Текст книги "100 великих тайн дипломатии"

Посольский обряд

Посольский обряд начал складываться в эпоху правления Ивана III и окончательно закрепился к XVI веку. Он отличался торжественностью и самобытностью и основывался на русских традициях. Дипломатические сношения велись в ту пору через «послов великих», «легких послов» и «гонцов»: так в то время назывались дипломатические классы. Зависели они от дальности государства и цели задания. Послы действовали на основании конкретных, детально обговоренных наказов, получаемых из Посольского приказа. Туда же они направляли свои отчеты о проделанной работе.

Иностранных послов на российской границе встречал пристав, назначенный воеводой приграничного города. Он сопровождал посольство, снабжал его в пути продовольствием, оплаченным из казны государства.

За несколько верст до Москвы посольство останавливалось в ожидании разрешения на въезд в столицу. В определенный день прибывали кареты и верховые лошади из царской конюшни. После этого послы торжественно въезжали в город. На обочинах дорог стояли любопытные, люди залезали на валы и забирались на крепостные стены, кровли домов, и это даже поощрялось: послу старались показать многолюдные улицы.

До XVI века практиковалось селить литовских, татарских и украинских послов на отдельных дворах, где они находились под строгим наблюдением.

Посольский выезд на аудиенцию в Кремль был обставлен роскошно и торжественно. Послы должны были выйти из своих экипажей на некотором отдалении от Красного крыльца. По воспоминаниям английского дипломата Р. Ченслера, побывавшего в Москве при Иване Грозном, лестницу и дворовые покои занимали бояре, дьяки и купцы в платьях, шитых золотом: «Они были одеты и снаряжены с пышностью свыше всякой меры: не только на них самих, но и на их конях были бархат, золотая и серебряная парча, усыпанные жемчугом, и притом не в малом числе. Я никогда не слыхал и не видел столь пышно убранных людей».

Прибытие английских послов. Деталь.

Художник Витторио Карпаччо. 1495–1500 гг.

Как пишет в своем пособии доктор военных наук В.П. Егоров, «в XV–XVII веках в этом «обычае» было много своеобразия; в нем соединялись представления об идеале государства и наследие унизительной зависимости от Золотой Орды, церемониальные нормы удельных княжеств и элементы ритуала монгольских ханств и стран Западной Европы. Все составные элементы этого «обычая» были нацелены на укрепление престижа государства, имели смысловую нагрузку» (В.П. Егоров «Дипломатический протокол и этикет»).

Царь принимал послов в Грановитой палате со скипетром в одной руке и державой в другой. Иногда знаки царской власти стояли рядом с престолом московского царя. Сам царь сидел на престоле в «большом наряде», то есть в «саженой» шубе (усаженной золотом и самоцветами), кафтане из золотой парчи, шапке Мономаха и с золотыми цепями на груди. Такой наряд весил немало, и не все могли выдержать его тяжесть. Иван Грозный терпел, а его худосочный сын Федор Иоаннович и нездоровый Борис Годунов с трудом выносили такие аудиенции. Перед царем стояли молодые оруженосцы в белых кафтанах с серебряными топориками в руках. Вдоль стен сидели бояре.

Посла представлял («являл») один из окольничих. Посол совершал ритуальный поклон «от государя его пославшего» и вручал верительную грамоту (она называлась «верющая»). Грамоту принимал посольский дьяк. Христианские послы и их подчиненные допускались к целованию царской руки, мусульманским послам царь клал руку на голову, по отношению к равному себе царь прибегал к рукопожатию. После этой церемонии послы говорили краткую речь, посвященную цели посольства.

Очень важной традицией, ставшей предтечей современного демократизма, была демонстрация братских отношений. Термин «братство» в обязательном порядке применялся в дипломатическом языке. Так, например, во времена Василия III, в 1515 году, речь турецкого посла была подкорректирована московскими дьяками: в ней говорилось о любви и дружбе между правителями, но не было обязательного слова «братство».

И, конечно, послы вручали правителю подарки, чаще всего это были рукотворные произведения искусства – серебряная посуда и памятные сувениры.

В конце аудиенции предусматривалось угощение посла медом. В тот же день послов приглашали во дворец отобедать, причем на обеде часто присутствовал царь. В некоторых случаях царское угощение («почетный стол») отправлялось послу на подворье.

Еще через несколько дней посла ожидала вторая, более скромная аудиенция, посвященная деловым вопросам. Далее в Посольской палате они встречались с ответственными лицами, направленными вести переговоры. Договора скреплялись присягой, целованием креста и приложением печати. Царь договор не подписывал, и этот порядок держался до времен Петра I.

Итальянцы Фрязины

Фрязиными они стали потом, когда российская реальность потребовала русификации имен этих дипломатов итальянского происхождения, а древнерусское слово «фряжский» означает «европейский» или «итальянский». Так Джан-Батиста делла Вольпе и его племянник Антонио Джиларди превратились в Ивана и Антона Фрязиных.

Ныне Ивана Фрязина историки вспоминают редко, и в основном – как авантюриста, устроившегося на дипломатическую службу ради прибыли. Наверное, итальянская фамилия его определила это мнение, ведь Volpe означает «лисица». В связи с этим вполне справедливо мнение историка Б.Н. Флори о том, что отметившийся в старинной переписке Иван Лисицын Фрязинов – это и есть тот самый Volpe.

Дворяне родом из Виченцы были известны тем, что в середине XV века успели побывать в Восточной Европе, потом ездили к татарам и, наконец, появились в Москве, где, перейдя в православие, поступили на службу к Ивану III. Поначалу новоявленный Иван Фрязин служил при дворе монетным мастером, однако к нему часто обращались за советами, и вскоре он был востребован как путешественник, знаток иностранной жизни и переводчик.

В 1469 году папский легат Антонио Джиларди прибыл в Москву в составе свиты греческого дипломата Юрия Траханиота, посла кардинала Виссариона, с предложением брака Ивана III и Софии Палеолог. Идея заинтересовала вдового Ивана III, стремившегося восстановить положение России, пошатнувшееся за два столетия ордынского ига. Была у князя и вторая цель – закрепить свой авторитет среди бояр. Он доброжелательно принял посланника папского двора, чего не скажешь о боярах, противившихся иностранному, и прежде всего католическому, влиянию. Несмотря на православие византийских императоров, София Палеолог, как изгнанница, была сосватана римским папством, а это явно угрожало и московской православной церкви, и консервативному боярству.

Но, несмотря на изгнание и утрату престола, София Палеолог оставалась авторитетной фигурой и была хорошей партией. Соответственно в 1469 году посол Вольпе (Фрязин) был отправлен Иваном III к римскому двору с согласием на брак. Об этой миссии известно не так уж много, но история сватовства была отражена на картине русского художника литовского происхождения Виктора Муйжеля («Посол Иван Фрязин вручает Ивану III портрет его невесты Софии Палеолог»).

В 1471 году племянник Вольпе, Антонио Джиларди, уже получивший на службе у княжеского двора русское имя Антон Фрязин, вернулся из Рима, установив дипломатические отношения между католическим Римом и Москвой. Но не все оказалось так просто.

Посол Иван Фрязин вручает Ивану III портрет его невесты

Софии Палеолог. Художник В.В. Муйжель. До 1924 г.

Со стороны Европы истинной целью этой брачной кампании было не только вступление Русской православной церкви в папскую коалицию, но и вовлечение России в крестовый поход против Турции. Очевидно, эти требования и были озвучены для прибывших в Рим московских представителей. Впоследствии эту самую цель Вольпе от Ивана III скрыл.

Не раз говорилось, что итальянец имел свои личные мотивы, что тогда уже он умело манипулировал и высокородными правителями, и самой ситуацией. Но существует иная версия. Просто оба дела Ивана Фрязина оказались увязаны друг с другом, ведь, как выяснилось, брак с царевной, оставшейся без царства, был стратегической уловкой Рима: его предложили Ивану III не просто так, а в обмен на вхождение в Римско-католическую церковь и участие в антитурецкой кампании. Такая своего рода дипломатическая ловушка. Когда из Москвы прибыли послы с положительным ответом на сватовство, Рим сразу выдвинул свои условия, о которых раньше не говорилось. И Фрязин, оказавшись в незавидном положении и не обладая полномочиями от своих московских хозяев давать согласие на эти предприятия, мог дать обещание лишь на словах. В то же время он попытался самостоятельно решить хотя бы один вопрос – касавшийся турецкого похода. Фрязин понимал, что под Римско-католическую церковь русские не пойдут, но содействие в походе на турок им ничем не грозило. Тем более что речь шла прежде всего о том, чтобы Восточная Европа позволила походу передвигаться через свои территории. Однако посол совершал роковую для дипломата ошибку: он действовал через голову Ивана III, своего правителя.

Здесь следует сделать некоторое отступление, посвященное роли Венеции того времени. В 1451 году после смерти патриарха Доменико Микеле папа Николай V присоединил патриархат Градо и епархию Кастелло к патриархату Венеции, издав об этом папскую буллу Regis aeterni. Так Венеция пополнилась новыми земельными территориями (в том числе Далмацией) и приобрела большое политическое значение. А вскоре территория патриархата была расширена путем слияния с Аквилейским патриархатом.

Служить дипломатом в Венеции в то время было очень престижно, но все еще не было единой системы управления, из-за чего возникали споры. Выборы патриарха были прерогативой Венецианского сената, и эта практика порой приводила к конфликтам между республикой и Святым престолом. Поскольку прихожане сами избирали своих приходских священников, это тоже приводило к спорам. Дабы выйти из этой ситуации и избежать споров, сенат постановил, что в будущем права на такие обсуждения и принятие решений закрепляются только за сенаторами, среди которых далеко не все были профессионалами своего дела. Именно поэтому большое значение приобрела деятельность таких людей, как Джан-Батиста делла Вольпе или его знакомый Джованни-Батиста Тревизано – секретарь сената с 1560 года. Этот Тревизано уже закрепил свою общественную значимость, представив сенату реформы в католическом образовании, основав семинарию, проводя духовные собрания и ревностно коллекционируя законы и привилегии своих духовных предшественников в архивный труд (Constitutiones et privilegia patriarchatus et cleri Venetiarum).

Встретив своего племянника Антонио Джиларди, когда тот вернулся в Рим из Москвы, Вольпе послал его в Венецию с письменным предложением (докладом для сената) отправить на войну с турками 200 тысяч конников Золотой Орды. Венеция по отношению к Ахмату, хану Большой Орды, проявляла большую заинтересованность и дипломатическую активность, война с турками была первейшим планом венецианцев, поскольку им необходимо было остановить продвижение турок на запад. Сенат заслушал доклад Вольпе в 1470 году и одобрил его. Получив согласие, русский посол при поддержке сената снарядил в Золотую Орду своего товарища – того самого секретаря сената Джованни-Батисту Тревизано.

В 1471 году Тревизано оказался проездом в Москве. Чтобы как-то объяснить внезапное появление в Москве венецианского дипломата, Вольпе, так и не сообщивший о своем договоре с венецианцами, представил его как своего родственника (так называемых «родственников» у него к тому моменту было уже очень много) – богатого купца, путешествующего по торговым делам. От Ивана III истинная цель этой поездки по-прежнему скрывалась.

Вольпе и сам не сидел без дела. Он успел еще раз съездить к хану Ахмату в 1472 году, после чего доложил сенату о готовности Ахмата начать военные действия против турок с продвижением через Венгрию. Передал он и условия хана: ежегодная выплата 10 тысяч дукатов и единовременная выплата 6 тысяч дукатов. Доклад Вольпе сенату не понравился: из-за требования ханом больших денег, разумеется.

В то же самое время Вольпе решал проблемы русского престола. В 1472 году он находился в Риме с целью подготовить брачный обряд для Ивана III. 24 июня того же года он выехал в Москву вместе с Софией Палеолог и в начале ноября прибыл в Москву. 12 ноября состоялось венчание Ивана III со своей византийской избранницей, которой предстоит сыграть большую роль в жизни Москвы: позднее именно эта великая княгиня, придя в ужас от российских пожаров, впервые одела столицу в камень, пригласив из-за границы архитекторов. Что же касается легенд о необыкновенной библиотеке Софии, которую она везла в своем обозе, то, как уже говорилось, существует версия, что на самом деле под «библиотекой» понималось лишь небольшое количество редких старинных книг, ведь в те времена само понятие «библиотека» было совершенно другим в связи с большой ценой на книги, которые изготавливались из дорогих материалов.

Несмотря на удачное завершение брачного мероприятия, судьба Джованни Вольпе, привезшего царевну, сделала крутой вираж и внезапно преподнесла ему неприятный сюрприз. Воистину за двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь. Международная кампания Вольпе и его интриги, связанные с крестовым походом на турок, были раскрыты. Все-таки он считался русским послом Иваном Фрязиным, а значит, должен был следовать своему посольскому предназначению и не имел полномочий предпринимать что-то в обход своего начальства. Узнав о том, кто такой «купец» Тревизано на самом деле и чем у него за спиной занимались на русской службе итальянцы, Иван III пришел в бешенство. Он отправил Вольпе в тюрьму города Коломна и отдал его имущество на разграбление: такие вульгарные формы в то время имела процедура конфискации. Семью дипломата попросту выгнали из дома.

Антону Фрязину (Джиларди) вменили в вину попытку тайно провезти в Золотую Орду через Москву посла Венеции Джованни Тревизано, скрывавшегося под маской купца. Однако Антон выступал лишь как соучастник своего дяди – Ивана Фрязина, поэтому его не арестовали, а послали в Венецию за разъяснениями и извинениями.

Джованни Тревизано, который направлялся в Золотую Орду через Москву, тоже был арестован, и его чуть не казнили. Спасло его только вмешательство Венеции после прибытия туда Антона Фрязина: правительство сообщило российскому двору все обстоятельства подготовки похода и заверило, что эти мероприятия не были направлены против Московского государства.

Джан-Батиста делла Вольпе, по всей видимости, так никогда и не узнал, чем же завершилась история с задуманным им крестовым походом на турок. Дипломата Тревизано, который представлял большую ценность для не слишком профессионального венецианского сената, смогли отстоять, и российские власти отпустили его к хану Ахмату. Однако драматические обстоятельства расследования задержали Тревизано в Москве на целых три года, и он отправился в Золотую Орду только в 1474 году. В 1476 году он вернулся на родину в сопровождении двух посланников Золотой Орды. В целом условия хана Ахмата были сенатом одобрены, и Тревизано отправили обратно с 2 тысячами дукатов задатка.

Однако в ходе всех этих слушаний совершенно забыли третью сторону – те страны Восточной Европы, через которые собирались направлять силы Золотой Орды. И первым этому походу воспротивился польский король Казимир IV, понимавший, что продвижение войск Ахмата через территории Северного Причерноморья приведет к неизбежным потерям, грабежам и конфликтам, а возможно, и к чему-нибудь похуже – угрожающему лично ему и его власти. Поход не состоялся, а Тревизано, успевший завязнуть в Польше с бесперспективными переговорами, был отозван в Венецию в 1477 году.

Так великий план «слуги двух господ» Джанни Вольпе (поневоле вспомнишь тут хитроумного слугу Дзанни из венецианской комедии масок) потерпел фиаско. Ему, очевидно, хотелось и снискать славу мирового уровня, и угодить обеим державам, и получить свою долю прибыли от этого масштабного мероприятия. Впрочем, все это – и победы, и поражения – прошло уже мимо него.

Антон Фрязин остался в Москве. Он был не только дипломатом, но и талантливым архитектором, поэтому всю дальнейшую жизнь «извинялся» перед Россией, возводя величественные строения, тем более что новая великая княгиня покровительствовала развитию кирпичного и каменного дела.

А вот что случилось дальше с деятельным Джан-Батистой делла Вольпе, ставшим на некоторое время русским дипломатом Иваном Фрязиным, никому не известно.

Жертва дворцовых интриг

Первые дипломаты на службе России еще не имели официального ведомства и статуса. По большей части это были чиновники, писари, бюрократические лица, отвечавшие за ведение протокола и бумаг. Эта новая бюрократия шла на смену консервативному и неповоротливому боярству, вызывая раздражение последнего. Большая их часть выдвинулась из дьяков, а иногда, при особом таланте, – из подьячих.

17 мая 1525 года дьяк Федор Мишурин участвовал в приеме иностранных дипломатов при дворе Василия III. Посольские обычаи требовали устраивать в честь представителей иностранных государств торжественную трапезу, в которой принимал участие и великий князь. Когда трапеза заканчивалась, еду и напитки отправляли к дипломатам, чтобы они могли угоститься и после празднества. Федор Мишурин получил задание доставить яства литовскому посланнику. То есть основной задачей дьяков и подьячих в старые времена было распределение продовольствия.

Это еще не были дипломаты в полном смысле слова. Все дьяки были исполнительны и похожи друг на друга. Отношение к Мишурину начало меняться лишь с приближением смерти великого князя, когда дьяк оказался почти доверенным лицом – вторым после Григория Никитича Путятина по прозвищу Меньшик или Меньшой.

Утром 23 ноября, находясь в крайне тяжелом состоянии и не имея уже надежды на выздоровление, великий князь Василий через Боровицкие ворота въехал в Кремль. На совещании думы обсуждались дальнейшие шаги в управлении государством. Умирающий князь говорил о своем сыне трехлетнем Иване и жене Елене (Глинской). Совещание было тайным, и присутствовала на нем только высшая знать. Однако для двух дьяков сделали исключение, ими были Григорий Никитич Путятин и Федор Мишурин. Они присутствовали при оформлении духовной, то есть завещания великого князя, причем Путятин был писарем, а Мишурин ему помогал: «И тогда князь великий духовную свою грамоту и завещание об управлении царством сыну своему и наследнику повелел писать дьяку своему Григорию Никитину Меньшому Путятину и у него велел быть в товарищах дьяку же своему Федору Мишурину».

Василий III ведет переговоры с крымскими послами.

Гравюра Б.А. Чорикова. Первая пол. XIX в.

Драматическое путешествие Василия III по городам в надежде на выздоровление осталось скрытым для Мишурина, потому что в самой свите он не присутствовал. Но у смертного одра российского правителя стоял именно он.

С этих пор стало расти его влияние в государственных делах. Он переутверждал так называемые иммунитетные грамоты: согласно обычаю, суверен мог пожаловать своему подчиненному земельные территории или права, но делалось это в форме личного договора. Смерть одной из сторон влекла за собой перезаключение договора и оформление множества бумаг. Такой процесс занял несколько десятилетий и укрепил положение Федора Мишурина, которому досталось наибольшее количество бумаг.

Мишурин участвовал и в протокольных встречах с иностранными дипломатами. Если при правлении Василия III у Мишурина был лишь один опыт такого рода, о котором упоминалось раньше, то с 1537 года количество мероприятий возросло до шести, и Мишурин принимал участие в четырех из них.

Первыми визитерами стали литовцы с предложением подписания мирного договора. Всего за пятнадцать лет до этого закончилась Литовская война 1512–1522 годов, и ее итогом стало перемирие. Теперь, с началом правления нового великого князя, потребовалось подписание прочного мира взамен продления перемирия. В конце 1533 года Москву посетил Юшко Клинский, эмиссар Литовской рады. Бояре обеих сторон, ведущие переговоры, были в то время послами, хотя такого статуса еще не существовало. Таким же «посольством» и «дипломатией» считались встречи между самими главами государств, не всегда владевшими дипломатическими тонкостями и уловками друг друга.

Юшко Клинский был принят 18 декабря 1533 года дьяками Григорием (Меньшиком) Путятиным и Федором Мишуриным. Но в то время эти переговоры не могли дать позитивного результата: слишком велики были противоречия сторон. И уже год спустя началась новая война. Посольство вернулось на русскую землю только в 1536 году: 22 февраля приехал литовский посланник Гайко, а 25 мая и 4 июня был устроен прием Владиславу Роговскому. Роговского встречали князь И.Ф. Оболенский, близкий к вдовствующей княгине Елене, дипломат И.Ю. Шигона-Поджогин и дьяки Путятин и Мишурин.

Едва завершилось это посольство, как в Москву приехали Ян Глебович, Матвей Войцехович и Венцлав Николаев. 14 января их принимал великий князь, а верительные грамоты брали все те же дьяки, служившие при дворе дипломатическими чиновниками. Причем Путятину в тот раз довелось даже выступить «голосом» правящего князя, поскольку Ивану IV было только семь лет: Григорий Путятин говорил за него приветственную речь в адрес послов. 18 января начались сами переговоры, которые оказались очень непростыми и длились месяц. 18 февраля был подписан договор пятилетнего перемирия – единственно возможный и виртуозно отточенный компромисс, авторами которого были Путятин и Мишурин.

Вторыми визитерами стали татары. Хан Шах-Али, изгнанный из своего ханства, нашел убежище в Москве и был принят Еленой Васильевной 9 января 1536 года. На этом приеме также присутствовали дьяки Путятин и Мишурин.