Текст книги "Цветущий сад"

* * *

– Так ты выйдешь за меня? – Луис настойчиво смотрел ей в глаза.

– Я должна подумать, – сказала Мария сдержанно.

– Господи! Я предлагаю тебе руку и сердце, а не букет цветов!

– Мне нравятся цветы, – невозмутимо заметила Мария.

Луис молил Бога дать ему силы.

– Тогда я принесу тебе целую охапку! Или полную комнату!

Мария, вспомнив подарок Нэнси от князя Васильева, вздрогнула.

– Достаточно и одного цветочка.

– Один цветок или сотня, какая разница? Я прошу тебя выйти за меня замуж.

Они находились далеко от отеля, там, где сады постепенно переходили в девственные заросли.

– Я не могу выйти замуж за человека, который будет изменять мне, – сказала Мария, опустив глаза, чтобы не потерять контроль над собой и не броситься в его объятия.

– Я буду верен тебе до гроба! – Луис почувствовал слабость. Ему не верилось, что голос, который он слышал, принадлежал ему. – Клянусь непорочной Девой Марией и всеми святыми! Пожалуйста, Мария. Будь моей женой. – У него перехватило дыхание. – Я люблю тебя, Мария.

Она медленно подняла к нему свои большие темные глаза.

– И я люблю тебя, – сказала она тихо.

Их губы встретились, и судьба Луиса была решена. Он сплел ей венок из маленьких желтых цветов и надел в знак помолвки.

– А как же твои леди? – спросила Мария.

Луис давно отказался от попыток обманывать Марию по поводу своих отношений с дамами.

– Графиня Змитская и английская виконтесса уехали. Больше никого нет.

Мария подавила разочарование от этой лжи, но решила не портить вечер, когда ей сделали свадебное предложение. Она обняла Луиса за шею и, к его огромному удовлетворению, позволила ему поцеловать себя со всей страстностью, которую прежде запрещала.

Минни Пеквин-Пик следила за Марией так же, как и Мария за ней. Она заметила не только то, как чешская графиня постоянно поглядывала на Луиса, но и то, как часто обменивались взглядами Луис и хорошенькая служанка миссис Нэнси Ли Камерон. Однако это не беспокоило Минни Пеквин-Пик. Если закрыта одна дверь, можно войти в другую. Она с восхищением наблюдала, как сначала чешская графиня, а затем английская виконтесса были вынуждены постыдно покинуть отель. По всей видимости, она была следующей в списке маленькой пуэрториканки. Минни жила в предвкушении очередной выходки Марии. Служанка Нэнси Ли Камерон наконец встретила достойную соперницу. Минни была готова с радостью оставить Луиса, если это была настоящая любовь. Но ей нравились настоящие противники, а смуглая служанка была, несомненно, такой. Тем не менее Марии не удастся выдворить ее из отеля, как двух других любовниц Луиса. Минни Пеквин-Пик никогда ниоткуда не уезжала, пока сама не решала сделать это. Она все время ждала, когда же Мария нанесет очередной удар. И ей не пришлось долго ждать. Вернувшись в номер после солнечных ванн с Майклджонами и очень заинтересованная встречей с Люком Голдингом, Минни застала свою служанку в слезах.

– Не могу понять, как это могло произойти, мадам. Я искала повсюду. Спрашивала прачек и уборщиц. Никто не видел и не брал их.

– Что именно? – На мгновение тревога сжала сердце Минни. Она могла допустить всевозможные шутки, но не воровство ее драгоценностей.

– Ваши бюстгальтеры, мадам.

– Бюстгальтеры! – Минни Пеквин-Пик села на край огромной кровати и залилась смехом. Ее служанка не могла понять, что смешного в этой ситуации, и была готова заплакать.

– Не осталось ни одного, мадам, а вы должны сегодня обедать с миссис Камерон, мистером Санфордом, князем Заронским, леди Бессбрук, графом и графиней Монткалм…

Обычно на такие обеды дамы надевали платья с открытой спиной и плечами и с разрезом на бедре, однако габариты Минни не позволяли носить такие наряды. Ее телеса, мягко говоря, были колоссальными. Служанке требовалось не менее получаса, чтобы затянуть ее в корсет, а ее огромные бюстгальтеры выглядели скорее как некая броня. Без них миссис Пеквин-Пик не могла появиться на людях. Но вместо того чтобы впасть в истерику, миссис Пеквин-Пик, казалось, явно забавлялась.

– Эта девчонка определенно знает мою ахиллесову пяту, – сказала она, снимая с себя платье, в котором принимала солнечные ванны.

– Пропали ваши бюстгальтеры, а не туфли, – повторила служанка, подумав, не перегрелась ли ее хозяйка на солнце.

Минни махнула на нее рукой. Девушка была послушна, но глупа. Она подивилась, где миссис Камерон удалось найти свою предприимчивую пуэрториканку, и позавидовала ее приобретению.

Ванна была наполнена, и Минни с наслаждением погрузила свое огромное тело в горячую воду. Когда графиня Змитская в истерике покидала отель, закрыв лицо густой вуалью, виновница ее трагедии наблюдала за ней, стоя в отдалении. Когда виконтессу Лоземир с остекленевшим взглядом вели к автомобилю Каррингтона, та же самая виновница наблюдала за ней с удовлетворенной улыбкой. Минни барахталась в мыльной воде. На этот раз маленькая шалунья будет разочарована. Пропажа бюстгальтеров не может смутить Минни Пеквин-Пик из Миннесоты.

– Но, мадам! – Ее служанка пришла в ужас, узнав о намерении хозяйки все-таки пойти на обед.

Обильно расшитое блестками платье было с достаточно большим вырезом, открывавшим пышную грудь, на которой, как на полке, лежало бриллиантовое колье. Ничем не стянутая грудь миссис Пеквин-Пик расползлась во все стороны, а стянутые корсетом массивные бока только подчеркивали расплывшуюся верхнюю часть ее туловища.

– Мадам, вы не можете идти в таком виде…

– Могу, – твердо заявила Минни, прикалывая эгрет с огромным бриллиантом к своим волосам и накидывая на шею боа из перьев.

– Мадам, пожалуйста…

Минни качнула пышным торсом и встала. Казалось, верхняя часть ее тела живет своей собственной жизнью.

– О мадам! – причитала служанка, но хозяйка не обращала на нее никакого внимания. С высоко поднятой головой, с перекатывающейся волнами грудью, она величественно, как римская императрица, двинулась через роскошные гостиные к личным апартаментам мистера Рамона Санфорда, где давался обед.

Лакей при виде ее закрыл глаза, затем снова открыл и объявил почти шепотом:

– Миссис Минни Пеквин-Пик.

Минни снисходительно улыбнулась ему, едва не задев правой грудью, которая колыхалась в собственном ритме, и вошла в белую с золотом столовую, где ее приветствовали Нэнси и Рамон.

Чарльз Монткалм побледнел и попросил бренди вместо предложенного аперитива. Джорджиана заморгала глазами и с огромным усилием подняла глаза навстречу мягкому и беспечному взгляду Минни.

Князь Феликс пробормотал что-то нечленораздельное, Венеция ошеломленно замолчала.

Казалось, только Нэнси не потеряла самообладания. Подали напитки. Миссис Пеквин-Пик была представлена присутствующим, и постепенно завязался разговор. Рамон прошептал в сторону, что по сравнению с их новой гостьей Лавинию Мид можно считать плоскогрудой, за что получил от Нэнси тычок в ребра.

Лакеи в белых перчатках отодвинули стулья, усаживая гостей, и даже благовоспитанная Нэнси не могла отвести взгляд, когда грудь миссис Пеквин-Пик опустилась на белоснежную скатерть.

– Надеюсь, вам нравится в отеле, – наконец произнесла Нэнси сдавленным голосом.

– Да, вполне, – сказала Минни, и при этом ее своенравная грудь опрокинула солонку в стиле Георга III.

Официант обеспокоенно поставил солонку на место. Казалось, невозможно предсказать, в каком направлении двинется в следующее мгновение верхняя часть туловища миссис Пеквин-Пик.

– Несмотря на утрату…

– Какую утрату? – Рамон нахмурил лоб. У Вильерса среди подробностей биографии миссис Пеквин-Пик не было упоминания о недавней тяжелой утрате. Мистер Пеквин-Пик покинул этот мир еще десять лет назад.

– Моих бюстгальтеров, – продолжала Минни.

Чарльз Монткалм пролил суп на свои брюки, а Венеция Бессбрук поперхнулась гренками.

Ни один гипнотизер не смог бы привести аудиторию в такое оцепенение.

Минни поднесла ложку супа ко рту, сделала глоток и кротко улыбнулась:

– У графини пропали искусственные челюсти. У виконтессы волосы приобрели зеленый цвет. У меня же куда-то подевались все бюстгальтеры.

– Ничего не понимаю, – еле слышно произнесла Нэнси.

Минни продолжала есть суп. Только она одна и могла делать это. Ложка князя Заронского застыла на полпути. Даже Рамон сидел не шевелясь.

– Некая молодая леди так сильно влюбилась, что решила довольно остроумно избавиться от своих соперниц.

Но со мной у нее ничего не получилось.

Рамон тщетно пытался представить себе мужчину, способного полюбить пожилую чешскую графиню, хладнокровную виконтессу и внушающую страх миссис Пеквин-Пик, но так и не смог сделать это.

– Но кто?.. – начала было Нэнси.

Минни благосклонно улыбнулась.

– Полагаю, вы не хотите, чтобы я вышла из себя, – сказала она. – Я сама поговорю с этой юной леди и уверена, что у вас больше не будет неприятностей. Кроме того, я могу с уверенностью сказать, что к полуночи все мое нижнее белье будет возвращено. – И она неосознанным движением приподняла обеими руками свою грудь с блюда, которое официант перед ней поставил.

Глава 18

– Чем ты так расстроена? – спросил Рамон на следующее утро, когда они с Нэнси завтракали на террасе.

Она улыбнулась и, взяв его руку, прижала к своей щеке. Он сел рядом с ней и налил себе черного кофе без сахара.

– Мария от меня уходит.

Рамон вопросительно приподнял брови. На нем был только темно-синий халат. Волосы блестели от соленой воды после утреннего купания в море.

– Она собирается выйти замуж. За Луиса Чавеза.

Кофе выплеснулся на блюдце в руках Рамона.

– Боже милостивый!

– Разве это плохо?

– Это просто удивительно, – сухо сказал Рамон, в то время как перед ним поставили чистую чашку и блюдце. – Я всегда считал Луиса домашним животным.

– Значит, по-твоему, я должна попытаться отговорить ее?

– Думаешь, ты сможешь сделать это?

– Вряд ли. Мария никогда не принимает необдуманных решений, и если она говорит, что хочет выйти за Луиса, значит, так оно и есть.

– Тогда отпусти ее. Луису пора жениться. За последние несколько лет он уже дошел до крайности.

Озадаченное выражение лица Нэнси вызвало у Рамона улыбку.

– Никакого преступления, любовь моя. Пожалуй, больше постыдного.

– Но тогда я обязательно должна сказать об этом Марии… Рамон улыбнулся еще шире:

– У твоей скромной маленькой служанки в рукаве больше карт, чем у самого ловкого шулера. Она знает все о слабостях своего милого Луиса. Более того, она борется с ними весьма оригинальным способом.

– Я никак не пойму, о чем ты говоришь.

– Не важно. Кажется, эта пышная миссис Пеквин-Пик уже прогуливается по саду с лондонской литературной знаменитостью?

Нэнси поставила чашку с кофе и посмотрела туда, куда указывал Рамон.

Люк держался весьма неуклюже, засунув руки в карманы. Без своей широкополой черной шляпы и плаща он выглядел как обычный молодой человек, вышедший на прогулку перед завтраком.

– Кажется, теперь он выглядит не столь экстравагантно.

– Особенно после того, как ему предъявили счет. Полагаю, что неподражаемая Минни – последний шанс мистера Голдинга.

Нэнси взглянула на гавань вдалеке. Она была пуста.

– А где же «Кезия»? – удивленно спросила она.

– Сейчас, наверное, приближается к Опорто, где возьмет на борт моего адвоката и доктора Оливейру, а затем доставит их сюда, в Фанчэл.

Нэнси продолжала смотреть вдаль.

– Твои адвокаты в Америке. Это не очень-то удобно для скорейшего завершения бракоразводного процесса.

Его сильные руки схватили ее за запястья. Лицо приобрело суровое, непреклонное выражение, и Нэнси поняла, что сейчас с Рамоном бесполезно спорить.

– А зачем ты вызвал доктора? – спросила она беспомощно.

– Серрадо недоволен твоим состоянием, так же как и я. Доктор Оливейра скоро сможет дать ответ, все ли у тебя в порядке. Я больше не хочу слышать заверения по поводу твоего железного здоровья. Я им не доверяю. Ты будешь убеждать меня, что совершенно здорова, даже на смертном одре.

– Сайри, – сказала она слабым голосом, не в силах смотреть ему в глаза. – Где она сейчас?

– Она с Чарльзом Монткалмом.

– С Чарльзом!

Рамон засмеялся, ослабив свои пальцы на ее запястьях:

– Уверяю тебя, этот истинный англичанин ведет себя как сама добродетель. Он диктует ей длинные письма к Рамсею Макдональду и Болдуину. Чарльз гораздо более осведомлен о политической ситуации в Европе, чем они. Однако за исключением Черчилля в данный момент никто не уделяет ему должного внимания. Чарльз пытается представить события в черно-белом цвете и вывести ведущих политиков из оцепенения, пока еще не слишком поздно. Он моряк, и война кажется ему неизбежной, чего не понимают гражданские люди и министры, сидящие в своих уютных кабинетах в Уайтхолле.

– Война? – Нэнси побледнела. – Уверена, что это безответственные разговоры.

Подали еще кофе. Когда они снова остались одни, Рамон осторожно заметил:

– Не стоит закрывать глаза на то, что происходит в Германии и Австрии. Я знаю, что брак твоей дочери очень беспокоит тебя, но надо смотреть фактам в лицо. В Вене проходят массовые демонстрации, где нацисты публично заявляют, что намерены установить контроль над всей страной уже в этом году. При этом без кровопролития вряд ли обойдется. Феликс рассказывает, что, когда в театре начался спектакль по пьесе Бернарда Шоу «Тележка с яблоками» и открылся занавес, на сиене развевалось установленное каким-то нацистом огромное знамя со свастикой, и представление едва не сорвалось.

Нэнси взволнованно сжимала руки на коленях. Она подумала, что будет, если Рамон узнает, что ее зять – фанатичный последователь Гитлера и законченный нацист.

На залитой солнцем террасе стало неожиданно тихо. На горизонте появилась «Иль де Франс». Но мысли Нэнси были настолько заняты Австрией, Германией, Верити и Дитером, что она даже не заметила приближающееся судно.

– В Австрии царит хаос, Нэнси. Спроси Феликса. У него там дом, но он не хочет туда возвращаться. По его мнению, фашисты через несколько месяцев или даже недель добьются своего.

– Прекрати, Рамон! – Нэнси закрыла уши руками.

Осторожно, но настойчиво Рамон отвел ее ладони. Его суровое лицо было мрачным.

– Я говорю тебе все это, Нэнси, потому что люблю тебя, а поскольку твоя дочь в Германии, ты должна знать, что может произойти в будущем. В Австрии уже идет гражданская война.

– Но в Германии сохраняется стабильность!

– Именно Германия способствует хаосу в Европе. – Со стороны бассейна послышался громкий смех Костаса. По тропинке среди кустов бежала графиня Запари. Лицо ее сияло, как после встречи с любовником. Официант нес поднос с охлажденными коктейлями. Среди такого безмятежного окружения их беседа казалась странной и нереальной.

На террасу вышла Джорджиана Монткалм.

– По словам Чарльза, – сказала она, присоединяясь к ним, – над Западной и Центральной Европой сгущаются грозовые тучи войны, и чем они мрачнее, тем беззаботнее и безрассуднее мы себя ведем. Чарльз говорит, что он кричит как одинокий путник в пустыне. Венеция считает его сумасшедшим, но это не так. На твоем месте, Нэнси, я бы увезла свою дочь из Германии назад в Америку. Сейчас во всем мире это самое безопасное место.

– Муж моей дочери немец, – тихо сказала Нэнси.

– Тогда забери и его. Он ведь не может одобрять того, что там происходит, не так ли?

Нэнси нетвердо поднялась на ноги.

– Мой зять полностью поддерживает Гитлера, – сказала она и пошла в свою темную спальню.

Рамон был очень мрачен, Джорджиана – в ужасе.

– Я пойду к ней, – сказала она поспешно. – Как я не подумала… Такого со мной еще не бывало…

Нэнси сидела за туалетным столиком, тщательно пудрясь и подводя губы.

– Извини, дорогая. Я вела себя бестактно.

Нэнси опустила пуховку, рука ее дрожала.

– Мой зять – нацист. Я не могу поверить, что он может быть таким, если Гитлер не заслуживает уважения.

– В таком случае будем надеяться, что Чарльз ошибается, – сказала Джорджиана, хотя вовсе не была убеждена в этом.

– Ты не веришь, что он такой? – Темно-фиалковые глаза Нэнси смотрели тревожно.

– Нет, – откровенно призналась Джорджиана и решила сменить тему. – У причала стоит «Иль де Франс», и я умираю от желания побывать на ее борту. Бобо плавала на этом корабле в девичестве и говорит, что интерьеры судна выдержаны в футуристическом стиле и там все очень, очень по-французски. Обшивка из светлого дерева, скрытое освещение.

– О Господи! – воскликнула Нэнси. – Там, на борту, мой отец.

– Я думала, ваши отношения с отцом настолько тесны, что граничат с кровосмешением. Почему же теперь они стали прохладней?

– Мои отношения с отцом всегда были отношениями послушной маленькой девочки с нежным родителем, – сухо сказала Нэнси. – А когда маленькая девочка перестала быть послушной, родитель перестал быть нежным.

Джорджиана отвела глаза и сказала:

– Пойду к Чарльзу. Эта бедная Гизон пишет уже с половины восьмого утра. Встретимся в холле через десять минут.

Рамон стоял у балконных дверей, расставив ноги и уперев в бока руки. Солнце освещало его сзади, и она не видела его лица, только контуры мускулистого тела и непокорную темную шевелюру.

– Я не хочу идти на пристань, – сказала она. – Не хочу видеть его. Давай уедем куда-нибудь вдвоем.

Это было немного похоже на его мольбу тогда в Хайяннисе.

– Мы не можем сделать это, любовь моя. «Кезия» на пути в Опорто.

– Мы смогли бы, если бы очень захотели!

Он обнял ее, и она прижалась к нему.

– Обещай, что не позволишь испортить все, что сложилось между нами.

Рамон глухо рассмеялся:

– Это я должен просить тебя об этом. Поцелуй меня.

Нэнси послушно подняла лицо, и время словно остановилось.

Джорджиана беспокойно шагала взад-вперед по мраморному полу холла в ожидании Нэнси. А в это время Чипс О'Шогнесси сошел по трапу на землю Фанчэла с видом человека, привыкшего первым покидать корабль. Невероятно, но его никто не встречал.

– Где моя дочь? – спросил Чипс, когда наконец «бентли» Монткалма спустился по мощеным улицам и Джорджиана Монткалм пробралась сквозь толпу, чтобы пожать ему руку.

– Она задержалась. – Джорджиана не сказала, с кем и почему, хотя хорошо знала, кто мог быть виновником задержки, и у нее закрались мрачные подозрения, почему это произошло. Но она не смогла придумать подходящих объяснений для отца Нэнси.

Симас остался, чтобы заняться багажом, а Чипс, который не видел Монткалмов почти двадцать лет, сел в их «бентли», не переставая удивляться, насколько ложными были представления многих его соотечественников об англичанах. Когда они хотят, то могут быть самыми дружелюбными людьми в мире. Затем вспомнил свою первую жену и ее семью и вернулся к своему прежнему мнению. Вероятно, Монткалмы были исключением из правил.

– Рад видеть вас снова после стольких лет, – сказал Чипс Чарльзу Монткалму и опять подумал, где, черт побери, Нэнси и… Зия. В своем воображении он представлял, что она должна быть здесь, на набережной, и ждать его в своем шифоновом платье, развевающемся на ветру, с золотисто-каштановыми волосами, сверкающими в лучах горячего солнца Мадейры.

Чипс вежливо отвечал на вопросы, но мысли его были заняты совсем другим. Он думал о дочери, о женщине, которую все еще считал единственной любовью в своей жизни, и о своем глупом зяте. Камерон по крайней мере должен был встретить его на пристани. Однако поведение Нэнси в Нью-Йорке было странным, и сейчас важно, чтобы она и Джек держались вместе перед такими людьми, как Монткалмы, и остальными болтунами и сплетниками, которые нашли убежище в «Санфорде», уехав из беспокойного Лондона, Парижа и Рима.

Когда они вошли в холл, их встретила Нэнси. Лицо ее пылало, как после бега. Волосы были взъерошены, как будто она только что вскочила с постели, и своенравный локон выбился на лоб. На ней было простое платье из белого шелка. На голых ногах – босоножки.

– Рада видеть тебя, – сказала она и крепко обняла его, несмотря на присутствующих при этом портье, посыльных, Монткалмов и Минни Пеквин-Пик, вылезшую из своего «роллс-ройса» рука об руку с безропотным Люком Голдингом.

– Нэнси! – В горле Чипса застрял ком. Она выглядела вполне здоровой и счастливой. Только сейчас он понял, как боялся увидеть ее снова бледной, подобно призраку, какой она была, когда прощалась с ним в Бостоне. Отдых, солнце, общение с Зией явно пошли ей на пользу. Они вместе вернутся домой. Он никогда не был так зол, узнав о том, что Джек Камерон отправился на Мадейру, не сообщив ему о своих планах. Ради Нэнси он не станет устраивать сцены своему зятю. Его дочь и ее муж вернутся в Бостон, и все глупости, о которых болтали последнее время, вскоре забудутся.

– Зия, – сказал он. – Где же Зия?

– Она больна, дорогой.

Чипс почувствовал, как замерло его сердце.

– Доктор говорит, что это усталость. Она отдыхает уже несколько дней.

– Но она знает, что я должен приехать? Она ждет меня?

Нэнси успокаивающе похлопала его по руке:

– Она наблюдала, как причаливал лайнер, из своего сада. Она уже ждет тебя.

Чипс жизнерадостно просиял и не заметил признаков волнения на лице Нэнси, когда она сказала:

– Прежде чем встретиться с ней, я хотела бы поговорить с тобой.

– Потом, – нетерпеливо сказал Чипс.

– Но это очень важно.

– Зия важнее.

Нэнси знала, что разговор в присутствии Рамона может одним махом разрушить его счастье. Однако ей казалось, что так, пожалуй, будет лучше, чем с болью в сердце видеть, как он продолжает самозабвенно радоваться, полагая, что все в порядке.

– Папа…

– Сюда, пожалуйста, мистер О'Шогнесси, – сказал Вильерс и, несмотря на возражения Нэнси, указал Чипсу на бронзовую дверь в покои Зии.

Нэнси резко остановилась. Бесцеремонная выходка Вильерса лишила ее последней надежды осторожно сообщить отцу новости. Мимо проходил официант с бокалами хереса для Майклджонов и Мидов, которые играли в бридж. Нэнси рассеянно взяла у него бокал и села, выпив глоток вина.

Возможно, Зия не станет говорить о Рамоие. Они вспомнят прежние времена: Норс-Энд, Бостон, новую жизнь Чипса в качестве мэра. Нэнси поставила пустой бокал и позвонила в апартаменты Рамона.

– Мистер Санфорд вышел, мадам, – сообщил ей его камердинер.

– Вышел? Куда? В бассейн? – Ее мысли все еще были заняты разговором между отцом и Зией.

– Нет, мадам. Он уехал к Росманам и вернется к часу коктейлей.

Нэнси даже не поблагодарила его. Она медленно положила трубку.

Рамон говорил, что не покинет отель, пока она не сообщит свои новости отцу. За одним сердечным приступом вполне может последовать другой. Необходимо сказать мэру правду, которая скорее всего будет ему неприятна, по еще хуже, если неожиданная встреча с Рамоном застигнет его врасплох.

Росманы были старыми друзьями семьи Санфордов, и вполне естественно, что Рамон решил провести день у них. Тесса Росман не представляла, как близка она была к тому, чтобы стать миссис Санфорд. Однако сейчас у Нэнси не было причин ревновать или отчаиваться. Она вернулась в свой номер, распорядившись, чтобы отца направили к ней после его визита к миссис Санфорд. Нелегко было ей сидеть и ждать в одиночестве. Отец, безусловно, рассердится, как рассердился бы любой человек, дочь которого объявила о своем намерении выйти замуж за любовника его жены.

Нэнси постаралась не думать о Глории. Гораздо важнее была Тесса Росман. Молодая, невинная, со светлыми блестящими волосами и сияющими глазами, всей душой обожающая Рамона. Нэнси приложила щеку к холодному зеркалу на туалетном столике. Она ведет себя как ребенок в возрасте Тессы Росман, а не как умудренная опытом, красивая, тридцатипятилетняя женщина. Рамон любил ее. Она знала это наверняка, как и то, что она любила его. Ничто не могло встать между ними. Ни ее отец, ни муж, ни сотня таких девиц, как Тесса Росман.

Нэнси прилегла на кровать и попыталась расслабиться в ожидании отца. В комнату проникало яркое солнце, но ощущение неизбежной пустоты не могло рассеяться в его теплых лучах. Напротив, оно усиливалось с каждой минутой, и внезапно Нэнси почувствовала, что это конец. Больше не будет счастья, не будет Рамона.

Ругая себя за эти глупые мысли, она встала и приготовила себе мартини.

Отец всегда поступал так, как ему хотелось. То же будет делать и она. Но когда Нэнси вышла на жаркую террасу, тихий внутренний голос напомнил ей, что, поступай Чипс всегда, как хотел, он мог бы погубить своих родителей. Воспоминание о прадеде с бабкой живо пронеслось в ее мозгу. Чтобы защитить их, Чипс пожертвовал Зией. Нэнси осушила бокал с мартини и задумчиво посмотрела вдаль на голубые морские просторы. От нее не требовались подобные жертвы. Сейчас 1934-й, а не семидесятые годы прошлого века. Жизнь не может быть разрушена из-за утраты свидетельства о браке, незаконного рождения или супружеской неверности.

Нэнси поборола соблазн налить себе еще бокал и села, закрыв глаза, на солнышке, приготовившись к терпеливому ожиданию.

* * *

Лицо Чипса было белым как полотно. Зия приняла его в своем сиреневом, полном солнца будуаре, большие окна которого были открыты. В комнату заглядывали цветы и голуби, так что почти незаметно помещение переходило в сад. Она еще не совсем доверяла своим силам, чтобы встать с постели. На ней был темно-розовый утренний туалет с кружевами. Служанка приложила немало усилий, чтобы сделать ей соответствующую прическу, а аромат духов, разливавшийся по комнате, заставил Чипса перенестись назад, в далекое прошлое. Он поцеловал Зию и обнял ее. Служанки оставили их наедине. Тогда Зия просто и спокойно рассказала ему все о Нэнси и Рамоне. В какой-то момент Чипс почувствовал, что он вот-вот упадет в обморок. Чувство вины нахлынуло на него и едва не сокрушило. Он погубил жизнь Зии, а теперь делает то же самое со своей дочерью. Нет, виноват не он. Это Дьюарт разрушил их жизни. Дьюарт, который даже из могилы продолжал мстить им.

– Должен же быть какой-то выход…

– Нет. – Ее длинная шея была по-прежнему прелестной, лицо было красиво, как всегда. – Они любят друг друга, Чипс. Я знаю своего сына. Я вижу, как он смотрит на нее, как загораются его глаза, когда она входит в комнату. Он никогда не оставит ее. Никогда.

– Ты хочешь, чтобы я все рассказал ей, не так ли? – Это был риторический вопрос, не требующий отпета. Чипс отошел от кровати и приблизился к открытым окнам. В своем, тщеславии он решил, что победил окончательно, но это оказалось иллюзией. Никто не мог теперь праздновать победу над Дьюартом Санфордом. Дьюарт делал то, что делал всегда, – он наблюдал и ждал своего часа. Сейчас, через годы после своей смерти, он мстил ему через своего сына. В комнате было тихо и спокойно, но Чипс с трудом сдерживал себя, чтобы не заткнуть уши и не слышать ненавистного смеха, который уже много лет терзал его. Он повернулся и увидел полные муки глаза Зии.

– Рамон никогда не догадывался, что мы сделали с Дьюартом. Если бы он узнал, что произошло, то потребовал бы суда…

– Но если он любит Нэнси…

– Рамон португалец, – лаконично ответила Зия. – Я родила его, но в нем течет не моя кровь. Он весь в своего отца.

– Тогда я должен молиться, что Нэнси уродилась в меня и что она найдет в себе силы пережить то, о чем я должен был сказать много лет назад. – Его глаза блестели от слез. – Бог все видит на небесах, Зия. Как может он допустить, чтобы один проступок, одна ошибка могла разрушить столько жизней?

– Это мой грех, – сказала Зия, и ее безукоризненная кожа сильно побледнела. – Я жила с ним долгие годы, но ни одна другая жизнь не должна быть загублена. Ни одна капля крови не должна больше пролиться.

– Нет! – В голосе Чипса не было ярости. Он опустился на колени у кровати и взял ее за руку. – Это не только твой грех, Зия. – Затем поцеловал ее и, опустив плечи, вышел из комнаты, направляясь на поиски своей дочери.

* * *

Все слова, которые Нэнси заготовила, куда-то исчезли при виде отца. Когда Чипс входил в отель, он был бойким и веселым, полным обычной бодрости духа и жизнерадостности. Сейчас в дверях стоял старик. Под его глазами обозначились мешки, от носа ко рту лицо прорезали глубокие морщины. Упругие белые волосы, казалось, поредели и безжизненно свисали. Костюм, сшитый вручную самым изысканным бостонским портным, выглядел так, будто был для более крупного и широкоплечего человека. Нэнси казалось, что за короткое время с тех пор, как отец вошел в отель, он весь как-то сжался. Его кожа приобрела сероватый болезненный оттенок. Глаза стали тусклыми и безжизненными.

Нэнси бросилась к нему, забыв приготовленную речь о том, как она собирается жить, о том, что она уже взрослая тридцатипятилетняя женщина и что прошлое есть прошлое и только будущее имеет значение.

– Боже мой, папа! У тебя все хорошо?

Он кивнул и вслепую протянул к ней руку. Впервые в жизни он должен был ухватиться за нее, и она поддержала его.

– Что случилось? – Нэнси от испуга с трудом выговаривала слова. – Это Зия? Ей снова стало плохо?

– Нет. – Он не мог оторваться от нее. Потом, когда он скажет все, что должен сказать, возможно, она уже никогда больше не будет обнимать его и, может быть, никогда не заговорит с ним. Чипс сделал глубокий вздох, и Нэнси, отшатнувшись, испуганно посмотрела ему в глаза:

– Что-нибудь случилось? Ты выглядишь так, словно увидел привидение. Может быть, вызвать доктора?

Он молча покачал головой.

– Хочешь бренди? Могу я чем-то помочь тебе?

– Ты должна выслушать меня, – сказал он устало и, обняв ее за плечи, начал тяжело расхаживать по залитой солнцем террасе, приближаясь то к ярко раскрашенным плетеным креслам, то к уставленному бокалами столу с манящими бутылками охлажденного шампанского. – Ты узнаешь о привидениях, но сначала дай мне вместо этого чертова лимонада настоящее доброе американское виски.

Нэнси хотела снова сблизиться со своим отцом. Предвидя разговор, в котором она выложит Чипсу все последние новости, она дала Марии выходной и отпустила слуг отеля. Нэнси подняла белую трубку телефона и дрожащим голосом заказала бутылку виски, с изумлением заметив, что ее рука дрожит. Она вернулась на террасу, где они молча ждали, пока несносное шампанское не заменили на бутылку золотистого «Джим Бима».

Отец налил себе до краев бокал и с трудом выпил. Он все еще молчал. Нэнси настроилась на резкий разговор с ним и была готова защищаться.

Наконец он сказал:

– Зия сообщила, что Рамон здесь.

– Да.

По тону отца Нэнси поняла, что не присутствие Рамона явилось причиной его крайнего расстройства. Он выпил еще виски и снова наполнил бокал.

– Зия говорит, что он последовал сюда за тобой из Нью-Йорка и хочет жениться на тебе.

– Да, это так.

Нэнси была не в силах сказать еще что-либо. Она боялась говорить на эту тему, однако такое начало, по-видимому, служило лишь вступлением к чему-то еще более худшему, чего она не могла даже представить.