Текст книги "Цветущий сад"

– Никого.

Она вздохнула и слегка коснулась пальцами его крепкой мускулистой руки.

– И чем же мы будем там заниматься?

– Любовью, – ответил он. – Будем наслаждаться счастьем.

– А ты не будешь скучать по Нью-Йорку, Парижу и…

–…по той жизни, которую я вел раньше? – закончил он улыбаясь.

– Да. – Она неотрывно смотрела в его глаза, ожидая ответа.

– Нет. Я уже достаточно повращался среди прожигателей жизни, – спокойно сказал он. – Это до двадцати лет забавляло меня, затем вошло в привычку. А сейчас уже надоело.

Поленья в камине потрескивали и шипели. Яркое пламя освещало комнату золотистым светом.

– От скуки я провел четыре месяца в Гималаях и еще полгода в ужасной экспедиции к верховьям Амазонки. Именно скука заставила меня участвовать в скоростных гонках на воде и состязаться в скорости и высоте полета на своем самолете. Риа Долтрис писала, что я самоубийца. Нет. Просто мне было скучно. Мне надоели глупые светские девицы, княгини-эмигрантки и дочери американских железнодорожных магнатов и сталелитейных королей. Я пресытился мимолетными, пошлыми связями. Пресытился сексом, но никогда не любил.

Он еще крепче прижал ее к себе, ощущая ее грудь на своей груди.

– Я не буду скучать по всему этому, – сказал он. – Я буду скучать только по тебе.

– Я всегда буду с тобой. – В ее тихом глубоком голосе звучала твердая уверенность. – Всегда.

– Давай вместе вернемся в Нью-Йорк, – предложил он наконец.

Она отрицательно покачала головой:

– Нет. Завтра я встречаюсь с отцом в Бостоне, а в субботу буду в Нью-Йорке, и мы больше не будем разлучаться.

– Что же, ждать осталось недолго, – сказал он, улыбнувшись.

Нэнси ощутила щемящую боль в сердце.

– Нет, – повторила она, – недолго.

Через полчаса Нэнси стояла на дороге, обсаженной деревьями, и смотрела вдаль, пока огни его «даймлера» не скрылись в ночи. Какие-то тридцать шесть часов, ну, может быть, сорок, и они снова будут вместе. Она вернулась в дом, сознавая, что скоро покинет его, чтобы встретиться со своим счастьем.

* * *

– Доброе утро, миссис Камерон!

– С возвращением вас, миссис Камерон!

Нэнси шла по лабиринту коридоров Сити-Холла. Ее появление вызвало необычайное оживление среди служащих. Из обшарпанных дверей офисов выглядывали любопытные головы. Каждый стремился взглянуть на нее и пожелать удачного дня. Многие из старожилов Сити-Холла еще помнили, как торжествующий отец носил ее здесь на плечах, когда она была совсем ребенком. Для них годы, когда Чипс упорно отказывался баллотироваться на пост мэра, были годами изгнания. Теперь они снова оказались в центре внимания и радовались этому.

– Сегодня вечером будет потрясающая встреча, – обратился к ней Симас Флэннери.

Она улыбнулась и кивнула головой. Симас был ближайшим другом отца. Это он рассказывал ей на ночь ирландские сказки с такой убежденностью, что она до сих пор верила в гномов и фей. Помощники Чипса, снующие перед его офисом, остановились, чтобы поприветствовать ее. Молодой клерк, никогда раньше не видевший Нэнси, застыл с остекленевшими глазами, глядя, как она идет в святая святых – кабинет мэра. Нэнси всем широко улыбалась, а то, как она радостно откликалась, когда старые служащие обращались к ней просто по имени, стало для него откровением. Он наконец ощутил то очарование, которое покоряло всех, кто встречал Нэнси. Она была не только красива. Он с трудом подыскивал нужное слово, и в конце концов оказалось, что утомительные годы, проведенные в школе, пошли впрок. Она обладала харизмой, исключительным даром привлекать к себе людей. Когда Нэнси переводила зрачки в уголки глаз, она становилась очень похожей на шаловливого котенка. Клерк следил, как исчезает хвост ее лисьей горжетки за дверью кабинета мэра, и понял, что влюбился.

При виде отца Нэнси сначала подумала, что он болен. Голубые глаза, всегда горевшие живым огнем, стали тусклыми и неподвижными. Плечи сгорбились, а подбородок отвис. Однако через мгновение он просиял, обнял ее и с энтузиазмом начал тыкать указательным пальцем в проект новой скоростной трассы.

Она поцеловала отца, стряхнула пепел сигары с его груди, села и, не обращая внимания на его восторженные возгласы по поводу новой автомобильной дороги, спросила:

– Что случилось?

– Ничего. – Его отрицание было слишком выразительным, чтобы быть правдой.

Нэнси молчала и ждала.

Неожиданно он улыбнулся, как школьник:

– Ничего существенного, о чем можно было бы тревожиться.

– Это касается тебя или города?

– Я чувствую себя прекрасно, а город – еще лучше. Он мчится вперед в сороковые годы, а не ползет, как больная собака. – Чипс отрезал ножницами кончик сигары. – По крайней мере так будет, пока я мэр.

Нэнси рассмеялась, радуясь, что к нему так быстро вернулась его жизненная энергия. Он не болен, а просто устал.

– Сегодня вечером будет как в старые добрые времена, – сказал он. Вокруг его головы клубились облака сигарного дыма. – У пожарников состоится обед. Ты всегда была их любимицей. Завтра я выступаю в Нэхант-клубе, и несколько твоих слов будут дороже золота. В полдень состоятся похороны старого Монагана. Весь Норс-Энд будет там, и мне тоже необходимо присутствовать. После этого тебе предстоит играть роль хозяйки в Леди-клубе.

– А Глория все еще в Нью-Йорке? – спросила Нэнси, отвлекая внимание отца перед тем, как сказать, что не сможет уделить его избирателям достаточно времени.

Чипс сжал зубами сигару.

– Нет, – ответил он кратко. – Она на Ямайке.

Глаза Нэнси расширились от удивления. Сначала она думала, что Глория сбежит в первые же месяцы после свадьбы или отец выгонит ее. Однако потом вынуждена была признать, что этот странный брак оказался на редкость устойчивым. И вот теперь подтверждались ее первоначальные предположения.

– О, понимаю, – сказала она, и ей стало ясно, почему он не был похож на себя, когда она вошла в его кабинет.

– Ничего ты не понимаешь, но это не важно.

Он повернулся к ней спиной, расставив свои короткие крепкие ноги, сжимая и разжимая пальцы соединенных сзади рук. Когда отец вновь повернулся к ней, на его лице не осталось и следа переживаемой боли и горечи.

Отец снова улыбался:

– Рад видеть тебя, Нэнси. Ты проводишь слишком много времени на Кейпе. Теперь, когда Верити в Европе, почему бы тебе не вернуться в Бостон? Мне было бы очень приятно, да и Джеку полегче.

Нэнси не могла обмануть его притворная улыбка и веселость. Глория нанесла ему жестокий удар. Теперь будет вдвойне тяжелее сообщить ему свою новость.

– Джеку все равно, где я нахожусь, – осторожно начала она.

Взгляд отца стал пронзительным.

– Не думаешь ли ты уехать в Европу? Оставь Верити в покое хоть ненадолго, Нэнси. Это ведь ее жизнь. Пусть она сама в ней разберется. – Он усмехнулся. – Графиня Мезрицкая! Я думаю: что бы сказали мои отец с матерью по поводу брака Верити?

– Полагаю, их комментарии были бы весьма резкими и краткими, – сухо ответила Нэнси.

Чипс разразился громким смехом:

– О Боже, думаю, ты права! Однако готов спорить, что, когда они покидали Ирландию в одних лохмотьях, им было бы очень приятно заглянуть в будущее. Мой отец никогда ничего не сказал бы твоей матери, но я всегда чувствовал, что он втайне гордился сыном, женившимся на женщине из общества, до которого ему было так же далеко, как до небес.

– Твой отец жил так, как хотел.

– Да, это так. И он был просто удивительным человеком. Когда мне было пять, я бегал босиком по улицам Норс-Энда в заплатанных штанах. А в десять уже выходил из Сити-Холла, полного слуг, отправляясь в бостонскую католическую школу. Отец добился этого всего за несколько лет. Он на всю катушку использовал свой шанс и работал не покладая рук по двадцать часов в сутки.

– Ты тоже жил, как тебе нравилось, – продолжала Нэнси.

Чипс хотел было закончить часто повторяемый рассказ о блистательной карьере отца, но внезапно уловил скрытый подтекст в словах дочери.

– Ну и что? – спросил он подозрительно.

– И я хочу жить так же, – просто ответила Нэнси.

Чипс пожал плечами:

– Конечно, ты можешь жить как пожелаешь. Ты ведь О'Шогнесси. Разве ты не поступаешь как тебе хочется?

– Нет, – мрачно сказала Нэнси. – Я делаю только то, что хочешь ты или Джек.

На бульдожьей физиономии Чипса отразилось замешательство. Он как-то не подумал об этом. Нэнси наклонилась и взяла отца за руку.

– Я хочу сделать кое-что для себя. Наверняка это огорчит тебя, но я не могу поступить по-другому.

– О чем ты говоришь, Нэнси? – Он пристально и настороженно смотрел на нее.

– Я собираюсь уйти от Джека.

– Пресвятая Мария! – Сигара выпала у него изо рта, глаза вылезли из орбит, щеки покрылись красными пятнами. – Нет, ты никогда не сделаешь такой глупости!

– Сделаю, – спокойно сказала Нэнси. – Уже сделала.

Он пнул ногой кресло, обогнул стол и, схватив ее за плечи, начал трясти как тряпичную куклу.

– Ты… не… сделаешь… этого!

Она молчала. Затаили дыхание и люди за дверью кабинета.

Тяжело дыша, он выпустил ее и рывком открыл дверь.

– Вон! – завопил Чипс так, что на висках его вздулись вены.

Секретарь и оба советника поспешили удалиться.

Чипс с трудом овладел собой. Он никогда раньше не кричал на Нэнси. Когда приемная опустела, он прикрыл дверь.

– Расскажи мне обо всем, Нэнси, – обратился он к дочери, успокоившись. – Если Джек обижает тебя, я поговорю с ним.

Нэнси решила стоять на своем. Время, когда можно было повлиять на Джека, давно прошло.

– Извини, папочка. – Так ласково она не называла его уже много лет. В наступившей тишине слышен был слабый гудок парохода и отдаленный звон колокола на пароме в восточной части Бостона. – Я полюбила другого человека и ухожу к нему. Я уже обо всем написала Верити и сообщила Джеку.

– И кто же этот другой, в которого, как тебе кажется, ты влюблена? – Слова его, полные злобы, прозвучали как удары хлыста. – Будь так добра, скажи, кто этот человек, лишающий тебя шансов стать первой леди величайшей страны в мире? Кто разрушает мои надежды снова стать мэром этого города? Кто пытается втоптать в грязь имя О'Шогнесси?

– Рамон Санфорд.

Нэнси не могла даже предположить, что это имя произведет такое впечатление на отца. Он молча открывал и закрывал рот, как рыба, выброшенная на берег, безуспешно пытаясь что-то сказать. От злости по его лицу и шее побежали красные пятна, сменяющиеся мертвенной бледностью. Он выпучил глаза, схватился за грудь и повалился на стол.

Нэнси пронзительно закричала и бросилась к отцу. С грохотом свалилась на пол настольная лампа. По комнате рассыпались бумаги и ручки.

– Папочка! – Она пыталась удержать его за плечи, но он постепенно сползал на пол. Нэнси рыдала, звала на помощь, развязав галстук и расстегнув ему ворот рубашки, умоляла сказать хоть слово.

Он пытался, но не мог. В его глазах отражались ее волнение и страх.

– В больницу! – крикнула она, задыхаясь, когда Симас Флэннери нерешительно высунул голову из-за двери.

– Мэру плохо! – На крик Симаса собрались все толпившиеся у кабинета. Сильные руки подняли Чипса. Нэнси села в кресло, дрожа и плача, в то время как отца заворачивали в одеяло.

– Прости меня, – бессвязно повторяла она, когда они мчались на служебном лимузине в Центральную больницу в сопровождении вереницы «фордов» и «кадиллаков». – Прости меня! Прости. Пожалуйста, не умирай!

В больнице она уже не могла держать отца за руку. Его быстро увезли на каталке, а ее окружили незнакомые лица в масках и белых халатах. Увидев Симаса Флэннери, она подошла к нему и без сил упала в его объятия.

– Я убила его! – всхлипывала Нэнси. – Я убила его. Симас!

– Он поправится, вот увидите, – с дрожью в голосе бормотал Симас. – Легкий сердечный приступ не может свалить Чипса О'Шогнесси.

Врачи хотели отправить Нэнси домой, но она не ушла. Они обещали позвонить ей сразу же, как только Чипс почувствует себя лучше и сможет говорить с ней, но она не двинулась с места. Она целый день сидела на деревянном стуле с прямой спинкой рядом с Симасом и ждала. Наконец к ней подошел врач. Колени ее подогнулись, когда она встала ему навстречу и увидела выражение его лица.

– Ему лучше?

– Судя по тому, как он командует мной и медсестрами, ему, несомненно, лучше.

– О, слава Богу.

– Он хочет видеть вас.

– Да, да, конечно. – Она все еще нелепо сжимала в руках большой носовой платок Симаса, входя в отдельную палату, где лежал ее отец и толпилась целая армия медсестер.

– Убирайтесь! – потребовал Чипс, указывая медсестрам на дверь. На этот раз голос его звучал намного слабее, чем несколько часов назад, когда он выгонял своих сотрудников.

– Извините, мэр О'Шогнесси, но…

– Убирайтесь! – повторил Чипс с сердитым выражением глаз на побледневшем лице.

– Только на минутку, – сказала Нэнси сестре. – Я позову вас в случае необходимости.

– Это противоречит правилам. Я не уверена…

– Убирайтесь! – еще раз повторил Чипс, приподнимаясь на подушках.

Сестра вовсе не желала отвечать в случае ухудшения состояния мэра.

– Десять минут, – сказала она, плотно сжав губы. – Вот звонок, миссис Камерон. Пожалуйста, звоните, как только мэр почувствует себя хуже.

– Все сестры – старые девы, и эта – одна из них, – сердито заметил Чипс. – Ей нужен мужик, а мне – сигара.

Нэнси облегченно вздохнула:

– Сигару ты получишь только через мой труп. – Она села на край кровати и взяла отца за руку. – Ты так напугал меня.

Чипс усмехнулся, и в его глазах сверкнули прежние искорки.

– Да и мне самому было не очень-то весело.

Они рассмеялись.

– Мы должны закончить наш разговор, Нэнси, – сказал он сдержанно через некоторое время.

– Давай поговорим позже, когда ты окончательно поправишься.

– Нет, сейчас.

Если не уступить ему, он снова разозлится, но она, как и медсестра, опасалась последствий. Нэнси долго молчала, борясь с собой. Чипс ждал, что она изменит свое решение и откажется от Рамона. Он похлопал ее по руке, широко улыбаясь. Ее жизнь будет продолжаться, словно ничего не случилось. Или же она потеряет отца. А он был ей дороже всех на свете, если не считать Рамона. Пришло время самого жестокого испытания их отношений.

– Я очень люблю Рамона Санфорда, – сказала она наконец. – Завтра мы собирались вместе уехать из Нью-Йорка. На поскольку сейчас ты в больнице, я подожду до твоего полного выздоровления.

– Значит, ты все-таки уедешь?

– Да.

Чипс смотрел прямо в глаза дочери, тяжело дыша. Он столкнулся с такой же, как у него, непоколебимой волей.

– Прежде чем ты уйдешь, – сказал он, – позволь мне кое-что рассказать тебе о Санфордах.

Глава 6

– Твой дед спас Дьюарта Санфорда.

– Я знаю. Рамон рассказал мне, как это произошло.

– В самом деле? Однако ты должна знать всю правду. Твои прадеды были нищими, а Лео Санфорд – богатым человеком. Он оказался на корабле среди эмигрантов только потому, что не мог дожидаться более подходящего судна. Его преследовал оскорбленный муж.

– Знаю, – повторила Нэнси.

Брови Чипса слегка приподнялись.

– Значит, Рамон ничего не скрыл от тебя?

–Да.

Чипс не смотрел на нее. Глаза его были устремлены в стену и ничего не видели, кроме прошлого.

– Благодарный Лео вознаградил твоего деда, купив ему небольшую ферму в предместье Бостона. Это была лишь капля в океане финансовых возможностей Санфордов. Через год или два Санфорды, разместив свой капитал в нескольких американских городах, вернулись в Португалию. Вероятно, исчезло препятствие, не позволявшее сделать это раньше. К тому времени Лео и Патрик очень подружились. Мне кажется, что Лео Санфорд нашел в твоем деде родственную душу, несмотря на разницу в их положении. К моменту отъезда Санфордов у твоего деда уже была небольшая съестная лавка на Ганновер-стрит. Раньше он торговал на городских рынках тем, что покупал у фермеров. Теперь же заимел свое помещение. Это был большой скачок в карьере парня из Каунти-Корк, жившего в домишке под соломенной крышей.

Чипс надолго замолчал. Пока Нэнси не услышала от него ничего нового.

– В конце концов твои дед с бабкой переехали и стали жить над своим магазинчиком на Ганновер-стрит. Там я и родился. Дела у твоего деда шли достаточно хорошо по меркам многих, но он не успокоился. Он начал скупать фермы и открывать новые магазины. Вскоре у него уже было целое состояние. Он купил почти за бесценок землю на Манхэттене. Прибыли от нее хватит внукам и правнукам Верити.

Нэнси терпеливо слушала.

– У меня же была только одна страсть в жизни – политика. Я стал самым молодым членом бостонского муниципального совета, который состоял из семидесяти четырех человек. Но это было только начало. Я знал, к чему стремлюсь. Мне были известны по именам все избиратели моего района. Я помогал каждому прихожанину нашей церкви, посещал все церковные праздники. У меня была картотека на каждого человека, нуждающегося в работе, и на каждого работодателя. Когда кто-то хотел получить работу, он шел к Чипсу О'Шогнесси и не забывал об одолжении. – В голосе отца слышалась гордость. – Я был среди людей в те дни, Нэнси. Еще мальчишкой я собрал собственную команду из близких мне по духу ирландцев, бывших членов тайной католической ассоциации у себя на родине. Со временем мы взяли под контроль все наши улицы, все бары. Затем постепенно распространили свое влияние на другие кварталы и избирательные округа, пока в конце концов не охватили весь город.

Его щеки слегка порозовели.

– Это были чудесные дни, Нэнси. У меня появилась прекрасная девушка. Она совсем не походила на других девушек Бостона, а может быть, и всего штата.

К ужасу Нэнси, на глаза отца навернулись слезы.

– Мы должны были пожениться осенью 1890 года. Я всем сердцем любил ее, но ни разу не притронулся к ней, если не считать поцелуев с пожеланием спокойной ночи. Я использовал для работы каждый час, ниспосланный Богом. Откладывал каждый заработанный цент, потому что хотел, чтобы наш дом был действительно нашим, а не подарком твоего деда. Я приобрел трехкомнатный деревянный дом на улице, утопающей в зелени каштанов, всего в двадцати минутах езды от центра города. У дома был садик, где могли играть дети.

Чипс замолк. Пауза казалась бесконечной. Когда же он снова заговорил, у Нэнси по спине пробежал холодок от горечи, звучавшей в его голосе:

– И вот появился он.

– Кто? – спросила Нэнси, внимательно слушая отца. Ей никогда не приходило в голову, что он мог любить кого-то еще, кроме ее матери, и к тому же чуть не женился на этой девушке.

– Дьюарт Санфорд. – Зрачки его глаз потемнели. Нэнси подумала, не вызвать ли сестру, но не могла отойти от постели.

– Он был на десять лет старше меня, умудрен опытом и обаятелен. К тому времени твой дед был уже богатым человеком, но я никогда не пользовался его богатством. Я хотел достичь всего сам, быть самостоятельным человеком. Санфорд ездил по улицам Бостона в собственном экипаже с великолепно подобранной парой лошадей серой масти. Манжеты его сюртука были расшиты золотом, в булавке для галстука сверкал бриллиант. На пальцах красовались кольца, сводившие женщин с ума. Одно из них было с рубином величиной с орех.

Нэнси сидела неподвижно, она почти чувствовала тепло руки, носившей это кольцо.

– Он был красив как дьявол со своими густыми черными усами и гладко зачесанными волосами.

Следующая пауза так затянулась, что казалось, отец никогда не прервет ее.

– И что же произошло потом? – спросила Нэнси наконец.

Боль в его голосе заставила ее похолодеть.

– Он увлек и соблазнил ее. Он отнял у меня Зию.

Нэнси почувствовала, как все закачалось у нее перед глазами.

– Она не любила его. Никогда не любила. Она долго плакала, а я говорил ей, что мы можем пожениться, что я люблю ее больше жизни.

– А потом? – Нэнси едва выговаривала слова.

Отец ее как-то сразу постарел, съежился среди белизны кровати и комнаты.

– А потом она обнаружила, что беременна. Я говорил, что все равно готов жениться на ней и принять ребенка как своего собственного. Я о многом говорил ей, но только не о том, что собираюсь убить Дьюарта Санфорда.

Прошло несколько минут.

– Это был его ребенок, и он желал его… и ее тоже. Они венчались в церкви святого Стефана 1 мая 1890 года. Она не смогла надеть платье, висевшее у нее в шкафу. Платье ее матери. Платье, которое она должна была надеть на нашу свадьбу. Она надела то, что он купил ей, – наряд, доставленный из Парижа, усыпанный бриллиантами и жемчугом. Во время церемонии я сидел в доках с дробовиком в руках и смотрел на корабль, который должен был увезти ее. Я хотел убить его, и только благодаря Симасу Флэннери и его парням он прожил еще сорок лет. Под звон церковных колоколов они отлупили меня до потери сознания и заперли в баре Мэрфи, а когда я выломал дверь, корабль уже уплыл.

– Но Зия вернулась! – сказала Нэнси. – Я помню, как она приезжала к нам в Сити-Холл.

– Она вернулась. К тому времени я уже был мэром и мужем твоей матери. Ее путешествие длилось три недели, но когда она сошла на берег, следы от плети на ее спине еще не зарубцевались.

– О Боже! – Нэнси казалось, что она вот-вот упадет в обморок.

– Зия пришла ко мне за помощью. Она истратила на дорогу свои последние деньги. Ее мультимиллионер никогда не давал ей ни цента. Тогда я сказал твоей матери примерно то же, что ты сказала Джеку. Мол, извини, но я люблю другого человека. Если бы она пришла ко мне, я никогда никому не отдал бы ее снова. И мне не помешала бы ни моя должность мэра, ни то, что я был уже женат, ни даже ты. – В его голосе появились новые нотки. Он говорил, словно чеканил слова. – Однако я знал, что Дьюарт так просто не отпустит ее. Он приехал сюда, в Бостон. В Сити-Холл. Он стоял в моей гостиной в голубовато-сером костюме и играючи перебрасывал с руки на руку трость из черного дерева. Он сказал, что, несмотря на то, что Зия вернулась к нему, он погубит меня.

– Но ты же говоришь, что был готов потерять должность мэра, – возразила Нэнси.

Чипс странно улыбнулся:

– К этому я был готов, но не хотел, чтобы из-за меня пострадали Патрик и Мора.

Нэнси смотрела на него, ничего не понимая.

– Лео Санфорд знал моего отца как никто другой. Он познакомился с ним через несколько часов после отъезда Патрика из Ирландии, еще до того, как у Патрика и Моры появилась необходимость притворяться.

У Нэнси голова пошла кругом. Она подумала, уж не бредит ли ее отец.

– Как притворяться? – спросила она с глупым выражением лица.

– Притворяться, будто бы они женаты.

– Ты хочешь сказать, что они не были мужем и женой, когда покидали Ирландию?

– Нет, они не были женаты.

Нэнси пыталась осознать то, что говорил Чипс и что из этого следовало. Если ее дед с бабкой никогда не были женаты, значит, ее отец незаконнорожденный, а это считалось страшным грехом в римско-католической общине.

– Но как же так? – спросила она в замешательстве. – Я ничего не понимаю.

– Они не могли пожениться, – сказал Чипс с неподвижным, словно высеченным из камня лицом. – Мора была свояченицей Патрика.

Нэнси уронила голову на колени. Если бы она не сделала этого, то, вероятно, упала бы в обморок. Кровь стучала в ушах, но сквозь темную пелену она слышала, как отец безжалостно продолжал:

– Патрик О'Шогнесси был женат на Мэри Салливан. Мора была еще совсем ребенком, когда ее сестра вышла замуж. Это она украшала церковь цветами в день их свадьбы. Мора сама рассказала мне об этом, когда однажды я уличил ее во лжи. Это было в церкви Киллари, что у подножия Белой горы. Когда голод обрушился на Ирландию, твой дед пытался выжить, работая на небольшой ферме в поместье Клэнмар. Первой умерла Мэри, потом ребенок. Это был их единственный ребенок. Патрик дожидался его рождения целых десять лет, а тот умер, когда ему было всего десять дней. Некому было даже похоронить жену и ребенка. Без гроба, без священника Патрик вложил ребенка в руки Мэри и предал их обоих долгожданной земле. Тогда Море было шестнадцать. Она принесла на их могилу ноготки – цветы, которыми она украшала церковь десять лет назад.

У Патрика в кармане было два заранее купленных билета: для себя и для жены. Мора умоляла взять ее с собой, и Патрик согласился. Трудно сказать, как давно она любила его, если она вообще сознавала, что любит. Твоя бабушка рассказывала, что это случилось на корабле. Патрик нырнул за борт, спасая пасынка Санфорда, а когда его вытащили из океана, нахлебавшегося морской воды, скорее мертвого, чем живого, она бросилась в его объятия, что и предопределило их будущее.

Высадившись в Бостоне, они представились уже как муж и жена. Это была самая любящая пара, какую я когда-либо видел.

Дьюарт Санфорд угрожал, что, если я не оставлю Зию, он разнесет по всему Бостону правду о моих родителях. – Радужные оболочки Чипса стали величиной с булавочную головку. – Меня не столько волновало мое будущее, сколько их дальнейшая судьба. Они прожили пятьдесят лет с этой тайной, и только Санфорды знали о ней. Патрик был самым уважаемым человеком в ирландской католической общине Бостона. Он и Мора гордились тем, что им удалось создать. Они никогда никому не причиняли вреда, и люди относились к ним очень доброжелательно. Отец просил меня только об одном. Он знал, что Мора не переживет позора, если Санфорд разоблачит их. И я дал слово, что никогда не допущу этого. – Чипс в изнеможении откинулся на подушки. – Когда Санфорд отправился домой, Зия уехала с ним.

По щекам Нэнси непроизвольно потекли слезы.

– Тем не менее Дьюарт осуществил свою месть. Он сказал, что, если я когда-нибудь снова стану мэром, он сообщит городу правду о моем рождении. Он не поленился добыть копии церковных записей в Киллари. У него были доказательства женитьбы моего отца на сестре Моры. Я ничего не мог сделать.

– Даже после их смерти? – прошептала Нэнси.

Сейчас отец не шумел, не грубил, что частенько случалось с ним. Напротив, он говорил спокойно, с чувством собственного достоинства.

– Нет, – ответил Чипс. – Память о них была еще жива, и с этим приходилось считаться.

Нэнси неуверенно поднялась на ноги и подошла к окну. Через некоторое время она вернулась к койке Чипса.

– Это ужасная история, – сказала она. – Я сожалею, что вынудила тебя рассказать обо всем этом. Но прошлое никак не может повлиять на мои отношения с Рамоном. Рамон не такой, как его отец. Встретившись с ним, ты поймешь это.

– Теперь пришла моя очередь сожалеть, Нэнси. Кажется, никогда в жизни я не делал тебе больно, но сейчас…

Он попытался дотянуться до своих вещей, разложенных на тумбочке. Их было немного – только содержимое карманов.

– Позволь, я помогу тебе, – сказала она, когда он уронил свои часы на пол. – Чего ты хочешь?

– Мне нужен конверт, – сказал он с одышкой, откидываясь на подушки. – Прочитай это, а потом скажешь, по-прежнему ли ты собираешься уехать с Рамоном Санфордом.

Это был дешевый конверт. Внутри на листке бумаги не было ни шапки, ни адреса. Лишь крупно корявым почерком выведено: «18 января». За день до этой даты она уехала из Нью-Йорка. Не было обычного: «Дорогой сэр» или «Дорогой Чипс», только сообщение:

«Миссис О'Шогпесси провела ночь 16-го и 17-го числа в его апартаментах. До этого она бывала там в ноябре (точная дата неизвестна). Ваш нью-йоркский шофер (на твоем месте я бы выгнал его) говорит, что роман начался еще летом».

– Полагаю, мне не следует читать дальше, – сказала Нэнси. Она никогда не любила Глорию, и ей было противно совать нос в тайны ее личной жизни.

– Читай, читай, – приказал отец, буравя ее взглядом.

Нэнси неохотно продолжила чтение:

«Миссис О'Шогпесси прибыла в его апартаменты утром в одиннадцать. Они оставались вместе около пяти часов. Фотография была сделана сразу по прошествии этого времени. Поскольку оказалось, что изображение не совсем четкое, появилась необходимость удостоверить личность джентльмена. В связи с этим я решил пока не возвращаться в Бостон и остаться здесь еще на пару дней». Подписи не было.

Она протянула ему письмо. Но он не взял его.

– Взгляни на фотографию, – неумолимо потребовал он.

Глянцевая и жесткая, она лежала в конверте. Нэнси неохотно достала ее. Снимок был сделан в сумерках, к тому же изображение получилось слегка размытым.

Его рука обнимала за плечи одетую в меха Глорию, а она смотрела на него, слегка приоткрыв губы. Позади них сверкал, как рождественская игрушка, стеклянный фасад известного Нэнси многоквартирного дома. Даже швейцар был отчетливо виден. Он почтительно приложил руку к козырьку своей форменной фуражки. Нэнси тупо смотрела на фотографию, ничего не понимая.

– Прекрасная пара, не правда ли? – Голос Чипса исказился от боли.

– Но я же была там с ним, – сказала она в замешательстве, переводя взгляд то на письмо, то на фотографию.

– Не думаю, что он из тех мужчин, кто заводит случайные знакомства на один день, – жестко произнес отец.

– Нет! – Нэнси замотала головой, отходя от кровати. – Нет! Этого не может быть. Это какая-то ошибка…

– Ошибки нет. Спроси Глорию. Я уже спрашивал. – Он побледнел при воспоминании об этом разговоре.

– О нет! – Нэнси, ничего не видя, вытянула перед собой руки, пытаясь нащупать какую-нибудь опору. К ней вернулись ее прежние ужасные ощущения: холод, лед и снег, снег и смерть. Она задрожала всем телом. Казалось, ураган подхватил ее, хотя в комнате ничего не изменилось. Ее окружали все те же белые больничные стены. Рядом на кровати лежало то же покрывало. Баллоны и кислородная маска оставались на прежнем месте. Отец все так же лежал, облокотившись на подушки, как будто ничего не случилось.

– Нэнси!

Послышался грохот, когда она задела передвижной металлический столик, и на пол полетели инструменты.

– Нэнси! – Чипс уже было спустился с кровати, когда дверь резко распахнулась и в палату влетел целый полк медсестер.

– Нет! – Она стояла у двери, цепляясь за нее, чтобы не упасть.

– Позовите доктора Треворса!

– Я прошу вас лечь, мэр.

– Сестра Смит, займитесь мэром. Где доктор Треворс?

– Безобразное поведение!

– Ваш отец в очень тяжелом состоянии!

Шум голосов все нарастал.

– Как вы себя чувствуете, миссис Камерон?

– Принесите стул миссис Камерон!

– Слава Богу, вы здесь, доктор.

– Нэнси!

– Новый шприц, сестра. Благодарю.

– Нэнси! – Крик отца перекрывал окружающий шум.

– Присядьте, пожалуйста, миссис Камерон. Вы неважно выглядите.

Лицо Нэнси было неподвижно. Губы побелели. Ее знобило, и она чувствовала, что никогда не согреется.

– Нэнси! – Этот крик прозвучал намного глуше, когда Треворс воткнул иглу.

– Черт побери! Нэнси! – Голос отца все еще преследовал ее, когда она, спотыкаясь, брела по коридору. 18 января. Глория пришла к нему всего лишь через несколько часов после ее отъезда. Он посмеялся над ней, над ее отцом. Он сыграл с ней грязную, безумную шутку. Это было выше ее понимания.

– Куда ехать, миссис Камерон? – спросил шофер, возивший отца.