, чтобы не промокли, если придется пробираться через топи.

– Проводить тебя? – опомнился он и посмотрел виновато.

Из низин уже поднялся зеленый полумрак, вытесняя запозднившиеся лучи солнца, стылый воздух теснился у входа в пещеру. Агнесс еще не случалось возвращаться домой поздно вечером, она немного трусила и обрадовалась, когда Ронан подхватил ее на руки и понес, ловко перепрыгивая через поваленные стволы и лишь поднимая ее повыше, если путь им преграждали заросли боярышника. С ним было так спокойно. Вот если бы он еще не нашептывал ей на ухо о различных способах, которыми будет убивать отцовских прихвостней… Но Агнесс была уверена, что он не способен никого убить. Его грубость еще ни разу не оборачивалась настоящей жестокостью. Лишь бы сам остался цел.

4.

Попрощавшись с Ронаном у проселочной дороги, Агнесс добежала до дома и собиралась уже юркнуть к себе, как вдруг заметила яркий свет в столовой. Неужели мистер Хант еще не ушел? О чем они с дядюшкой разговаривают дотемна? Да еще и при лампах Арганда, которые Агнесс клятвенно пообещала не зажигать надолго. Получить нагоняй за истраченное спермацетовое масло – воистину, это стало бы достойным завершением сегодняшнего дня. По сравнению с испытаниями, выпавшими на ее долю, похождения Тезея в лабиринте казались приятными каникулами на ферме в Суррее. Два привидения, ссора и примирение с Лавинией, коварные планы мистера Ханта, трюки, которыми ее развлекал дядюшка в течение суток – она ничего не забыла? Ах да, еще испорченная скатерть. Последнее особенно удручало Агнесс.

Прижимаясь к стене, девушка одним глазком заглянула в столовую и увидела, что гость успел уйти. Пастор сидел в одиночестве, сгорбившись на стуле и вцепившись в подлокотники. С соседнего стула свисал уже знакомый ей кнут. В ярком свете ламп серебряный шарик сверкал, как пристальный глаз, и высматривал новую жертву. Агнесс успела и перепугаться, и разозлиться на себя за этот детский испуг.

– Я стучался к тебе в спальню, но ты не отвечала, – негромко позвал мистер Линден, услышав шорох юбок. – Где ты была?

– На прогулке, – призналась Агнесс.

Отвечать – так за все сразу.

– Да, хороший моцион.

– В лесу, – добавила Агнесс, стряхивая с подола труху и дубовые листья.

– И правда, красивые у нас места, – рассеянно прокомментировал мистер Линден.

– Сэр?

Внезапно потухший свет не вывел его из раздумий.

Агнесс зажгла свечу и прикрыла огонек рукой, чтобы тени на лице дядюшки не казались резкими и страшными.

– Может так получиться, что тебе скоро придется поехать в Лондон, – заговорил мистер Линден. – Поживешь в нашем доме в Мейфере.

– В Лондон? Нет, сэр, я никуда не поеду!

– Понимаешь ли, Агнесс, тут вырисовывается прескверная история. Которая к тебе вообще никаким боком не относится, но которая и тебя заденет по касательной. Пока ты гуляла, этот Хант к тебе посватался.

– Он ведь женат.

– О чем и речь. По его словам, миссис Хант при смерти и скоро отойдет в лучший из миров, а как только истечет срок траура, он с тобой обвенчается. До тех же пор ты должна жить в его особняке, под присмотром какой-нибудь порядочной особы из Общества по Искоренению Пороков.

– Так он приходил просить у вас моей руки, – запоздало догадалась племянница.

– «Требовать» больше подходит по смыслу.

Она обернулась и увидела на скатерти пятно, огромное, как материк, и с такими же неровными контурами. Если дядюшка откажет, мистер Хант разболтает всем, что он колдун. Или кто он там на самом деле.

Мистер Линден поднялся и начал застегивать фрак.

– Куда вы, сэр?

– К Ханту, куда же еще? Мы с ним не договорили. Он ушел слишком быстро и даже не попрощался. Это только на балах позволительно уходить, не простившись, а у нас, в провинции, не терпят такой спешки.

– Что же вы ему ответили?

– Ничего не ответил. Вот кнут взял, чтобы гнать мерзавца через весь приход.

Племянница прыснула.

– Зря я погорячился, – приговаривал дядюшка, сворачивая кнут. – Надо было сначала объяснить, что я думаю о его затее. Ну да вечер долог, еще успею.

– А разве вы не должны подставить щеку и все такое?

– Так он же не меня оскорбил. Своим гнусным предложением он замарал твое имя. Долг джентльмена за тебя вступиться.

– С кнутом?

– Наш Господь замечательно орудовал им во храме, – сообщил пастор о прецеденте. – Что я скажу негодяю, я уже решил. А что передать от тебя?

– Передайте ему…

Агнесс чувствовала, как между ними скручивается-свивается ниточка, совсем иная связь, не как у дяди и племянницы, опекуна и протеже, даже не как у пастора и прихожанки, которая благоговейно принимает из его рук хлеб и вино. Стало так же легко, как минувшей ночью, когда они беседовали у руин церкви, возле размазанного по траве соляного круга.

Но тогда Джеймс обрубил эту нить.

Теперь настал черед Агнесс.

– Передайте мистеру Ханту, что для начала я хочу осмотреть его особняк, – сказала мисс Тревельян.

И все закончилось.

5.

Уснуть в эту ночь Лавиния не смогла. Мучительные воспоминания, угрызения совести, ревность, ненависть терзали ее то все вместе, то поочередно, и когда утром она взглянула на себя в зеркало, то ужаснулась: выглядела она скверно. Бледна, темные круги под глазами, глаза красные, как если бы она прорыдала полночи… На самом деле она и правда рыдала. Может, не полночи. Может, только под утро, когда совсем ослабела под грузом всего, что на нее обрушилось…

И все же она старательно выбрала наряд: строгий, лиловый.

И так же старательно выбрала оружие: многозарядный кольт «Паттерсон», великолепное, надежное оружие, привезенное из-за океана, как диковинка. Стрелять из него было легко. И спрятать среди подушек на диване – проще, чем ружье.

Хант заметил, как плохо выглядит Лавиния, и не преминул отметить это.

– Здравствуйте, миледи. Хорошо ли почивала ваша милость? – сочувственно осведомился гость.

– Благодарю, мистер Хант. Полагаю, мы можем обойтись без лишних любезностей. Я пригласила вас сюда, чтобы заключить с вами договор. Я нашла то, что вы ищите. И я могу вам это отдать. А вы дадите мне слово джентльмена, что покинете Линден-эбби и… и вообще графство Йоркшир. Что вы не вернетесь сюда никогда. И не станете тревожить нашего пастора своими… нелепыми домыслами, – голос Лавинии звучал чуть хрипловато, не так мелодично, как всегда, и она не пыталась придать лицу надменно-снисходительное выражение, и даже не следила за тем, чтобы не хмуриться, чтобы между бровями не появилась морщинка…

«А если ты нарушишь свое слово и вернешься, я тебя убью собственноручно, и пусть меня повесят», – думала Лавиния, но вслух этого говорить не стала: ей казалось достаточным то, что она произнесла. Зачем угрозы, если Хант даст слово джентльмена… Ну, а если не даст – угрозы тоже незачем, ей придется убить его сегодня.

Его клочковатые, словно побитые молью, брови поползли вверх.

– То, что я искал, уже у вас? Я могу увидеть это прямо сейчас?

– Нет. Но я укажу место, где это находится.

– Я даю вам такое слово. Как только моя пропажа вернется ко мне, я уеду из Йоркшира, – заверил ее мистер Хант, подрагивая от нетерпения.

Лавиния кивнула и взяла со стола топографическую карту Линден-эбби, на которой уже был нарисован жирный крест в том месте, где, по предположению Лавинии, находилась та самая пещера. Это была не единственная подходящая для жизни пещера, но единственная, рядом с которой пролегала река.

– Ваша жена и ваш сын живут в пещере. Возле реки. Забирайте их и уезжайте.

Мистер Хант поморщился, недовольный ее прямолинейностью.

Лавиния смотрела на него пристально. Не так, как подобает леди благовоспитанной и смиренной. И у нее дрожали руки. Чуть-чуть, но все же это сделалось заметно, когда она протянула ему карту.

– Хорошо, – сказал он. – Однако на сборы понадобится время. Я задержусь в Йоркшире еще два дня. Потом уеду.

– Два дня. После вы уедете и никогда не вернетесь. И начиная с этого мгновенья – и до конца вашей жизни – вы не потревожите преподобного Линдена. Никогда, – против воли Лавинии в ее голосе прорезалось какое-то рычание, и брови Ханта снова удивленно поползли вверх, и он поглядел на нее как-то иначе, как-то слишком пристально, неприятно пристально, и она поспешила завершить аудиенцию. – А теперь, полагаю, мы можем попрощаться, мистер Хант.

– Прощайте, миледи, – коротко поклонился Джон Хант. – Больше вы меня не увидите. Но если вы обо мне еще услышите, с этим я поделать ничего не могу.

– Прощайте, мистер Хант.

Странно: даже когда Хант ушел, унося с собой карту, Лавиния не испытала облегчения. Ни малейшего облегчения. На сердце у нее лежала ледяная тяжесть. И ей было страшно. Очень, очень страшно. Она не понимала, почему, и от этого становилось еще страшнее.