Текст книги "Лингвистика между психологией и психотерапией: мост над пропастью"

Третий этап. Формализация инварианта в оболочке метаязыка. Метаязык как способ корректного представления инварианта. Общее описание

На третьем этапе высказывания в сырых словах подлежали формализации. С этой целью был разработан формальный метаязык.

Третий, метаязыковой этап процедуры семантического наполнения понятий подразумевал изменение словесных высказываний на естественном языке на высказывания, «сконструированные» некоторым особым образом.

С помощью каких слов следовало их конструировать? Исходя из поставленной цели, они должны по каким-то причинам удовлетворять нас больше, чем предшествующие им высказывания участников эксперимента: и испытуемых, и экспериментаторов.

Общие функциональные характеристики метаязыка

Язык описания, или метаязык, – это логический инструмент, используемый для защиты системы утверждений от произвольности и неопределенной множественности интерпретаций. Количественные математические подходы, являясь почти идеальным в своей универсальности метаязыком, обеспечивают формальную строгость и жестко ограничивают множественность интерпретаций в самых разных областях исследования – от физики и до статистики. Однако в качественных исследованиях, например, в теории игр, в биологии, в формальной семантике, количественные математические подходы часто оказываются слишком грубыми и потому малоэффективными. В этих случаях успешно используются не количественные, а качественные метаязыки, обладающие меньшей универсальностью, чем «количественная математика», и разрабатываемые специально «под задачу». Именно к этому типу – к качественным метаязыкам – должен был принадлежать метаязык ПСН, разработанный под конкретную задачу.

Эвристический материал «пуговичного эксперимента» как множество объектов, подлежащих формализации

В качестве объекта формализации были выбраны ключевые элементы экзистенциальной интерпретации «пуговичного эксперимента»: Пространство, Время, Идентичность, Смерть, Свобода. Детальное описание эксперимента содержится в [Н-Г, 2014], здесь же остановимся на нем коротко.

Участнику эксперимента предлагался набор из 9 пуговиц разной величины, цвета и фактуры, выложенных на лист бумаги на столе. Инструкция сводилась к тому, чтобы участник эксперимента «показал, как с ними можно играть». В ходе эксперимента все без исключения испытуемые, как дети, так и взрослые, действовали по одной схеме: (1) они выбирали среди пуговиц одну, которая обозначалась как «исключительная»; (2) эта пуговица некоторое время взаимодействовала с другими, причем другие пуговицы по ходу игры определялись как одушевленные (фигуры), или неодушевленные (вещи), или сбрасывались за пределы листа как «ненужные»; (3) в какой-то момент появлялась «Черная Пуговица», олицетворявшая зло (злой дядька, медведь и пр.), и (не всегда) «хорошая пуговица» (защищающая, или нуждающаяся в защите фигура, или желаемая, нужная, «прекрасная» вещь); (4) какое-то время длилась конфронтация с «Черной Пуговицей» (бегство, нападение и пр.); (5) конфронтация заканчивалась победой одного персонажа и поражением другого.

То, что делали испытуемые в ходе эксперимента с произвольными объектами, было не чем иным, как созданием текстов. Поскольку это было абсолютно спонтанное порождение текстов, не осознаваемое как таковое, не могло идти речи ни о стилистике, ни о цитировании, аллюзиях и пр., демонстрировался нарратив – сюжет в чистом виде. При всем специфическом многообразии выстраиваемых сюжетов они являлись репрезентациями одной и той же модели, и их без затруднений можно было свести к схеме, состоящей из экспозиции, завязки-недостачи, тела текста-конфронтации, развязки-компенсации недостачи и коды. Семишаговая структура «архисюжета» экзистенциальной парадигмы, проиллюстрированная пропповскими функциями волшебной сказки, которым она оказалась гомоморфна, выглядела так.

1. Первый шаг – это выбор среди случайных предметов одного, который номинируется как субститут Я и становится объектом частичной метаморфозы испытуемого; такой выбор сопровождается обозначением качеств, благодаря которым субститутом Я испытуемого оказался именно этот случайный предмет. В пропповской системе функций, которая неожиданно оказалась гомоморфной семишаговой, это было бы обозначено как экспозиция, которая легко может быть смещена или опущена (функция «1»: жил-был царь). В терминах экзистенциального подхода в акте первого выбора репрезентируется идентичность автора в аспекте ее исключительности, исключенности из мира других живых существ, предметов и явлений.

2. Второй шаг – это появление в сюжете объектов, маркированных как «не я»: живых (фигур) и неживых (вещей), расположенных на шкале «мое-чужое». Некоторые фигуры и вещи оказываются объектами частичной экспансии, то есть вовлекаются в поле идентичности Я, становясь носителями его качеств, другие фигуры и вещи противопоставляются субституту Я. Введением объектов, характеризующихся как «не-Я», репрезентируется Другой. В пропповской системе функций это не обозначено специальной функцией, хотя присутствует во всех волшебных сказках, располагаясь также в экспозиции («1»: двое умных, а третий дурак). С экзистенциальных позиций это противопоставление моего мира миру других людей и предметному миру. По-видимому, для Проппа и последующих поколений исследователей такое противопоставление было настолько тривиальным и необходимым предварительным действием, что не было отрефлексировано и, соответственно, не получило статуса «функции».

3. Третий шаг – это выбор среди фигур и вещей, обозначающих других, «плохого», опасного объекта (живого – антагониста или неживого – препятствие), угрожающего субституту Я утратой жизни или идентичности. В пропповской системе функций это серия завязок – «левых частей» парных функций. В экзистенциальной парадигме это репрезентация страха смерти как физического небытия или как утраты идентичности.

4. Четвертый шаг – это выбор объекта желания, которому предназначается стать идеальным объектом Метаморфозы и/или экспансии, а также помощников и защитников («моих» фигур и вещей по шкале «мое – чужое»). По Проппу, это функции волшебного помощника, волшебного предмета и пр. В экзистенциальной парадигме это репрезентация любви – от ее полного проявления до редукций наподобие желания иметь некоторую вещь. Следует отметить особо, что именно этот, четвертый шаг, оказывается факультативным. В «пуговичном эксперименте» он иногда бывает пропущен, так как для части детей и взрослых единственным предметом любви становились они сами, точнее, их символическая репрезентация в «пуговичном» обличии. В волшебных сказках Иван-дурак тоже нередко обходится своими силами, не прибегая к помощи волшебного помощника или предмета и даже не испытывая надобности в Василисе Прекрасной; он лишь вступает в серии конфронтаций с антагонистами и последовательно губит их. Но и в экзистенциальном подходе к картине мира «любовь» или «близость» присутствует не всегда. Так, у Хайдеггера и экзистенциальных психологов, использующих хайдеггерианскую парадигму, «любовь» не выделяется в качестве отдельной экзистенциальной сущности.

5. Пятый шаг в построении сюжета можно считать Телом Текста: субститут Я предпринимает различные действия против антагониста/препятствия и в защиту объекта желания. По Проппу, это серия конфронтационных функций. С экзистенциальной точки зрения, это не что иное, как репрезентация свободы.

6. Шестой шаг – это Развязка. Субституту Я удается (победа) или не удается (поражение) соединиться с объектом желания и устранить/устраниться от антагониста/препятствия. В терминологии Проппа это представлено «правыми частями» серии парных функций. Прямых соответствий в экзистенциальной парадигме не обнаруживается, естественнее всего это можно интерпретировать как успешное или неуспешное осуществление Свободы, которая, таким образом, состоит из двух ходов: предпринимаемые действия (начало) – и успех либо неуспех этих действий (финал). После финала единой последовательности из шести ходов сюжетная схема исчерпывается и может начаться следующая серия из шести ходов.

7. Седьмой шаг – это Метаморфоза. Субъект переживает новое состояние, в котором он обнаруживает себя в результате победы (или поражения – что крайне редко встречается в текстах ТМ и волшебных сказках, но достаточно обычно для спонтанных устных текстов в клинических беседах). У Проппа это функция 31 Свадьба, но также функции 27–28 Узнавание и Изобличение, и функция 29 Трансфигурация; в экзистенциальной парадигме это можно интерпретировать как подтверждение идентичности или обретение новой идентичности, то есть метаморфозу: «превращение себя в себя», подтверждение идентичности или обретение новой идентичности.

Семишаговая структура была принята как универсальная: она повторялась во всех экспериментальных сериях. Все без исключений отступления от описанной структуры представляли собой ее неполные формы, характеризуясь пропуском или повторением одного или нескольких шагов. Так, при определенных личностных чертах испытуемого – например, при очень высокой тревожности – вместо перехода к третьему шагу возникали своего рода персеверации: бесконечные повторения первого и второго шагов; при сочетании высокого уровня агрессии и эгоцентризма многократно и однообразно повторялись пятый и шестой шаги.

По методологическим соображениям выявленная сюжетная структура не могла быть сочтена неким «архисюжетом», но ее удобно было использовать как способ описывать любой текст в его сюжетной составляющей. Так, оказалось удобным строить описание сюжета любого произвольного текста как структуры, состоящей из семи элементов: двойной экспозиции, завязки, двойного тела текста, развязки и метаморфозы, причем каждый из этих элементов мог быть и «нулевым», то есть «умолчанием»: отсутствовать в тексте, но влиять, тем не менее, на остальные элементы сюжета.

Каждый из элементов сюжетной схемы был с допущением известной произвольности проинтерпретирован в обсуждении результатов эксперимента как экзистенциальные переживания Идентичности, Смерти и Свободы, совершающиеся в Пространстве и Времени.

Все эти экзистенциальные сущности осмыслялись в логике построения сюжета.

По этой логике в начале построения сюжета, в его экспозиции, создавался образ Пространства, Времени и Идентичности протагониста: испытуемый раскладывал на листе бумаги пуговицы, некоторые из них отвергал, некоторые обозначал как неживые предметы, некоторые – как живых людей и животных, и назначал Я-объектом лучшую, главную, исключительную пуговицу. Экспозиция состояла из двух частей: внешней (эта пуговка – я, потому что она самая здесь маленькая) и внутренней (эта пуговка укатилась, она любит гулять, и я тоже люблю гулять, она – я).

Переход от экспозиции к завязке сюжета знаменовался появлением Зла, Черной Пуговицы. Интерпретация завязки в рамках эксперимента полагала, что Черная Пуговица – это Смерть в ее прямом смысле (волк меня съест) или в различных редуцированных вариантах: боль (собачка укусит), страх или даже страх страха (я боюсь, потому что очень испугаюсь), утрата близкого человека (дядька унесет меня в своем мешке, и я больше не увижу мою мамочку) – и шире – утрата или повреждение идентичности (большие мальчишки будут смеяться надо мной).

Следующее за этим событием двойное тело текста состояло в успешной или неуспешной реализации Свободы: Я-объект принимал решение (внутренняя часть тела текста, внутренняя свобода, преодоление внутреннего препятствия) и реализовывал его (внешняя часть тела текста, внешняя свобода, преодоление внешнего препятствия). Развязка могла быть успешной или неуспешной, но в любом случае она прекращала то событие, которое было создано в завязке. По интерпретации в рамках эксперимента, в развязке протагонист мог обрести некий новый опыт и происходила метаморфоза: протагонист изменялся внутренне и/или внешне либо изменял мир вокруг себя.

Метаморфоза являлась статичным завершением сюжета: протагонист переживал завершившееся событие.

Таким образом, следовало формализовать и поставить в соответствие друг другу элементы сюжетной схемы Экспозиция, Завязка, Тело Текста, Развязка, Метаморфоза – и экзистенциальные понятия Пространство, Время, Идентичность, Свобода и Смерть. С помощью метаязыковой формализации и создания соответствий становилось возможным проверить корректность предварительных интерпретаций и при необходимости их изменить, добавив еще ряд понятий, в которых могла возникнуть необходимость.

Несмотря на то, что интерпретация «пуговичного эксперимента» в экзистенциальной парадигме уже используется с достаточно хорошим эффектом в психотерапевтической и экспертной практике, сам эксперимент может быть назван экспериментом лишь условно, так как не удалось хотя бы теоретически найти контрольную группу, поскольку все группы испытуемых, сформированные различными способами, действовали идентично и не оказывались противопоставленными друг другу. И все же он во всех модификациях сохранял главное свойство эксперимента: идеальную воспроизводимость.

Однако в редукции семишаговой модели сюжета к нескольким экзистенциальным проблемам сохранялась не удовлетворяющая нас произвольность, поскольку сами понятия Пространство, Время, Идентичность, Смерть и Свобода являются объектами многочисленных и часто противоречивых философских истолкований, наделяются разными людьми и в различных контекстах большим количеством значений, в том числе редуцированных или метафорических. Поэтому экзистенциальная парадигма в психотерапии и экспериментальный подход в психологии всегда полагались взаимоисключающими: предполагалось, что размытые философские понятия невозможно «посчитать», то есть применить к ним математические методы.

Создание метаязыка для такого описания этих семантически размытых понятий дает возможность применить математические методы к объектам, которые всегда рассматривались только в ненадежном поле интуиции.

Требования к метаязыку

Создаваемый для формального описания описываемых в «пуговичном эксперименте» событий и процессов метаязык обязан был удовлетворять рутинным требованиям, предъявляемым к языкам описания.

Формальные требования к любому метаязыку (наир., Гладкий, Мельчук) состоят в том, что он, в отличие от естественного языка, должен иметь закрытый словарь (аксиоматику), в который конвенционально вводятся без определений однозначно понимаемые слова, и синтаксис (операциональную систему) – список строго определенных операций с этими словами. В любом высказывании на метаязыке не должно находиться других слов, чем в словаре метаязыка, и эти слова не могут взаимодействовать иначе, чем это допускает операциональная система. Благодаря этому любое высказывание (А) на метаязыке может быть сопоставлено с любым другим высказыванием (В) на том же метаязыке таким образом, что можно одним и только одним способом ответить на вопросы:

• является ли (В) тождественным преобразованием (А)?

• является ли (В) следствием (А)?

• является ли (В) условием (А)?

• содержит ли (В) элементы, отсутствующие в (А)?

• если (В) содержит некоторое число элементов, отсутствующих в (А), то каково это число?

Теперь представим в общем виде словарь и синтаксис метаязыка ПСН. В этом первичном представлении будут описаны именно принципы, на которых они создавались. Далее будет подробно показана работа над каждым конкретным понятием, долженствующим быть описанным с помощью метаязыка ПСН.

Словарь (аксиоматическая база) метаязыка ПСН

С теоретической точки зрения в качестве аксиоматической составляющей метаязыка можно использовать любые слова, но в этом тривиальном утверждении содержится доля лукавства. Даже великий метаязык традиционной математики, построенный на принятом без определения понятии «число», обнаружил свою уязвимость из-за бесконечной неопределенности этого понятия. Противопоставленная традиционной математическая парадигма, названная «современная математика» (напр., Шиханович) и базирующаяся не на понятии «число», а на понятии «множество», показала свою бОльшую описательную мощь и гибкость за счет того, что конвенция о семантике понятия «множество» оказалась значительно проще и определеннее. Учитывая этот опыт, мы избрали для словаря создаваемого метаязыка слова, понимание которых вообще не требует дополнительных конвенций, то есть семантические примитивы.

Семантические примитивы, по Вежбицкой, – это семантически универсальные «элементарные концепты», которые присутствуют в виде слов во всех без исключения человеческих языках и могут быть переведены с любого человеческого языка на любой другой без искажений. Семантические примитивы исходно понятны и сопротивляются любым экспликациям (как объяснить, что такое «хочу» или «если»?) Вежбицкая обоснованно предполагает, что они «являются врожденными или, другими словами, частью генетического наследства человечества». Как бы то ни было, их абсолютная семантическая прозрачность и переводимость не вызывают сомнений. В силу этого решения метаязык для формального описания текста как системы отображений экзистенциальных смыслов личности был создан на основе 55-элементного списка семантических примитивов 1987 г. А. Вежбицкой.

В процессе работы над созданием аксиоматической базы метаязыка ПСН список Вежбицкой в целях достижения формальной строгости потребовалось преобразовать. Для этого ко всем без исключения примитивам из 55-словного списка, которые были использованы в качестве сырых слов при формулировке инвариантов на втором этапе процедуры, были рекурсивно применены первые два этапа ПСН, описанные выше: экспериментальное получение вербального материала и выделение из него инварианта.

В результате некоторые примитивы обнаружили свою незаменяемость, тавтологически повторяясь во всех ответах всех испытуемых, так что инвариантами для них оказывались они сами. Эти примитивы были практически неразложимы на составляющие, находясь на границе языковой ойкумены, за которой лежат уже только немые жесты. Описываемый тип семантических примитивов был переведен в статус слов аксиоматической базы без разложения на составляющие и без каких-либо преобразований. Все слова этого типа были устроены семантически настолько сложно – или просто – что представляли собой неразложимые с помощью доступных нам средств примитивы-симплексы.

Другую часть примитивов, которые были обозначены как примитивы-комплексы, оказалось возможно разложить на более простые семантические элементы и свести их к комбинации (кластеру) других, «более примитивных» примитивов. Для этого семантические примитивы второго типа подвергались последовательным преобразованиям до тех пор, пока не оказывались сведены к кластерам примитивов-симплексов, этот результат достигался последовательным возвращением к первым двум этапам процедуры.

В результате применения первых двух этапов ПСН к 55-словному списку примитивов удалось разбить его на два подмножества. Первое подмножество состояло из примитивов-симплексов, никак не измененных по отношению к исходному списку. Второе подмножество составили примитивы-комплексы, каждый из которых представлял собой кластер примитивов-симплексов, связанных между собой с помощью разрешенных в операциональной системе операций. Рекурсивное создание аксиоматической базы метаязыка ПСН будет полностью представлено в главах, посвященных формализации экзистенциальных понятий.

Синтаксис (операциональная система) метаязыка ПСН

Синтаксис метаязыка ПСН (операциональная система) также создавался рекурсивно. Операции, разрешенные операциональной системой, были определены заново, независимо от системы Вежбицкой. Используемая ей операциональная система «когнитивных сценариев», с помощью которой сложное понятие перекодировалось на язык примитивов, была сочтена нами недостаточно «технологичной», так же как и способ построения больших высказываний: в ряде случаев эти способы вызывают сомнения, в том числе и у самого их автора, в отношении единственности решения. Кроме того, процедура по Вежбицкой характерно «непсихологична», то есть не содержит рефлексии в отношении того, в какой степени конкретный когнитивный сценарий отражает психическую реальность данного конкретного человека, а в какой характерен для любого носителя языка.

Поэтому, как ни неожиданно это оказалось, в процессе построения синтаксиса метаязыка пришлось исходить буквально из понимания текста как карты и карты как метафоры. Впрочем, вся предыдущая часть исследования, посвященная текстовым параметрам, регулярно, шаг за шагом обнаруживала экзистенциальную осмысленность синтаксических структур естественного языка. Неудивительно, что при переходе от естественного языка к полностью отрефлексированному, искусственному метаязыку должны были обнажиться и быть осознаны смыслы рукотворного метаязыкового синтаксиса.

Синтаксические смыслы карты как метафоры

В идеологической основе всего исследования в целом и, соответственно, в основе конструирования метаязыка ПСН как адекватного логического инструмента для достижения поставленных в нем целей лежит метафора Кожибского о карте и территории. Под территорией в нашем исследовании понимался человек во всем многообразии его сознательных и бессознательных связей с миром вокруг себя и с миром внутри себя, с прошлым, с настоящем и с будущим. За карту этой территории были приняты сознательные и бессознательные выборы тем, сюжетов, объектов описания и грамматических форм, которые он совершает, когда говорит и пишет. Между дискретной картой и континуальной территорией устанавливался гомоморфизм: каждому элементу карты были поставлены в соответствие определенные «внутренние события» человека (обратное неверно). В сферу исследовательского произвола попадали решения – что выбрать в качестве элементов карты и как определить отношения между элементами? В качестве элементов карты, как было конвенционально заявлено выше, были выбраны понятия, предположительно соотносимые с экзистенциальной картиной мира человека и в этом качестве внесенные в словник (см. далее). Отношения же между ними вошли в список разрешенных операций операциональной системы и составили первый блок операций. Таким образом, синтаксис метаязыка ПСН был представлен в виде двух блоков операций.

Два блока разрешенных синтаксических операций

1. Первый блок операций включил в себя те операции, которые разрешены как между картой (текстом) и территорией (реальностью), так и внутри карты. К ним были отнесены следующие операции.

1.1. Отношение «как будто»

Представление о карте и территории должно было быть отнесено к категории более высокого, чем метаязык, ранга, так что слова «карта» и «территория» не следовало включать в словарь метаязыка. Однако и внутри карты, и между картой и территорией было определено синтаксическое отношение «как будто». Этот «семантически примитивный синоним» понятий «метаморфоза», «превращение», «отражение», «проекция» открывает возможность для однозначного разрешения «расселовских» ситуаций, когда текст вложен в другой текст. Карта – это территория «как будто». Объекты карты связаны отношением «как будто» с объектами территории, но не только: объект карты может рассказывать, вспоминать, мечтать о других объектах карты же, превращая их в «как будто» себя или сам превращаясь «как будто» в них.

1.2. Отношение экспансии

Экспансия – это распространение идентичности объекта за его материальные пределы, то есть «захват территорий», исходно не принадлежащих захватчику. Живые существа и вещи, осмысляемые объектом карты или человеком – автором текста вне карты как носители некоторых его качеств, являются объектами его экспансии. Экспансия может происходить как между территорией и картой, так и на карте. В синтаксисе метаязыка отношение экспансии было представлено как разрешение использовать без специальных объяснений притяжательные местоимения и отношение «быть подобным».

1.3. Отношение номинации

Номинация – это акт «давания имени», то есть соотнесения объекта с той или иной категорией подобных объектов, в том числе с уникальными «однообъектными» категориями. Номинация также может происходить как между территорией и картой, так и на карте. В синтаксисе метаязыка отношение экспансии было представлено как разрешение использовать без специальных объяснений обобщающие слова, являющиеся «именами» для ряда событий, ситуаций или синонимических рядов.

Второй блок составили операции, которые разрешены исключительно внутри карты.

2. Блок операций, разрешенных внутри карты

2.1. Процедура семантического наполнения понятий (два первых ее этапа) была зарегистрирована в операциональном списке как «разрешенная операция» с индексом (1).

2.2. Были разрешены тождественные замещения семантических примитивов кластерами других семантических примитивов, или, что то же самое, замещение примитивов-комплексов кластерами примитивов-симплексов, или, что то же самое, установление отношений синонимии между различными семантическими примитивами (2).

2.3. Были разрешены тождественные замещения подмножеств множества слов метаязыка их именами или, что то же самое, обобщающими словами – названиями категорий (3).

2.4. Было разрешено тождественное замещение фрагментов высказывания на метаязыке дейктическими словами, отсылающими к этим фрагментам, или, что то же самое, использование отсылок (4).

2.5. В рекурсивном обращении к началу процедуры построения метаязыка имеющиеся в естественном русском языке союзы и предлоги были введены в словарь, а в операциональном списке было разрешено построение высказываний с этими союзами и предлогами (5). Эти допущения увеличивают компактность высказываний на метаязыке, не снижая существенно их формальную строгость. При необходимости увеличения степени формальной строгости (например, для компьютерной обработки) можно задать более короткий конечный список разрешенных союзов и предлогов, к которым путем несложных преобразований свести любые другие союзы и предлоги.

Операции (1) и (2) имеют содержательный характер, раскрывая интуитивно неочевидные семантические связи между понятиями. Операции (3) и (4) имеют формальный характер, позволяя сокращать громоздкие высказывания до более компактных.

Использование обобщающих слов было разрешено во всех тех случаях, когда они являются именем подмножества слов метаязыка и могут быть автоматически заменены конечным списком, состоящим из слов метаязыка, которые входят в подмножество.

Использование дейктических слов было разрешено во всех тех случаях, когда они являются отсылкой к использованному высказыванию. В этих случаях обобщающим словам присваивается статус слов метаязыка.

В процессе нарастания степеней сложности в синтаксис метаязыка были рекурсивно добавлены

2.7–2.8. Кванторы «любой» (7) и «неверно, что» (8),

2.9–2.11, Операторы «начинать» (9), «прекращать» (10) и «каузировать» (11).

Создание метаязыка ПСН позволило завершить третий этап ПСН корректным преобразованием инвариантов, записанных в относительно произвольных «сырых словах», в однозначные толкования на метаязыке. Сконструированное на метаязыке толкование «лучше» произвольной записи в сырых словах тем, что его можно понять одним и только одним способом, и оно не допускает возможности множественных интерпретаций. Из понятий, проведенных через ПСН и полностью преобразованных в толкования на метаязыке, можно, продолжая пользоваться синтаксисом ПСН, построить большие высказывания. Каждое из этих высказываний устроено так, что, при возвращении к началу раздел, оно позволяет дать однозначные ответы на поставленные выше вопросы:

• является ли высказывание или часть высказывания (В) следствием высказывания (А)?

• является ли высказывание или часть высказывания (В) условием высказывания (А)?

• содержит ли высказывание или часть высказывания (В) элементы, отсутствующие в высказывании (А)?

• если высказывание или часть высказывания (В) содержит некоторое число элементов, отсутствующих в высказывании (А), то каково это число?

Словник для применения ПСН

Словник для применения ПСН был сформирован на основании результатов эксперимента по выявлению инвариантной сюжетной структуры текста и состоит из основных экзистенциальных понятий. Для перекодирования с помощью ПСН были избраны термины Экспозиция, Завязка, Тело Текста, Развязка и Метаморфоза.

Также были избраны понятия Пространство, Время, Идентичность, Смерть и Свобода, с помощью которых были интерпретированы 6 шагов сюжетной структуры.

Экспозиция (1) интерпретировалась как Пространство, Время и Идентичность.

Завязка (2) – как Смерть и ее редукции.

Тело Текста (3 и 4) – как Свобода (решение совершить действие и само действие).

Развязка (5) – как победа над Смертью.

Метаморфоза (6) – переживание событий Развязки.

К 6-шаговой сюжетной структуре, а именно к Экспозиции, нами были произвольно отнесены Пространство и Время. Это два облигаторных элемента любого текста. Они составляли локус событий сюжетной схемы, который мог быть предъявлен в текстах с различной степенью подробности, но так или иначе присутствовал.

Процедура ПСН по определению рекурсивна, многоступенчата, и поэтому в ходе ее появлялись все новые сырые слова, обозначающие все новые понятия. Окончанием процедуры по каждому понятию из словника считалось преобразование не только его самого в кластер симплексов, но также и тех сырых слов, которые появлялись на промежуточных шагах процедуры. Поскольку словарь метаязыка ПСН создавался рекурсивно и каждое новое «сырое слово» проводилось через первые два этапа ПСН с последующим замещением примитивами-симплексами, то в результате он получился значительно больше словника за счет включения в него ряда преобразованных и представленных в оболочке метаязыка «сырых слов», появившихся в процессе второго этапа и редуцированных в ПСН до кластеров примитивов-симплексов.

По окончании третьего этапа ПСН, примененной к словнику, был получен полный словарь (закрытая аксиоматическая база) метаязыка ПСН, а также вспомогательный «разговорник», в который были занесены часто встречающиеся в текстах фрагменты, характерные для каждого из шагов 6-шаговой сюжетной структуры. Они были переписаны в симплексах и кластерах симплексов из словаря.

В результате стала возможной подстановка уже формализованных понятий в каждый из 6 элементов сюжетной структуры так, что с помощью разрешенных операций «сырые слова» реальных сюжетных фрагментов конкретного текста редуцировались к кластерам симплексов метаязыка. После этой замены исходные тексты – изящные и драматические или пустые и малоосмысленные – превращались в неуклюжие и громоздкие, но жестко формализованные, однообразные и однозначные последовательности одних и тех же слов. Это и рассматривалось как отображение на текст экзистенциального ядра личности его автора, представленное в виде толкований, состоящих из комбинаций единообразных, дискретных, заранее заданных и однозначно понимаемых параметров.