Текст книги "Ментальность в зеркале языка. Некоторые базовые мировоззренческие концепты французов и русских"

couvrir, faire cesser la mauvaise chance, mettre la chance de son côté pour réussir, pousser, mmpre la chance, avoir la chance, tenter, posséder, gâcher, perdre, diminuer, réduire, supputer, calculer ses chances;

la chance augmente, diminue, tourne;

coup, linge de chance;

une chance peut être grande, maigre, mince, inespérée, inouïe, incroyable, immence, énorme etc.

Сочетаемость этого слова явно свидетельствует о том, что это понятие мыслится неодушевленно и является объектом для человеческих действий, причем крайне разнообразных. Во французском языке chance можно прервать, оборвать, привлечь на свою сторону, испортить, потерять и пр. Некоторые употребления позволяют предположить, что chance имеет протяженность (rompre, faire cesser le mauvaise chance, и, возможно именно поэтому, ligne de chance – линия судьбы на руке, поскольку только у chance есть ассоциация с протяженностью). Действия, которые может совершать chance, направлены только на него самого: он растет, уменьшается, поворачивается. Сочетаемость с прилагательными показывает предпочтительность положительно коннотированной лексики, часто описывающей размер: большой, огромный, необъятный и этим потрясающий воображение: невиданый, неслыханный, невероятный и пр.

Прилагательные maigre, mince существенно выбиваются из предложенной трактовки (худой, тощий) и могут рассматриваться либо как рудименты персонифицированного образа, соотносимые с fortune, sort (худой значит плохой, как мы видим, не только в русском языке), что возможно, если учесть общую этимологическую подоплеку всех этих понятий, либо как некая перекличка с идеей протяженности. Итак, французское chance, выражающее по преимуществу идею удачи, подчеркивает активность субъекта, подчиненность ему, связано с идее протяженности, корреспондируется в первую очередь с sort и по специфической неодушевленности образа, и по этимологии. Производное от него malchance (n. f.) – антоним – литературно и малоупотребительно, сама по себе идея невезения будет во французском языке выражена при помощи отрицания chance. Слабость понятия malchance в целом подчеркивается особенностями синонимии, предлагаемой, в частности, Le Robert. Синоним déveine еще менее употребителен, чем malchance, a guigne, poisse – просторечны. Таким образом, мы видим, что образ неудачи, столь разработанный в русском языке, отнюдь не разработан во французском. Неудача не мыслится самостоятельно, а лишь как отсутствие везения, удачи. Удача же – это не то, что манипулирует человеком, а то, чем в большинстве случаев может манипулировать он сам.

Уникальное в этом ряду по своему происхождению слово, связанное с идеей удачи, – veine.

Veine (n. f.) произошло от классического латинского vena, обозначавшего всякого рода потоки, струйку воды, металлорудную жилу. Это слово используется также и в анатомии в современных французском и русском значениях. В античности вены рассматривались как места сосредоточия жизни, a vena образно символизировало поэтическое вдохновение и суть вещей. Происхождение латинского слова неизвестно.

Во французском языке с XIII до начала XVIII века слово veine употреблялось лишь в анатомическом смысле, затем метафорически оно стало обозначать «цепь поколений», а выражение être de grosse veine обозначало «принадлежать к старинному и благородному роду». После XVIII века слово начали употреблять с заимствованным из латинского смыслом – поэтическое вдохновение. Идея вдохновения связывалась с двумя составляющими – предрасположенностью и удачей. Эти значения, зафиксированные в соответствующих выражениях, устарели, как и сами соответствующие идиомы. Из всех этих идиом уцелела, пожалуй, одна – être en veine de, что означает «быть расположенным к…». Значение удача, безусловно, доминирует в современных контекстах и употребляется, очевидно, под влиянием других членов синонимического ряда и применительно к азартным играм: être en veine означает иметь удачу во время игры. Обособленность слова veine в этом синонимическом ряду выражается также и в следующем удивительном факте: словари не фиксируют его сочетания ни с одним прилагательным и всего лишь с двумя глаголами – avoir и être. Из этого следует, что из всех синонимов это слово самое «слабое», не разработанное образно, не подкрепляемое многообразными возможностями употребления.

Сопоставительный анализ двух описанных лексических ареалов

Очевидно, что и для французов, и для русских образ, идея падения/выпадения являются важными, если не ключевыми. Для французов – исконно, так сказать, от рождения, для русских – по частичному заимствованию.

В русском языке идея выпадения «размазалась» по группе, обозначающей разные иррационально произошедшие события. Мы говорим: выпадает счастье, участь, случай, шанс, возможность, обрушивается горе, неудачи, сваливается несчастье, выпадает жребий, сваливается состояние, обстоятельства, нежданно негаданно свалилась огромная любовь и так далее. Глагол, связанный с образом падения/ выпадения, обозначает внезапность, неожиданность события, его непредсказуемость. Выпало, свалилось – как раз и означает, что никто этого не ожидал.

Во французском языке идея падения/выпадения не столько выражается глагольно, сколько запрятана во внутренней форме существительных, обозначающих термины судьбы и случая.

О чем это свидетельствует или какая прототипическая ситуация стоит за идеей судьбы и случая, чем это объясняется и какие имеет культурные последствия?

Первая историческая подоплека, которая проглядывает за связью падения/выпадения и представлениями о судьбе и случае, безусловно, связана с ситуацией гадания, посредством которого протоевропейцы и европейцы определяли будущее. Но будущее не в широком смысле, не в том, о котором могут рассказать карты, гадание по руке, звезды или печень кролика (6), а в том, что касается ближайшего будущего. Так, посредством жребия или бросания монетки или костей и древние римляне, и прочие европейцы нередко выбирали на должности, отправляли в опасное путешествие, на войну, жребий же определял очередность на состязаниях и гладиаторских боях и так далее. Таким же свойством обладали и кости, различные комбинации которых подсказывали людям, как им поступить. Смысл здесь в том, что посредством жребия или костей с людьми разговаривали оракулы, боги, подсказывая им правильное решение. Не желая брать ка себя ответственность, правители и предводители бросали жребий, тем самым как бы оправдывая себя в принятии непопулярного решения, намекая: «Это не я так захотел, это боги». Жребий помогал узнать, определить будущее, олицетворяя собой соединение судьбы и случая воедино.

Этот способ определения участи практиковался так часто, что, оставаясь актуальным до сих пор – мы и теперь иной раз тянем жребий или бросаем монетку, задал рамки понимания того, описанию чего мы посвятили несколько глав.

Описанная ранее Фортуна, ронявшая с небес на голову людей символы ремесел, короткая или длинная соломинка, указывающая на избранность, – все это давно отпечаталось в сознании и мировоззрении в виде архетипических образов, в виде концептов, задающих координаты мифа, как старинного, так и современного.

Почему плеяды блестящих мыслителей, столь обильно обсуждавших судьбу и случай, не изменили подоплеки понятия? А потому, что никто индивидуально не может изменить миф или создать его просто по своей воле. Миф создается коллективно, а мыслители и философы никогда в обществе не были в большинстве.

Важным здесь является вопрос о том, кто именно на самом деле бросает кости, подсовывает жребий, какой бог – хороший или плохой?

Ответ на него не прозвучал однозначно ни у европейцев, ни у заимствовавших этот образ цивилизаций, но, тем не менее, эта трактовка концепта судьбы сама по себе имела и имеет существенные последствия.

Приведем такой пример. Известно, что в современном обществе европейского уклада (включая Россию) встреча будущих супругов – ключевое событие для их родов – происходит случайно. Еще два века назад в России такой практики не существовало, как ее не существует сегодня в Грузии или в Иране. Многочисленные культуры, в большей степени ориентированные на монотеизм, а не на античные идеалы, не рассматривают случай как основание для брака. Любовь любовью, а институт брака, призванный защищать собственность и обеспечивать устойчивость в дальнейшем, зависеть от случая не должен. Эти народы не склонны видеть в случае руку провидения, гадание, как правило, считают грехом и действуют по своему разумению, соразмеряясь с теми или иными принципами, принятыми в социуме. Недоверие к случаю, отрицание его как основания стало одним из существенных признаков современного европейского мировоззренческого уклада. Исчисление, оценка рисков, создание рациональных систем управления рисками во всех сферах деятельности, где люди сталкиваются с моделями будущего, создание изощренной системы страхования, алгоритмов наследования и т. д. дают основание предположить, что падение/выпадение остается теперь лишь в сфере коллективного мифа, уступая область осмысленного и сформулированного иному толкованию, которое, возможно, в дальнейшем вытеснит и прежний метафорический концепт. Возможно, в будущем судьба и случай станут мыслиться европейцами в терминах и образах риска или чего-то подобного, и именно это понятие станет ключевым ко всей системе представлений, трактующих высшее, базовое, влияющее и неконтролируемое.

Итак, мы проанализировали русские и французские понятия, обозначающие идею случайного и возможного. Суммируем наши выводы и проведем сопоставительный анализ.

В русском языке высшее, внешнее, влияющее, неконтролируемое, базовое, дискретное, подчиненное выражено при помощи следующих лексических средств.

Случай – этимологически связан с идеей, выраженной в глаголе случать, то есть соединять в одном месте, образно оформлен как одушевленное существо, активное, безответственное, чаще благоприятно действующее, мыслящее человека как объект приложения. При этом человек этим объектом быть расположен, а случай интерпретирует как развернутое событие, имеющее завязку, кульминацию и развязку.

Случайность – эпизод, факт, обозначенный, но не описанный. Образно понятие близко к понятию «случая» и трактует человека пассивно, не предполагая его вмешательства в названный эпизод.

Удача, этимологически связанная с глаголом давать – активное мифологизированное существо, отношения с которым у человека выстраиваются по сценарию охоты. Удача связана со специфически русским авось, вместе с которым выражает особое мировидение русского этноса.

Неудача – понятие, разработанное не строго в рамках антонимии со словом удача. С неудачей связаны два коннотативных образа: 1) персонификация по типу рока с ослабленным фатальным аспектом, и 2) овеществление в виде некоего отрезка, состоящего из плотно или неплотно прилегающих друг к другу звеньев. Неудача активна и в неодушевленном, и в одушевленном проявлении, однако человек наделен возможностью бороться с ней.

Шанс – позднее заимствование из французского, овеществляется в русском сознании, фигурирует как предмет, который человек может оценивать различным образом и который может брать или давать, однако не может изменить его сути.

Отметим, что слова удача, авось, шанс положительно коннотированы в русском языке.

Все перечисленные слова разнообразны по своему происхождению, что свидетельствует о том, что идея случайного рассматривалась в языковом сознании «с разных сторон».

Во французском языке аналогичный круг понятий выражен следующими лексическими средствами.

Occasion (n. f.) на образном уровне персонифицируется как женщина, по отношению к которой возможно проявление специфического отношения (ухаживания). Слово, безусловно, положительно коннотировано, возможность сочетаемости, которая позволяла бы интерпретировать его негативно, отсутствует. Сценарий взаимоотношений с человеком также часто описывается в терминах охоты. Соотносится с fortune в специфичности своей позитивной направленности (имеет значение, связанное с денежной выгодой).

Hasard (n. m.) – активное персонифицированное начало с выраженными в сочетаемости негативными проявлениями (при сохранении возможности быть также и позитивным). В отличие от occasion, отсутствует возможность как бы то ни было оперировать или манипулировать этим началом.

Chance (n. f.) мыслится неодушевленным и выступает как объект, предмет для проявления человеческой инициативы. Человек может не только оперировать, но и манипулировать им. Сочетаемость подчеркивает активность субъекта. В сочетаемости слабо выражается идея протяженности. Соотносится с sort коннотативно и этимологически.

Malchance (n. f.) – малоупотребительно. Целостное понятие и образ, соответствующие русской неудаче, отсутствуют.

Veine (n. f.) – слово без образной проработки с крайне ограниченной сочетаемостью, вытесняемое языком.

Все рассмотренные французские лексические единицы, за исключением veine, имеют общие этимологические корни и восходят к идее бросания и игре в кости.

При сопоставлении этих двух понятийных и образных рядов обнаруживается следующее.

1. В русском языке все слова различны по своему происхождению и, соответственно, исторически выделяли различные аспекты в исследовании рассматриваемой ситуации «человек – случай». Во французском языке за анализом рассматриваемой ситуации этимологически стоит образ игры в кости, разностороннее исследование ситуации отсутствует.

2. В русском языке разница между случаем и случайностью эфемерна, во французском между occasion и hasard – принципиальна. Это выражается и в различном поведении человека по отношению к ним в двух языковых культурах (пассивность человека во французском языке перед hasard, чувство страха, вызываемое им в человеке), и во взаимной специфичности понятий. Случайность – мелкая, часто бытовая, occasion – случай, часто связанный с материальной или социально значимой ситуацией.

3. В паре chance – удача также наблюдаются существенные различия. Русская удача одушевлена и активна, французское chance – овеществлен и пассивен. Вся персонификация во французском языке сосредоточена вокруг вполне «состоявшейся» мифологической пары occasion и hasard. Русская удача, равно как и специфически русское авось, особым образом раскрывает трактовку идеи ответственности (точнее, безответственности, идущую от представления о недискретности мира), никак не согласующуюся с французской трактовкой chance как предмета, которым не только оперируют, но и манипулируют.

4. Целостное и образно разработанное понятие неудачи является специфически русским и не находит аналога во французском языке. Его наличие связывается нами с развитием темы ответственности/безответственности: неудача – это тот активный субъект, который будет отвечать за промахи человека.

5. Русское шанс, условно рассматривавшееся в этой группе, соотносится с одним из значений французского chance, которым человек может оперировать, но не манипулировать.

6. Сопоставление вещественных коннотаций рассматриваемых слов в двух языках позволяет усмотреть общие коннотативные мотивы: охота, протяженность, однако закрепление их за соответствующими парами слов не совпадает. Охота по-русски связывается с удачей, по-французски с occasion, в толковании которого очевидным образом присутствует положительный компонент, объединяющий оба слова. Идея протяженности в русском языке связана со случайностью или неудачей, во французском языке, напротив, с chance.

7. В целом рассматриваемое лексическое поле в русском языке распределяет негативное и позитивное следующим образом: удача – «хорошая», случай, шанс, авось – скорее «хорошие», случайность – разная, неудача – «плохая». Таким образом, позитивные силы в данной ситуации преобладают над негативными.

Во французском языке occasion, chance, veine – «хорошие», hasard – «плохой», при отсутствии оформленной в целостное понятие неудачи. Преобладание хорошего также очевидно, однако, при учете ослабленной veine, оно менее мощное. Таким образом, картина мира в этом аспекте в русском сознании, вероятно, более оптимистичная, чем во французском.

8. Оптимизм и пессимизм, о которых мы упомянули только что, трактуются принципиально различным образом в изучаемых нами языках. Русский оптимизм связан с верой в невидимых соучастников, скрывающихся в структуре ситуации, отсюда выражения (все обойдется, само обойдется, как-нибудь, авось повезет, а вдруг пронесет). Французский оптимизм связан с идеей возможности вмешательства человека в сферу случайного, где все скорее прозрачно и особых тайн нет.

Обобщение полученных результатов можно представить следующим образом.

Библиография

1. Топоров В. И. Судьба и случай // Понятие судьбы в контексте разных культур. М., 1994. С. 56.

2. Новосельцев А. П. Восточные источники о восточных славянах и Руси VI–IX вв. // Древнерусское государство и его международное значение. М., 1965. С. 414.

3. Путеводитель по дискурсным словам. М., 1996.

4. Вежбицка А. Язык, культура, познание. М., 1996. С. 78–79.

5. Коменский Я. А. Мир чувственных вещей в картинках. Одесса, 1896. С. 108.

6. Буше-Леклерк. Из истории культуры. Истолкование чудесного в античном мире. Киев, 1881; а также Иванов В. В. К предыстории знаковых систем // Материалы Всесоюз. симпоз. по вторичным знаковым системам. 1 (6). Тарту, 1974.

Глава пятая Представление французов и русских об опасности, угрозе и риске

Общее понятие о смысловом поле

Понятия, о которых мы будем говорить в этой главе, в отличие от понятий судьбы и случая, не имеют философской подоплеки, хотя относятся к своего рода универсалиям, как языковым, так и экзистенциальным.

По распространенным представлениям, сочетающим в себе и рациональный анализ, и современный миф, опасности подстерегают человека с момента его рождения и могут благодаря случаю, недостаточной осторожности и другим причинам актуализироваться и привести к негативным последствиям. Опасность может существовать и не проявиться, риск может быть очень велик, однако никакой идеи неизбежности в нем нет.

Опасность – это свойство какой-либо ситуации и чувство человека, чувство, связанное с инстинктом самосохранения и часто опирающееся не только на рациональный анализ, но и на интуицию. Опасность – свойство окружающего мира, результат объективной его оценки, источники ее не только в высшем злом начале, желающем погубить человеческую душу, но также, и в основном, в самой природе, зачастую враждебной человеку. Гиперразвитое чувство опасности приводит к возникновению душевных болезней, нормальный человек не думает постоянно об опасностях, которые подстерегают его повсюду, поскольку в этом случае его активность была бы просто парализована. В сознании человека опасность связана со случаем,

а также и судьбой, которые могут позволить ситуации «выплеснуть» все негативное на голову человеку. Постоянная жизнь в ситуации опасности, большей или меньшей, требует от человека определенных выработанных этой ситуацией качеств, которые также являются, судя по всему, общеязыковыми и понятийными универсалиями (такими как осторожность – prudence, навык – habilite и пр.),

У рассматриваемой лексической группы мы могли бы выделить такие общие элементы значения: высшее, внешнее, влияющее, неконтролируемое, базовое, дискретное, объективное, негативное. «Объективное» в этом ряду означает возможность анализа и оценки каждой конкретной опасности, изучения ее причин, разработки мер безопасности. Объективность связана также и с тем, что опасность возникает по определенным причинам, предшествующим ей, то есть опасность – своего рода следствие и может быть эксплицирована рациональным путем, что принципиальным образом отличает эту группу слов от предыдущих.

Русское представление об опасности (понятия опасность, угроза, риск)

Русское слово опасность, трактуемое как возможность нанесения вреда человеку и его жизни, существует наряду с глаголом опасаться, описывающим поведение человека перед лицом опасности (ответ человека на опасность), а также прилагательным опасный, описывающим соответствующее свойство.

И Владимир Даль, и Фасмер фиксируют связь опасности с глаголом опасать/опасти – «оберегать, охранять, стеречь, брать под свою опеку» (Опасаю паству свою, опасная грамота и пр.). Опасенье – синоним осторожности, употреблялся очень широко, см., например, поговорку «Рать крепка опасением». Опасность долгое время употреблялась как синоним опаски, оставшейся в выражении «взглянуть с опаской на кого-либо», что означает страх и осторожность: «Живи с опасностью, с опаской» (ТС).

Таким образом, опасность долгое время в значении опаска рассматривалась как реакция человека на опасность в современном смысле слова. Сейчас опасность – характеристика внешней по отношению к человеку реальности, а пара опасность – опасаться показывает, что человек не может быть источником опасности (нет соответствующего глагола), а может быть только страдающей стороной и в ответ на опасность производить действие.

В русском языке слово «опасность» употребляется в следующих сочетаниях:

чувствовать, понимать, сознавать, учитывать, предусмотреть, предотвратить опасность; избегать, подвергаться, подвергать, бояться, не бояться, пренебрегать опасностью;

быть, находиться в опасности, вне опасности, указывать на опасность, свидетельствовать об опасности, сделать что-либо перед лицом опасности;

с опасностью встретиться, считаться, делать что-либо;

опасность существует, надвигается, нависла над, грозит, кроется, поджидает, таится в чем-либо, подстерегает, заключается, миновала;

что-то представляет опасность, чревато опасностью;

опасность большая, огромная, страшная, смертельная, скрытая, повышенная, возрастающая;

источник опасности, зона опасности (опасная зона) (СССРЯ, РМР, ССРЯ, СРЯ).

Из приведенной сочетаемости мы видим:

1. Человек в состоянии воспринимать опасность всеми доступными ему способами (чувствовать, понимать, осознавать, видеть и пр.).

2. Опасность может мыслиться одушевленно, как женское существо, имеющее лицо, охотящееся на человека (подстерегает), либо коварно и вероломно поджидающее его, пытаясь остаться незамеченной. Человек – жертва опасности, опасность охотится на человека (кроется, таится, поджидает, подстерегает) или просто бродит, находится там же, где и человек (встретиться с опасностью, избежать опасности, опасность миновала).

Опасность может сидеть внутри какой-либо ситуации, как в чреве, и внезапно актуализироваться, родиться.

3. Опасность мыслится как нечто с очерченными границами, площадка (быть вне опасности, зона опасности, опасность заключается в…). Опасность может менять свои размеры либо вследствие обстоятельств, либо под воздействием человека (уменьшается, возрастает, огромная и пр.).

4. Опасность мыслится как предмет, находящийся наверху (надвигается, нависла).

В русском языковом сознании человек перед лицом опасности должен собраться, сконцентрироваться, мобилизоваться, напрячь все силы, чтобы дать ей отпор, избежать, обойти, уйти из-под нее. Каждое из этих действий подтверждают выделенные коннотации: уйти из-под – нависающий предмет, обойти – площадка с ограниченными границами, мобилизоваться, дать отпор – одушевленный враг.

Таким образом, в опасности мы видим и «отпечаток» пастбища (площадка), и, условно, нападение волков на стаю, и ситуацию, с которой человек может встретиться в лесу на охоте, а также образ нависшего дамоклова меча, о котором мы скажем далее и который в свою очередь является заимствованным из французского.

Русское слово угроза этимологически связано со словом гроза (ИЭССРЯ), то есть с пугающим проявлением природы, которое ранее ассоциировалось с гневом богов. Зачастую оно используется как синоним опасности, но имеет существенный нюанс в значении. Прежде всего, угроза – это обещание причинить кому-либо зло, неприятность, это намерение вызвать страх.

В этой связи любопытно сопоставление таких пар, как опасность – опасаться, угроза – угрожать. Так, источником угроз является действие, описываемое глаголом угрожать, источник опасности кроется отнюдь не в соответствующем глаголе, описывающем, напротив, следствия осознания опасности.

Источником и угрозы, и соответствующего глагола является человек или персонифицируемое существо, наделенное злой волей (так, в выражении «угроза эпидемии» эпидемия одушевляется и потому может угрожать). Источник опасности, как правило, неодушевлен, а если и одушевлен, то необязательно злонамерен (душевнобольные зачастую представляют опасность, но не угрозу). В связи с выделенным значением угроза часто сочетается с глаголами речи и может быть открытой, откровенной, прямой, к угрозам можно прибегнуть, она может происходить с чьей-либо стороны, может заключаться в словах (см. у Даля: «угрозное слово, у меня есть на него угроза»).

Второе значение, по нашему убеждению, имеет оттенки первого: угроза — это возможность возникновения опасного, что может причинить зло.

Мы говорим: опасность взрыва, возгорания, пожара, угроза войны, агрессии, нападения, провала, конфликта, скандала. Грань здесь тонкая, и многие не соблюдают ее, однако отметим, что угроза предпочтительно происходит от людей, а опасность – от стихии.

По-русски мы говорим: угроза нависает, возникает, возрастает, под угрозой можно быть, находиться. Таким образом, мы видим, что она направлена сверху вниз, ассоциируется с чем-то видящим, что показывает, с одной стороны, ее возможную связь на образном уровне с облаком, а с другой, и это уже не гипотеза, – с дамокловым мечом. Но в отличие от опасности угроза неодушевлена, что логично, постольку она инструмент, который использует одушевленное существо.

Угрозу можно устранить, ликвидировать, уменьшить, ослабить, порождать, представлять собой. Это же человек может сделать и с опасностью, однако по отношению к человеку угроза не ведет себя как опасность, она всегда явная и, в силу своей неодушевленности, не может на него коварно и вероломно охотиться.

Русское слово риск, заимствованное из французского, определяется как возможная опасность чего-либо. По-русски мы говорим: подвергать себя риску, делать что-либо с риском для жизни и пр.

Второе значение, выделяемое и Далем, и Ожеговым: «действие наудачу, на авось». Рисковать, в связи с этим, означает пускаться на неверное дело, подвергать осознанно себя опасности. Появление в толковании слов, обозначающих идею угрозы и риска, таких понятий, как наудачу и на авось, возвращает нас к представлениям о недискретности мира и безответственности, о которых мы писали в предыдущих главах.

Даль свидетельствует, что распространившаяся и распространенная по сей день поговорка «Риск – благородное дело» – поговорка картежников, что теперь уже забыто, а выражение употребляется для любого класса подходящих ситуаций. Любовь и уважение к риску русских, любящих «быструю езду», некогда игравших в русскую рулетку и бездумно тратящих деньги, – известная национальная черта, многократная описанная и иностранными путешественниками, и русскими писателями, и культурологами и философами новейшего времени.

Русское прилагательное рисковый (о характере человека) выражает и преклонение, и восхищение, и страх (мы можем сказать: «он человек сильный, большой, рисковый», но не можем сказать: «он человек слабый, ничтожный, рисковый». См. также: «Кто не рискует, тот не пьет шампанского»).

Русское слово риск не богато сочетаемостью. Мы можем сказать: увеличить, уменьшить риск, просчитать, обсчитать риск (риски), риск может быть огромным и небольшим. Вся имеющаяся сочетаемость трактует идею размера риска, но ничего не сообщает нам о его образе. Это произошло потому, что понятие и слово риск, заимствованные из французского в начале XIX века, не совпадают с понятием риск, риски, заимствованным из английского языка в последнее время в деловую сферу. Новый риск – по сути, банковский термин, распространившийся в связи с появлением в России в новые времена людей, занимающихся бизнесом профессионально и говорящих о риске не в бытовом контексте. Риск же, заимствованный из французского, описывал и описывает бытовые ситуации, с которыми человек сталкивается нередко по доброй воле.

Французское представление об опасности (гнездо danger, péril, menace, risque)

Французское слово danger (n. m.), означающее угрозу безопасности человека или вещи и ситуацию, которая из этого следует, произошло от вульгарно-латинского dominarium, в свою очередь явившегося дериватом от латинского dominus, означавшего «хозяин, повелитель». В Северной Галлии это слово, по всей видимости, первоначально употреблялось как dominium – «собственность, право собственности» и дало жизнь таким словам как domination – существительное от глагола превосходить, а также droit – право.

Словари фиксируют старофранцузское употребление слова danger в значении «превосходство, преимущество, власть». Первоначально выражение être en dangier d’aucun означало «быть в чьей-либо власти». Современный смысл – «опасность», зафиксированный с 1340 года, возможно, выделился из en dangier de, пройдя смысловую эволюцию от «быть в чьей-то власти» до «опасаться чьих-то действий». Постепенно именно этот смысл вытеснил все прочие смыслы.

Сегодня слово danger во французском языке употребляется следующим образом:

mettre en danger (la réputation, les intérêts de qn); aimer, mépriser, craindre, fuir, éviter, écarter un danger, échapper au danger, être hors de danger,

courir, encourir, dénoncer, braver, affronter, mépriser, conjurer, voir, sentir, fleurer, côtoyer, deviner un danger;

s’exposer à un danger, comporter, présenter du danger, se prémunir, se défendre contre; parer un danger; trembler, frémir devant; un danger menace, naît, renaît, guette, subsiste; persiste, apparaît, disparaît; un danger grave, pressant, imminent, croissant, menaçant, redoutable, immédiat, évident, certain.

Происхождение французского понятия, заставляющего в нем видеть аналог русской угрозы, не в смысле этимологии этого русского понятия, а в смысле привязанности его к человеку, позволяет увидеть истоки представлений о том, почему можно бросить вызов опасности, презирать, игнорировать угрозу и так далее. Потому что прототипически за этим видом угрозы, опасности стоял человек. Здесь вторичная конкретизация понятия через метафорику воскрешает его этимон. Отсюда, возможно, и изначально ошибочно понятое выражение aimer, mepriser le danger, которое с большой вероятностью могло обозначать любить чью-то власть, презирать чью-то власть. То, что базовое понятие опасность во французском языке имеет социальную, а не стихийную природу, свидетельствует о том, что у французов как у нации в этом вопросе социальный опыт стоит на первом месте, отодвигая опасности иного происхождения на второй план. Что естественно: французы уже по меньшей мере двенадцать веков живут в государстве с четко очерченными властными полномочиями одних социальных групп по отношению к другим.