Текст книги "100 великих тайн дипломатии"

Чудесное спасение

История дипломатии знает и удивительные случаи спасения от смерти с последующим взлетом к вершинам государственной деятельности. Чудесным образом спасенный дипломат мог еще послужить Отечеству и добиться впечатляющих результатов. Правда, случалось такое не столь уж часто. Одним из подобных прецедентов стала жизнь дипломата петровского времени Петра Павловича Шафирова, прошедшего огонь, воду и медные трубы.

Шафиров был родом из польских евреев Сапсаевых, проживавших в Смоленске и крещенных в православие после Польской войны 1654–1667 годов и взятия города русскими.

Свою службу переводчиком Посольского приказа он начал в 1691 году, но это было не столь удивительно: там же служил и его отец Павел Филиппович Шафиров, до крещения носивший имя Шая Сапсаев. Покровителем Петра Шафирова стал Федор Алексеевич Головин, незадолго до своей смерти, в 1704 году, присвоивший ему звание тайного секретаря. Преемник Головина Г.И. Головкин произвел Шафирова в вице-канцлеры. В этом звании Шафиров управлял Посольским приказом, то есть продолжал дело Головина.

Шафирову было доверено сопровождать Петра в его путешествиях и походах. Также в 1701 году Шафиров участвовал в заключении договора с польским королем Августом II и с послами князя Ракоци. Но через десять лет его ожидали дела еще более яркие и героические.

Шел 1711 год. Русские отправились в поход против турок. Это было нелегкое время, когда войска с трудом продвигались вперед, а из-за песчаных бурь у солдат шла носом кровь. К 9 июля обстановка осложнилась окончательно, и «вначале турки не реагировали на русские предложения, но вскоре вдруг прекратили огонь и сообщили, что они «мир приемлют, и для того учинить унятие оружия, и чтоб прислали, с кем об оном мире трактовать». Тотчас в ставку везира направился подканцлер П.П. Шафиров, получивший от Петра полномочия идти на максимальные уступки, кроме капитуляции. В этой довольно нервной обстановке русский дипломат, проявив незаурядную выдержку и профессиональное мастерство, заставил турецкую сторону первой выложить на стол переговоров ее требование <…> Поразила подканцлера и та учтивость, с какой его принял великий везир, что было оценено Шафировым как серьезное стремление турецкой стороны к достижению мира» (В.С. Бобылев «Внешняя политика Петра I»).

П.П. Шафиров. Портрет XVIII в.

Шафиров вел с турками переговоры, в процессе которых ему удалось смягчить и подкорректировать требования турецкого командования. 12 июля он и великий визирь Турции поставили под мирным договором свои подписи.

Война с турками, которую предполагалось триумфально закончить в 1711 году, стала тяжелым поражением России. Прутский договор перечеркнул все результаты Азовских походов, ухудшил позиции в Польше, на Украине, в Северном Причерноморье. Но проявившие стойкость и мужество солдаты и дипломаты, явившие чудеса изобретательности, не были виноваты в таком исходе. Шафиров доносил Петру, что «зело турки с нами ласково обходятся, и, знатно, сей мир им угоден». Заключив Прутский мир с турками, Шафиров даже добровольно остался у них заложником вместе с графом M.П. Шереметевым. В Россию он вернулся в 1714 году. А в 1715 году заключил союз с Данией, направленный против шведов. Еще через год он принимал участие в заключении договора о бракосочетании царевны Екатерины Иоанновны с Карлом-Леопольдом, герцогом Мекленбурга, а в 1717-м – договоров с Пруссией и Францией о сохранении мира в Европе.

Отношения придворных при дворе Петра сложились весьма своеобразные. По сути, это была группировка соратников, «своих», которых устраивали на разные должности, прикрывали, брали в дело. Это было и сообщество родственников, женивших своих на своих же и не чуждых кумовства: «Причина бездействия царя по отношению к Гагарину кроется в том, что Матвей Петрович принадлежал к так называемой своей компании царя. Это было своего рода братство близких сподвижников Петра I, где к царю обращались без подобострастия и церемоний (без «зельных чинов» и высокопарного «величества»). Они вместе гуляли, пили, казнили, делились друг с другом предметами любви и при этом решали важнейшие государственные дела. Связь «птенцов гнезда Петрова» была закреплена и семейным свойством: сын Гагарина был женат на дочери вице-канцлера барона Петра Шафирова, а дочь князя вышла замуж за сына канцлера графа Гавриила Головкина» (Л.И. Бердников «Дерзкая империя»).

Действительно, четыре дочери Шафирова сделали по тем временам хорошие партии: Анна вышла замуж за князя А.М. Гагарина; Мария – за сенатора, президента Коммерц-коллегии М.М. Салтыкова; Екатерина – за шталмейстера Елизаветы Петровны, обер-президента Главного магистрата князя В.П. Хованского; Марфа – за князя С.Г. Долгорукова, сына сподвижника царя. Потомком последнего из этих семейных союзов был поэт П.А. Вяземский.

Сам Петр, как известно, был любителем женского пола, и здесь Шафирову не раз приходилось оказываться в щекотливой ситуации: «Чтобы добиться своего, царь не останавливался даже перед прямым обманом. Так, в 1706 году в Гамбурге Петр пообещал дочери одного лютеранского пастора развестись с Екатериной, так как святой отец соглашался отдать свою дочь только законному супругу. Вице-канцлер Петр Шафиров получил уже приказание подготовить все нужные документы. Но, к несчастью для себя, доверчивая невеста согласилась вкусить радости Гименея раньше, чем был зажжен его факел. После этого ее выпроводили; правда, пришлось уплатить ей за поруганную честь тысячу дукатов» (Л.И. Бердников «Дерзкая империя»).

Шафиров занимался не только практической дипломатией. Он писал книги по теории дипломатических отношений. По личному поручению Петра он взялся за труд «Рассуждение о причинах войны». Эта книга была издана в 1716 и 1722 годах и стала первым русским сочинением по международному праву. Целью труда Шафирова стало идеологическое обоснование похода против шведов, а борьба со шведским королем была представлена как необходимость, вызванная жизненными потребностями России. Царь написал к этой книге свое заключение, в котором утверждал, что мира со шведами не следует заключать до тех пор, пока Россия не получит Балтийское море.

Тогда же Шафиров написал свою «Дедикацию, или Приношение царевичу Петру Петровичу о премудрых, храбрых и великодушных делах его величества государя Петра I». Однако дальше в жизни этого благополучного человека начали происходить неприятные вещи. Он стал жертвой интриг и внутриполитической борьбы.

Петр Великий привел в политику большое число людей, не обладавших до того ни аристократическим происхождением, ни достаточным образованием. Он оценил их способности и преданность, дал им колоссальные возможности для продвижения. Вместе с этим они начали получать огромные деньги, наделы и целые города в подарок. Огромные наделы, губернии, миллионы крепостных вскружили головы этим людям, многие из которых выросли на улице в нищете. Неудивительно, что к концу жизни императора в стране образовались свои олигархические кланы, а между ними возникла борьба за деньги и власть, порой доходившая до непристойных столкновений и даже пьяных драк в Сенате.

Петр пытался обуздать своих вельмож. Так было начато следствие против воронежского вице-губернатора Колычева из-за растрат и лихоимства; потом следствие против Меншикова, населившего свое малороссийское имение посторонними людьми и начавшего захватывать чужие земли; и, наконец, взялись и за Шафирова. Дело в том, что Шафиров поддерживал в Сенате клан Долгорукого и Голицына против клана Меншикова и обер-прокурора Скорнякова-Писарева, который и обвинил Шафирова в покушении на воровство.

Началось с того, что Шафиров обвинил Меншикова в том, что тот «начал прирезать себе соседние участки, а казаков, которые этому противились, сажал за решетку». Могущественный Меншиков натравил на Шафирова своего друга обер-прокурора. Тот заявил, что Шафиров добивался, чтобы его брату Михаилу при переходе с одной службы на другую выдали лишнее жалованье, и подводил его под закон об иноземцах. Обер-прокурор уточнил, что Шафировы «никакие не иноземцы, а жиды» и дед их «был в Орше «шафером», то есть домоправителем. По словам Скорнякова-Писарева, отсюда и пошла их фамилия Шафировы. Это разозлило дипломата, а обер-прокурор продолжал дразнить и провоцировать его. Когда в сенате обсуждалось дело о почте, руководимой Шафировым, обер-прокурор настаивал, чтобы Шафиров покинул зал, поскольку царский указ предписывает судьям выходить из присутствия во время слушания дел, которые касаются их самих либо их родственников. Шафиров вышел из себя, назвал обер-прокурора вором, вступил в перепалку с Меншиковым и Головкиным. Тогда они покинули зал и заявили, что Шафирова следует лишить звания сенатора. Сегодня это назвали бы лишением депутатской неприкосновенности. Обер-прокурор подал жалобу: «Оной Шафиров… на безгласно шумнаго меня вынимал шпагу и хотел заколоть, но не допустили до того тут будущие». Кстати, этот обер-прокурор был и в других делах весьма подлой личностью: пятью годами ранее он отметился зверской расправой над окружением Евдокии Лопухиной.

Вернувшийся из Персидского похода Петр в конце 1722 года созвал в Преображенском суд из сенаторов и высших военных начальников, который и приговорил Шафирова к смертной казни. Это было посерьезнее, чем избиение кнутом проштрафившегося Колычева. Исполнение приговора было назначено на 15 февраля 1723 года. И казнь была подготовлена в Московском Кремле по всем правилам. Можно себе представить, что испытывал успешный дипломат и сочинитель дипломатических трудов, когда взошел на эшафот и положил голову на плаху. В этот момент Шафирову дважды сказочно повезло. Наносивший удар палач промахнулся, а потом кабинет-секретарь Макаров провозгласил, что за прежние заслуги Шафирова царь дарует ему жизнь и заменяет смертную казнь ссылкой в Сибирь.

Чудо чудом, но Шафирова пришлось откачивать и пускать ему кровь. Он был, как выяснилось из его слов, не столько напуган близостью смерти, сколько потрясен публичным позором, который ему пришлось пережить: «Лучше было бы, если бы мне пустил кровь палач, и с нею истекла моя жизнь».

После лечения от потрясения дипломата отправили в Сибирь, но на полдороге остановили и по царской милости оставили «на жительство» в Нижнем Новгороде «под крепким караулом». Там ему вместе со всеми домочадцами отпускали на содержание 33 копейки в день. Наступили годы бедности и лишений. Семейству дипломата оставалось лишь вспоминать свой роскошный дом на Невке и приемы в огромных залах этого дворца, которые они устраивали. Знавшие Шафирова дипломаты, русские и иностранные, из сострадания и уважения посылали ему средства на содержание. За него даже вступилась царица Екатерина. Однако Петр I, вконец обозленный придворными интригами и правонарушениями, считал, что он и так сделал для Шафирова очень много – и казнь отменил, и до Сибири не допустил. Случай с раздорами в Сенате заставил Петра издать закон о наложении штрафа за неприличное поведение в присутственном месте.

Враги Шафирова тоже пострадали, хотя и гораздо меньше: коварный обер-прокурор лишился должности и своих имений, но взамен получил должность смотрителя работ на Ладоге; сенаторов Долгорукого и Дмитрия Голицына присудили к денежному штрафу и шести месяцам тюрьмы, но по просьбе Екатерины простили.

Удивительные повороты порой совершает судьба. При Петре его тезка Шафиров поднялся на высшую дипломатическую ступень, при Петре же он едва не был обезглавлен и лишился всего состояния. А уже через два года хоронили его тезку и повелителя, и Екатерина I немедленно вернула опального дипломата из ссылки, возвратила ему все, что было отобрано, и сделала его президентом Коммерц-коллегии. Но этого мало – вот ирония судьбы! – именно страдальцу Шафирову было торжественно поручено составить историю Петра Великого.

Уже после этих удивительных событий, в 1730 году, Шафиров в качестве полномочного министра был направлен в Гилян и заключил там торговый и мирный трактат с персидским шахом. А в 1733 году он вновь был назначен сенатором. В 1734 году Шафиров вместе с Остерманом участвовал в заключении торгового трактата с Англией, а в 1737 году принял участие в подписании Немировского трактата.

Умер дипломат 1 марта 1739 года. Даже в этом ему повезло: он так и не узнал, что через восемь месяцев его семью постигнет новое несчастье. Зять Шафирова, муж его дочери Марфы, Сергей Григорьевич Долгоруков вскоре будет казнен.

Долгоруков рос в Париже, Вене и Лондоне, имел блестящее воспитание, потом был посланником в Варшаве. В 1730 году он попал в опалу и был выслан из Петербурга в провинцию с конфискацией почти всего имущества. В 1735 году Шафирову удалось вызволить зятя. Долгорукова помиловали и даже назначили послом в Лондон, но, не успев приступить к делу, он вновь попал под арест и был казнен в Новгороде 8 декабря 1739 года. Основанием для обвинения стало подложное завещание малолетнего императора Петра II. За этим обвинением, конечно, стояла императрица Анна Иоанновна, опасавшаяся завещаний и наследников, которые могли бы лишить ее власти. К слову сказать, она сама пережила Долгорукова всего на девять месяцев.

Сергей Григорьевич Долгоруков считался одним из выдающихся русских дипломатов XVIII века, но и его постигла участь многих одаренных людей, уничтоженных неблагодарной властью. Так что судьба его тестя Шафирова, чудом спасшегося от плахи, – скорее исключение.

«Что судьба, разлука, смерть…»

 
Не все подвластно нам самим,
Есть запредельные интриги.
 

С.Н. Дмитриев

В письме князю И.Ф. Паскевичу писатель и дипломат А.С. Грибоедов блестяще сформулировал свое дипломатическое кредо: «…Я поставил себя здесь на такую ногу, что меня боятся и уважают. Дружбы ни с кем не имею и не хочу ее, уважение к России и к ее требованиям – вот что мне нужно» (цит. по кн. С.Н. Дмитриев «Грибоедов»). Замечательная установка для слуги Отечества и хорошего профессионала, но думается: а может, лучше было все-таки сдружиться с кем-то из местных, как Мальцов, которому именно благодаря такой дружбе удалось спастись? Но честь – это честь. Грибоедов погиб в открытом бою вместе со своей миссией.

Комедия «Горе от ума» стала одним из самых дискуссионных вопросов русской литературы с момента ее написания А.С. Грибоедовым. И осложняется этот спор вокруг комедии еще и тем, что «Горе от ума» – одно из немногих произведений, где как будто бы нет образа самого автора.

Все с этой комедией непросто, а закрепившиеся в отечественном литературоведении и в школьной программе клише запутали нас еще больше. Например, нас с детства приучали считать Чацкого и Фамусова «представителями» разных социальных групп общества. Статус «представителя» – что-то вроде дипломатической неприкосновенности, но комедия писалась все-таки о живых людях. Если отбросить все навеянные временем клише и начать читать комедию заново, возникнет много вопросов. И первый из них: почему Чацкий и Фамусов с самого начала совершенно не слышат и не понимают друг друга? Это уже не «французский с нижегородским» – гораздо хуже. Такое впечатление, что они разговаривают по-английски и по-испански без переводчика. Один герой пьесы приезжает из-за границы и после трехлетнего отсутствия является в дом своего знакомого, имея при этом стратегическую цель – предложить руку и сердце его дочери. Второй герой, хозяин дома, должен по правилам логики и воспитания хотя бы поинтересоваться, как прошло путешествие и каковы были впечатления от посещения заграницы. Но с самого начала все идет совершенно несообразно логике и воспитанию. Молодой человек с порога начинает грубить отцу девушки, то есть своему потенциальному тестю. А тот словно не замечает грубости, потому что ему именно в этот момент почему-то понадобилось рассказать едва приехавшему юноше о своем давно умершем дяде. С ума они сошли, что ли?

Но достаточно задаться этими вопросами, и ответы появятся сами собой – из текста пьесы. Фамусов – человек живой и наделенный характером. У него множество проблем, и о дяде он рассказывает не столько Чацкому, сколько самому себе: вот дядя в свое время унижался и благодаря этому вознесся высоко, а Фамусов не министр, не камергер, поэтому одна надежда – выдать дочь замуж за генерала. Об этом озабоченный отец и думает денно и нощно. И Чацкий – человек живой, да к тому же молодой. Ему этот давно умерший дядя противен своими шутовскими падениями, и Фамусов – вместе с ним.

Первая встреча графа Паскевича-Эриванского с наследным персидским принцем Аббас-Мирзой (пятый справа – А.C. Грибоедов). Рисунок первой трети XIX в.

И все же где среди этих героев автор? А ответ на этот вопрос лежит на поверхности.

Грибоедов – это, конечно же, не Чацкий: с такой прямолинейной наивностью он бы в дипломатию точно не попал. Но он и не Молчалин, который ему отвратителен.

Зато есть в комедии персонаж, вызывавший у многих сомнения. Грибоедова за хитроумную служанку Лизу часто порицали, не без основания отмечая в ней непривычные для крепостной девушки поступки и высказывания. Некоторые даже говорили, что Лиза больше походит на героиню игривых французских пьес, чем на русскую служанку. Нападки не смущали Грибоедова. По его мнению, такой тип горничной, как Лиза, был порожден особым укладом барского дома, в котором при барышне часто состояла доверенная прислуга, фактически бесплатная компаньонка, воспитывавшаяся по тому же образцу, что и ее госпожа.

Эта Лиза – едва ли не единственный умный персонаж. Она отлично знает свое место и свое положение в доме, поэтому не строит иллюзий. Ей хватает хитрости и умелого кокетства, чтобы не стать жертвой Фамусова и в то же время не разгневать его. Свои выводы Лиза подает Софии в деликатной манере, стараясь не обидеть. Лизе не откажешь и в практичности: она выбрала себе наиболее рациональный вариант – буфетчика Петрушу. Очевидно, на столе буфетчика не переводились пирожные и другие вкусные вещи.

А чего стоят Лизины меткие, язвительные характеристики! Но так никогда не скажет горничная. Так даже любая женщина не скажет, это чисто мужские выражения. Но принадлежат они не Чацкому, а самому автору. Он такой же, как Лиза, проницательный слуга власти. Лиза – крепостная, но и сам автор – крепостной своего государства, его законов и политических интересов. Лиза – умелый дипломат, задача которого не рассердить хозяина, но и не поддаться ему («Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь»). Так мы приходим к выводу, что дипломат Грибоедов совершил нечто абсолютно неординарное, гениальное, восхитительное по дерзости: он сделал своим альтер эго юную крепостную служанку и вложил в нее свои мысли.

Как дипломат Грибоедов был не менее известен, а его Туркманчайский мирный договор с Персией – это настоящий шедевр законотворчества.

Летом 1827 года генерал И.Ф. Паскевич направил Грибоедова в лагерь принца Аббас-Мирзы, персидского командующего. Между ними состоялись непростые переговоры, и было заключено Дай-Карганское перемирие. В 1828 году был подписан Туркманчайский договор, по которому России отходили Эриванское и Нахичеванское ханства, Карабах и часть Азербайджана, к тому же русские купцы получали право беспошлинной торговли на Каспии, а персы должны были выплатить России 20 миллионов рублей серебром. Грибоедов стал автором нескольких статей договора и редактировал его текст. Именно ему и доверили привезти договор царю Николаю I, который наградил Грибоедова чином статского советника. Александру Сергеевичу хотелось остаться в Петербурге, он считал, что сделал уже все, что мог. Но его сделали «вазир-мухтаром» – полномочным министр-резидентом России в Персии.

Так он познакомился с Ниной Чавчавадзе – фактически по дороге к новому, роковому для него назначению. Так иной раз распоряжается судьба: не послали бы в Персию, не женился бы на Нине, но в то же время остался бы жив. Прекрасная история любви, похожая на полет бабочки – красивый, завораживающий, но кратковременный.

В Тегеран он жену не взял: было у Грибоедова дурное предчувствие и очень не хотелось ехать. В один из последних дней вдруг сказал ей: «Не оставляй костей моих в Персии, если умру там. Похорони меня в Тифлисе, в монастыре Святого Давида». Нине показалось, что это какая-то шутка.