Текст книги "Дата моей смерти"

Жизнь складывалась так, что Егору довелось хоронить не одного своего друга, и всякий раз именно он решал вопрос о выделении места на Ваганьковском кладбище.

Даже идиотская поговорка прочно сидела в его лексиконе: « Мы тебя похороним на Ваганьково» – отзывался он немедленно на чье – либо жалобное: "

Я этого не переживу" или " Скорее я сдохну, чем… ".

Теперь на Ваганьково хоронили его.

– Вы придете? – совладала, наконец, с душившими ее рыданиями женщина, рискующая общаться со мной в той ситуации, которая сложилась в их офисе и наверняка еще более обострилась в эти дни.

– Не знаю – честно ответила я – Но почему? Вам некого бояться и стесняться нечего Мне кажется, вы обязательно должны прийти…

– Я подумаю. Спасибо вам.

– Пожалуйста. До свидания – она положила трубку, по-моему окончательно разочаровавшись во мне, и сожалея о том, что вообще позвонила.

Мне было жаль ее доброго ко мне отношения, теперь очевидно утраченного, но опущенная на рычаг трубка избавляла мне я от необходимости что-то говорить и объяснять ей.

Однако оставалась еще Муся, и от нее нельзя было отгородиться простым движением руки, опускающей трубку.

Она ждала объяснений.

И ожидание ее было настолько напряженным, что лицо покрыла непривычная бледность, а глаза превратились в крохотные поблескивающие гвоздики, каждый из которых вонзился в меня до самой шляпки.

Не могу сказать, что мне доставляло удовольствие мучить Мусю, но и пускаться в подробные объяснения, которых она ожидала так требовательно, я была не в состоянии.

Однако, молчать далее было невозможно.

– Звонили из офиса Егора – Я знаю, она представилась. И – что?

– Его тело привезли в Москву.

– Понятно. И что теперь?

– Ну что теперь? Теперь его будут хоронить – Когда?

– Завтра – Уже завтра?

– Да. А чего же ты хочешь? Он и так уже больше трех недель… – я замялась не в силах подобрать слова, определяющие столь длительное пребывание тела без погребения.

– Да, да… Это ужасно. Правда, ведь столько дней уже прошло с его смерти – Ну вот, теперь, наконец, похоронят, как полагается.

– Где?

– А как ты думаешь?

– На Ваганьковском?

– Конечно. Помнишь, он всегда сам приговаривал – Да, помню. Жутко даже.

– Да ничего жуткого, просто дурацкая была поговорка – И ты пойдешь?

– Нет – отвечая Мусе, одновременно, приняла это решение для себя. И совершенно точно знала, что оно будет неизменным. Более того, уже в эти минуты, я уверена была, что поступаю правильно и никогда не пожалею о том, что поступила именно так – Но почему? – изумление Муси было совершенно искренним и безграничным, но вместе с тем, я отчетливо различила в нем и некоторый отголосок облегчения. Мне он были хорошо понятен: в душе Муся была категорически против того, чтобы я появлялась на похоронах Егора. По ее разумению, это было непосильным испытанием для моей нервной системы. Однако, остановить меня, вздумай я все же отправиться на похороны, она бы не смогла, да, возможно, что не стала бы и пытаться. В конце концов, она не имела права лишить меня возможности последний раз взглянуть на Егора и сказать ему последнее « прости». Это было бы слишком жестоко. Теперь Муся испытала огромное облегчение, однако, она не очень верила в искренность моих слов, и это немедленно отразилось на ее лице. В состоянии сильного волнения, Муся, как правило, прекращала контролировать свою мимику, и тогда ее полное невыразительное обычно лицо говорило много больше того, что заключалось в словах.

– Не знаю. Просто я не хочу туда идти. И все.

– Что ж, возможно ты и права. Если хочешь, пойду я. Это никого не удивит, мы же были знакомы и…

– А зачем? – довольно бесцеремонно перебила ее я – Ну… Не знаю. Чтобы посмотреть, как там все будет, и вообще…

– Что вообще?

– Вообще, я хотела бы проститься с Егором…

– От нас двоих, ты это хочешь сказать?

– Ну, в общем, да. Хотя, звучит, наверное, странно.

– Да нет. Много происходит странного, так что это вполне нормальное желание. Иди, конечно, если хочешь. В конце концов, ты же действительно знала его, и вовсе не должна спрашивать у меня разрешения.

– Нет, но я не хочу делать что-то, что будет неприятно тебе – Да нет же, говорю тебе. Почему мне должно быть неприятно? Иди.

Честное слово, я совершенно нормально к этому отношусь. Это завтра. В двенадцать – отпевание, потом – похороны. Потом. наверное, поминки в каком – ни – будь ресторане из крутых.

– Ну ладно, мы еще поговорим об этом вечером, а то я уже опаздываю.

– Счастливо. – желаю я Мусе совершенно искренне и испытываю облегчение, когда дверь моей квартиры, наконец, закрывается за ней.

Телефонным звонкам сегодня, видно, определено судьбой, играть в моей жизни самые фатальные роли.

Очередная трель настигает меня на кухне, где я вяло пытаюсь завтракать.

На том конце провода – снова женский голос, но на этот раз совершенно точно, мне незнакомый, молодой и приветливый.

Барышня называет мое имя и уточняет, по прежнему ли этот телефонный номер принадлежит мне.

Я подтверждаю и то, и другое.

Тогда совсем уже весело, словно оба эти обстоятельства очень ее обрадовали, невидимая собеседница сообщает:

– Вас беспокоит компания «Инфорс». Меня зовут Людмила, я менеджер службы сервиса. Мы получили ваше сообщение о возобновлении контракта и подтверждение о переводе денег на наш счет, и рады снова быть вам полезны.

Подключение уже состоялось, и я звоню сообщить вам об этом. Если вы захотите изменить какие-то параметры того договора, который был подписан вами ранее или реквизиты своего почтового ящика в системе электронной почты, то сделать это можно самостоятельно, зайдя с нашей главной страницы на сервер статистики любое время. Если у вас возникнут еще какие – ни будь вопросы, то их можно адресовать службе сервиса, к нам на сервер тоже можно зайти с главной страницы – бодрый молодой голос звучал так, словно моя собеседница читала текст инструкции, лежащий перед ее глазами или выученный наизусть, что, вероятнее всего, так и было.

Перебить ее, чтобы задать вопрос или вставить реплику казалось невозможным, так механически четко и безостановочно выговаривала она положенные слова.

Я решила дослушать их до конца, хотя вопросов у меня возникло великое множество.

Собственно, вопрос был один, поскольку все остальное стало мне ясно уже на второй фразе, которую весело пробубнила сотрудница службы сервиса по имени Людмила.

« Инфорс» был крупнейшим интернетовским провайдером, по крайней мере, года три назад, когда Егор, шагая в ногу со временем, увлекся дебрями всемирной паутины.

Именно тогда все компьютеры, имеющиеся в нашем доме, включая мой персональный, были подключены к интернету, мы обзавелись десятком электронных адресов, одни из которых был закреплен лично за мной.

И погружение в виртуальный мир началось.

Откровенно говоря, поначалу паутина затянула меня в свои сети достаточно крепко, и я часами просиживала за компьютером, осваивая все новые и новые пространства и возможности Более всего увлекли меня виртуальные покупки, и совершенно обалдевшая, с красными как у кролика глазами, я вскакивала с постели ночью и мчалась к компьютеру, что бы во время сделать ставку в интернет – аукционе и выиграть в острой борьбе какой-ни-будь антикварный кувшинчик у собирателя древностей из Санкт – Петербурга.

Некоторое время я развлекалась, посещая интернетовские «чаты» – странички, на которых народ общался друг с другом на прямую, в интернете это красиво называлось " в режиме on-lain ".

Штука был на первый взгляд захватывающая.

Ты был невидим, неслышим и, следовательно, мог, представляясь, кем угодно, общаться с огромным количеством людей, находящихся в самых разных концах планеты.

Люди эти, естественно, также как и ты, могли называть себя как угодно и что угодно про себя рассказывать.

Особая прелесть была в том, что никто ни про кого не знал правды и никогда не смог бы узнать.

Поэтому позволить себе можно было все.

И позволяли.

Довольно быстро я убедилась, что добрая половина «чатов», чему бы они изначально не посвящались, сводиться к банальному « сексу по интернету», где каждый пытался реализовать свои сексуальные фантазии, подыскивая подходящего партнера.

Наверное, для людей имеющих проблемы с плотскими забавами, это был блестящий и самый оптимальный выход.

Я даже прочитала где-то, что «чаты», по – русски говоря – болталки, остановили не одного маньяка, удерживая его в паутине уникальной возможностью подробно сообщать всему миру о том, что он хотел бы совершить в действительности, обнаруживая при этом еще и виртуальных партнеров – единомышленников.

Вероятно, все это было так.

Но меня пара экспериментов в части виртуального общения со слишком уж навязчивыми партнерами, один из которых в финале признался, что он – женщина, как-то не вдохновили, напротив., вызвали довольно брезгливое чувство и желание немедленно принять ванну.

Постепенно мне наскучила фантасмагория, где все обманывают всех, и я стала обходить «чаты» стороной, находя для себя в паутине новые развлечения.

Что же касается электронной почты, то ей, в отличие от Егора, составившего даже некую классификацию своих корреспондентов, в соответствии с которой каждой категории был известен электронный адрес, заведенный специально для общения с ней, я своим почтовым ящиком пользовалась нечасто.

В основном " мылили " ( то есть слали сообщения, e-mail, а по-русски – « мыло» ) в него партнеры по интернет – шопингу.

Друзья же мои в ту пору еще не были настолько продвинуты, и предложение переслать мне что-ни-будь электронной почтой прозвучало бы для них в лучшем случае малопонятно, в худшем же – просто оскорбительно.

Однако, все эти воспоминания не имели ни малейшего отношения ко дню сегодняшнему.

Сразу же после того, как мы расстались с Егором, я сообщила провайдеру, что более не нуждаюсь в его услугах и, само собой, с той поры не заплатила за них ни копейки.

Очевидно, что и Егор не стал платить за меня в рамках общего своего контракта с фирмой. И моя связь с виртуальным миром прекратилась.

Теперешний звонок бойкой представительницы компании, мог быть только ошибкой, о чем я и собиралась сообщить ей, как только она отбарабанит заученный текст.

Наконец, это свершилось, голос на том конце провода облегченно вздохнул и с чувством выполненного долга затих, ожидая ответной реакции – Боюсь, что произошла какая-то ошибка – начала я как можно любезнее.

Но энергия службы сервиса, похоже, была неисчерпаема – Никакой ошибки. Я проверила все реквизиты по прошлому контракту. И деньги поступили на счет. Везде указано ваше имя и даже домашний телефон на случай, если возникнут вопросы с подключением. Это ведь ваш телефон, не так ли?

– Телефон мой, но я не писала никаких писем и уж тем более не платила денег.

– Но тогда, возможно, это сделал кто-то от вашего имени? – службу сервиса не так-то легко было сбить с толку.

– Не поставив меня в известность?

– А почему – нет? Может, вам хотели сделать сюрприз? – она определенно не намерена была сдаваться и признавать, что кем-то в их замечательной компании была допущена ошибка. Молодец, девчонка, она начинала определенно мне нравится! Кроме того, в словах ее была некоторая логика. А вдруг и вправду кто-то решил порадовать или удивить меня. Возможно, разыграть?

Вокруг сейчас творилось столько странностей! И я сдалась.

– Ну, хорошо. Что сейчас требуется от меня?

– Абсолютно ничего! Включайте компьютер и развлекайтесь в виртуальном пространстве. Спасибо, что воспользовались услугами нашей компании. – последние слова она снова проговорила совершенно механическим голосом, словно энергичную, слегка настырную девицу на том конце провода быстренько заменили стандартным роботом – автоответчиком, из тех, что доводят вас до белого каления самой любимой своей фразой: «Ждите ответа…!»

Мне же теперь ждать было нечего – напротив, нежданно – негаданно предо мною раскинулось поле деятельности, при желании, весьма активной.

Кто бы ни сыграл со мною эту шутку, он совершил это с какой-то целью, и, следовательно, рано или поздно проявит себя.

Впрочем, наступления этого времени можно было не ждать, а заняться поисками анонимного благодетеля немедленно – вот тебе и занятие, причем довольно нетривиальное.

Я поспешила в гостиную, служившую мне одновременно и кабинетом, в ту пору, когда необходимость в кабинете у меня была.

Там, под ворохом старых газет и журналов, пылилась моя старенькая «Сонька», теперь уже допотопной модели, потому что приобретена была еще в бытность мою телевизионной дивой. Однако, полагаю, верная « Сонька» пребывала все еще в рабочем состоянии, потому что полгода назад, когда я забирала ее из того дома, вместе со своими книгами, рукописями, фотографиями и прочим кабинетным хламом, работала исправно.

А с той поры ничья рука не тревожила ее потрепанной клавиатуры, половина русских букв на которой благополучно отклеилась и потерялась, отчего печатая текст или трепясь с кем – ни-будь в интернетовской болталке я постоянно смешивала русские буквы с латинскими, и слова выходили смешными уродцами.

Компьютер оказался на месте и приветливо пискнул, радуясь, что о его существовании вдруг вспомнили, радушно засветился синим маленьким монитором – словом выразил полную готовность преданно служить мне и в дальнейшем.

С непривычки я провозилась много дольше обычного, но минут через двадцать виртуальный мир снова распахнул передо мною свои объятия.

Почтовый ящик электронной почты был пуст, но в находился в полной боевой готовности, на случай, если вдруг кто-то решит завалить меня « мыльными» посланиями.

Словом, жизнерадостная девочка из службы сервиса оказалась настоящей, и все, сказанное ею, было чистейшей правдой.

Откровенно говоря, я сомневалась в этом до последней минуты.

Теперь сомнения рассеялись, и я в некотором смятении застыла возле монитора, механически заглядывая на полузабытые интернетовские адреса, краем глаза фиксируя знакомые картинки и помечая массу нововведений.

Однако, паутина не влекла меня, как прежде, и скоро я отключила компьютер, так и не погрузившись в ее лабиринты.

Время, между тем, пролетело удивительно быстро: близился вечер, а, значит, скоро появится Муся, как всегда, торопясь, потому что каждую проведенную мною в одиночестве минуту она неизменно вменяла себе в вину, сколько не пыталась я уверить ее обратном.

История, которую я поведала ей, повергла Мусю в шок.

Маленькие невыразительные глаза ее неопределенного цвета, обычно не выражающие ничего, кроме бесконечной доброты и всепрощения, теперь потемнели.

Бледные и осунувшиеся щеки вспыхнули багровыми пятнами нездорового румянца.

Даже голос Муси, когда дослушав мою историю до конца, она заговорила, не струился волнами невесомого шелка. Она как-то сразу вдруг охрипла, и от этого голос ее стал ниже и грубее.

– И ты спокойно со всем согласилась?

– А что мне было делать? Требовать, чтобы все отключили обратно? Фирма на это бы не пошла, ведь деньги уплачены, и их надо кому-то возвращать – Вот именно – кому?

– Они были уверены, что платила я. Значит, тот, кто платил, назвался моим именем. Или вообще никак не назвался просто пришел в кассу и заплатил деньги или перевел их через банк.

– И ты оставишь все, как есть, даже не попытавшись выяснить, кто это был?

– Но каким образом? И потом, он или она, или они не сделали мне ничего плохого, наоборот – решили снова приобщить меня к модной игрушке.

– Но зачем?

– А зачем вообще люди делают добрые дела? Вот ты, например, зачем все это время возишься со мной?

– Значит я и эти неизвестные с их загадочными подарками для тебя – одно и то же? Спасибо, вот не ждала.

– Вовсе нет. Не цепляйся к словам, пожалуйста. Просто я хотела напомнить тебе, что и другие люди тоже иногда умеют быть добрыми.

– Отлично. И кто же, по-твоему, эти добрые люди?

– Понятия не имею – И тебя это устраивает?

– Вполне.

– Вынуждена тебе напомнить, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке – Тогда, извини, я тоже вынуждена еще раз поинтересоваться у тебя, чем я обязана твоим бесплатным благодеяниям?

Муся замолчала надолго.

Теперь уже не только щеки – пылало все ее полное лицо, и глаза сверкали так, что мне становилось не по себе.

Это было уже не волнение, не тревога, и даже не страх.

Гнев.

Откровенный, неприкрытый яростный гнев – вот что такое отразилось сейчас на лице Муси. Таким я не видела его никогда, да и вообще предположить не могла даже, что тихая, безответная моя сиделка способна на такие чувства.

Возможно, мне следовало извиниться, и своим долгим молчанием, Муся давала мне этот шанс: все вернуть на круги своя. Думаю, она бы не стала требовать от меня долгих унижений, достаточно было бы просто короткого:

«прости».

Но я молчала.

Во-первых, я буквально остолбенела при виде такой Муси, а, во-вторых, во мне поселилось вдруг какое-то глупое упрямство, сродни тому, которое иногда обуревает детей. В такие минуты они точно знают, что выполнить то, чего требуют взрослые, все равно придется, но упрямо застывают на месте, дожидаясь применения более радикальных мер. И даже получив заслуженную затрещину или шлепок, и чувствуя как непрошеные слезы бегут по щекам, продолжают упорствовать, доводя до истерики и себя, и близких. Со мной такое нередко случалось в детстве, и именно это состояние тупого упрямства овладевало мной сейчас.

Я молчала.

Когда молчать далее было уже невозможно, Муся поднялась из-за стола и, в очередной раз за сегодняшний вечер, нарушив свои обыкновения, вышла из кухни, громко хлопнув дверью. Посуда на столе и на полках возмущенно звякнула: она не привыкла к такому обращению.

Так же, как и я.

В квартире наступила мертвая тишина.

И время, вроде бы даже замедлило свой неустанный бег, по крайней мере, большие деревянные часы с кукушкой, тикали как-то непривычно медленно и почти бесшумно.

Однако, время все же двигалось вперед, как это и полагалось ему самой сущностью мироздания, и ровно через полтора часа все оказалось кончено.

Говоря « все» я имею в виду наши отношения с Мусей, но поскольку ничего иного в моей жизни не происходило целые полгода, то это «все» представляется вполне уместным.

Некоторое время Муся, очевидно, все же ждала, затаясь в своей комнате моего покаянного визита, с целым ворохом извинений, омытого обильными слезами и скрепленного клятвой в вечной дружбе до гроба.

Такое случалось не раз, потому что не раз и не два мы с Мускй ссорились и разбегались по своим комнатам в тоске и обиде.

Однако, всегда виноватой стороной, в итоге, оказывалась я.

Да, собственно, это, наверное, и было так.

Я была не сдержана, вспыльчива, упряма, порой – откровенно груба.

Однако – отходчива.

И каждый раз, отсидевшись в своих бастионах, мы заключали очередной мир.

И каждый раз инициатором этого процесса была я.

Я виновато скреблась в дверь Мусиной комнаты, бормоча извинения, впрочем, она никогда не заставляла меня предаваться этому не очень-то приятному занятию долго: дверь распахивалась почти сразу.

Теперь ничего этого не произошло.

Я не пошла к Мусе просить прощения, хотя некоторое ощущение вины бередило мою душу, но делало это так слабо и неуверенно, что я вполне могла себе позволить просто не обращать на него внимания.

Я не сделала этого потому, что в соседней комнате дожидалась меня и моих извинений совсем другая Муся. У этой – новой, разгневанной, возмущенной мне совсем не хотелось просить прощения. И я решила подождать. Возможно, странная метаморфоза, так неприятно преобразившая милую Муся, окажется всего лишь следствием усталости и напряжения последних дней. Тогда все должно разрешиться каким-ни-будь естественным образом.

Я решила не торопить события.

В это же время Муся, очевидно, тоже приняла решение.

Дверь моей комнаты открылась без стука, но довольно шумно.

"Новая " Муся продолжала демонстрировать свой нрав.

Она стояла на пороге одетая в пальто, в сапогах, с волосами, убранными под черный шерстяной платок с яркими цветами, из тех, что так любят увозить из России иностранцы.

Словом, всем своим видом, Муся демонстрировала готовность уйти сию же минуту.

К тому же, возле ее ног, на полу стояла большая спортивная сумка, в которой Муся перевозила ко мне свои вещи. Сумка, судя по раздувшимся бокам, была набита до предела. Очевидно, Муся решила сразу же забрать все необходимое, что тоже подчеркивало окончательность ее намерений.

– Я думаю, что теперь тебе лучше пожить одной. – Произнесла Муся торжественно и скорбно. Я молчала.

– У тебя появились какие-то новые представления о жизни, с которыми я не согласна, и это тебя сильно раздражает, как выяснилось. В конце концов, ты права: в своей квартире ты совершенно не обязана прислушиваться к мнению постороннего человека. – Произнося эту тираду, она сделала ощутимое ударение на два слова: «своей», относительно квартиры и « постороннего», относительно себя. Сделала, надо полагать, совсем не случайно. Во время наших прошлых ссор, даже беглое упоминание о том, что она живет в моей квартире и является для меня посторонним человеком, немедленно приводили меня в состояние жесточайшего раскаяния, и я буквально заходилась в припадке вины. Однако теперь я отчетливо понимала, что Муся педалирует эти моменты не от того, что они действительно тяготят ее, отнюдь – это был всего лишь кратчайший путь к моему раскаянию. И сразу же отчетливо зазвучала фальшь. Я не ощущала ничего, кроме раздражения и неприязни, а потому продолжала упорно молчать.

– Ну что ж, молчание – знак согласия – подвела черту под своим монологом Муся. Похоже, она поняла мое состояние и то, что говорить дальше просто не имеет смысла. – Захочешь сказать мне что – ни – будь – позвони.

Ключи я оставила на кухне. – Она легко подхватила с пола свою туго набитую сумку и уже повернулась ко мне спиной, но вспомнила еще что-то, чего не могла не сказать мне на прощание. Так и не выпуская тяжеленной сумки из рук, она повернулась и проговорила мне в лицо, медленно, внимательно наблюдая за моей реакцией. – Да, и вот что. На похороны Егора я завтра пойду обязательно. А ты – как хочешь. Это дело совести каждого. – Я снова промолчала, и Муся, неловко развернувшись в узком дверном проеме, скрылась в коридоре.

Через несколько секунд звук закрывающейся двери завершил очередной этап моей жизни.

Закончились полгода Мусиной эпопеи В том, что закончились безвозвратно, я почему-то была совершенно уверена И еще крутилась в голове странная мысль: « Похоже, это начертано мне судьбой: все близкие люди, казалось бы, прочно связавшие свои судьбы с моей, исчезают из моей жизни нежданно-негаданно, в одночасье, вдруг, словно подхваченные порывами какого-то злого, и очень недоброжелательно настроенного ко мне, урагана»

А более в эти минуты я не думала ни о чем.

Хотя пищи для размышлений было, хоть отбавляй.

К примеру, . я совершенно не думаю о том, что это последний вечер Егора в этом мире.

Что завтра тело его будет предано земле, и мне никогда уже не дано будет увидеть его в том образе, который был так любим мною.

Я не пытаюсь представить себе, кто в эти минуты рядом с ним?

Что переживает сейчас та «другая женщина».

И представлять себе завтрашние похороны я не хочу.

И вовсе не от того, что эти фантазии доставят мне боль.

Нет.

Сейчас, отчего-то все это мне совсем не интересно.

Нет в моей душе горя, нет боли и обиды нет, пустота.

И уж конечно мне следовало подумать о Мусе.

О том, как странно и совсем не вовремя, если исходить из ее гипертрофированного гуманизма, она покинула меня.

О том, как спокойно отпустила ее я, не испытав при этом ни вины, ни раскаяния.

Ну, хорошо, лукавила Муся, фальшивила, чтобы заставить меня удерживать ее, как и прежде. Но что уж в этом такого отвратительного или ужасного?

Разве не говорила она, что боится одиночества и страдает от него? Так откуда же взялась во мне вдруг такая жестокость?.

Вопросы, цеплялись друг за друга, вытягиваясь в бесконечную, тяжелую цепь, наподобие кандальных цепей. Они вроде бы даже позвякивали, совсем как кандалы, ржаво и тоскливо. Нет, тянуть эту каторжную ношу у меня теперь не было сил. И откровенно говоря, меня совершенно не интересовали ответы.

Вопреки здравому смыслу и логике нормальных человеческих реакций, послонявшись еще какое-то время по квартире и выпив на пустой кухне чашку безвкусного чая, пить который мне вовсе не хотелось, я отправилась спать.

И сон мой в эту ночь был, на удивление, спокойным и глубоким.

Наступило утро.

Обычное, серое московское утро, такое же, как тысячи других в неуюте наступающего межсезонья.

Проснувшись, я сразу же вспомнила все.

И то, какой сегодня день.

И то, что со мной рядом больше нет Муси.

Но не могу сказать, что настроение мое от этого сильно испортилось.

Куда ощутимее повлияло на него хмурое небо, бесцеремонно заглядывающее в комнату, и грязный серый город, который открылся мне с высоты птичьего полета, когда нехотя поднявшись из теплой постели, я зачем-то выглянула в окно. Словно там могло открыться мне что-то иное!

Не горе и тоска, и даже не тревожное волнение наполнили тотчас по пробуждении все еще пустующую душу.

Нет.

Это была всего лишь вязкая унылая хандра, от которой лень даже пошевелиться, и целый день можно пролежать в постели, не умываясь и не завтракая, не включая телевизора и уж тем более не беря в руки книги или журнала.

Такое было настроение.

Я все же сварила себе крепкий кофе, и две большие чашки ароматного обжигающего напитка доставили мне некоторое удовольствие – но не более.

Делать, по – прежнему, ничего не хотелось.

В конце концов, я все же включила компьютер и вторглась в паутину интернета, исключительно ради того, чтобы как-то убить время.

" Интересно, – даже подумала я, мельком поглядывая на экран монитора, – это со мной – навсегда или на время? А если, навсегда, то как долго протяну я в таком режиме? – вопрос не столько волновал меня, сколько забавлял, но думать над ответом было лень.

В этот момент компьютер издал тихий мелодичный звон, привлекая мой внимание к чему-то, что произошло в сети. Я вгляделась в панель и… не поверила своим глазам. Значок, появившийся на ней, сообщал мне, что в мой электронный почтовый ящик пришло сообщение. Собственно, особо удивляться было нечего: это могло быть какое – ни – будь послание от провайдера или чье-то рекламное обращение.

Однако, это могло быть и послание от того, кто затеял всю эту странную историю.

И почему-то в первую очередь я подумала именно о нем.

Или о ней.

Или о них.

Но как бы там ни было, апатия покинула меня довольно быстро, а в сердце, впервые за последние дни, вдруг испуганно подпрыгнуло и затрепетало, в ожидании чего-то.

Я машинально взглянула на часы: было пятнадцать минут второго.

«Егора сейчас везут на кладбище» – мысль пришла в голову неожиданно, и вроде бы совершенно ни с чем не связанная. Но сердце забилось еще тревожнее, и зябко похолодели руки.

В почтовом ящике меня, действительно ждало сообщение " Привет! Выйди в чат (дальше следовали координаты чата, выделенные другим цветом в тексте, что бы «кликнув» по ним «мышкой» можно было стразу попасть на нужный адрес ). Прямо сейчас. Гор. "

И все. Коротко, лаконично, безапелляционно.

Собственно, Егор всегда изъяснялся именно так.

А это была именно его подпись.

Имя, которым назвала его только я.

Гор.

У меня вышло это как-то случайно. Но ему понравилось, наверное, потому, что, похоже, было на Альберта Гора – вице – президента США, а Егора всегда привлекала большая политика.

Впрочем. сам он об этом не говорил. Просто все свои письменные обращения ко мне: в основном это были сообщения на пейджер, стал подписывать именно так: Гор.

Коротко и весомо.

Это было тоже вполне в его стиле.

Мысли промчались у меня в голове стремительной испуганной стаей и унеслись, оставив зияющую ужасом пустоту. Там, в глубине провала, роились другие мысли, догадки, вопросы:

– Кто снова начал этот дикий розыгрыш? Зачем? Похоже на змеиное шипение в телефонную трубку, но тогда все было ясно – это была она, «другая женщина». Ей сейчас не до меня. – Я снова смотрю на часы. словно бег времени может скрывать в себе ответ. Тринадцать тридцать. Процессия приближается к кладбищу. Нет, уж кому – кому, а ей сейчас точно не до жестоких игр со мною.

– Тогда – кто? Кому это вдруг потребовалось? Именно теперь, когда Егора в последний раз везут по Москве? И кто мог знать это короткое имя – Гор?

Впрочем, это не проблема. Кто угодно, из тех, в чьих руках побывали его архивы: там были мои записки ему. Кто-то мог читать мои сообщения на пейджер, слышать наши разговоры. Нет, это совсем не проблема – узнать, как я называла Егора.

Конечно, можно было разом оборвать череду безответных вопросов и беспредметных догадок, выйдя в чат, указанный в сообщении.

Для этого требовалось всего лишь дважды нажать податливую кнопку на округлом тельце компьютерной « мышки» и потом выждать всего лишь несколько секунд. Запутанные тропы виртуальной паутины, как по мановению волшебной палочки, немедленно приведут меня в нужное место.

Там ждет меня невидимый собеседник, решивший вдруг так жестоко и страшно разыграть меня.

Но страх сковал мои руки. Так сильно я давно, а, пожалуй, что и никогда в своей жизни не пугалась.

Что там были рекламная картинка в журнале, и шаги в пустом подъезде?

Так. Забавные детские страхи!

Но именно воспоминание о них, неожиданно, заставляет меня стряхнуть с себя наваждение.

Я пытаюсь рассуждать, и работа мысли постепенно разгоняет эмоции.

Ужас отступает, хотя мне, по-прежнему, страшно.

– Есть только два возможных объяснения тому, что происходит сейчас с тобой. Вернее три. – Обращаюсь я к себе – Первое, и самое реальное – у тебя появился враг. Смертельный. Потому что, только смертельная вражда может толкнуть человека на такие розыгрыши, да еще в такой день. Может, Муся?

Обида – страшная вещь, а ты обидела ее очень сильно. – подсказывает мне сознание – Глупости! Муся сейчас на похоронах. А если даже ее там нет, то компьютер – это никак не ее оружие. Муся не в состоянии использовать его даже в качестве пишущей машинки: если ей требовалось что – то напечатать, это всегда делала я. Ладно, оставим гадание на кофейной гуще. Кто он, или она, или они можно будет выяснить, только вступив с ними во взаимодействие.

И кстати, это же, единственный способ борьбы с ними. Испуг в этом случае равносилен поражению. Вариант второй – запредельный. Или мистический.. Это на самом деле Егор. Звучит, конечно, как полный бред. Связь с иным миром посредством интернета! Чушь, не освоенная даже фантастами. Но если вспомнить все, что творилось со мной последние дни…. И, главное – одеколон, вернее запах, который теперь неразличим вовсе, но ведь был же! В этом я уверена абсолютно. Тогда надо идти дальше… и… и тем более быстрее выходить в это проклятый чат. Что же касается третьего варианта, то думать о нем не имело смысла, ибо в соответствии с ним ничего того, что приводит меня в такой трепет, на самом деле не происходит. Просто сознание мое не то чтобы сильно травмировано, как мягко выражается Муся, а просто поражено серьезным недугом. Но тогда все размышления мои вряд ли заслуживают внимания, потому что являют собой не что иное, как бред сумасшедшей. И точка.