Текст книги "Лингвистика между психологией и психотерапией: мост над пропастью"

– Я тогда был маленький и не понимал, что между мамой и папой происходило.

Откуда это известно?

– Ну, я не помню подробностей, но помню странное чувство. И бабушка мне рассказывала, она была в курсе и помнила.

Будущее тоже имело свои частные предикаты: глаголы «хотеть» и «бояться» и их синонимы и дерриваты в различных сочетаниях (например, «надеяться» – это хотеть и бояться, что это не произойдет).

Настоящее время оказалось немаркировано в отношении прошлого и будущего. Так, все спонтанные высказывания о времени касались прошлого и будущего, настоящее же возникало только при напоминании. Но помимо немаркированного настоящего, часто возникало семантически противопоставленное ему время, которое грамматически оформлялось также как настоящее, но было маркировано квантором «любой» (всегда, обычно, постоянно, каждый раз). Например:

Что ты чувствуешь?

– Сейчас мне хорошо, но вообще я постоянно подавлен. Пока здесь, я спокоен, а вообще всегда нервничаю не знаю, почему. Всегда на взводе.

Или:

Здесь достаточно освещения?

– Нормально. В ноябре в это время всегда темно.

Это «маркированное настоящее» мы обозначили, в соответствии с грамматической традицией, как Настоящее абсолютное.

Создание карты Времени. Номера параметров.

Синие параметры и маркеры Времени. Список бинарных параметров времени и поставленных им в соответствие маркеров

Время оказалось представимо в виде множества пространств. Поскольку выше Пространство уже было описано как множество объектов, то, следуя логике выполненной формализации, Время – это множество множеств объектов. Эти объекты находятся в постоянном перемещении из одних пространств в другие, причем, следуя задаче сохранения строгости описания, они не движутся, а движимы. Другими словами, все объекты Времени являются пациенсами в неагенсных конструкциях. В процессе этого вынужденного движения со всеми объектами происходят метаморфозы. Именно по метаморфозам можно увидеть движение во времени.

Легко видеть, что логическое представление о невозможности такого текста, в котором отсутствовало бы пространство, в той же степени верно и для времени. Поэтому не имеет смысла вводить в карту параметр Время. Вместо него введем более конкретные параметры: Прошедшее, Настоящее, Будущее, Абсолютное время. В отличие от «времени вообще», которое есть в любом тексте, некоторых конкретных времен в тексте может не быть, что является содержательной характеристикой данного конкретного текста.

Присвоение номеров в кортеже «Время»

Список бинарных параметров и их маркеров для понятия Время.

26. Время как процесс (инвариант^) Метаморфоза.

Маркер 26.1. Ситуации «было-стало», «есть-будет», «было-станет», «будет-станет».

Маркер 26.2. Прилагательные «старый, прежний и т. д.», прилагательные «нынешний, сегодняшний ит.д.», прилагательные «новый, завтрашний и т. д.».

Маркер 26.3. Локализаторы времени: вчера, давно, скоро, в прошлом году, сейчас, потом, завтра, в будущем и т. д.

27. Прошлое. Прошедшее время как множество множеств пространств.

т-Маркер 27.1. Морфологические показатели грамматического прошедшего времени.

Маркер 27.2. Есть объекты в пространстве in*, описанные предикатами «помнить, знать».

Маркер 27.3. Лексические ряды с семантикой сожаления, гордости, возвращения, повторения.

28. Будущее. Будущее время как множество множеств пространств.

т-Маркер 28.1. Морфологические показатели грамматического будущего времени.

Маркер 28.2. Есть объекты в пространстве in*, описанные предикатами «хотеть, надеяться, бояться, ждать».

Маркер 28.3. Лексические ряды с семантикой уверенности/не-уверенности, надежды, страха.

Пространственное воплощение прошлого и будущего связано с визуальностью. И прошлое, и будущее можно видеть, различать, в них можно всматриваться, разглядывать, и то и другое можно видеть отчетливо или смутно.

29. Настоящее. Настоящее время как пространство.

т-Маркер 29.1. Морфологические показатели грамматического настоящего времени.

Маркер 29.2. Есть объекты в пространстве circ, описанные внутренними предикатами восприятия: «видеть, слышать, обонять, осязать и т. д.».

Маркер 29.3. Настоящее немаркированное, в отличие от абсолютного, связано со «здесь и сейчас» и описывается внешними предикатами с семантикой движения или внутренними предикатами с семантикой телесных ощущений.

30. Абсолютное время. Пространство «вечных повторов». Абсолютное время всегда тавтологически связано с «всегда». В частности, приведенная только что формулировка располагается в абсолютном времени.

Маркер 30.1. Локализаторы «всегда, неизменно, регулярно и т. д.» в сочетании с морфологическими показателями грамматического настоящего времени.

Заключение

В процессе создания психосемиотической карты время оказалось представимо, во-первых, как процесс, внутри которого действуют оппозиции «старое/новое», «раныпе/позже», «сначала/потом», а также связанное с этими оппозициями понятие превращения – метаморфозы «было/стало». Во-вторых, время определилось как типы пространства, в которые можно попасть через портал. Этим порталом является человек, вернее, фигура в тексте, который вспоминает, мечтает, надеется, хочет, воображает.

Прошлое, Настоящее, Настоящее абсолютное и Будущее в тексте оказались связаны с категориями Пространства, введенными выше, и описываются теми же средствами.

Глава 4
Применение ПСН к понятию идентичность. Семиотические облики идентичности

Перейдем к фигурам – этим трехмерным пространствам, совершающим свои движения по полю пространства-времени. Эмпирические данные «пуговичного эксперимента» показывают, что в начале создания сюжета непременно происходит выбор и «назначение» одного из объектов на роль субститута Я в последующем сюжете. О разумности понимания субститута Я как центральной фигуры текста свидетельствует и логика различных психотерапевтических подходов.

Эвристически разумно исходить из того, что главной из всех возможных фигур в тексте оказывается фигура Я, тем более, что между Я-человеком, генерирующим текст, и субститутом Я в его тексте есть некоторая зависимость. Обнаружив ее, мы назовем ее идентичностью автора текста, отображенной на его текст.

Переходя к описанию фигуры Я, заметим предварительно, что никаких ограничений на количество фигур Я в тексте не налагается: их может быть больше, чем одна.

Текстовый субститут Я (будем также называть его Я-объект, или Я как будто, чтобы отличать текстовый образ Я от истинного Я автора текста) мы будем полагать точкой пересечения пространственно-временных координат. Именно в отношении него сориентированы пространство и время. Я-объект окружен своими фигурами и вещами, а против него, словно фигуры на шахматной доске, расставлены его Антагонист – «Черная Пуговица», его свита фигур и вещей, а также фигуры и вещи «второго круга»: Помощники, Инструменты, Доминаторы и другие. По большому счету, весь текст – любой – мы будем рассматривать как структурированный в отношении идентичности его автора. Фигура Я организует эгоцентрическую вселенную и является порталом в каждое из четырех времен: она помнит, надеется, чувствует, знает. И наоборот: фигура, которая является порталом в каждое из четырех времен, – это Я, или субститут автора текста в тексте.

На начальном этапе исследования мы не решились применить ПСН к понятию Я. С одной стороны, вопросы о том, что такое «я», задавались в различных парадигмах практически всеми психологами, так или иначе затрагивавшими в своих исследованиях представление о личности. С другой – Я, и понятие, и слово, принадлежит списку тех семантических примитивов, которые по ожиданиям должны были оказаться симплексами. Кроме того, «с технической точки зрения», слово «я» в тексте имеет обычно ряд отчетливых формальных характеристик, которые можно счесть вполне достаточными и даже избыточными для «картографических» нужд, – это и само личное местоимение первого лица, и внутренние предикаты, его описывающие, и прочие характерные признаки.

Однако встречаются и такие тексты, где очевидных и недвусмысленных характеристик Я-объекта нет. Так, например, психотерапевту нередко приходится выслушивать рассказы об «одном человеке» или истории о маме, брате и пр., в которых все внимание рассказчик уделяет не себе, а некоторому другому человеку, но этот человек является в одних случаях полноценной проекцией личности говорящего, а в других – и вовсе эвфемизмом слова «я». В этих случаях терапевту приходится интуитивно – или произвольно? – решать, является ли «один человек» проекцией либо эвфимизмом Я или нет. После колебаний и почти без веры в успех мероприятия ПСН все же была применена к понятию Я.

Первый этап применения ПСН к понятию Я.

Получение вербального материала

1. Как ты отличаешь себя от других?

– Ну, я маленького роста, я умею петь, я люблю бананы, у меня светлые волосы…

Но ведь есть еще люди со светлыми волосами?

– Ноу меня есть папа и мама, их зовут (так-то), а у меня есть имя и фамилия…

У многих людей есть мама и папа, у каждого человека есть имя и фамилия.

– Я чувствую, я хочу, я знаю…

Другие люди тоже.

– Но когда другие люди чувствуют, я это не чувствую, только если они сами говорят, или у них на лице написано, а когда я – то я это знаю. Вот, придумал: я всегда что-нибудь чувствую, и я всегда что-нибудь думаю, и всегда знаю, что у меня внутри происходит. Вот, без перерыва, даже когда сплю. Вот, я не спускаю с себя глаз!

2. Я себя вижу в зеркале, и когда двигаю рукой, вижу, как она двигается. А если вас вижу в зеркале, то не могу сама сделать, чтобы вы двигались. Попросить только могу, но это не то. Вы можете отказаться, или не так рукой подвигать, или не понять, что я хочу. А когда я себя за руку беру, или к лицу притрагиваюсь, я чувствую и снаружи, и внутри. А когда вас за руку, то только снаружи. А себя все время и всю – ноги, руки, язык во рту, застежка давит, врезается, могу устать…

3. Я про другого не все знаю, а про себя все. Мама рассказывает, а я про себя не помню, или вот можно напиться и не помнить, но от этого удивляешься, потому что если не помнишь, то как будто и не ты. А по-нормальному я – это который про меня все знает, каждую секунду. И внутри тоже – ощущения всякие знает, и чего хочу и собираюсь сделать… Словом, полная прозрачность плюс могу шевелиться.

4. Я, например, могу за врагом следить и все про него знать: привычки и все такое. Но это мне с какой-то целью нужно, а про себя просто так. Можно другого знать как самого себя, но пока я его знаю, чувствую там, я в это время еще и про себя знаю и чувствую. Можно иногда даже не хотеть чувствовать, там голод, боль, но чувствуешь все равно. И помнишь все равно, даже если хочешь забыть.

Легко видеть, что, хотя сложность полученного вербального материала оказалась велика, однако в четырех характерных иллюстрирующих диалогах все же просматриваются повторы, на которых основывается инвариант в сырых словах.

Второй этап ПСН. Инвариант понятия Я в сырых словах

Семантические трудности при выделении инварианта для понятия Я оказались принципиально иного порядка, чем в остальных случаях. Продемонстрируем, как они последовательно преодолевались, описывая каждый промежуточный этап.

Получение Инварианта₁. Я – двойной объект.

Основной проблемой стало различение между Я – живым человеком и Я – вербальным субститутом истинного, живого человека. Все авторы текстов говорили «я», имея в виду себя. Однако с текстовой точки зрения, это Я было лишь именем главного героя их текста, и между живым человеком с телом, с прошлым и планами на будущее, с переменчивостью настроений, эмоционального фона и мнений, и его персонажем по имени Я не могло не быть разрыва, «зазора», размер и характер которого не могут быть прояснены исчерпывающе. Ведь Я в тексте – это Я-объект, репрезентация или одна из репрезентаций истинного Я. Однако истинный Я также содержит значение «как будто», поскольку Я – это всего лишь имя того, кто так себя называет, причем другие люди лишены права называть его этим именем. Поэтому мы избрали путь «технического», а не содержательного решения проблемы: тот Я, который принадлежит тексту, то есть карте, то есть дискретной модели, всегда будет занимать позицию субститута по отношению к человеку Я, принадлежащему внетекстовому миру, то есть континуальной и неисчерпаемой территории, хотя в действительности это как минимум не очевидно.

Сложность Я связана именно с его двойственностью. Та часть Я, которая принадлежит территории, оказывается вне возможностей семиотического описания по принятому выше определению. Однако та часть, которая принадлежит карте, вполне дискретна и открыта для знакового подхода, и одновременно она построена недоступной частью Я с его ведома и под его частично неосознаваемым контролем. Поэтому ее описание и изучение непременно дадут нам информацию о ее непознаваемом континуальном двойнике. Эта информация не будет обладать качеством достаточности, поскольку в тексте Я не может отразиться со всей полнотой (см. снова о карте и территории), однако позволит обнаружить ряд характеристик внетекстового Я. Доказательству этого интуитивно неочевидного факта была полностью посвящена первая часть работы. Таким образом, представлению в оболочке метаязыка подлежит лишь дискретная, текстовая часть двойного объекта Я, где Я-объект – проницаемый и управляемый объект. Каждый говорящий называет себя «Я», ставя исследователя в ситуацию множественности денотатов. В разговоре о Я в максимальной степени представлена философская неразграниченность объективного и субъективного.

В процессе применения ПСН к понятию «Я» испытуемые действовали принципиально иначе, чем во всех других случаях использования ПСН. Так, порождая различные тексты для семантического наполнения понятия Пространство, разные люди описывали некоторое условное «одно и то же» и поэтому с регулярностью повторяли в различных перифразах одни и те же качества, действия, возможности. Говоря же о своем «Я», каждый человек описывал нечто содержательно неповторимое, то есть речь шла о разном. Однако выделить повторы все равно оказалось возможным: при перечислении уникальных (по мысли каждого испытуемого) качеств, действий и возможностей повторялись сами способы оперирования с ними, так же как и характер связи между объектом описания и описывающим его человеком.

Характер связи выражался в том, что при всем многообразии ответов повторялось метасообщение: «Я (испытуемый) знаю об объекте, который я называю «Я», абсолютно все в абсолютно любой момент существования этого объекта». Когда реальность (что бы ни понимать под этим словом) представляла испытуемым примеры, опровергающие его метасообщение (забывание, в том числе детская амнезия, компульсивные действия и другие бессознательные процессы и акты), то это с абсолютной регулярностью влекло за собой экспрессивное выражение удивления и признание частичного самоотчуждения. В вербальных сообщениях это выражалось такими сентенциями: «странно подумать, что это сделал я; как будто это был не я сам, а кто-то другой!» Нельзя забывать, что одновременно с бессознательным редактированием своего Я-объекта обычно происходит и сознательное редактирование: любой человек в любом разговоре, в том числе и с психотерапевтом, создает свой субъективно положительный образ, кое-что умалчивает, кое-где фантазирует, а иногда и лжет.

Проницаемость Я-объекта в описаниях испытуемых дополнялась управляемостью. «Я» как персонаж текста полностью соответствовал желаниям автора, который его создал буквально собственноручно. В устных диалогах было хорошо видно, как говорящий редактировал своего героя, Я-объект, отказываясь от некоторых слов, заявляя, что его не совсем поняли, уточняя и переделывая характеристики, вспоминая (или придумывая) для уточнения образа новые события. Случаи же неуправляемости внетекстового Я вызывали почти такое же экспрессивное недоумение, как и случаи непроницаемости. «Почти такое же» означает, что в непроницаемость себя для себя же поверить испытуемым было гораздо труднее, чем в собственную неуправляемость. Это неслучайно: поле бессознательных фантазий, желаний, мыслей легко отвергнуть как несуществующее (от «я не верю, что во мне есть агрессия» до «интерпретация того, что я делаю, как агрессии, неверна»/ напротив того, неконтролируемые действия наблюдаемы сторонним наблюдателем и, чтобы утверждать их несуществование, необходимо достичь определенного психотического состояния. Поэтому испытуемые прибегали к такому удобному конструкту, как «сила воли» (я не могу себя заставить, я не смог сдержаться). Однако эти трудности исчезали при переходе от Я внетекстового к Я-субституту: Я-объект всегда, в каждый отдельный момент, был не только проницаем, но и управляем: Я-субститут всегда и безоговорочно делал то, что хотел от него Я.

Таким образом, инвариант понятия Идентичность в сырых словах был сформулирован так:

Инвариант Идентичности в сырых словах

Идентичность:: пара Я/Я-объект, или двойной объект, частью принадлежащий карте, а частью – территории, где Я-объект – это объект, проницаемый для Я и управляемый им.

Из этого определения следует, что инвариант понятия Я в сырых словах, следуя за текстовыми повторами, определился двумя формулами – для понятия Идентичность и для понятия Я-объект. Но только вторая ее часть, то есть Я-объект, оказывается в полученной паре (Я/Я-объект) доступной для определения в оболочке метаязыка. Это сделать нетрудно, поскольку в уже сознанном фрагменте словаря метаязыка мы найдем все слова, необходимые для этого определения. Понятия Проницать, Управлять и Контролировать оказались необходимыми для определения понятия Идентичность.

Я-объект:: проницаемый объект, то есть такой, что Я знает все о Я-объекте, и Я-объект – управляемый объект, то есть Я управляет Я-объектом;

или, что то же самое,

Я-объект – это объект в тексте, контролируемый Я, не принадлежащим тексту;

или, что то же самое,

внетекстовый Я имеет Я-объект.

Симметричного определения для понятия Я нет, поскольку Я принадлежит территории, а не карте, и находится за пределами нашего исследования, в отличие от его проекции на текст, Я-объекта.

В отличие от внетекстового Я, второй элемент пары, Я-объект, может быть исчерпывающе определен. Однако по «имуществу», то есть по тому, что имеет Я внетекстовый, мы можем получить о нем представление.

Обратимся к приведенному выше текстовому материалу, в котором повторяются внутренние предикаты (чувствую, знаю, помню), обращения к телесности. Собственно Я-объект, то есть текстовая проекция понятия Идентичность, оказывается множеством пространств, описанных в главе Пространство. В главе Пространство уже были размечены типы пространств и введено для удобства членение внешнего пространства на локусы. В определении текстовой репрезентации Идентичности это оказалось полезным инструментом.

Получение Инварианта₂ в сырых словах.

Я-объект – множество пространств

Способы оперирования с атрибутами Я-объекта свелись к тому, что они подразделились на «внутренние», «внешние» и «граничные» атрибуты. О «внутренних» доподлинно известно было только и исключительно испытуемому, испытуемый присваивал им статус «истинностных»; «внешние» считывались сторонними наблюдателями и могли быть или не быть истинностными (в вербальных сообщениях: многие считают меня богатым, но разве это деньги?; можно подумать, что я счастливая, – муж, дети, дом, но на самом деле…); «граничные» атрибуты всегда связывались с внешностью, с телесностью испытуемого и чаще, чем другие два типа атрибутов, вызывали сомнения испытуемого в принадлежности к Я, поскольку, с одной стороны, казались ему менее защищенными и контролируемыми, чем внутренние, а с другой – требовали больших усилий, чтобы быть отчужденными, чем внешние (в вербальных сообщениях: моя полнота – это как тяжелый скафандр, я в нем я задыхаюсь и не могу сбросить; ср.: эта куртка для меня как вторая кожа, без нее я голая и беззащитная). Свой содержательный базис, отсылающий к фроммовской оппозиции, вновь обнаружило здесь отношение Е (быть/иметь): быть – это «иметь внутри», а иметь – это «быть снаружи».

После этой предварительной работы стало возможным сформулировать инвариант понятия Я-объект в сырых словах.

Я-объект – это фигура, состоящая из пространств in, in* и supra, причем из ее пространства in* открываются порталы в прошлое и будущее, доступные только самому Я-объекту.

Третий этап. Инвариант Я/Я-объект в оболочке метаязыка

Инварианты понятий Идентичность и Я-объект в сырых словах практически можно без изменений принять как определения в оболочке метаязыка. Единый для них общий инвариант не может быть сконструирован простым объединением, так как инвариант идентичности устроен совершенно особым образом, имеющим пограничную природу между картой и территорией. Понятие Идентичность представляет собой пару объектов, из которых один – Я автора текста – находится вне непосредственной досягаемости для психосемиотического инструментария, однако он-то и находится в центре исследовательского внимания. Зато второй, собственно текстовый объект, Я-объект, доступен формальному описанию и изучению, благодаря которым открывается возможность делать предположения о внетекстовом Я.

Инвариант₁. Идентичность в оболочке метаязыка: Идентичность Я/Я-объект – это двойной объект, частью принадлежащий карте, а частью – территории, где Я-объект – это объект, проницаемый для Я и управляемый им.

Инвариант₂. Я-объект в оболочке метаязыка.

Я-объект – это проницаемый объект, то есть такой, что Я знает все о Я-объекте, и Я-объект – управляемый объект, то есть Я управляет Я-объектом;

или, что то же самое,

Я-объект – это объект в тексте, контролируемый Я.

Рассмотрим его подробнее.

Понятие Контролировать, на котором держится определение идентичности, единообразно описывает проницаемость и управляемость Я-объекта. В оболочке метаязыка Контролировать было записано следующим образом.

X контролирует Y:: (X знает об Y все) и (X делает так, чтобы Y делал то, что хочет X).

Другими словами, если есть некоторый X, который контролирует некоторого Y, это означает, что

X всегда знает об Y все;

X управляет Y, то есть X делает так, что Y делает то, что хочет Y.

Заметим попутно, что мы получили толкование на метаязыке ПСН уже имеющийся в нашем распоряжении оператор «каузировать». Как и предыдущие два оператора – «начинать» и «прекращать» – оператор «каузировать» был введен аксиоматически, без применения к нему ПСН. Для технического удобства было решено не идти по пути минимизации и оставить одно и то же понятие как в словаре, так и в синтаксисе метаязыка, поскольку нарушения системности это не должно повлечь.

Теперь применим перезапись к понятию Я, учитывая, что это двойной объект. Если контролирующий X – это Я, принадлежащий территории, а контролируемый Y – это Я-объект, принадлежащий карте, то сказанное выше еще раз переписывается:

Я контролирую Я-объект:: (Я всегда знаю все, что делает Я-объект) и (Я всегда могу сделать так, чтобы Я-объект делал то, что Я хочу).

Или, что то же самое,

Я-объект:: (объект, о котором Я знает все и всегда) и (объект, который всегда делает то, что хочет Я).

Однако обратное не верно: Я-объект не контролирует внетекстовую часть Я.

Я неопределимо шире текстового Я-объекта. Правда, у Я-объекта есть перед Я одно важное преимущество: он бессмертен, покуда жив Я и, соответственно, он может позволить себе гораздо большую отвагу, чем его хозяин Я. Поэтому по событиям, в которых участвует Я-объект, по его действиям, по приключениям, которые он переживает, по воспоминаниям и планам нельзя судить о действиях и состояниях Я. Это проблема правды и лжи, воображения и реальности. Однако все, что делает Я-объект, он совершает с одобрения и с разрешения Я. Это и есть пусть косвенные, но системные свидетельства внутренней жизни Я, которые и являются центром психотерапевтического внимания и которые выявляются во все больших подробностях в формальном анализе текстов.

Попытка представить понятие Я в оболочке метаязыка привела к важной структурной тавтологии:

только тот, кто знает о Я-объекте все и всегда и управляет им, тот и есть Я.

Из этого следует вывод о формальной и функциональной ассимметрии двойного объекта Я/Я-объект:

Я-объект полностью описывается средствами метаязыка через Я, но Я остается доступным в той и только в той своей части, которая представляет собой его отношения с Я-объектом.

Здесь, по-видимому, с исключительной наглядностью проявилась эффективность формального подхода к семантике понятий: формальный подход обнажил и верифицировал справедливость интуитивного ощущения непознаваемости личности и одновременно возможность планомерно углублять знания о ней в диалоге.

Из этого следует дополнительный вывод, касающийся практической специфики Я/Я-объекта: реципиент текста, читатель, даже если это психотерапевт, выслушивающий клиента, неизбежно отождествляется с той фигурой в тексте, которая для него представлена как прозрачная. Собственно, эффект контрпереноса строится психолингвистически на том, что клиентское Я как будто становится для него неотличимым от собственного Я-объекта, какие бы внешние атрибуты и жизненные события ни препятствовали этому. Однако читатель, в том числе и психотерапевт, в отличие от автора, не управляет Я-объектом. Именно в неопознании психотерапевтом своей роли читателя кроются многочисленные ошибки и разочарования начинающих психотерапевтов.

При всем нежелании умножать сущности нам придется различать проницаемый и управляемый, то есть контролируемый, сильный Я-объект, принадлежащий человеку, порождающему текст, и проницаемый, но неуправляемый, слабый Я-объект, возникающий у реципиента текста.

Итак, в ПСН было получено исчерпывающее определение Я-объекта и ограниченное, «техническое» определение Я.

Поэтому имеет смысл ввести дополнительные определения Сильного (принадлежащего автору текста) и Слабого (принадлежащего реципиенту текста) Я-объекта.

Сильный Я-объект:: Субститут Я в тексте, то есть объект, о котором Я знает все и всегда и который всегда делает то, что хочет Я.

Слабый Я-объект:: Субститут Я в тексте, то есть объект, о котором Я знает все и всегда и который может не делать то, что хочет Я.

Двойной объект Я/Я-объект и способы его представления в текстах.

Я-характеристики Я-объектов.

Инвариант Я-объекта в оболочке метаязыка также совпал с инвариантом в сырых словах и не потребовал дальнейших усилий по его формализации. Повторим его:

Инвариант^ Я-объект – это фигура, в общем случае состоящая из пространств in, in* и supra, причем из ее пространства in* открываются порталы в прошлое и будущее, доступные только самому Я-объекту.

Когда из пограничной области между жизнью и текстом, территорией и картой, мы сдвигаемся в пространство карты, в текст, к задаче определения Я-объекта, все оказывается значительно проще. Я-объектом становится та или те фигуры в тексте, которые обладают вполне определенными характеристиками, вошедшими в определение инварианта Я-объекта. Проблемы возникают только в отношении иерархии этих характеристик, а также в отношении иерархии Я-объектов, если их в данном конкретном тексте больше, чем один.

Иерархию Я-объектов в конкретном тексте можно выстроить по следующим их характеристикам:

в той степени, в какой текстовый объект обладает исключительностью, располагает внутренними пространствами и является порталом в Прошлое и Будущее, в той степени он является Я-объектом. Рассмотрим подробнее эти его свойства.

Исключительность

Это исключенность из мира объектов, выделенность из всего, что не является Я. Исключительность проявляется в тексте прежде всего на композиционном уровне – исключительной фигуре отведено исключительное место: она «подробна». Вследствие того, что автор текста сознательно или неосознанно уделяет ей более пристальное внимание, чем остальным героям своего повествования, ей отведено в тексте больше места, чем остальным. Такая фигура всегда должна рассматриваться как Я-объект. Это верно и в том случае, если речь идет о персонаже, которого автор текста эксплицитно или имплицитно определяет как другого человека, даже как своего антипода.

Исключительность в тексте может быть заявлена не только композиционными средствами, но и лексически. Слова «самый», «единственный» и пр. являются достаточно надежными маркерами Я-объекта. Так, в ответ на просьбу описать себя с высокой частотностью встречались ответы: я самый несчастный, счастливый, неорганизованный — и даже самый обычный, обыкновенный.

Внутреннее пространство in и как будто-внутреннее пространство in*.

Если у текстового объекта есть внутреннее пространство in или как будто-внутреннее пространство in*, то есть упомянуты объекты этого пространства, то это Я-объект. Другими словами, если в тексте есть фигуры и вещи, недоступные взгляду из внешнего пространства и известные только одному персонажу текста, то это максимально проективная фигура в тексте, субститут Я автора текста. При этом не важно, говорится ли в тексте, что «Уменя болела голова/Я думал, вспоминал, мечтал о домике на морском берегу», или же «У него болела голова/Он думал, вспоминал, мечтал о домике на морском берегу». Важно лишь, что тот, у кого «в голове» боль или домик на морском берегу, открыт для взгляда автора текста иначе, чем для других персонажей этого текста, – открыт изнутри.

В отличие от хотя бы одного из двух внутренних пространств, внешнее пространство и поверхность тела supra не облигаторны для Я-объекта.

Внутреннее* пространство in*, имеющее порталы

Важнейшая формальная характеристика Я в тексте – это наличие внутреннего* пространства, того самого пространства, в котором происходят ситуации, связанные с мыслями, чувствами, воспоминаниями, страхами, надеждами. Именно главный субститут Я в тексте оказывается порталом, выводящим в другие пространства – в пространства прошлого, будущего, в пространства фантазий и пр.

Легко видеть, что в тексте может быть более одной фигуры, наделенной внутренним пространством, но обычно порталом оказывается все же одна из таких фигур (в великих художественных произведениях, таких, как тексты Толстого и Достоевского, действует большое число фигур-порталов в другие пространства, находящихся в статусе Я-объекта, но это достаточно редкое и необычное текстовое явление).

Внутреннее* пространство различных фигур в тексте может различаться по принципиальному формальному критерию: оно может содержать в себе различные объекты, то есть быть полноценным пространством по определению пространства, полученному выше, может содержать лишь один объект, а может быть лишь упомянуто. Исходя из характеристик внутреннего*пространства, была построена эгоцентрическая модель текста.