Текст книги "Одноколыбельники"

Анастасия Цветаева вспоминала, как в первые их годы при любом огорчении Марины одно появление Сережи, входящего с улицы в дом, «все исправляло, освещало – точно в сумерках зажженная лампа с порога». Так пытается он «все исправить» и в эпизоде с Андреем Белым. Но теперь… На смену былой спокойной выдержанности и деликатности пришла лихорадочная нервозность – изменились пластика, жестикуляция, может быть, даже голос, а главное – тон. Это, кажется, единственный написанный Мариной Цветаевой «психологический портрет», дающий возможность «увидеть и услышать» Сергея Эфрона в середине 30-х годов в домашней обстановке. Ощутима обостренная тревожность – он замкнуто насторожен приходом страхового агента и, несмотря на все наивно-добросердечные попытки молодого человека, не дает втянуть себя в разговор. Как щедро подхватил бы этот разговор прежний остроумный «коктебельский» Сережа, как «подыграл» бы Марине, как тонко понял бы причину ее глубинного интереса к отношениям сына с матерью! Сейчас – и, видимо, уже не первый год – ему явно не до того. Его, как и выросшей Али, просто никогда нет дома – он всегда куда-то спешит. Вот и сейчас он явно боится опоздать в какие-то неведомые ей места. Все трагичнее запутываясь, он все меньше принадлежал себе… Это ужасало Марину Цветаеву, ее приводила в отчаяние невозможность переубедить Сергея и что-то изменить. И у нее не было сил дальше писать и думать об этом.

Но когда в 1937 году в русскоязычной прессе Парижа на Сергея Эфрона обрушились лживые обвинения в участии в политическом убийстве безоружного и не ожидающего коварного подвоха человека, Марина Цветаева страстно написала многим друзьям о невозможности для него участия в таком, по выражению Анны Тесковой, «безобразном деле». Она часто вспоминала рассказы Сергея о его обучении пленных красноармейцев пулеметному делу (в годы Гражданской войны) – вспоминала в очень важной для нее связи: что он не расстрелял ни одного пленного, более того – прилагал усилия, чтобы спасти их от свирепо настроенных офицеров. Он писал об этом в своем дневнике тех лет, мечтая, что Марина когда-нибудь прочтет это… Об этом писала Марина Цветаева в тех трагических письмах 1937 года – и своим «заочным» корреспондентам (Ариадне Берг, Анне Тесковой), и при встречах с друзьями. Анна Тескова восприняла это письмо с полным доверием, и это примечательная реакция – она хорошо помнила Сергея Эфрона в годы его жизни в Праге. К сожалению, ответ Анны Тесковой самой Марине Цветаевой не сохранился (он, безусловно, был – она всегда внимательно отвечала, это видно и по цветаевским письмам к ней, а уж на такое…), пропали все ее письма (к Цветаевой), и потеря эта невосполнима, – но сохранилось важное: письмо Анны Тесковой ее другу – известному литературному критику Альфреду Бему (живущему в Чехии), где сказано: «Цветаева прислала большое письмо, которое меня порадовало ее прекрасным и честным отношением к мужу; из письма ясно, что он не имеет ничего общего с этим безобразным делом и остается прежним добрым человеком, как мы привыкли видеть его (если он еще в живых, конечно!)» (1937, 1 декабря)

При всех возникших после переворота в сознании Сергея мучительных несовместимостях Марина Цветаева никогда не допускала мысли о разлуке с ним. «Марина сделалась такой неотъемлемой частью меня, что сейчас, стараясь над разъединением наших путей, я испытываю чувство такой опустошенности, такой внутренней изодранности…», – писал Сергей Эфрон в исповедальном трагическом письме Максу Волошину. Но и Марина Цветаева могла бы повторить эти слова – при всех ее увлечениях Сергей Эфрон оставался ее «неотъемлемой частью». Тем более так это было, когда он оказался в беде – они оставались навсегда связанными друг с другом «круговой порукой сиротства». Немногие близкие ее поняли: «Я была несказанно огорчена этим отъездом, но, зная ее, поняла, что она исполняла долг абсолютной верности по отношению к Сергею» (Елена Извольская).

Но посвященных ему стихов больше не было. Очень долго не было – все их заграничные годы. Принято считать, что их не было больше никогда. Но это не так! И очень важно об этом сказать. Стихи прорвались в страшное время – куда более страшное, чем разлука в годы Гражданской войны, – в 1940 году. Когда арестованные год назад Аля и Сергей томились в Лефортово и на Лубянке и Марина простаивала долгие очереди к тому страшному окну (с передачами, чтобы узнать, живы ли), она дописывает стихи, созданные в 1920 году: «Писала я на аспидной доске…». Здесь – их мир, начавшийся с молодого ликования («Что ты любим! любим! любим! любим! – / Расписывалась – радугой небесной»). Данную в юности клятву верности она готова подтвердить в этот страшный год. И рождается новая строфа: «Друзьям в тетради и себе в ладонь, / И наконец – чтоб было всем известно, / Что за тебя в Хвалынь! В Нарым! В огонь! / Расписывалась радугой небесной». Будь это возможно, она в самом деле отправилась бы за ним в Нарым, в любую ссылку. Но чуда больше не случилось… В черновой тетради октября 1940 года возникает много новых вариантов, в которых усилено все выстраданное за прошедшие двадцать лет: «Чем только не писала – и на чем? / И наконец, чтоб было всем известно, / Что нет тебя второго в мире всем / Расписывалась радугой небесной» (выделено мной – Л.К.). Так – мощно и окончательно – подтвердилось, что это русло ее жизни оставалось главным – тем, без чего она не могла жить. Над этими стихами в черновой тетради стоит посвящение – С. Э., а под ними – две даты: 1920–1940. Марине Цветаевой очень важно было подчеркнуть эту преемственность, и во время короткой надежды на выход сборника (в 1940 году) она готова была поставить эти стихи на первой, заглавной странице. Это было бы самоубийственной смелостью, но не остановило бы ее. В это самое время Сергею Эфрону в тюремной камере «кажется, что в коридоре говорят о нем /…/, что его жена умерла, что он слышал название стихотворения, известного только ему и его жене». Тюремные медики пишут об этом как о слуховых галлюцинациях.

Сергей Эфрон был расстрелян 16 октября 1941 года. «Так закончился путь – от Новочеркасска до Галлиполи, от прапорщика до капитана Русской армии генерала Врангеля, ветерана Марковского полка Сергея Яковлевича Эфрона. И хотя пуля настигла его только 16 октября 1941 года в Москве, он все равно пал «на той далекой, на Гражданской». И мы, а не «комиссары в пыльных шлемах», склоняемся перед памятью доблестного русского офицера, так много претерпевшего за свою преданность России, которую в разные годы своей жизни – и в разные периоды истории – он понимал по-разному. Не нам судить его за то, что последнее понимание привело к трагическому исходу…»[249]249
  Эти благородные слова прозвучали в книге Владимира Дядичева и Владимира Лобицына «Доброволец двух русских армий». (М.: Дом-Музей Марины Цветаевой, 2014)


[Закрыть]. – Как давно необходимо было это сказать!

В последней строфе стихотворения «Писала я на аспидной доске…» говорится о его имени, «не проданном (…) внутри кольца» – того самого кольца, о котором в их далеком начале было сказано: «Я с вызовом ношу его кольцо!» В начале 60-х годов Ариадна Эфрон, вернувшаяся в Москву после долгих лет лагерей и ссылок, пыталась «пробить» в печать это очень дорогое ей стихотворение, но редакторша никак не могла понять – и утверждала, что «наши читатели не поймут!» – что речь идет об имени, выгравированном внутри обручального кольца. Але было очень больно – ей так хотелось, чтобы новые преданные читатели цветаевской поэзии узнали, что значил для Марины Сергей Эфрон: «Отец был человеком высочайшего мужества, глубочайшей чистоты, несравненного благородства и – поразительного личного обаяния. Он один по-настоящему понимал и любил мою мать; его единственного по-настоящему любила она всю жизнь. Все прочее – словесность, то есть горючее для стихов», – так написала она 31 августа 1965 года литературоведу Владимиру Орлову – автору большой вступительной статьи к вышедшей в том же году книге: «Марина Цветаева. Избранные произведения». Подводя итоги много лет спустя, с высоты всего пережитого их семьей, Ариадна Эфрон говорит в этом письме об очень для нее важном: «…одноколыбельники, вместе ушедшие, и воскресать должны вместе в памяти человеческой». В те далекие годы исполнить этот завет было невозможно. «В России надо жить долго…» И теперь издание этой книги, не случайно завершаемое именно этими стихами, исполняет сокровенное завещание дочери Марины Цветаевой и Сергея Эфрона.

Лина Кертман

В работе над сносками и комментариами частично использованы комментарии Анны Саакянц и Льва Мнухина (в Собр. соч. Марины Цветаевой в 7 томах М. Эллис Лак, 1994), Льва Мнухина и Льва Турчинского (в кн. «Марина Цветаева в воспоминаниях современников. Годы эмиграции». М. 2002), Натальи Морс (в кн. «Сергей Эфрон. Записки добровольца». М. «Возвращение». 1998), Руфи Вальбе (в Собр. в 3-х томах «Ариадна Эфрон. История жизни. История души». М. «Возвращение». 2008).

К повести С. Эфрона «Детство»:

1. «А знаешь еще картинку Мах und Moritz? Это были два брата, они никого не слушались, а под конец из них сделали пироги». Автор «Макса и Морица» Вильгельм Буш – известный немецкий поэт – юморист. Он же создал большую серию рисунков на этот сюжет, поэтому эту книгу называют предвестником комиксов. Она была переведена на многие языки и очень популярна во второй половине ХIХ и в начале ХХ века.

2.

 
Le ciel est noir, la terre est blanche.
Cloches, carillonez gaiement! –
Iesus est ne; la Vierge penche
Sur lui son visage charmant.
 

(Th. Gautier «Noel»)

Русская транскрипция:

 
Ле сьель э нуар, ля тер э бланш.
Клош, карийонэ гэман
Жезю э нэ; ля вьерж панш
Сюр луи сон визаж щарман.
 
 
Небо черное, земля белая,
Колокола, звоните весело! –
Иисус родился, Богородица наклоняет
Над ним свое прекрасное лицо.
 

(Т. Готье. «Рождество»)

3.

 
Ah, tu sortiras, biquette, biquette!
Ah, tu sortiras de ce chou là!
 

В 4-м томе акад. собр. соч. М. Цветаевой (в 7 томах) дан русский перевод этих строк:

 
«Ах, ты выйдешь, Бикетта, Бикетта,
Ах, ты выйдешь из этого кочна!»
 

Но в очерке «Пленный дух» Марина Цветаева напомнила Андрею Белому эту песенку именно на французском языке, хорошо знакомом им обоим с раннего детства, и это воскресило в его памяти полузабытое и мучающее неясностью воспоминание. Видимо, в те годы (конца Х1Х – начала ХХ веков) это пели детям во многих московских домах и было частью неповторимой атмосферы раннего детства и Марины Цветаевой с младшей сестрой, и Сергея Эфрона с младшим братом, и бывшего на десятилетие старше их Андрея Белого.

Марина Цветаева – Василию Розанову

4. «Послушайте, Вы сказали о Марии Башкирцевой то, чего не сказал никто. А Марию Башкирцеву я люблю безумно, с безумной болью. Я целые два года жила тоской о ней. Она для меня так же жива, как я сама». – Башкирцева М.К. – Художница. Автор знаменитого Дневника (очень популярного в России и во Франции в конце ХIХ – начале ХХ веков). Родилась в России, но большую часть жизни М. Башкирцева провела во Франции и умерла там от туберкулеза в 25 лет. Известна ее переписка с Мопассаном, оценившим ее дар. Марина Цветаева зачитывалась ее дневником и, потрясенная ее личностью и трагической ранней смертью, написала матери М. Башкирцевой, та с благодарностью ответила, какое-то время шла волнующая переписка. Свою первую книгу («Вечерний альбом») М. Цветаева посвятила «Блестящей памяти Марии Башкирцевой». Свою третью книгу стихов Марина Цветаева собиралась озаглавить «Мария Башкирцева», этот замысел не осуществился.

5. «Герои: Валленштейн, Поссарт, Людовик Баварский. Поездка в лунную ночь по озеру, где он погиб. С ее руки скользит кольцо – вода принимает его – обручение с умершим королем»:

– Валленштейн Альбрехт (1583–1634) – полководец, главнокомандующий в Тридцатилетней войне (1618–1648). Был обвинен в связи с неприятелями и казнен своими офицерами.

– Поссарт Эрнст (1841–1921) – немецкий актер и режиссер. Во время гастролей Поссарта во Фрейбурге мать Марины Цветаевой Мария Александровна Мейн, лечившаяся там, пела в его хоре. В воспоминаниях Анастасии Цветаевой высказано предположение, что именно в той поездке с хором Мария Александровна простудилась, и это ускорило ход ее болезни.

– Людовик Баварский (1287–1347) – германский король с 1314 года, с 1328 года император Священной Римской империи.

6. «…его настольная книга – Ваш разбор Великого Инквизитора» – Большая работа В. Розанова «Легенда о Великом инквизиторе Ф.М. Достоевского. Опыт критического комментария». – Речь идет о знаменитой главе из романа Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы» – разговоре Ивана Карамазова, сочинившего эту легенду, с младшим братом Алёшей. Марина Цветаева часто вспоминала этот потрясший ее эпизод – в частности, в большом посвященном Андрею Белому очерке «Пленный дух». В. Розанов всю жизнь занимался исследованием творчества Ф.М. Достоевского, которым восхищался.

7. «Начала читать Вашу книгу об Италии – прекрасно». – Имеется в виду книга В. Розанова (1856–1919) «Итальянские впечатления» (1909). Автор рассказывает о своем путешествии по Италии (Рим – Неаполитанский залив – Флоренция – Венеция) и о впечатлениях, вынесенных проездом по Германии. Марине Цветаевой был очень близок стиль этой книги – эссе (заметки о европейских странах в начале ХХ века, об их культурной и политической жизни, сопровождаемые рассуждениями на темы философии, искусства и литературы).

К стихам М. Цветаевой

8. «Горит на мундире алом/Солдатский крест» — Комментарий Марины Цветаевой: «Крест, на каком-то собрании сорванный с груди солдатом и надетый на грудь Керенскому. См. газеты лета 1917 года». – Этот эпизод был описан в газете «Утро России» в заметке «Георгиевский крест А. Ф. Керенского»: «…гражданин – солдат третьего кавказского инженерного полка Д.А. Виноградов, воодушевленный призывом министра к защите Свободной России, сорвал со своей груди Георгиевский крест 2-й степени и передал министру в знак своей преданности и понимания долга». Впоследствии Марина Цветаева познакомилась с Керенским (в Париже) – и прочла ему эти стихи.

9. «Свобода! – Гулящая девка /На шалой солдатской груди!» – эти слова сопровождаются колоритным воспоминанием Марины Цветаевой: («Бальмонт, выслушав: – Мне не нравится – твое презрение к девке! Я – обижен за девку! Потому что – (блаженно-заведенные глаза) – иная девка… Я: Как жаль, что я не могу тебе ответить: «Как и иной солдат…»).

К письмам М. Цветаевой и С. Эфрона – М. Волошину:

10. Сергея Эфрона связывали отдельные теплые отношения с М. Волошиным и его матерью – они особенно усилились в годы гражданской войны, он находил в их доме в Коктебеле приют и почти «родственную» любовь (Подробнее о М. Волошине и его матери см. очерк Марины Цветаевой «Живое о живом», написанный в 1932 году под ударом известия о смерти М. Волошина.)

11. «…куда-нибудь в Крым – ближе к Муратову или Богаевскому»:

Муратов Павел Павлович (1881–1950) – искусствовед, писатель.

Богаевский Константин Федорович (1872–1943) – художник. Надписывая ему в 1913 году свой первый сборник, Марина Цветаева назвала его «гениальным художником и прекрасным человеком».

С. Эфрон – М. и Е. Волошиным

12. «… они остановятся у Аси» – А.И. Цветаева после неожиданной смерти второго мужа (Маврикия Минца) после неудачной операции в Москве и смерти маленького сына Алеши в Коктебеле переехала со старшим сыном Андреем из Коктебеля в Феодосию, где намеревалась прожить зиму, но задержаться ей пришлось на все годы Гражданской войны.

13. «Только что был Бальмонт» – Бальмонт Константин Дмитриевич (1867–1942) – виднейший представитель Серебряного века – поэт, эссеист, литературный критик, переводчик. Переводил со многих языков, которые хорошо знал (не по подстрочникам). Опубликовал 35 поэтических сборников и 20 книг прозы. В годы Гражданской войны Марину Цветаеву и маленькую Алю связывала с К. Бальмонтом и его семьей крепкая дружба и поддержка в бытовых трудностях (голода и холода в Москве).

Марина Цветаева – Сергею Эфрону

14. «Читаю сейчас (Сад Эпикура) А. Франса. Умнейшая и обаятельнейшая книга»

Франс Анатоль (1844–1924) – французский писатель и литературный критик. Член Французской академии. «Сад Эпикура» (1894) – произведение, составленное из фрагментов статей, опубликованных в прессе в 1880–1894 годах, различных по размеру, но всегда содержащих в себе законченную мысль. Называя книгу «Садом Эпикура», А. Франс хотел воскресить «атмосферу» сада, в котором древнегреческий мыслитель Эпикур, окруженный учениками, неторопливо беседовал на философские темы. Марине Цветаевой был близок такой стиль – афористичных мыслей, эссеистских наблюдений, в ее «Записных книжках» немало психологически близких этому страниц. в «Повести о Сонечке»

Марина Цветаева. «Октябрь в вагоне»:

15. Гольцев Сергей Иванович (1896–1918) – друг юности Сергея Эфрона. До Гражданской войны был учеником театральной студии Е. Вахтангова, о которой многое рассказано в цветаевской «Повести о Сонечке». В этой повести рассказано, что в поезде, на котором Марина Цветаева с Сергеем Эфроном и Сергеем Гольцевым ехала в Крым после московских боев в октябре 1917 года, впоследствии описанных С. Эфроном в очерке «Октябрь (1917)», она впервые услышала стихи юного и тогда мало кому известного поэта Павла Антокольского. Сказано, что голос читающего раздавался с верхней полки, что читал друг поэта, гордящийся «Павликом», но имя С. Гольцева не названо. Под впечатлением этих стихов Марина Цветаева сразу после возвращения из Крыма в Москву «разыскала Павлика», и с этого началась их горячая дружба. Без С. Гольцева могло бы и не происходить всего рассказанного в «Повести о Сонечке». С. Гольцев учился в Московском коммерческом институте, откуда 10 июня 1916 года был мобилизован на военную службу. Одновременно с Сергеем Эфроном прошел курс обучения в 1-й Петергофской школе прапорщиков, с 1917 года они однополчане (в 10-й роте 56-го пехотного запасного полка). Доброволец, участник описанных С. Эфроном октябрьских боев в Москве и 1-го Кубанского (Ледяного) похода. Погиб в бою под Екатеринодаром 13 апреля 1918 года. О его гибели говорится в письме С. Эфрона, посланного М. Волошину 12 мая 1918 года.

С. Эфрон. «Октябрь (1917)»

16. Впервые опубликовано в историко-литературном сборнике «На чужой стороне» (Прага, 1925, № 11). В рецензии на этот номер журнала критик Е.Л. Недзельский выделил очерк С. Эфрона: «…Талантливо, ибо в виде беллетристики, а не сухих записок, и в то же самое время с полной откровенностью и правдивостью написан очерк С. Эфрона. В нем нет описания переворота, но точная запись того, что надлежало пережить офицеру, каким чудом он выжил и что сохранила память» (Своими путями. Прага. 1925. № 8–9).

17. «В собрание торопливо входит в сопровождении адъютанта (впоследствии одного из первых перешедшего к большевикам) командир полка». Командиром полка был Пекарский Александр Павлович (1861–1917). За участие в Первой мировой войне был награждён Георгиевским оружием и многими орденами. 25 июня 1917 г. принял командование 56-м пехотным запасным полком, в октябре 1917 года руководил юнкерами, взявшими Кремль. 3 ноября был убит в Кремле неизвестными солдатами – сторонниками новой власти.

18. «Я беру на себя смелость утверждать, что командующий войсками – полковник Рябцов – нас предает. Сегодня с утра он скрывается…» – Рябцев (в тексте С. Эфрона – Рябцов) Константин Иванович (1879–1918) – полковник, командующий Московским военным округом (с июля 1917 года), эсер. После 27 октября объявил о введении в Москве военного положения, блокировал Кремль и предъявил ультиматум о роспуске Военно-Революционного Комитета (ВРК). После этого было подписано соглашение с РВК о прекращении военных действий и заключено перемирие, К.И. Рябцев снял осаду с Кремля и фактически самоустранился от командования округом. Перемирие было использовано ВРК для усиления своего положения. Все это лишило полковника Рябцева доверия, и 2 ноября 1917 года он был смещен с должности. Впоследствии он хотел отойти от политической деятельности, но был арестован белогвардейцами в Харькове, обвинен в недостаточно активной борьбе с большевиками во время октябрьских боев в Москве и в марте 1918 года был арестован и убит «при попытке к бегству».

19. «Я – полковник Дорофеев» – Дорофеев Константин Константинович (1874–1920) – полковник Генерального штаба, выпускник Николаевской военной академии. Принял командование штабом Московского военного округа 27 октября 1917 года. Многие добровольцы вспоминали об инициативе, проявленной К. Дорофеевым во время октябрьских боев в Москве. После поражения сопротивления в Москве уехал на Дон, в Новочеркасск, где формировалась Добровольческая армия. (В Новочеркасске Сергей Эфрон был приветливо встречен полковником К. Дорофеевым, и оттуда с его согласия, поддержанного еще несколькими полковниками, был отправлен в трудную и опасную командировку в Москву – см. об этом в очерке С. Эфрона «Декабрь»). В ноябре 1917 года К. Дорофеев был зачислен в Георгиевский полк, а в конце декабря был направлен в Крым для организации там отделов Добровольческой армии. В 1918 году – начальник добровольческих частей в Ялте. В 1919 году начальник штаба Терской отдельной бригады, позднее начальник штаба 21-й пехотной дивизии. Погиб на Северном Кавказе в 1920 году.

20. Руднев Вадим Викторович (1874–1940) – московский городской голова с 11 июля по 2 ноября 1917 года, эсер. 15 октября был избран во Временный совет Российской республики (Предпарламент). После Петроградского вооруженного восстания созвал экстренное заседание, где объявил, что Городская дума – единственная законная власть в Москве и она не будет подчиняться Советам. С 26 октября до 2 ноября 1917 г. возглавлял Комитет общественной безопасности, где руководил вооруженной борьбой правительственных сил, выступал против заключения перемирия с большевиками. 2 ноября 1917 года подписал договор о капитуляции. После победы большевиков сторонникам Временного правительства под руководством В. Руднева удалось добиться почетных условий капитуляции, по которым были отпущены на свободу, в частности, юнкера, засевшие в Александровском училище, где Сергей Эфрон был в те дни.

5 января 1918 года В. Руднев принимал участие в единственном заседании Учредительного собрания (как представитель фракции эсеров в составе временного президиума). После разгона Учредительного собрания Городская дума под руководством В. Руднева приняла резолюцию: «Наступило царство ничем не оправданного произвола и насилия». В ноябре 1918 года, скрываясь от новой власти, перебрался на юг России, где после переезда в Киев был направлен на Северный Кавказ для связи с генералом А.И. Деникиным. С конца 1918 года возглавлял бюро земств и «Союза городов» в Одессе. В апреле 1919 года эмигрировал во Францию. В эмигрантских кругах был больше всего известен своей многогранной издательской деятельностью – в частности, много лет был одним из бессменных редакторов известного эмигрантского журнала «Современные записки», в котором с первых номеров публиковались многие произведения Марины Цветаевой. Их большая интересная переписка опубликована в книге «Марина Цветаева. Вадим Руднев. Надеюсь – сговоримся легко. Письма 1933–1937 годов (Вагриус». Москва. 2005. Издание подготовлено Л.А. Мнухиным, предисловие В.К. Лосской). Умер В. Руднев во Франции 19 ноября 1940 года.

21. «Наконец, возвращаются от Брусилова. – Ну что, как? – Отказался по болезни». – Брусилов Алексей Алексеевич (1853–1926) – генерал от кавалерии. Во время Первой мировой войны – командующий 8-й армией, главнокомандующий Юго-Западным фронтом, Верховный главнокомандующий (с 22 мая до 19 июля 1917 года), затем военный советник Временного правительства. Участнику той депутации П. Соколову, тоже помнящему общее тяжелое разочарование после отказа А. Брусилова принять командование, по-иному запомнилась мотивировка этого отказа: «Я нахожусь в распоряжении Временного правительства, и если оно мне прикажет, я приму командование», – сказал Брусилов в ответ на горячие обращенные к нему мольбы. Ушли ни с чем» (Соколов П. Последние защитники. (Александровские юнкера в Москве 1917 г). / Часовой. Париж. 1933 № 94–95). В 1920 году А. Брусилов вступил в Красную армию.

22. «Вперед выходит молодой полковник, георгиевский кавалер, Хованский». – Хованский Иван Константинович (1885–1918) – полковник, георгиевский кавалер, участник Первой мировой войны. Осенью 1917 года после захвата власти большевиками принимал участие в уличных боях в Петрограде. После московских событий в ноябре 1917 года прибыл на Дон и был зачислен в Добровольческую армию. Командовал офицерской ротой и юнкерским батальоном (конец 1917 – начало 1918 гг.) Во время Первого Кубанского (Ледяного) похода (с 21 по 27 апреля 1918 года) по приказу генерала С. Маркова был временно назначен командиром 1-го Офицерского полка, в котором служил Сергей Эфрон. Был тяжело ранен по втором Кубанском походе, умер от ран 24 июля 1918 года. (После ранения И.К. Хованского командование полком принял полковник Н.С. Тимановский.)

С. Эфрон. «Декабрь. 1917»

23. Эта глава из «Записок добровольца» при жизни С. Эфрона ни разу не публиковалась. Перед своим отъездом в СССР в 1939 году Марина Цветаева оставила за границей большую часть своего архива, которую невозможно было везти в СССР, распределив его по разным местам. Эта глава из книги С. Эфрона находится в той части, которая хранится в цветаевском архиве в библиотеке Базельского университета (Швейцария), она переписана рукой М.И. Цветаевой. На титульном листе – ее надпись: «С.Я. Эфронъ/гл. II (Декабрь 1917 г.) (изъ книги «Записки добровольца»/ А переписывала – я/ МЦ).

24. «А как узнают, что во главе – генерал Алексеев, десятки тысяч соберутся!» – Алексеев Михаил Васильевич (1857–1918) – участник Русско-японской и Первой Мировой войн. Верховный Главнокомандующий русской армией (март – май 1917 года), начальник штаба Верховного Главнокомандующего А.Ф. Керенского (30 августа – 9 сентября 1917 года)., с 31 августа 1918 года – Верховный руководитель Добровольческой армии. Умер под г. Екатеринодаром (Краснодар) 25 сент. 1918 г.

25. «Другой – морской офицер, капитан 2 ранга Потемкин…»

Потемкин В.Н. (? – 1938) принадлежал к старинному дворянскому роду (боковая ветвь кн. Г.А. Потемкина – Таврического). Выпускник Морского корпуса – выпуск был ускорен в 1904 году в связи с Русско-японской войной. Участвовал в Цусимском бою, после гибели командира принял командование миноносцем «Громкий». Был ранен в ногу и взят в плен, после чего сами японцы сообщили русскому командованию о гибели «Громкого» и подвиге мичмана Потемкина. За Цусимский бой он был награжден орденом Св. Владимира 4 ст. и золотым оружием. Во время Первой мировой войны командовал миноносцем. В 1917 году создал на юге России морскую роту Добровольческой армии. Под командованием генерала С.Л. Маркова эта рота участвовала в бою под Батайском. В этом бою Потемкин был ранен в надглазную кость и потерял зрение на один глаз.

(Из примечания Сергея Эфрона: «Кавторанг Потемкин, будучи командиром морской роты, в кровавом бою под Батайском (за день до оставления Ростова), когда погибла почти вся его рота, был ранен в голову, потерял глаз и, с неизвлеченной шрапнельной пулей, совершил, захватив горстку юнкеров, невероятную вооружённую экспедицию к Каспийскому морю. Вернулся в Новочеркасск к нашему туда возвращению из Кубанского похода. Жив ли он сейчас – не знаю»). После пребывания в Новочеркасске, после чего Сергей Эфрон потерял его из виду, Потемкин занимал еще несколько командных должностей. Во время похода на Москву он командовал бронепоездом «Князь Пожарский». При эвакуации из Крыма был комендантом всех пристаней г. Керчи. Умер от ран в Париже в госпитале де ля Питье 18 ноября 1918 года. Похоронен на кладбище в Сэн-Женевьев-де-Буа.

26. «…тихий молодой полковник артиллерист Миончинский (впоследствии к-р Марковской батареи, убит под Шишкиным Ставропольской губ.) – Миончинский Дмитрий Тимофеевич (1889–1918) – дворянин, полковник. Во время Первой мировой войны получил тяжелое ранение в область сердца (пулю извлечь не удалось). В декабре 1917 года прибыл на Дон, вступил в отряд есаула Чернецова. Командовал артиллерийской батареей. Погиб во время Первого Кубанского (Ледяного) похода 16 декабря 1918 года.

О гибели полковника Миончинского в мемуарах офицеров марковских частей сказано так: «… пал сраженный снарядом исключительный во всех отношениях по своим высоким качествам командир 1-го арт. дивизиона полковник Миончинский, сподвижник генерала Маркова, славный доброволец…» (Марковцы в боях и походах за Россию в освободительной войне 1917–1920 гг. В 2 кн. Кн. 1. Париж. 1926. С. 361.)

Сергей Эфрон. «Тиф»

27. Рассказ впервые опубликован в сборнике «Ковчег» (Прага. 1926. № 1), издании Союза русских писателей в Чехословакии, вышедшем в конце 1925 г. под редакцией В.Ф. Булгакова, С.В. Завадского и М.И. Цветаевой. В основу повествования скорее всего положены реалии поездки С. Эфрона в Москву в январе 1918 г. по поручению командования Добровольческой армии. В Зап. книжках М. Цветаевой глухо упоминается эпизод короткого и таинственного приезда С. Эфрона в Москву в январе 1918 года.

Марина Цветаева. «Мои службы»

28. «Это мой квартирант влетел. Икс, коммунист, кротчайший и жарчайший». – Закс Генрих Бернгардович (1886–1941) – польский коммунист. О нем с добрым юмором упоминается (обычно без имени) на многих страницах цветаевских московских записных книжек, а также в написанном уже за границей большом мемуарном очерке «Дом у Старого Пимена». (Г. Закс помог освободить из ЧК арестованного Иловайского – известного пожилого историка, по учебникам которого сам учился. Его имя звучит и в письме С. Эфрона сестре в 1931 году.)

29. «…излагаю своими словами Стеклова, Керженцева» —

Стеклов Юрий Михайлович (1873–1941) – российский революционер и публицист. государственный и политический деятель. После Октябрьской революции в 1917–1925 годах редактор газеты «Известия ВЦИК» (впоследствии «Известия»).

Керженцев (настоящая фамилия Лебедев) Платон Михайлович (1881–1940) – революционер, в свое время известный советский государственный и партийный деятель, экономист, журналист. Автор работ по истории революционного движения.

30.

 
Espère, enfant, demain! Et puis demain, encore…
Et puis toujours demain… Croyons en l’avenir.
Espère! Et chaque fois que se lève l’aurore
Soyons là pour prier comme Dieu pour nous bénir.
Peut-être…
 

Ламартина стих. – Альфонс де Ламартин (1790–1869) – французский писатель и поэт романтического направления.