Текст книги "Цветущий сад"

Он был в роскошном гусарском мундире – белые штаны, заправленные в блестящие, высокие, до колен, черные сапоги и расшитый золотом ментик с меховой опушкой, небрежно болтающийся на одном плече. Рамон был великолепен.

Нэнси холодно улыбнулась и встала рядом с ним. Лицо Рамона было мрачным и непреклонным.

Лакеи в ливреях и распорядитель бала заняли свои места. Огромные двери в конце длинного салона были открыты настежь. В них по старшинству проходили гости.

Сверкали драгоценности в ушах, на шеях, груди, предплечьях, запястьях и даже, как у махарани, на пальцах ног.

Каждый порылся в своих заветных шкатулках, стараясь превзойти остальных в королевском или псевдокоролевском величии.

Как и прежде, когда появилась Тесса Росман, она приковала к себе всеобщее внимание своим незатейливым нарядом. Она была в простом белом платье из кисеи с единственным украшением – венком из алых роз, приколотым к ее золотистым волосам.

Нэнси подумала, была ли эта ошеломляющая простота ее собственной идеей, или в выборе наряда принимал участие Рамон. Когда они пожали друг другу руки, Тесса улыбнулась Нэнси с таким обаянием, что та не могла не ответить ей тем же. Было бы намного легче, если бы Нэнси могла испытывать к ней неприязнь, но невозможно было не восхищаться Тессой Росман. Ее застенчивость прошла, она выглядела веселой и очаровательной, однако ее простодушная манера здороваться изменилась после общения с наиболее претенциозными гостями.

Нэнси, где бы она ни находилась, неотрывно следила за Рамоном и Тессой Росман. Ее обязанности закончились. Она стояла рядом с Рамоном, приветствуя гостей, как было предписано этикетом. Скептически скосив на нее глаза, он повернулся к ней спиной, взял под руку Тессу Росман и повел ее танцевать первый вальс.

Когда музыка закончилась, Рамон не выпустил Тессу из своих объятий. Лучше бы Нэнси оглохнуть и ослепнуть, чтобы не видеть, какую сенсацию они вызвали. Она стояла, беседуя с Монткалмами с застывшей улыбкой на лице и притворяясь, что слушает Джорджиану, хотя не воспринимала ни одного слова. Раньше, когда Нэнси видела Рамона с Тессой, она чувствовала боль. Сегодня же боль была просто невыносимой. Теперь каждый знал об их разрыве, и Нэнси чувствовала на себе сотни пар глаз. И все это дело ее собственных рук. Тесса могла бы по-прежнему сидеть затворницей у себя в Камара де Лобос, а она была бы сейчас в объятиях Рамона. Если бы… Если бы…

Рядом с ней оказался Ники. Она позволила ему вывести ее на середину зала и чувствовала себя марионеткой. Джорджиана что-то сказала ей, и Нэнси ответила. Ники пригласил ее на танец, и она согласилась.

– Я люблю тебя, – сказал он, легко кружа ее в танце.

– Хорошо, – ответила она машинально. Рамон и Тесса сейчас стояли с князем Феликсом и Бобо. Рука Рамона продолжала обнимать Тессу за талию. Она смеялась, а он улыбался. На загорелую шею ниспадали темные волосы, слегка взмокшие после танца. Нэнси заметила, что он отстегнул свой короткий, отороченный мехом ментик и бросил его на позолоченный стул.

– Ты выйдешь за меня замуж?

– Да… То есть что ты сказал?

Ники засмеялся:

– Я знал, что ты меня совсем не слушаешь.

– Извини. Я думала о другом.

– О Санфорде?

– Нет. – По ее глазам было видно, что она лгала.

– Я сказал, что люблю тебя и хочу, чтобы ты вышла за меня замуж. – Его ласковые глаза неотрывно смотрели на нее. – Зачем, ты думаешь, я преподнес тебе столько уникальных фамильных драгоценностей?

Нэнси улыбнулась.

Ники заметил явную грусть, скрывавшуюся за этой улыбкой, и продолжал:

– Знаешь, я был бы в ужасе, если бы ты сложила их в сумочку и удрала на ближайшем пароходе.

На этот раз Нэнси улыбнулась вполне искренне и подумала, что было бы, если бы она действительно не вернула его королевский дар.

– Я хотел подарить их тебе и вернуть назад вместе с тобой.

– Как же ты собирался этого добиться? – Нэнси ощутила сквозь бархатное платье тепло его руки. Большие окна на южной стороне танцевального зала были распахнуты настежь, так как на гостях были меха и платья из плотного материала.

– Женившись на тебе.

Нэнси споткнулась и сбилась с ритма.

– Ты это серьезно?

Ники возвел к небу свои карие глаза.

– Дорогая, я не собираюсь расточать все свое богатство перед леди, для которых довольно и одной безделушки. Я люблю тебя. Ты восхитительная, загадочная, прелестная, мудрая, с тонким вкусом и такая чувственная, что я потерял покой и днем, и ночью.

– А как же мадам Мольер?

– Она очень желанный и оригинальный подарок. Однако мадам Мольер прочно держится за брак с богатым американцем и не намерена что-либо менять в своей жизни. Флирты и легкие любовные связи вполне устраивают Флэр. Они доставляют ей удовольствие, как еда, питье и азартная игра. Она никогда не воспринимает такие отношения всерьез. Я думаю, через месяц Флэр надоела бы мне до чертиков. Ты же, моя милая, никогда не наскучишь мужчине.

Через толпу танцующих взгляд Рамона встретился с ее взглядом. В его глазах отразилась боль и ярость. Нэнси почувствовала, словно ей в сердце вонзили нож, и с трудом удержалась от крика. Он любит ее! Он все еще любит ее и страдает так же, как и она!

– Я тоже замужем, – сказала она, обращаясь к Ники, когда вальсирующие пары закрыли от нее Рамона. – И не собираюсь разводиться, чтобы снова выйти замуж.

– Я думал, дело в другом, моя прелесть. – Он многозначительно посмотрел в сторону Рамона. Нэнси не решилась последовать за его взглядом.

– Это правда, – сказала она.

Музыка кончилась, но Ники не отпускал ее.

– Я не сдамся так легко, Нэнси.

– Но я не изменю своего решения.

Они все еще находились в центре зала, когда к ним подошел Вир. Он обменялся любезностями с Ники, а когда музыка снова заиграла, ловко расшаркался, приглашая Нэнси на танец, но не так щегольски, как это делал русский.

– Я начинаю чувствовать себя старшим братом, который должен спасать свою красивую сестру от неугодных ей приставаний.

– У Ники по крайней мере честные намерения, – сказала Нэнси, радуясь появлению Вира.

Он приподнял брови:

– Брак с Санфордом будет подобен разорвавшейся бомбе. Но брак с русским – это полная катастрофа. Царский режим никогда не будет восстановлен в России. Сталин держит ее в тисках.

– Слава Богу, у нас в стране демократия и Рузвельт, – сухо сказала Нэнси.

– Чарльз говорит, что демократии и Рузвельта может оказаться недостаточно. Он полагает, что германо-австрийский конфликт может распространиться на весь мир.

– Чарльз не может дождаться, когда выйдет в море на своем миноносце, чтобы использовать его по назначению, – сказала Нэнси с легкостью, которой вовсе не ощущала. – Я уверена, что приедет Дитер и успокоит Чарльза. Вчера леди Майклджон говорила, что Гитлера надо поддерживать за то, что он превратил Германию в бастион борьбы против большевизма.

– Может быть, он и печется о своей стране, но я предпочитаю британскую сдержанность в высказываниях. Яростные речи Гитлера вызывают у меня дрожь.

Глаза Вира встретились со взглядом Алексии, и Германия с Гитлером сразу отошли на второй план.

Нэнси стояла спиной к Рамону, но была уверена, что тот наблюдает за ней, отмечая, с кем она танцует и с кем собирается уйти.

Следующий танец она танцевала с Чарльзом, затем с Люком Голдингом. В комнату, где был накрыт ужин, Нэнси вошла под руку с Санни Закаром, который оказался остроумным рассказчиком. Невозможно было удержаться от смеха над непристойными анекдотами Санни из жизни голливудских кинозвезд. Она пила шампанское в два раза больше, чем обычно, и не обращала на это внимания.

Нэнси слышала, как Лавиния Мид, Бобо, Венеция Бесс-брук и даже Мадлен Манчини в один голос говорили, что Тесса Росман действительно очень мила. Нэнси научилась сдержанности. Она пережила первые минуты, когда все узнали, что ее связь с Рамоном подошла к концу. Она ухитрилась оставаться спокойной, приветствуя Тессу, и вела себя внешне невозмутимо, несмотря на внутреннюю боль, когда Рамон танцевал, смеялся и разговаривал с девушкой.

Даже без ужасных откровений отца и Зии они могли бы прожить вместе только несколько коротких, счастливых месяцев, а потом Рамону все равно потребуется кто-нибудь другой. Пусть лучше это будет Тесса Росман, чем непостоянная княгиня Марьинская или алчная леди Линдердаун. Тесса будет ему хорошей, любящей и верной женой. Но каким он будет для нее мужем, она не представляла. Рамон в роли мужа – неправдоподобно и маловероятно, даже несмотря на то, что он хотел на ней жениться. Более того, он требовал от нее согласия. Нэнси часто заморгала от навернувшихся на глаза слез. Покинуть сейчас бал без спутника означает привлечь к себе всеобщее внимание. Уйти с другим мужчиной – значит укрепить подозрения Района. Она повернулась к Чарльзу. Даже Рамону не придет в голову, что между ней и Чарльзом Монткалмом могут быть какие-то иные отношения, кроме дружеских.

– У меня ужасно разболелась голова, Чарльз. Не будете ли вы так добры проводить меня в мою комнату?

– Разумеется. – Чарльз осушил свой бокал и взял ее под руку. Он и Джорджиана весь вечер с волнением наблюдали за Нэнси. Она держалась прекрасно. Если бы Нэнси была просто брошенной любовницей, то не вела бы себя так. Она выглядела уверенной, смеялась тихо и не слишком часто, с небольшой хрипотцой, которую даже он счел весьма возбуждающей. Чарльз не мог представить, каких усилий ей стоило появиться на балу такой спокойной и беззаботной.

«Всегда держи себя в руках», – как-то сказал отец. И она никогда публично не давала воли чувствам. Годы тесного общения с разными людьми пошли ей на пользу. Было бы очень некрасиво уйти, не пожелав Тессе доброй ночи.

Тесса, мило зардевшись, робко сказала:

– Может быть, вы навестите нас в Камара де Лобос, миссис Камерон? Мама и папа будут рады видеть вас. Конечно, у нас нет большого бассейна и теннисных кортов, как в «Санфорде», но…

Нэнси заметила, с каким обожанием девушка смотрела на нее, и поняла, как будет разочарована Тесса, если она откажется.

– С удовольствием, – сказала Нэнси, удивляясь своим словам. – Может быть, я смогу навестить вас с моей дочерью Вери-ти, когда она прибудет на Мадейру. Она такого же возраста, как и вы, и должна приехать, очевидно, на следующей неделе.

Она стояла не шевелясь, чтобы случайно не коснуться Ра-мона. Ее глаза не отрывались от лица Тессы. Она не должна смотреть на Рамона. Не должна позволять его жгучему взгляду встретиться с ее глазами.

– Это было бы просто чудесно. – Васильковые глаза Тессы сияли. – Для нас это большая честь, миссис Камерон.

Нэнси улыбнулась:

– Я ненавижу формальности. Пожалуйста, зови меня просто Нэнси. Спокойной ночи, Тесса. Спокойной ночи, Рамон.

Ей все-таки удалось избежать его взгляда. Она услышала, как он резко втянул в себя воздух, почувствовала еле сдерживаемое напряжение его тела. Казалось, по сравнению с ней Хилдегард ничего не смыслила в актерском искусстве. В этот вечер даже Гарбо могла бы взять у нее несколько уроков актерского мастерства. Под руку с Чарльзом она вышла из комнаты. Рамон не произнес ни слова, даже не пожелал ей спокойной ночи. Внезапно огни люстр ослепили Нэнси, она почувствовала головокружение, затем все вокруг погрузилось во мрак, она споткнулась и упала.

Для Чарльза это было так неожиданно, что он не сумел удержать Нэнси. Она рухнула на пол у его ног. Лицо ее было мертвенно-бледным, темные волосы рассыпались веером на бежевом ковре.

– Нэнси, дорогая! – Чарльз опустился на колени, стараясь приподнять ее голову и плечи. Он догадывался, что она страдает, но не мог представить, что до такой степени. Она была публично унижена, и вот теперь лежит без сознания, а он не знает, что делать. Легче встретиться один на один с целым вражеским флотом. К ним подбежала служанка, и Чарльз облегченно вздохнул.

– Вы можете понести мадам? – спросила она.

– Да, конечно.

Он поднял Нэнси на руки и понял, почему Вир и Васильев были околдованы ею. У нее была шелковистая кожа, губы казались мягкими и беззащитными, как у ребенка. От нее исходил восхитительный аромат белого шиповника, который в изобилии рос в садах «Санфорда». Она слегка шевельнулась, и Чарльз напряг руки. В это время из танцевального зала с искаженным лицом выскочил Рамон.

Он попытался вырвать Нэнси из рук Чарльза, но граф решительно воспротивился. Терпение его истощилось.

– Вы уже много натворили за этот вечер, Санфорд! Вы виноваты в том, что случилось с ней, вы постыдно пренебрегаете чувствами других людей. Полагаю, вам следует вернуться к мисс Росман.

– Не будьте дураком!

Маленькая служанка беспокойно ждала, пока они в ярости смотрели друг на друга.

Глаза Нэнси дрогнули и приоткрылись. Рамон охрипшим голосом произнес ее имя:

– Нэнси!

Она отвернулась. Приглушенный грудью Чарльза Монткалма, ее голос прозвучал очень тихо, когда она сказала:

– Пожалуйста, отнесите меня в мою комнату, Чарльз.

– Конечно, Нэнси, – ответил Монткалм и холодно бросил Рамону: – Спокойной ночи, Санфорд. – Он быстро зашагал по коридору, обнимая Нэнси за шею и прижимая ее голову к своему плечу.

Глаза Рамона сверкали от гнева и боли. Щелкнув пальцами, он подозвал слугу и отрывисто произнес:

– Приехал доктор Оливейра. Пожалуйста, пошлите его немедленно к миссис Камерон в Гарден-свит.

– Хорошо, сэр. Сию минуту, сэр. – Слуга побежал выполнять приказание, а Рамон снова вернулся в танцевальный зал с мрачным и жестким выражением лица, скрывающим невероятную муку.

Мария поблагодарила графа и поспешила раздеть Нэнси, а затем натянула ей через голову ночную рубашку. Когда она откинула отороченное кружевами покрывало, раздался настойчивый стук в дверь. Сердце Нэнси учащенно забилось, разрываясь между надеждой и страхом. Мария открыла дверь одетому в темный костюм незнакомцу с докторским саквояжем, и Нэнси устало присела на край постели, готовая заплакать. Пришел доктор Оливейра, которого Рамон вызвал из Опорто, беспокоясь о ее здоровье. Он был небольшого роста, коренастым, с приветливой улыбкой и гладкими темными волосами. Лацкан его пиджака щегольски украшала белая гвоздика.

– Я хотел осмотреть вас завтра утром, миссис Камерон, – сказал он, подходя к постели, – но, как я понял, с вами случился очередной приступ. Позвольте мне…

Он осторожно оттянул вниз ее веки, проверил ногти, пощупал пульс.

– Доктор Оливейра, пожалуйста. В этом нет никакой необходимости.

– Есть, миссис Камерон. Здоровая молодая женщина не должна падать в обморок по неизвестной причине.

Его умные черные глаза проницательно смотрели на нее.

– Безусловно у вас малокровие и, я думаю, кое-что еще. Завтра я хотел бы тщательно обследовать вас.

Его тон не допускал возражений. Нэнси устало сказала:

– Не стоит обследовать меня, доктор.

– Тем не менее…

– Я знаю, что со мной, доктор. – Голос ее был глухим и усталым. – У меня анемия. Этот диагноз недавно поставил доктор Генри Лорример из Нью-Йорка.

Оливейра больше не улыбался.

– Понимаю. Значит, мистер Санфорд решил узнать мнение еще одного врача?

Нэнси покачала головой:

– Мистер Санфорд не знает о моем состоянии. – Она откинула волосы с лица. – Я не хочу, чтобы вы говорили ему об этом. Мистер Санфорд не муж мне и не родственник.

– Но мистер Санфорд очень беспокоится за вас.

Нэнси мрачно улыбнулась:

– Теперь уже вряд ли, доктор Оливейра. Думаю, мистер Санфорд будет рад услышать, что у меня анемия. Сожалею, что вам пришлось напрасно проделать такое дальнее путешествие.

– Я не думаю, что мой визит напрасен, миссис Камерон. С вашего разрешения я все-таки хотел бы обследовать вас.

– Нет, доктор. Извините. Я приехала сюда, чтобы убежать от докторов и не слышать о своей болезни. Мне ничем нельзя помочь. Уверена, что вы понимаете это.

Он кивнул с задумчивым видом.

– Надеюсь, вы выполните мою просьбу и не расскажете правду мистеру Санфорду?

– Я скажу ему, что у вас анемия, но не буду говорить, в какой стадии. Я еще навещу вас. Спокойной ночи, миссис Камерон.

Дверь тихо закрылась за ним, и Нэнси откинулась назад, на подушки. Единственным ее желанием было уехать куда-нибудь подальше с первыми лучами зари. Но она не могла уехать, не повидав Верити. Нэнси снова оказалась в зависимости, от которой пыталась освободиться. Она все время жила для Верити. И сейчас оставалась здесь и страдала, потому что Верити надеялась застать ее на Мадейре и будет переживать, если она уедет. Нэнси Ли Камерон, всегда такой гордой и независимой, больше не существовало. Теперь она снова будет только Нэнси Ли Камерон – матерью. Счастье дочери для нее важнее всего. А завтра она, Нэнси Ли Камерон – дочь, пойдет к отцу и скажет, что он вовсе не разрушил ее счастья. Что она по-прежнему любит его и сожалеет о своей несдержанности.

Нэнси закрыла глаза. Никогда не вернется только Нэнси Ли Камерон – жена. Джек уплыл из ее жизни навсегда.

Глаза ее оставались закрытыми, но сон не приходил. Перед ней стоял образ Тессы Росман в объятиях Рамона. Впервые она поняла, каким ужасным даром может быть воображение.

Глава 21

Утром Нэнси снова почувствовала себя плохо. Ее тошнило до тех пор, пока в желудке не осталась только желчь, но даже тогда ее выворачивало наизнанку.

Мария, серьезно обеспокоенная происходящим, сообщила Луису, что не может оставить миссис Камерон, пока она снова не будет здоровой и счастливой. Луис не мог понять, почему их счастье зависит от здоровья миссис Камерон. Мария была непреклонна. Прибытие сенатора Камерона, а затем его внезапный отъезд лишили ее спокойствия. Последующее появление мэра крайне удивило Марию. Безусловно, она нужна миссис Камерон. Поэтому она останется с ней. Позже, когда запутанная личная жизнь хозяйки наладится, она дождется замены и пойдет с Луисом к алтарю в храме святой Изабеллы в Лиссабоне. Венчание должно состояться в Лиссабоне, потому что там жили родители Луиса, его многочисленные братья и сестры, племянники и племянницы. Марии было все равно, где венчаться. У нее не было семьи. Она была предана только миссис Камерон.

Нэнси дрожа вышла из ванной и передернула плечами при виде подноса с завтраком. По настоянию Марии она все же съела кусочек поджаренного хлеба и выпила немного минеральной воды. Затем надела серые брюки и белую шелковую блузку с аккуратно вышитой монограммой на нагрудном кармане. Накинула на плечи черный жакет, взяла темные очки, которые стали постоянным предметом ее туалета, и отправилась к сеньоре Энрикес.

Бал-маскарад прошел успешно. Цыгане играли очень зажигательно, и к трем часам утра князь Феликс Заронский и князь Николай Васильев вышли на середину танцевать русский танец, вызвавший аплодисменты, которые были слышны даже в Фанчэле. В четыре часа Кейт Мэрфи и Полли Уотертайт тоже пустились в пляс. Восьмидесятилетние танцорки так лихо исполнили канкан, что даже превзошли русских. Непристойная, без купюр версия «Эскимоски» в исполнении Кейт Мэрфи привела в шок и заставила смеяться до слез даже пуритански воспитанную принцессу Луизу. В пять часов Хилдегард решила, что пора продемонстрировать танец живота, и исполнила его так эротично, что вызвала зависть почти у всех присутствующих женщин и страстные желания у их спутников. К шести, когда, к счастью, многие достопочтенные леди, обессилев, отправились спать, Мадлен решила, что пришла ее очередь, и исполнила стриптиз. Знаток этого искусства султан Махоры назвал ее выступление превосходным. В семь часов обессилевшего сэра Максвелла унесли в его апартаменты. Санни и Костас решили искупаться нагишом в холодном море, а мистер Четвинд, все еще в ковбойской шляпе, лежал в объятиях ненасытной Хилдегард.

Нэнси пробежалась по списку запросов на места в отеле и вычеркнула фамилии нежелательных гостей.

Просьба леди Бессбрук о том, чтобы переселить мистера Голдинга из смежного с ней номера, была принята к сведению. Одновременно была удовлетворена просьба миссис Пеквин-Пик поселить мистера Голдинга на ее этаже.

Меню было одобрено. Ремонт повреждений, причиненных цыганами, которые вернулись в свои комнаты в страшном подпитии, уже начался. Жалоба миссис Хани-Смит на то, что к ее служанке пристает один из лакеев, также была рассмотрена.

Покончив с делами, Нэнси решила пойти в обход бассейна по своему обычному маршруту вниз, к скалам у моря, где обычно рисовал Джованни.

Джованни уже поджидал Нэнси. Он приготовил для нее чистый холст. Она долго сидела перед ним, затем сделала первый смелый мазок. В этой ее картине не будет радости. Только мрак, отрешенность и невыразимый страх.

– Сколько их у тебя? – спросил Чипс Зию, когда служанка заботливо усадила ее на украшенный павлиньими перьями трон.

– Десять. В среднем я получаю по три в день.

Чипс сжал челюсти. Его густые седые волосы были откинуты назад со лба, что придавало ему сходство с престарелым львом. От носа ко рту пролегли глубокие морщины, но в глазах Зии он был по-прежнему красив. По-видимому, в глазах Глории тоже.

– Сожги их.

– Нет. Любой, кто посылает эти телеграммы так часто и настойчиво, заслуживает того, чтобы их прочли.

Первая телеграмма пришла еще до приезда Чипса. Она была адресована лично Зие. Содержание потрясло ее.

Я ЛЮБЛЮ ЕГО ТЧК ПОЖАЛУЙСТА ОТПРАВЬТЕ ЕГО ДОМОЙ ТЧК

Вторая гласила:

СКАЖИТЕ ЕМУ Я СОЖАЛЕЮ ЭТО НИКОГДА НЕ ПОВТОРИТСЯ ТЧК

Третья:

ПОЖАЛУЙСТА СКАЖИТЕ ЕМУ Я ЛЮБЛЮ ЕГО ТЧК МНЕ НУЖНЫ НЕ ДЕНЬГИ ТЧК

МНЕ НУЖЕН ОН ТЧК

Четвертая:

Я ЗНАЮ ОН ЛЮБИТ ВАС ТЧК НЕ ПРОСИТЕ ЕГО О РАЗВОДЕ СО МНОЙ ТЧК

ГЛОРИЯ ТЧК

Пятая:

ЕСЛИ ОН НЕ ВЕРНЕТСЯ Я УМРУ ТЧК НИКТО НИКУДА НЕ ПРИГЛАШАЕТ МЕНЯ И НЕ РАЗГОВАРИВАЕТ СО МНОЙ ТЧК ПОЖАЛУЙСТА СКАЖИТЕ ЕМУ Я ОДИНОКА ТЧК

Шестая:

СКАЖИТЕ ЕМУ Я ДАМ РАЗВОД ЕСЛИ ОН ХОЧЕТ ЭТОГО ТЧК

Остальные были адресованы Чипсу. Он держал их нераспечатанными в своей большой руке.

– За что ты должен простить ее? – спросила Зия.

– Обычное дело. Крутила любовь. – Странно, но теперь казалось совсем не важным то, что обиду ему нанес сын Зии.

– Только однажды?

Впервые в жизни Чипс вышел из себя в присутствии Зии:

– Конечно, это было только один раз! Кем, по-твоему, является моя жена?

Зия подавила улыбку. Она получила ответ, необходимый, чтобы сделать заключение.

Чипсу хотелось, чтобы Зия, ради всего святого, никогда не передавала ему эти телеграммы. Он не мог решиться прочитать их. Все, что в них было, не должно повлиять на его решение. Он намерен вернуться в Бостон вместе с Зией.

– Мне всегда нравился Сити-Холл, может быть, потому, что Сити-Холл всегда был республиканским, и я получал удовольствие только оттого, что вторгся в их цитадель. Но я думаю, ты не захочешь поселиться в доме, где жили мои бывшие жены. Мы все начнем заново. Может быть, в Дорчестере. Там превосходные земельные участки и к тому же оттуда недалеко до Сити-Холла…

– Я не собираюсь возвращаться с тобой, Чипс.

– Знаю, ты предпочитаешь солнце, но у нас есть дом на Палм-Бич…

– Я никуда не поеду, Чипс.

Он пристально посмотрел на нее.

Зия ласково улыбнулась и взяла его за руку.

– Наше время ушло. Мы опоздали почти на пятьдесят лет.

– Никогда не поздно начать все сначала! Мы любили друг друга всю свою жизнь!

– Но мы жили отдельно, дорогой. Нам не приходилось испытывать раздражения или скуки от ежедневного общения. – Она тихо засмеялась. – Неудивительно, что нам удалось сохранить нашу любовь. Мы виделись только тогда, когда нам было хорошо, и мечтали, наделяя друг друга качествами, которые хотели видеть в любимом.

– Ты и вправду наделена качествами, о которых можно только мечтать! – сказал он, внезапно почувствовав, что теряет голову.

– Тебе так кажется, дорогой. Все уже не так, и ты не мог этого не заметить. Мой интерес к американской или мировой политике ограничивается разговорами за обедом. У меня нет страстного желания возвращаться в Бостон, а мысль о Палм-Бич вселяет в меня ужас. Мой дом здесь, на Мадейре. В одиночестве.

– Я не верю тебе. – В голосе Чипса уже не чувствовалось прежней уверенности.

Зия не стала протестовать. Вместо этого она сказала:

– В прошлом году на Мадейре были Моррисоны-Уитни. Они говорили, что ты выглядишь лет на сорок и что Глория исключительно веселая и невероятно хорошенькая.

Чипс сжал челюсти.

– Они говорили так, считая твой брак удивительным и очень удачным. – Зия помолчала, затем мягко продолжила: – Одного случая измены недостаточно, чтобы разорвать брак. Если бы все поступали так, то никто не смог бы отпраздновать серебряную свадьбу.

Чипс издал звук, похожий то ли на хрюканье, то ли на фырканье.

– Она молода, дорогой. В молодости делаешь кучу ошибок. Я, как никто другой, хорошо знаю это. – Зия самостоятельно поднялась на ноги. Лепестки ранних цветов осыпали ее, подобно конфетти. – Она любит тебя, Чипс. Не отворачивайся от нее.

Зия медленно пошла по траве к открытым дверям своего будуара.

Чипс остался под палисандровым деревом с телеграммами в руке. И только после нескольких глотков неразбавленного виски распечатал их.

ПОЖАЛУЙСТА ПРИЕЗЖАЙ ДОМОЙ ТЧК ГЛОРИЯ

Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ И ПРОШУ ПРОЩЕНИЯ ТЧК ГЛОРИЯ

Я ОДИНОКА НУЖДАЮСЬ В ТЕБЕ БЕЗ ТЕБЯ УЖАСНО ТЯЖЕЛО ТЧК

ПРОЩАЙ МИЛЫЙ ТЧК ГЛОРИЯ

На какое-то безумное мгновение он подумал, что последняя телеграмма наводила на мысль о самоубийстве. Чипс ошеломленно посмотрел на дату отправления. Решись Глория на самоубийство, он бы уже знал об этом. Другие телеграммы были от Симаса и от департамента полиции. Чипс облегченно вздохнул. Возможно, в телеграмме и был намек на самоубийство, но его не произошло. А может быть, тело Глории еще не обнаружили? Лоб его покрылся испариной. Глория не могла совершить самоубийство. Она достаточно мужественный человек и любит жизнь так, что заражает своей жизнерадостностью окружающих. Пот градом катился по шее Чипса. Он вспомнил стройную фигурку в порту, неистово машущую ему рукой, чтобы он вернулся. Господи! Глория не могла убить себя! Ей ведь только двадцать три. Если она решилась на это, виноват он. И ничего нельзя вернуть назад. Ничего! Чипс вскочил и бросился бежать.

В бухте должен стоять лайнер, возвращающийся в Саутгемптон. Оттуда он сможет добраться до Нью-Йорка на «Ман-хэттене», «Аквитании» или на «Мавритании» в зависимости от того, какой корабль отплывает первым. Он вбежал в свой номер и приказал немедленно уложить вещи. Затем помчался к администратору с просьбой послать телеграмму миссис О'Шогнесси:

ВОЗВРАЩАЮСЬ ДОМОЙ ТЧК ЛЮБЛЮ ТЕБЯ ТЧК ЧИПС

После этого Чипс заторопился в Гарден-свит сообщить Нэнси, что он не может остаться и встретить внучку.

Пароход отходил в сумерки. Оставив Нэнси в недоумении, Чипс провел оставшееся время с Зией. Она не провожала его до выхода. Они попрощались наедине.

– Но ты, конечно, мог бы подождать еще пару дней, – протестовала Нэнси.

– Нет, не могу. Я должен ехать. Передай привет Верити. Не позволяй ее мужу водить хороводы и петь гимны в честь Гитлера. Попытайся простить меня.

– Я уже простила.

Он крепко обнял ее. К своему удивлению, Нэнси увидела, что он плачет.

– Я испортил не одну жизнь, Нэнси. Жизнь Зии, твоей матери, твою жизнь. Не хочу ломать ее Глории. До свидания, милая. – Он поцеловал ее в лоб и неуклюже смахнул слезы.

– До свидания, папа.

Принадлежащий отелю «ролле» плавно заскользил по дороге к пристани. Нэнси почувствовала себя необычайно одинокой. Если бы она стала умолять отца остаться, согласился бы он? Что он боялся потерять? Ответ был ясен. Он возвращался к молодой и, вероятно, заслужившей прощение жене. Жизнь Зии потечет, как прежде. Только ее жизнь разбита.

Рамон опять настоял, чтобы Нэнси исполнила роль хозяйки на предстоящем обеде. Она надела черное крепдешиновое платье и короткий жакет с оранжевой отделкой у горловины. Казалось, Рамон получал садистское наслаждение, удерживая ее при себе. Может быть, это мазохизм? В конце концов он должен понять, что она окончательно разорвала их связь, что она из тех, кто смеется над словом «любовь» и легко относится к тому, что было между ними.

– Позволь представить тебе Лэнса Колберта, – сказал Рамон. В его голосе звучала явная жестокость, когда он, словно клещами, сжал ее локоть и повел между группками оживленно беседующих гостей. – Лэнс любит хорошо провести время. Ты сможешь с ним поладить и неплохо повеселиться в постели, не испытывая неудобства от отсутствия любви.

– Рамон, прошу тебя…

– Или тебе больше подходит Чарльз Монткалм? Конечно, соблазнить мужа лучшей подруги всегда придает некоторую пикантность сексу.

– Рамон, зачем ты меня мучаешь…

Он улыбался, кивая то одному, то другому гостю, и продолжал при этом:

– Я восхищаюсь тобой, Нэнси. В самом деле! Для того чтобы на людях выглядеть такой респектабельной и вместе с тем вести жизнь шлюхи, надо иметь большой талант.

Глаза Нэнси вспыхнули.

– Я никогда не притворялась. Кем я была? Твоей любовницей, и только!

Голос Рамона сделался мягким как шелк:

– Но это здесь, вдали от прессы. Меня восхищает изобретательность, с которой ты улаживала свои тайные любовные делишки в Нью-Йорке и Вашингтоне.

Нэнси попыталась вырвать руку из его тисков.

– Как ты смеешь называть меня шлюхой! Ради тебя я оставила мужа, свой дом… – Она в ужасе замерла на полуслове.

Его глаза превратились в узкие щелочки. На них уже оборачивались, но Нэнси и Рамон ничего не замечали.

– Зачем? – резко спросил он. – Чтобы немного позабавиться? Несколько недель развлечься?

Нэнси была так бледна, что Рамон подумал, не упадет ли она снова в обморок.

– Отойди от меня, – прошептала она, задыхаясь. – Ты говорил, что никогда больше не прикоснешься ко мне! Так не пачкай свои руки о шлюху!

Она развернулась, и бокал шампанского опрокинулся на шелковое платье Бобо. Нэнси чувствовала, что все обратили на нее внимание, и когда она выбежала из комнаты, наступила ошеломляющая тишина.

– Как вызывающе она себя ведет, – сказала вновь прибывшая дама.

– Невероятно, – согласилась другая. – Такое можно ожидать от итальянцев, но не от американцев. И уж, конечно, не от этой американки.

– Может быть, пойти за ней? – взволнованно спросила Чарльза Джорджиана.

Он ответил не задумываясь:

– Оставь ее. Я не знаю, что происходит, и не хочу знать. Санфорд находится на грани помешательства, а Нэнси… – Чарльз не нашел слов. Он взял уже третий за последние пять минут бокал виски с подноса у стоящего поблизости официанта. Для начала это было уже чересчур. Пожалуй, на войне было спокойней, чем в «Санфорде».

Глубокая неистовая злость позволила Нэнси пережить следующие две недели. Она больше не выступала в роли хозяйки отеля. Ни одна сила на земле не могла заставить ее сделать это. Нэнси не появлялась на обедах, коктейлях и балах. Она занималась живописью и время от времени, когда в бассейне и поблизости никого не было, купалась. Ей было неизвестно, что с террасы Зии за ней непрерывно наблюдал Рамон. Он стоял, стиснув руки за спиной. Единственным его компаньоном была бутылка виски. Неделю назад Вильерс сообщил ему о привычке Нэнси плавать между семью и восемью часами вечера. С тех пор он располагался в затемненной бильярдной и наблюдал в подзорную трубу, как она до полного изнеможения плавала от одного борта бассейна до другого, после чего, дрожа, вылезала из темной воды.