Текст книги "Цветущий сад"

– Полагаю, вы довольны путешествием, Сайри. Куда вы отправитесь после Мадейры? В Гибралтар? Или вы уже побывали там на пути сюда?

– Думаю, мы поедем в Афины, – сказала Сайри, вновь обретая хладнокровие и ненавидя себя за то, что на какое-то мгновение утратила самообладание.

– Тогда, будьте любезны, убедите Джека уехать вместе с вами. Его дальнейшее пребывание здесь становится затруднительным. Для него, а не для меня. – В тихом, хрипловатом голосе Нэнси чувствовалась искренность и прямота.

– Джек не из тех, чья репутация может пострадать, – нагло заявила Сайри. Если Нэнси Ли Камерон хочет откровенного разговора, она будет только рада.

– Нет, – сказала Нэнси, – но его карьера явно пострадает, если будет задета моя репутация.

– Что изменит его отъезд? Вы не скрываете своих связей.

– Так же, как и вы, – язвительно парировала Нэнси. – По крайней мере в настоящее время.

– Что бы Джек ни говорил вам, могу вас уверить, это неправда.

– Значит, вы не являетесь его любовницей?

– Нет. – Зеленые ледяные глаза Сайри смело встретились с глазами Нэнси.

– Леди из Кохассета была бы рада услышать это.

– Какая леди из Кохассета?

– Та, которую он посещает, когда говорит вам, что едет ко мне.

Сайри засмеялась:

– Меня не так-то легко поймать на эту удочку, миссис Камерон.

– Да, конечно, нелегко. Хотя вы не так умны, как думаете. Я, может быть, и не люблю Джека, но он мне небезразличен. Мне хотелось бы видеть, что любят его самого, а не его положение в обществе.

– Полагаю, дальнейший разговор ни к чему не приведет, – сказала Сайри и скорее выскочила, чем вышла, из комнаты. Дверь за ней громко захлопнулась.

– Какого черта?.. – сказал Джек, выходя из ванной с полотенцем на талии.

– Это Сайри, – спокойно пояснила Нэнси. – Она мудро прервала нашу довольно-таки бесполезную беседу.

Мысль о разговоре между Сайри и Нэнси огорчила Джека.

– Я не ждал тебя в ближайшие четверть часа.

– Нетрудно догадаться. – Голос ее был настолько приятным и мягким, что Джек не был уверен, скрывалась ли в ее словах колкость или нет. С одним полотенцем на бедрах он чувствовал себя неловко.

– Налей себе чего-нибудь выпить, – сказал он, пытаясь овладеть ситуацией.

– А где Шелби? Ты потерял его между Нью-Йорком и Фанчэлом?

– Он на борту «Аквитании». Я не хотел, чтобы он знал о случившемся. Служащим нельзя доверять.

– Марии можно.

– Ты наивна, Нэнси, и всегда была такой.

– Ошибаешься. – Нэнси налила себе апельсинового сока. Когда надо было извлечь из цветов драгоценные камни, она доверяла Марии больше, чем могла бы доверить Джеку. К его пальцам наверняка прилипла бы золотая пыльца.

Когда Джек вновь появился, возясь с узлом своего галстука, она подошла и помогла ему. Он снова был жизнерадостным и самоуверенным, полным мальчишеского очарования.

– Я рад, что ты изменила свое решение, Нэнси. Наконец-то мы опять вместе отправимся в путешествие. Когда это было в последний раз?

– Это было свадебное путешествие, – сказала Нэнси с легкой усмешкой. – Но я не меняла своего решения.

– Уверен, что изменила. – Он заговорил вкрадчивым голосом: – Подумай о своем имени, о будущем, о здоровье отца, о Верити.

– Ты ничего не забыл? – сказала Нэнси, и ее веселость пропала, сменившись глубокой депрессией. – Почему бы тебе не выслушать меня, Джек, и не поверить в то, что я скажу?

– Потому что это безумие. Ты Нэнси Ли Камерон, а до этого была Нэнси Ли О'Шогнесси. Ты вышла из строгой религиозной бостонской семьи.

– Мои предки были просто обеспеченными ирландцами, – сказала Нэнси, и к ней снова вернулось веселое настроение. Джек всегда забывал то, чего не желал помнить.

– В Новой Англии не воспитывают нимфоманок, – решительно заявил Джек.

Губы Нэнси дернулись, и она удивленно подняла брови:

– Следует понимать, что теперь я попала в эту категорию?

– Нет, конечно, нет. Хотя, если послушать, что некоторые говорят о тебе…

– И что же они говорят?

Джек налил в стакан содовой, смешав ее с довольно большой порцией виски.

– Что вокруг тебя ошивается не только Санфорд, но и Мелдон, и Васильев.

– Почему ты прибегаешь к таким грубым выражениям, Джек? «Ошиваются» – ужасное слово. Почему не сказать проще – «спят с тобой»?

– Черт побери, Нэнси! – воскликнул Джек с нарастающим раздражением. – Перестань придираться к словам. В конце концов это одно и то же.

– Вовсе нет. Между ними большая разница.

– Если и есть, я не вижу ее.

– Знаю. – Голос Нэнси был печальным.

– Ну, по крайней мере скажи, что сделала это со зла или все отрицай.

– Нет, не могу, потому что это правда. Во всяком случае, с Ники.

Джек недоверчиво уставился на нее:

– Ты пробыла здесь, черт побери, всего неделю!

– Я была так одинока.

– Одинока? Да здесь сотни людей! Как, скажи на милость, можно быть одинокой в этой толпе?

– Очень просто.

Джек покачал головой:

– Я не понимаю тебя, Нэнси. Мне даже кажется, что я совсем не знаю тебя.

– Ты никогда не знал меня, Джек. У тебя не было ни времени, ни желания узнать меня. – В голосе Нэнси звучала обида и беспомощность. – Мы начинаем ходить по кругу. Вчера у нас уже был об этом разговор.

– И мы продолжим его сегодня вечером. Я хочу, чтобы ты отплыла со мной на «Аквитании». Я… – Джек подыскивал нужные слова. Он был профессиональным составителем речей в Вашингтоне и мог сейчас применить свое умение. —…я беспокоюсь о тебе.

Нэнси слегка улыбнулась:

– Ради Бога, Джек! Когда ты беспокоился о ком-либо? Разве тебя могут интересовать чьи-то болезни, горе, радости? Ты беспокоишься только о себе и о своем будущем.

– Это неправда.

– Правда. Но это твое будущее может никогда не осуществиться, Джек. Есть тысячи препятствий даже для самых перспективных кандидатов в президенты, и все решают выборы. Мне хотелось бы, чтобы ты не очень рассчитывал на победу. В тебе нет ни скромности, ни сомнений.

– Ни слабости, – добавил Джек.

Нэнси хотела было сказать, что у него очень много слабых сторон, но вовремя остановилась.

– Я не хотела бы видеть тебя в шестьдесят лет неудачником с несбывшимися честолюбивыми стремлениями, опустошенным и даже без семьи, которая могла бы поддержать тебя в старости.

Выговорившись, Нэнси почувствовала несуразность своих пожеланий. Если верить доктору Лорримеру, ей осталось жить около полугода и она никогда не доживет до того времени, когда Джеку будет шестьдесят.

– Единственным препятствием между мной и целью моей жизни являешься ты. – В его голосе больше не было вкрадчивости. Он был на грани гнева, но сумел взять себя в руки. – Что может Санфорд дать тебе такого, чего не могу я?

– Любовь.

– Если верить Рии Долтрис, он уже отдал ее половине женщин Европы! – Человеческому терпению есть предел, и Джек достиг его. То, что Нэнси оставалась совершенно спокойной, только еще больше злило его. Он три раза глубоко вздохнул и снова заговорил: – Тебе же совершенно не нравилось, когда я занимался с тобой любовью!

– В этом участвовало только твое тело.

– А ты чего хотела? – крикнул он раздраженно.

– Чтобы ты любил меня сердцем и душой.

В ее голосе не было ни злости, ни раздражения, только глубокая грусть, которую Джек почувствовал еще раньше.

– Чем же, черт побери, по-твоему, я занимался с тобой?

Нэнси не хотела ему отвечать. Когда-то давным-давно она уже говорила с ним на эту тему.

– Мастурбацией, Джек, – ответила она тихо. – Лаская меня, на самом деле ты никого не ласкаешь. Ты понятия не имеешь, как это делается.

Джек затрясся, лицо его побелело.

– Не смей говорить мне такие мерзкие слова!

И он еще смел возмущаться! Да он богохульствовал через каждое слово, если его никто не слышал! И сейчас его вспышка казалась просто смешной.

Нэнси поставила пустой стакан и направилась к двери.

– Ты прав, Джек. Мне не стоило обращаться к тебе. Мы говорим на разных языках и никогда не поймем друг друга.

– Куда ты идешь? – Он схватил ее за запястье.

– К Рамону.

– Миллион долларов! – предложил Джек.

Нэнси удивленно заморгала глазами.

– Даю тебе миллион долларов, если ты вернешься в Вашингтон, словно ничего не случилось, и будешь вести себя как обычно.

Нэнси смотрела на него, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота. Неужели она когда-то могла думать, что любит его? В голове у нее шумело. Казалось, само присутствие Джека вызывает приступ ее болезни.

– Нет, – сказала она, слыша свой голос как бы издалека. Нэнси почувствовала, словно кто-то сильно надавил ей на глаза, в ушах послышалось странное гудение.

– Нэнси…

– Нет, Джек. Извини. – Нетвердой походкой она двинулась мимо него к двери.

– Нэнси! – Он схватил ее за руку и развернул к себе лицом. В этот момент у нее из носа хлынула кровь.

– Нэнси! – Джек поспешно сунул руку в карман за платком, но было поздно. Пока она зажала нос платком, все ее белое шелковое платье уже было забрызгано кровью.

– Нэнси, ради Бога…

Она откашлялась. Кровь текла сквозь ее пальцы, капая на обнаженные руки. Джек в ужасе застыл. Нэнси, оттолкнув его, устремилась в ванную. Ее окровавленное лицо превратилось в неузнаваемую маску.

Когда Рамон постучал в дверь и рывком открыл ее, Джек почувствовал явное облегчение, увидев его.

– Нэнси… – произнес он нечленораздельно. Его белоснежная рубашка спереди была в красных пятнах.

Рамон был потрясен при виде крови и опрокинутой настольной лампы, которую Нэнси уронила, в спешке бросившись в ванную.

Без лишних слов он устремился к ней, распорядившись на ходу:

– Вызовите врача!

Ошеломленный Джек подчинился.

– Кровотечение из носа, – услышал он собственный голос. – Кровотечение… – Затем, все еще не веря своим глазам, взглянул сквозь открытую дверь в ванную на Нэнси, склонившуюся над раковиной. Казалось, крови было так много, как на поле битвы. Рамон открыл до конца кран с холодной водой и погрузил запястья Нэнси в ледяную воду. Кровь продолжала течь, и вода окрашивалась в ужасный красный цвет, когда он отжимал полотенце и прикладывал к ее лбу.

– Все в порядке, милая. Все в порядке. – Рамон говорил тихим, спокойным голосом, так что даже Джек уверовал в это.

Санфорд все уладит. Болезни и несчастные случаи обескураживали Джека. При виде крови его выворачивало наизнанку. На его лице застыло выражение отвращения, когда он скинул свой пиджак и начал стягивать испачканную рубашку. Нэнси дала ему ответ, и он принял решение. Необходим морфий.

Он не стал спрашивать Сайри, привезла ли она морфий с собой. У нее всегда все было готово на всякий случай. Он наймет платных медсестер в Афинах, чтобы те получше смотрели за Нэнси. Ни этот проклятый высокомерный португалец, ни бесчувственная жена не смогут встать на его пути в Белый дом.

В дверь осторожно постучали, и вошел постоянный врач отеля.

– Там, – сказал Джек без всякой надобности и натянул чистую рубашку.

Прошло полчаса, прежде чем Нэнси покинула ванную. С ее белого как полотно лица смотрели изможденные глаза. Она тяжело опиралась на Рамона и, казалось, не замечала присутствия Джека. Он наблюдал за ними, пока они не вышли из номера, затем, содрогнувшись, взглянул на ванную и позвонил администратору гостиницы, потребовав перевести его в другой номер.

– Вам необходим отдых, – бесстрастно заявил доктор Серрадо, тогда как Рамон, подхватив Нэнси на руки, перенес ее через порог Гарден-свит.

Нэнси улыбнулась ему вымученной улыбкой:

– Мне уже лучше, доктор. Это всего лишь кровотечение из носа.

Доктор с сомнением посмотрел на нее, и Нэнси тревожно отвела глаза.

– Благодарю вас, Серрадо. Я присмотрю за миссис Камерон, – сказал Рамон.

Доктор пожал плечами. Лицо его было мрачным, когда он возвращался к своим обычным обязанностям.

Рамон осторожно уложил Нэнси на кровать и сел рядом, взяв ее руки в свои сильные ладони. Некоторое время он сидел молча, напряженно сдвинув брови, так что они почти сошлись на переносице. Затем спросил:

– Ты больна, Нэнси?

Ее губы дрогнули, дыхание стало коротким и частым. Ей хотелось поделиться с ним – облегчить свое непосильное бремя. Нэнси закрыла глаза и беспокойно облизала нижнюю губу кончиком языка. Но если она все расскажет, то лишит его счастья. Какова бы ни была его реакция, он в дальнейшем не сможет быть с ней естественным. Их отношения будут окрашены сознанием близкого конца. Он будет жалеть ее, чувствовать себя обязанным остаться с ней, даже если у него больше не будет желания. Пусть лучше будет так, как есть. Она уже научилась жить с этой ношей, однако ее болезнь явно прогрессирует. Она не имеет права перекладывать свою боль на плечи Рамона.

Открыв глаза, Нэнси нежно улыбнулась ему:

– Я немного устала, вот и все. Кровотечение из носа еще не конец света.

Она заметила, как смягчились жесткие складки на его скулах. Беспокойство в глазах спало.

– Мне очень хочется вернуться в танцевальный зал. Вызови, пожалуйста, Марию, чтобы я могла принять ванну и переодеться.

Он поднес ее руки к своим губам и поцеловал их, затем обнял ее с безграничной нежностью и прижал к себе.

– Я люблю вас, леди, – сказал он, прижимаясь теплыми губами к ее щеке.

Она повернула голову так, что их губы встретились.

– Я тоже очень люблю тебя, дорогой. Больше, чем ты можешь себе представить. – И, ощутив блаженство его поцелуя, она забыла обо всем на свете: о своей болезни, о Джеке, о Марии и даже о том, что ей надо принять ванну и переодеться.

Наконец Рамон неохотно сказал:

– Если мы хотим снова появиться на этом вечере, следует поторопиться. С другой стороны, если ты передумала…

Нэнси, смеясь, оттолкнула его, когда он склонил голову к ее груди и поцеловал ее.

– Нет, не передумала. Я присоединюсь к тебе в танцевальном зале минут через двадцать.

С глубоким вздохом Рамон отпустил ее и сказал угрожающе:

– Если ты не придешь точно через двадцать минут, я вернусь и запру здесь нас обоих до самого утра.

Нэнси засмеялась и подняла телефонную трубку, чтобы поговорить с Марией.

* * *

– Ты опоздала, – сказал он сурово, встретив ее на полпути в коридоре. – На пять минут и тридцать секунд.

Глаза Нэнси весело блестели, на щеках появился прежний румянец.

– Дорогой, ты выглядишь как ангел мщения, – сказала она и прильнула к нему всем телом, которое так тесно слилось с контурами его фигуры, словно они были созданы друг для друга.

Когда их губы наконец разомкнулись, Рамон сказал:

– Я только что навестил Зию. Она чувствует себя гораздо лучше. У нее есть новости. Сюда едет твой отец.

– Из-за Джека? – Ее веселое настроение сменилось ужасом.

– Нет. Кажется, он заказывал номер еще до прибытия сюда Джека.

Нэнси с облегчением вздохнула. Отец хотел поехать с ней на Мадейру, но подавил это желание. По-видимому, сейчас он уступил ему. Она нахмурилась. Когда он поддался искушению сопровождать ее, причиной явно было желание снова увидеть Зию. Он даже не подозревал, что здесь находится Рамон. Ведь она тогда решительно заявила, что Мадейра – последнее место на земле, где можно встретить Рамона. Нэнси улыбнулась и снова прижалась к нему.

– Полное собрание родственников, – сказала она сухо.

– Интересное сборище, – согласился Рамон. Они засмеялись, входя в заполненный гостями танцевальный зал, в то время как оркестр заиграл «Я схожу по тебе с ума».

– Рамон, дорогой! – Довольно миловидная матрона в голубовато-сером шелковом платье и с эгреткой из белых перьев в волосах остановила их. – Я слышала, что ты здесь, но отказывалась верить в это.

– Позволь представить тебе леди Пенелопу Лавеси, – сказал Рамон. – Пенелопа, Нэнси Ли О'Шогнесси.

Леди Лавеси протянула Нэнси руку. Ее лицо было знакомо Нэнси, но имя ни о чем не говорило. В знак наказания она похлопала Рамона по щеке закрытым веером.

– Ты нехороший мальчик. Помню, кто-то категорически заявлял, что не вернется сюда, пока не найдет девушку, на которой женится!

– Да, я так говорил и сдержал слово.

Леди Пенелопа была поражена.

– Я встретил ее, и сейчас она рядом со мной.

Леди Пенелопа сразу бросила взгляд на средний палец руки Нэнси. На нем блестело обручальное кольцо.

– Извините, – сказал Рамон и оставил леди Пенелопу, подойдя к индианке и Санни Закару. Нэнси почувствовала, как ее грудь сжалась, словно она была опоясана стальным обручем.

– Рамон…

– Великолепная музыка, – сказала индианка на прекрасном английском без всякого акцента.

– Рамон…

– Он ставит фильм «Екатерина Великая» с участием Гарбо…

– Рамон…

Наконец он услышал и с улыбкой повернулся к ней:

– Да, милая.

– Рамон, я никогда не говорила, что выйду замуж за тебя. Я не могу…

Наступила страшная тишина. Улыбка исчезла с его лица.

– Почему? – спросил он каким-то незнакомым голосом.

– Из-за Джека. Это погубит его карьеру.

Присутствующие начали на них поглядывать. Он с такой силой схватил ее за запястье, что она вскрикнула от боли.

– Кто из нас питает иллюзии? – спросил он сквозь стиснутые зубы. – Я или Камерон? – И, к изумлению гостей, он быстрой походкой направился прочь из зала, волоча за собой Нэнси, которая в своем узком атласном платье безуспешно пыталась приспособиться к его шагу.

Глава 15

– Рамон, пожалуйста…

Пианист сбился, исполняя «Голубую луну». Пальмы в горшках угрожающе качнулись, когда Рамон промчался мимо, а разодетая публика, увешанная драгоценностями и регалиями, поспешно расступилась перед ним.

– Рамон…

Раззолоченные двери танцевального зала закрылись за ними.

– Ну и ну! – послышался голос великой княгини, громко выражающей неодобрение. Затем пианист, опомнившись, кивнул испуганному ударнику, и оркестр, заглушая возбужденные голоса, заиграл танго.

Нэнси казалось, что Рамон вот-вот сломает ей руку.

– Рамон…

Он резко повернул ее к себе лицом, свирепо сдвинув брови. Его красивое лицо исказилось от злобы.

– Когда я предлагал тебе уехать вместе со мной, я имел в виду не легкое развлечение. Порезвиться месяц на солнышке, а затем вернуться, чтобы сменить партнера в постели. Я полагал, что высказался достаточно ясно по этому поводу. Мне давно уже претят такие игры.

– Да, но…

– Разумеется, я говорил только о себе. Мне и в голову не приходило, что ты можешь думать по-другому, что, однажды перешагнув через барьер напыщенности, лицемерия и скуки супружеской жизни, ты по-иному взглянула на будущее, в котором нашлось место не только мне, но и Васильеву, Голдингу и любому, кто в штанах, главное, чтобы он был поворотлив в постели.

Горячие гневные слезы жгли ее веки. Нэнси яростно моргала глазами.

– Ты несправедлив ко мне, Рамон. Свое будущее я представляю только с тобой.

– Тогда почему же ты не хочешь расстаться с Камероном? – повторил он сквозь стиснутые зубы.

– О, дорогой, это необходимо. Пожалуйста, поверь мне. Мы и так можем быть вместе, быть счастливыми…

– Мне нужна жена, – прошипел он. В глазах его мелькали искры, способные поджечь даже сырую древесину. – Не любовница! Их у меня было Бог знает сколько. Поставив их в затылок друг другу, можно опоясать земной шар!

На глазах Нэнси блестели слезы. Она засмеялась, вот-вот готовая разразиться истерикой.

– Что, черт побери, здесь смешного? – Его лицо было испуганным, но он продолжал безжалостно сжимать ее руку.

Нэнси и смеялась, и плакала.

– Ничего, совсем ничего. Я люблю тебя всей душой и телом. Я отдала бы все на свете, чтобы стать твоей женой. Мне не жалко всей своей жизни, чтобы хоть несколько лет побыть миссис Санфорд, родить тебе детей, любить тебя, жить с тобой. – Она уже говорила почти бессвязно. – Но ты не можешь заключать сделку в обмен на свою жизнь. Это невыгодно для тебя! И я не смогу родить тебе детей, потому что бесплодна!

– Ради Бога! – При виде страдания в ее глазах ярость Рамона утихла. – Меня не волнуют дети, Нэнси. Я хочу тебя. Тебя, с твоими кошачьими глазами и ласковой улыбкой, с твоими непредсказуемыми сменами настроения. То ты недоступна, как некое божество в прозрачном шифоне, то становишься похожей на экранную секс-звезду в облегающем шелке, и мужчины пылают страстью при взгляде на тебя. Я хочу тебя. Хочу, чтобы ты заставляла меня смеяться и плакать, чтобы ты без слов понимала мои чувства. Хочу любить тебя и злиться на тебя. Хочу видеть тебя каждый день, каждую минуту. Неужели ты не понимаешь этого? Я хочу быть связанным с тобой безоговорочными обязательствами. Хочу того, что всегда презирал. Я хочу жениться, Нэнси. Жениться на тебе! Хочу надеть на твой палец кольцо и увидеть рядом с моим именем твою подпись. На меньшее я не согласен. Даже если изменится Конституция Соединенных Штатов Америки и закон, установленный папой римским!

– О Рамон! – Она отчаянно вырвала у него свою руку и обняла его за шею. – Я тоже хочу быть с тобой. Ты нужен мне. Я так люблю тебя! – Лицо ее было мокрым от слез, когда он страстно прильнул к ее губам.

Чуть позже он хрипло произнес:

– Значит, ты разведешься с Камероном?

Нэнси кивнула, ненавидя себя за двуличие, хотя знала, что это единственный путь оградить Рамона от невыносимой боли.

– Да. Но на это потребуется время: от шести месяцев до года. Точно не скажу, пока не посоветуюсь со своим адвокатом.

– Полгода я могу подождать, – сказал Рамон, и жесткая линия его губ смягчилась. – Из-за этого не стоит волноваться.

– О Рамон! – Голос Нэнси дрогнул, и она прижалась к нему с нежностью покинутого ребенка.

– Кажется, пора экранному секс-символу проявить себя в реальной жизни. Как, черт побери, все это снять с тебя? Твое платье сидит на тебе как вторая кожа.

Огромным усилием воли Нэнси овладела своим голосом.

– Я покажу, как это делается, – сказала она, – но не в комнате для бриджа.

– О Господи! – Рамон впервые огляделся. – Как мы здесь оказались? – И с неожиданной улыбкой подхватил Нэнси на руки как пушинку и понес в ее комнату.

На этот раз не было необходимости выпроваживать Марию, которая всегда была наготове, чтобы помочь ей раздеться и приготовиться ко сну. Мария знала, что балы в отеле продолжались до трех или четырех часов утра. Нэнси не раз говорила ей, что в такой час нет необходимости в ее услугах, но Мария упрямо отказывалась позволять своей хозяйке самой раздеваться и вешать платье. Нэнси давно уже перестала с ней бороться. Если она возвращалась в комнату не одна, Мария дипломатично исчезала. Но сегодня и этого не потребовалось. Еще не было и полуночи, когда Мария решила освободиться от навязанных самой себе обязанностей, по крайней мере на ближайшие три часа.

Она гуляла с Луисом, но не среди душистых субтропических садов, как другие, более привилегированные любовники, а рука в руке по узкой, пыльной дорожке, ведущей в Камара де Лобос. Держаться за руки – наибольшая близость, которую позволяла Мария. Луис, не привыкший к такому целомудрию, чувствовал, однако, что с каждым днем его все больше тянет к маленькой пуэрториканке.

– Может быть, поплаваем? – предложил он заискивающе. Если она согласится, то будет вынуждена снять свое скромное закрытое платье, под которым так соблазнительно выступала ее грудь. Мария поняла, что он задумал, и засмеялась.

– Нет, плавать не будем. Здесь скалы, а я не горная коза.

– Ты просто несносна, – сказал Луис откровенно, может быть, впервые за несколько лет.

Мария снова засмеялась, довольная возможностью подразнить и помучить его.

– Если я такая несносная, зачем ты проводишь со мной столько времени?

Мужское тщеславие Луиса было задето.

– Просто мне больше нечего делать. Сегодня чудесная ночь, и мне захотелось погулять.

– И это заставило тебя оторваться от своих обычных занятий? – насмешливо сказала Мария.

– Не понимаю, что ты имеешь в виду.

– О! – Голос Марии стал нарочито беззаботным, тогда как их сплетенные руки покачивались в ритм шагам. – Графиня Змитская, виконтесса Лоземир, эта смехотворная миссис Пеквин-Пик и, я думаю, хотя не уверена, ненасытная мисс Манчини тоже.

Луис резко вырвал свою руку.

– Ты что, шпионишь за мной?

– Нет! – негодующе возразила Мария. – Я не стану тратить на это время.

Луис явно встревожился. Если мадам Санфорд или мистер Санфорд узнают, что он предлагал свои мелкие услуги за весьма значительное вознаграждение, скорее всего он потеряет работу. Если об этом догадалась Мария, то и другие слуги могли узнать. Может быть, они уже обсуждали это. Может быть, его спокойная жизнь уже в опасности.

– Моя должность в «Санфорде» – тренер по плаванию, – холодно сказал он. – Это предполагает не только занятия в бассейне, но также обсуждение с учениками техники плавания в другое время.

Мария едва сдерживала смех.

– Кажется, твоя… техника… очень интересует леди? Но я думаю, что некоторые из них слишком стары, чтобы овладевать новыми приемами.

– Мой Бог! Ну что ты все об этом? Вот, значит, почему ты держишь меня на расстоянии вытянутой руки и не позволяешь поцеловать даже на прощание? Ты просто ревнуешь, когда я провожу время с этими пожилыми леди? Ревнуешь к моей работе?

– Не все твои ученицы старые, – сказала Мария, когда они остановились на вершине утеса. Луис раздраженно шаркал по гальке носком теннисной туфли. – Английская виконтесса очень красивая и мисс Манчини…

Мисс Манчини была страшной жадиной и даже не предложила ему стакан вина, только небольшой подарок.

– Мисс Манчини – подружка грека, и к тому же она прервала свои занятия.

– Рада слышать это, – любезно ответила Мария. – Она также подружка египтянина, англичанина, который пишет книги, и президента американской компании «Четвинд Корк». Это не позволяет ей уделять много времени плаванию, – тактично добавила Мария.

Луис снова выругался. В лунном свете кошачье личико Марии с огромными глазами выглядело намного привлекательнее, чем бледное, холеное благодаря косметике лицо виконтессы Лоземир. Что касается чешской графини, то Луиса всего передернуло. Однажды во время тренировки один молодой англичанин беседовал со своим другом у края бассейна, и Луис услышал от него выражение «гробы повапленные» [2]2
  От евангельского сравнения лицемеров с «гробами повапленными, которые красивы снаружи, а внутри полны мертвых костей и всякой мерзости».


[Закрыть]. Желая расширить свое образование и познание в английском, он постарался запомнить его и взять на вооружение. Когда Луис думал о графине и ее восковом теле, это выражение невольно приходило ему на ум.

Визиты к графине в спальню с красной бархатной мебелью и парчовыми занавесями он терпел только из-за ее щедрых подарков. Золотой браслет он продаст, как только поедет в Опорто. Он получил и несколько бутылок лучшего английского виски. А за услугу, от которой содрогнулся даже ко всему привыкший Луис, он получил кроваво-красный камешек, который мог быть только рубином.

С ловкостью, которая раньше никогда не подводила его, Луис притянул Марию в свои объятия и нагнулся к ней. Мария ловко, как угорь, увернулась и побежала прочь по темной тропинке.

– Порядочные девушки не хотят иметь дело с любовниками пожилых и замужних леди, – насмешливо бросила она через плечо, и Луис, сжав зубы, бросился за ней вдогонку.

– А если я перестану ходить к ним? – сказал он, поймав ее за руку.

Мария уперлась своими тонкими пальчиками в грудь Луису, отталкивая его.

– Неужели? – сказала она, глядя на него испытующим взглядом. – Ради меня? Ради служанки Марии Салданы?

– Да, – поспешно подтвердил Луис, – я сделаю это, Мария. – На этот раз, когда он поцеловал ее, она не сопротивлялась.

Ее поцелуй был свеж как весенний день. В первое мгновение Луис подумал, что ему надо быть как можно сдержаннее и ласковее. Затем, когда мягкие губы Марии раскрылись под его губами, он вспомнил, что ему уже двадцать пять и в этом возрасте мужчине пора иметь сыновей. По португальским меркам, давно надо было обзавестись семьей. С другой девушкой все было бы проще. Она оставалась бы в родительском доме в Опорто, а он два или три, ну, может быть, четыре раза в год навещал бы ее. Мария же не могла удовлетвориться жизнью в Опорто под строгим присмотром его матери, в то время как он продолжал бы свою карьеру и интрижки в «Санфорде». Может быть, приобрести дом в Фанчэле? У него была такая возможность. Луис бережливо откладывал сыпавшиеся на него подарки. Все их можно превратить в деньги. Только браслет и рубин стоили столько, сколько он заработал за двадцать лет.

– Мария! – прошептал он, но она уже отстранилась от него.

– Мне надо идти. Я могу понадобиться миссис Камерон.

– Мария! – Но она уже убегала с легкостью крестьянки по темной тропинке.

– Мой Бог! – шепотом повторил Луис. Ни одна из девушек не убегала после поцелуя Луиса Чавеза, будто это было простым рукопожатием. Обычно они дрожа замирали с надеждой и желанием.

Луис чертыхнулся. Если он женится на такой привередливой девушке, как Мария, больше не будет ни графинь, ни драгоценных подарков. Зато будут сыновья, что его в большей степени устраивало. Придется прекратить шуры-муры со светловолосой титулованной англичанкой. От этого еще труднее отказаться. Он снова выругался. Однако виконтессы не принесут ему сыновей. А сыновья Марии будут смуглыми и крепкими. Но если родятся девочки, они вырастут такими же, как их мать, и его ждет не очень-то обеспеченная жизнь. Луис, приуныв, добрался до отеля и не сдержал своего обещания посетить миссис Пеквин-Пик с половины второго до двух. Миссис Пеквин-Пик может отойти ко сну в одиночестве. Для пятидесятилетней женщины она слишком шустра, но уж очень потасканна. Впервые Луису захотелось побыть самим собой. В последнее время он чувствовал себя как дрессированная обезьянка шарманщика. «Сделай так, Луис, сделай эдак». А затем небрежно брошенная безделушка в награду. После поцелуя Марии он не мог уже вернуться к своей обычной роли альфонса. Он отправился в свою комнату, лег в кровать и уснул, как монах, давший обет безбрачия.

Это будет его последний сезон. Он женится на Марии, но им потребуется много денег, чтобы начать совместную жизнь уже без того приработка, к которому он привык. В следующие несколько недель он постарается вытянуть все что можно из графини Змитской и миссис Пеквин-Пик.

Он подарит Марии колечко в знак помолвки и пообещает жениться. Она станет более сговорчивой. Он оставит свои попытки соблазнить ее. Невозможно представить, чтобы невеста Луиса Чавеза не была девственницей, стоя перед алтарем.

Довольный своими планами на будущее, Луис взбил подушку и уснул.

Мария всю ночь не могла заснуть. Она вернулась в свою комнату и, не сомкнув глаз, пролежала, размышляя, до самого рассвета. И все из-за Луиса. Надо дать ему попять, что она не очень-то думает о нем и не доставит ему удовольствия, ревнуя его к этим старым дурам, похотливо поглядывающим на его загорелое тело.

Противнее всех была чешка – старая, толстая и ужасно непристойная. Мария неподвижно смотрела в потолок. Она. должна положить конец проделкам Луиса Чавеза и начнет с чешки. Слабая улыбка тронула ее губы. Графиня Змитская долго не продержится в «Санфорде», искушая Луиса, даже если предложит ему драгоценности английской короны. И вместо того чтобы закрыть глаза и уснуть, Мария оделась и приготовилась к выполнению задуманного плана.