Текст книги "Ментальность в зеркале языка. Некоторые базовые мировоззренческие концепты французов и русских"

В русском языке слово истина имеет следующую сочетаемость:

найти, открыть, достичь, постичь, познать, знать, подтверждать, понимать истину;

свет истины, истина озаряет;

истина рождается в споре;

докопаться до истины, проникнуться истиной;

искания, поиски истины;

истина скрыта, находится где-либо, открывается кому-либо;

старая, прописная, избитая, азбучная, банальная, пошлая, надоедливая, навязшая в зубах, плоская, бездарная и пр. истина.

Из приведенной сочетаемости отчетливо видны две вещественные коннотации понятия истина:

1. Клад (искать, откопать, найти, открыть и т. д.) – отсюда образ открытия.

2. Книга, учебник, священное писание, учитель (старая, прописная, плоская) и пр.

Первая коннотация «клад» имеет богатый источник в индоевропейских мифологиях, связанный с мотивом сокрытости познания (Адам и Ева, царь Эдип и др. узнавали то, что не должны были узнать, за что бывали наказаны). Мотив преследования человека за своевольное постижение истины связывается некоторыми исследователями с мотивом узурпации человеком неположенного ему в более широком контексте. Так, в своем «Сравнительном словаре мифилогической символики в индоевропейских языках» (CCMC) М. М. Маковский отмечает связь слов со значением «истина» со словами, имеющими фаллическое значение, то есть с древнейшим пластом верований, уравнивающих сексуальное и сакральное.

Мы будем подробнее анализировать этот образ позднее в главе, посвященной основным мыслительным категориям, а сейчас отметим только тот факт, что в образном плане понятие истины коннотировано так же, как и многие слова из группы, описывающей когнитивное поле.

Вторая коннотация – книга, учебник – привязана к системе образования, тиражирования принятого набора установлений. Неизменность «практических истин» часто вызывает негативную оценку человека, повторение одного и того же связывается с образом пережевывания – действие монотонное и при чрезмерности неприятное: все навязшее в зубах – лишнее и надоевшее. «Избитая» в значении «изношенная» (ср. избитые каблуки), а также «плоская» истина подчеркивают присутствующую в языковом сознании идею старения, изнашиваемости истины со временем, что противоречит ее философской интерпретации. Негативно-оценочные прилагательные, сочетающиеся со словом «истина», открывают двойственное отношение человека к неизменяемому – привыкание, пресыщение, отвращение, но также и спокойствие, уверенность. Некоторые признаки истины – «надоедливая, бездарная» – явно перенесены на нее из образа учителя – это он бездарен, надоедлив, назойлив, плосок и так далее.

«Свет истины» означает расположение ее над, на небе, приписывание ей божественной сущности.

Выражение «истина рождается в споре», очевидно, является заимствованием из европейского словообращения, в свою очередь почерпнувшего эту сентенцию у античных авторов.

Слово правда этимологически связано со словом право (Фасмер, Даль), с отправлением суда, с честностью и справедливостью. Даль указывал на специальное значение слова правда, обозначавшего «пошлину за призыв свидетеля к допросу», а также определял его как «истину на деле, в правосудии, в справедливости». Для нас важна близость слова правда со словом правый, исконно, в противоположность понятию левый, обозначавшим «сильный (ср., например – правая рука), правильный, прямой». Такие ассоциации имеют, как мы уже говорили, индоевропейские истоки, находя отклики в Ригведе, в древнегреческом предправе в виде противопоставления двух правд – двух Дике, отразившихся в древнегреческой трагедии.

Слово правда в русском языке имеет следующую сочетаемость:

правда жизни, жизненная правда; у каждого своя правда;

сермяжная, солдатская, крестьянская, рабочая и пр. правда;

высшая, истинная правда;

правда пахнет потом, водкой, раскаяньем и пр.;

голос правды, слышать голос правды;

сказать, открыть правду;

чинить суд, издеваться над правдой, втаптывать правду в грязь, удушать правду и пр.

искать правду, жить со своей правдой; смотреть правде в глаза, правда глаза колет; бороться за правду, отстаивать, защищать правду, жертвовать собой или чем-либо во имя правды; правда торжествует, побеждает;

горькая, тягостная, жестокая, трагическая, унылая, неутешительная и пр.

свет правды, солнце правды, луч правды, сияние правды; приукрашивать правду, рядить правду в какие-либо одежды; чистая, истинная правда.

Из приведенной сочетаемости мы видим, что правда в русском языке мыслится как:

1. Девушка из низов. Это понятие персонифицируется в женском образе, она у каждого (не у каждой) – своя, каждый живет со своей правдой, она наделена голосом, слаба и нуждается в защите, в борьбе за нее, может приукрашиваться и рядиться. В сочетаемости этого слова есть множество контекстов, развивающих образ несправедливо угнетаемой девушки из народа, за которую борются, заступаются.

2. Вторая очевидная коннотация – жидкость, имеющая горький вкус. В этом смысле горькая правда часто описывается в языке как лекарство, которое надо принять с благотворной целью. В этот же стереотип ложится «откушать правды, откушать фундаментальных истин». Прилагательное чистая ассоциирует правду с веществами, в которых обычно присутствуют примеси.

3. Светило, которое, как правило, светит угнетенным – с нюансом, отличающим это понятие от понятия истина, которое сияет вечным божественным светом.

Теперь рассмотрим русское слово и понятие ложь.

Традиционно в русской лексикографии ложь понимается как намеренное искажение действительности, как сказанная или написанная неправда, как реализация намерения ввести в заблуждение (СРЯ). Таким образом, ложь мыслится синонимично обману, сказанной неправде. Однако из описания значений слов истина и правда явственно вытекает различие их значений, и было бы логично предположить, что не только у слова правда есть антоним (обман, ложь), но и у истины есть антоним (ложь). Мы уже говорили о том, что описываемые антонимические пары восходят к древнейшим близнецовым мифам и в полной мере отражают особенности человеческого мышления познать мир через противопоставление. Если мы будем считать ложь исключительно антонимом правды и связывать ее лишь с особенностями неких речевых актов, то понятие истины останется без непременно предполагаемого антипода близнеца – лжи.

Истина в современной трактовке – божественный атрибут, судебный вердикт, а ложь, намеренное введение в заблуждение всего рода человеческого – атрибут дьявола. Мы часто говорим о ложной видимости вещей, заставляющей людей вести себя неправильно, таким образом, лгать может не только человек, но и весь бренный мир, о чем говорит в своем знаменитом высказывании Тютчев: «Мысль изреченная есть ложь». Из этого и других контекстов становится очевидно, что ложь не обязательно связана с намерением обмануть, но может характеризовать любое, даже непроизвольное проявление мира и человека. Отпавшие от Бога живут во лжи, говорят нам христиане, однако не только во лжи словесной, но и во лжи вселенской (Быт. 26).

В эпистемическом плане ложное связано с заблуждением, которое, возвращаясь к религиозной точке зрения, – от дьявола, от извечной несовершенности человека, коренящейся в его природе, а отнюдь не только в намерениях.

Действительно, слово истина не связано этимологически ни с каким глаголом, как и слово правда (оправдывать означает не «говорить правду», а «снимать с кого-либо обвинение»). Правду можно говорить, однако глагол говорить не приоткрывает нам особенностей этого понятия: говорить можно многое. У существительного ложь есть глагольный корреспондент – лгать. Интерпретации этимологии существительного ложь, связывающие его с глаголом лежать, в русской науке рознятся. Так, например, И. М. Степанова в своем докладе «Коли не ложь – так правда» (7) утверждала, что ложь, будучи именным образованием от глагола лежать, этимологически связана с идеей «лежать на поверхности», «скрывать под собой правду». Более традиционный взгляд на материнскую идею, связанную с понятием лжи, идет от значения этимона «лежать, быть больным, слабым». С нашей точки зрения, болезнь, слабость, поверженность, положение лежа фиксирует победу низшего над высшем, показывает присутствие в лжи компонента «дьявол», делая ее синонимом зла.

По-русски слово ложь употребляют так: погрязнуть во лжи, утонуть во лжи, захлебнуться во лжи, утонуть, стихия лжи, море лжи;

уличить во лжи, изобличить во лжи, поймать кого-то на лжи, наказать кого-то за ложь;

что-то может содержать в себе элемент лжи; что-либо может быть замешано на лжи;

ложь может быть постыдной, возмутительной, бесовской, наглой, гнусной, невинной, во спасение и пр.

Сочетаемость слова ложь с некоторыми прилагательными указывает на этический аспект лжи, трактует ложь как нечто предосудительное, негативное, наказуемое. При этом существует представление о лжи во благо, оправдываемой и спасительной.

Неизбежное уличение во лжи отражается и в поговорке «все тайное станет явным», и в многовековой традиции наказывать ребенка за ложь. Это же подтверждается и соответствующей глагольной сочетаемостью – уличить во лжи, поймать на лжи и пр. Дифференциация лжи на спасительную и преступную связана, очевидно, с природой мотива, которым руководствуется лгущий – если он лжет во благо себе, это дурно, если во благо другому, то его ложь может быть и оправдана.

На образном уровне ложь овеществляется как вода, причем как вода плохая, опасная. В славянской и многих других культурах и мифологиях содержится представление о живой и мертвой воде (8). Живая вода движется, она животворит, мертвая вода статична, она губит. Ассоциация лжи с болотом, затягивающим, засасывающим, в котором можно погрязнуть, на мутной водице которого можно нечто замешать – богатый образ, резюмирующий многие другие представления не только русского, но и шире – индоевропейских этносов. Так, понятия правды, честности во многих культурах и языках связаны с идеей ясности. Когда объяснение, рассказ, речь понятны, и русские, и французы, и немцы, и итальянцы, и англичане говорят: ясно (claire, clear, ciaro и так далее). Туманность, мутность, непрозрачность как в воздухе (напустить тумана, смутно понимаю), так и в воде символизируют нечистоту повествования, присутствие в нем нечистого намерения, за которым стоит искушение или иное зло.

Активность болота-лжи лишний раз подчеркивает ту мысль, что ложь – не просто стоячая, зловонная, опасная вода, но затягивающая сила, недаром на болотах, согласно русской мифологии, водятся и черти, и леший, и кикимора. По развитию образа, ложь – это также грязь, в ней можно испачкаться, ею можно запятнать себя. Грязь – это универсальный образ, связанный с черным, чернотой, мраком, злом.

Отсюда и различие между неправдой и ложью. Мы не можем сказать гнусная, подлая, бесовская неправда, погрязнуть в неправде, наказать за неправду. Но все эти понятия прекрасно сочетаются со словом ложь.

Русское слово обман, трактуемое в современном языке как сознательное введение кого-либо в заблуждение, высказанная неправда, связывается со злым умыслом и злой волей человека. Подобная трактовка не вызывает у нас возражений с двумя уточнениями: обманывать может также и все персонифицируемое, например погода, примета, поскольку обман может быть непроизвольным, то есть незлонамеренным. Поэтому обманывать можно и себя самого. Самообман связан с иллюзией – словом, не имеющим отрицательной коннотации и скорее трактуемом в русском сознании как проявление мечтательности и личностной слабости.

Даль предлагает такие синонимы для слова обман (ТС): хитрость, лукавство, двуличность, то есть трактует обман как некую поведенческую тактику, негативно оцениваемую современной ему моралью. В приведенных им контекстах выявляется инструментальность обмана: ловец обманом берет, обманом города берут, от обмана не уйдешь.

В современном языке иструментальность обмана видна из его сочетаемости.

По-русски мы говорим: добиться чего-либо обманом;

совершить, обнаружить, раскрыть, разоблачить обман; пойти на обман; решиться на обман; наказать за обман;

обман явный, бессовестный, наглый, подлый, коварный, сознательный, невольный и пр.

Прилагательные, сочетающиеся с этим словом, показывают как негативную оценку обмана с точки зрения существующей морали, так и явный перенос этой оценки с человека на совершаемое им действие. Обман – уже действие, причем не замыкающееся на словах, мы видим это из невозможности сочетания слова обман с глаголами речи. Обман, порожденный словами или поступкам, – содеянное, противопоставляемое словесному как легкому, неуловимому, несерьезному (именно так трактуют слова в бытовом сознании, в отличие от ученных-лингвистов, разрабатывающих теорию речевых актов (9)). Обман нельзя сделать, его можно только совершить, на него можно пойти – и тот, и другой глагол подчеркивают важность предпринимаемого действия с точки зрения внутреннего арбитража человеческой совести. Обман, связанный с манипуляцией материальными ценностями, уголовно наказуем.

Ложь же в своем максимально широком значении – свойство бренного мира, выражается в видимости или в словах, и не преследуется по государственным законам, а только по человеческим.

Сравним полученные нами представления о лжи в русском менталитете с французскими представлениями, выраженными в антонимических парах bien – mal, vérité – mensonge.

Переводческая практика свидетельствует о том, что французское vérité (n. f.) очевидно соотносится с русской правдой, поскольку сочетается так же, как русская правда, с глаголами речи, а в выражении с’est vrais – «это правда» – используется однокоренное прилагательное. По всей видимости, целостного отдельного понятия истины, как и всего сопровождающего ее комплекса идей, описанных нами ранее, во французском языке нет. Для выражения библейского смысла французы используют словосочетание Vérité absolue, пишут его с большой буквы, сохраняя при этом существенные компоненты значения слова vérité.

У французского слова vérité (n. f.) существует такой аллегорический корреспондент, описанный Чезаре Рипа: «Правда – это очень красивая обнаженная женщина. В правой поднятой руке она держит сияющее солнце, в другой – книгу и пальмовую ветвь. Под правой ногой у нее земной шар. Правда – обиталище духа, не расположенного искажать язык права, а расположенного соответствовать вещам, о которых она говорит и пишет. Она утверждает только то, что есть, и отрицает то, чего нет, не замутняя мысли. Нагота ее показывает присущую ей естественность. Солнце указывает на то, что правда – подруга света. В открытой книге зафиксирована правда о вещах. Пальмовая ветвь символизирует силу, пальма не сгибается от ветра и веса, так и правду нельзя согнуть, хотя многие стараются это сделать. Также правда символизирует и ее победу. У правды столько сил, что она побеждает все людские мысли. Земной шар под ногами ее означает, что она выше мира. Правда живет на небе среди богов».

Из приведенного описания мы видим, что vérité связана с речью и письмом, что она естественна и открыта, что она борется с людскими намерениями исказить ее, что она выше мирских помыслов, стремящихся исказить ее, и сильнее их. Она живет на небе, среди богов, однако не является прерогативой одного единственного бога, это высшее, но не абсолютно высшее начало. Это описание показывает нам, что французская vérité, как и русская правда, была некогда небожительницей, а также что ее «первоначальная» нагота оставила след во многих языках и культурах.

Французское слово la vérité произошло от латинского verita, veritatis, означавшего «правда, реальность, законы права». Это старое заимствование, однако современная форма этого слова установилась лишь в эпоху Возрождения. С конца X века этим словом обозначали мнение, соответствующее реальному положению вещей, и противопоставляли erreur. Затем у слова развился более общий смысл: соответствие идеи объекту, рассказа – факту, слова – мысли. С конца XV века vérité употребляется с общим смыслом «реальность». С XVIII века к описанному смыслу добавляется еще один: искренний пересказ того, что человек видел, знает.

Слово vérité в современном языке означает правдивый пересказ реальности или же мысль, соответствующую реальности. Таким образом, vérité – не сама реальность, пускай даже высшая, как это имеет место в русском языке, а человеческая функция, эквивалент правды. Слово vérité так употребляется в современном французском языке:

chercher, prétendre à, posséder, révéler, découvrir, démêler, engager, discerner, rétablir, confesser, avouer, reconnaître, traduire, défendre, illustrer, propager la vérité;

voiler, farder, déguiser, cacher, saisir, aimer, craindre, avoir peur de, écouter, oublier la vérité;

donner une contorsion à la vérité, écorcher la vérité; du choc des idées jaillit la vérité; e/re épris, pénétré de vérité;

la vérité apparaît, éclate, offense, blesse, se trouve; dire ses quatre vérités;

les vérités absolus supposent un; etre absolu comme elles; amour, besoin, souci de vérité; parcelle de vérité; une vérité imparfaite et privisoire;

une vérité grosse, utile, profonde, incontestable, flagrante, patente, sencible, palpable, nue, vieille, connue.

Слово la vérité входит в такой синонимический ряд: lumière, verbe, lucidité, sincérité, exactitude, justesse, valeur, vrassemblance, certitude, conviction.

Из приведенной сочетаемости мы видим, что vérité во французском языке имеет множество коннотаций. Среди них основные следующие:

1. Vérité как текст. Ее можно переводить, иллюстрировать, слушать, говорить.

2. Vérité как женщина и просто одушевленное существо. Ее можно приукрашивать (накладывать макияж), рядить, любить, заботиться о ней, оскорблять, бояться, прятать, она может быть толстой и полезной, разумной, осязаемой и пр.

3. Vérité как спрятанная или смешанная с инородным веществом субстанция: ее можно отделять, обнаруживать, у нее может быть частичка и пр.

4. Vérité как дерево: с нее можно сдирать кожу и скручивать.

5. Vérité как жидкость: она может брызгать, как струя воды, из столкновения идей, ею можно пропитаться.

Синонимический ряд, в который входит vérité, показывает нам, что она мыслиться через субъективные ментальные характеристики человека и связана, прежде всего, с его разумом и желанием говорить искренне.

Сочетаемость слова vérité показывает нам, что это понятие имеет положительную коннотацию, часто встречается со сниженными глаголами и прилагательными (grosse, farder), характеризует мирскую человеческую ипостась (vérité imparfaite et provisoire), связана с общением, социальной жизнью, но не борьбой, воспринимается человеком как внешний предмет или персонаж, с которым, впрочем, никак не идентифицируется. Отметим также, что описанный у Чезаре Рипа образ, по всей видимости, характеризует высший философско– теологический взгляд на vérité, отражающий лишь фрагменты бытовой образной конкретизации. Контексты, персонифицирующие vérité в качестве агрессивной силы, немногочисленны: французская правда может ранить и оскорблять, но дальнейшего развития «воинствующего» образа vérité не произошло. Осталась также сочетаемость этого слова с глаголами, идентифицирующими его со светилом (появляется, озаряет), но это также скорее рудименты некогда существовавшего образа, нежели целостный, осмысливаемый как живой образ в рамках современного языкового сознания носителей французского языка.

Представление понятия правды через субъективное отражение реальности в противовес объективному во французском языке смазано. Русское выражение «у каждого своя правда» предпочтительно перевести как Chacun a ses raisons – «у каждого свои причины». Можно сказать и A chacun sa vérité, однако первый вариант перевода значительно частотнее и предпочтительнее.

Mensonge (n. m.) – антоним vérité. У Чезаре Рипа находим следующий аллегорический образ этого понятия: «Молодая уродливая женщина, искусно разодетая, одежды на ней переливчатого цвета, она вся размалевана, так как стремится скрыть себя за ложной видимостью. Она хромонога, так как одна из ее ног – деревянная. В левой руке она несет вязанку горящего хвороста. Она так разодета, потому что утверждает то, чего нет, создает пустую видимость. Переливчатость символизирует непостоянство лжи. Горящий хворост – быстрота ее жизни: быстро зажигается и быстро гаснет. У нее короткие обе ноги».

Хромота – признак, характеризующий несовершенство рассуждения или знания как во французском, так и в русском языке. Хромота сразу видна, хромота свидетельствует о ненадежности опоры, хромота сопряжена с уродством, отсутствием целостности, и является одной из портретных характеристик дьявола – колченогий и другая нечесть, несовершенство, дефектность которой мы также часто ассоциируем с хромотой. Мы говорим: «Твои знания хромают» или «Он хромает по математике». Мотив хромоты в мифологии связан с образом кузнеца-Гефеста, а также с сатаной, которого часто воображали гостящим у живущих на отшибе кузнецов (МС). Этот перенос сдержит в себе, возможно, каузальный намек: ложь от дьявола, как и плохое знание, недостатки.

Слово mensonge, вероятно, было заимствовано из народной латыни (mentionica), в которую в свою очередь пришло из поздней латыни (mentio – обман). Это слово, зафиксированное в VI веке, кажется продолжением классического латинского mentio – mention, развившегося через смысл «лживое упоминание» – mention mensongere.

До XVII века это слово было женского рода, что объясняет тот факт, что у Чезаре Рипа mensonge – женщина. С XIII века слово обозначает утверждение, противное правде, произведенное с целью обмана, чуть позже у него появляется и более общий смысл – акт лжи. В современном языке остались еще какие-то следы средневековой классификации лжи, в которой выделялись mensonge par omission, mensonge effectif, делающаяся при помощи утверждения, memonge joyeux («ложь в шутку», теологический смысл), mensonge officieux («неофициальная ложь») и le pieux mensonge («ложь во спасение»), mensonges pernicieux («вредоносная ложь»). Эти выражения продолжают активно существовать в языке и поныне. По расширению значения слово это обозначало все иллюзорное, обманчивое (с XII века), продолжая принятое в античности смешение между ложью и воображением (10). Именно поэтому mensonge употреблялось для обозначения фикции в искусстве.

Отметим также, что смешение обмана и вымысла – первого, связанного с намерением обмануть, второго, не связанного с намерением корыстно обмануть, но, возможно, и даже просто развлечь – в силу своих античных истоков нашло отражение во многих европейских языках.

В современном французском языке выделяются четыре значения у слова mensonge:

1. Утверждение, по воле его автора противоречащее правде, произнесенное с целью обмана.

2. Акт лжи, совершение подделки, подлога, обмана.

3. Иллюзорность искусства.

4. То, что обманчиво, иллюзия.

Слово mensonge не богато сочетаемостью. По-французски говорят:

tissu de mensonge;

bourrer te cerveau de qn de mensonges;

prendre qn en mensonges;

vivre dans le mensonge;

esprit de mensonge;

père du mensonge;

mensonge gros, grossier;

mensonge nait, grandit, grossit.

Из приведенной сочетаемости мы видим, что mensonge имеет во французском языке ряд ассоциаций, которые не слишком разработаны и укреплены количественно, однако в том виде, в котором они существуют, они закреплены достаточно надежно. Ассоциирование лжи с тканью есть и в русском языке, а если учесть, что образ ткани – один из древнейших, то, очевидно, имеются аналогии и в других языках (11). Мы говорим: «Это шито белыми нитками», подразумевая, что обман слишком хорошо виден.

Ассоциация обмана с пищей также представляется более или менее универсальной, и не только обмана, но всего понятийного гнезда (вымысел, иллюзии): ср. Соловья баснями не кормят; Он меня кормит завтраками; У меня твоя ложь вот где (жест, обозначающий сыт по горло) и т. д.

Сочетаемость французского слова позволяет в нем увидеть и антоним русской истины, то есть высшего когнитивного начала. На него указывают словосочетания жить во лжи, дух лжи, отец лжи – все это контексты, представляющие ложь отнюдь не в качестве человеческого речевого акта, а в качестве проявления высшего зла. В этой логике понятно одушевление mensonge – у нее есть отец – дьявол, она может рождаться, расти, толстеть. И в продолжение описанного аллегорического образа она может также и подхрамывать.

Отметим, что в данном случае мы столкнулись с ситуацией, когда данные словарей и данные, полученные из сочетаемости, противоречат друг другу: сочетаемость дает возможность увидеть высшую и абстрактную mensonge, аналогичную русской лжи – абсолюту. Мы считаем, что эта двойственность во французском языке является результатом сосуществования христианского мифологического и рационалистического мировоззрений: первое продолжает жить в образной системе, второе – в словарных дефинициях.

Сопоставительный анализ представлений французов и русских о правде и лжи

Мы рассмотрели следующие русские и французские слова, описывающиеся в терминах высшее, внешнее, влияющее, неконтролируемое, базовое, абсолютное, категориальное: добро, зло, истина, правда, ложь, обман/bien, mai, vérité, mensonge.

Это описание продемонстрировало следующее.

Истина, понимаемая в русском языке как высшее абсолютное знание, – обьект интеллектуальной и целеустремленной деятельности человека. Отношения ее с человеком стоятся по модели «прятаться – искать». Истина в русском языке мыслится скорее неодушевленно, имеет коннотацию «светило». Контексты, где истина одушевляется – периферийны (истина рождается).

Правда в русской мировоззренческой модели – это искреннее высказывание, адекватно отражающее действительность, а также сумма абстрактных человеческих представлений о справедливости, которая, как правило, попирается. Она персонифицируется в образе женщины низкого происхождения, слаба, нуждается в защите. За образом правды в русском языковом сознании закреплена идея страдания, борьбы обиженных за восстановление своих прав (характерно именование газеты коммунистической партии именно этим словом – «Правда»).

Слово ложь имеет два значения, одно из которых не выделяется словарями. Ложь – это антоним истины и злонамеренный обман при помощи высказываний. Первое значение выводится из сочетаемости. Основные коннотации лжи – водная стихия, жидкость, грязь. Ложь в русском языковом сознании мыслится неодушевленно, то есть является чьей-то принадлежностью, чьим-то инструментом. В русском смысловом поле, описывающим идею лжи и обмана, присутствует образ кривизны-левизны, первоначально ассоциированный со злом (см. предыдущую главу), но он представлен не прямо, как во французском языке, а лишь в некоторых выражениях и производных словах (кривотолки, кривой аргумент, кривое зеркало, искажающее правду (отсюда королевство кривых зеркал как царство лжи), левое дело, левое предложение, то есть то, что противоречит общепринятым нормам и должно быть скрыто).

Обман – характеристика злонамеренного поведения одного человека по отношению к другому, имеющему своей целью путем введения в заблуждение извлечь выгоду. Это понятие также мыслится неодушевленно. Сочетаемость его связана с оценкой факта обмана с точки зрения действующей морали.

Французское vérité (n. f.) связывается в первую очередь с речевой деятельностью человека. У этого слова в современном языке множество коннотаций: текст, женщина, дерево, жидкость. Это понятие положительно кониотировано. Социальная окрашенность понятия, как мы наблюдаем это у русской правды, отсутствует. Понятие сочетается с представлением о пользе и благе.

Mensonge (n. m.) – антоним vérité. В связи с тем, что «силы тьмы» описаны во французском языке более активно, чем «силы света» (см. предыдущую главу о добре и зле), мы обнаруживаем у этого слова признаки, позволяющие его трактовать также и как антоним истины – более абстрактного и высшего начала. Повышенный рационализм французской культуры выразился в существующей в языке классификации mensonge в соответствии с теми целями, которые ставит перед собой человек. У этого слова обнаруживается также и специфический смысл, связывающий идею обмана с художественным вымыслом. На образном уровне mensonge ассоциируется с тканью и с одушевленным существом – порождением дьявола.

В результате сопоставления мы видим, что во французском обыденном сознании не обнаруживается понятие истины, а только правды. Понятие и образы правды существенно различаются в двух рассматриваемых языках. Русская правда имеет особый социальный смысл и связана с идеями угнетения и классовой борьбы, французская правда не связана с идеями социального напряжения и не обязательно горька. У этих понятий также существенно не совпадают и коннотативные поля. У русской правды нет коннотации «текст», «дерево», «жидкость». У французской правды нет коннотации «девушка из низов».

Французское понятие mensonge (n. f.) обнаруживает близость к русскому понятию лжи, у него имеются и первое, и второе значение русского слова, выявляющиеся преимущественно из сочетаемости. Русская ложь ассоциируется с водной стихией, водой, грязью, французская ложь – с тканью. И то, и другое понятие восходит к идее дьявола, что поддерживается их употреблением в обоих языках. Таким образом, в оппозициях истина, правда, ложь – vérité, mensonge обнаруживается отчетливый перекос, связанный со специфичностью русского обыденного понятия истины.

Русская языковая картина в этой области отчетливо демонстрирует разделение понятийного поля на верх и низ, высшее и земное. Представление о небесной жизни, где орудует не пантеон богов, а добро и зло, показывает связанность русского сознания в этой области с христианской, а не языческой трактовкой мира. Однако, как мы видели, языческие контексты – как славянские, так и общеевропейские – присутствуют в образной структуре этого понятия. Разделение области знания на высшее и низшее, на истину и правду, идея слепоты человека перед высшим знанием, – все это трактовки библейских образов, отражение библейских посылов.

Эволюция образа правды, которая дала нам феномен ее значения в XX веке – это одно из последствий влияния на массовое сознание социокультурного смысла, который мы в главе второй назвали коммунизмом. Конструирование значения и аллегорий, его сопровождающих, представляется прозрачным: правда в том, что народ угнетают, хотя «верхи» обманывают народ и унижают его, лживо убеждая его в том, что на самом деле они пекутся о его благе. Идея лживости власти, манипулятивности власти органично присутствует в русском сознании, располагая всю политическую конструкцию в системе координат правда и ложь. Произведения Карла Маркса, В. И. Ленина, Л. Д. Троцкого наполнены образами лживости власти и образами правды, которая есть и орудие в борьбе со старым порядком, и ее цель. Проведя наши исследования, мы можем предположить, что эта модель оказалась эффективной в рамках европейской смысловой и метафорической системы именно в силу связи лжи и зла, о которой мы говорили в этой главе. Единственный образный конфликт, который присутствует в этом образно-понятийном пространстве – это именование революционеров, борющихся за правду, – левыми, то есть с точки зрения активного и актуального мифа – не-правыми. Многие знают объяснение этого факта, связанного с рассадкой членов парламента в соответствии со своими взглядами на заседании Национального собрания во Франции в 1789 году по правую и левую руку от председателя. Анализировать этот факт можно разнообразно, мы отметим лишь в этой связи, что ассоциирование с левизной все же негативно и очевидно, что именование Ф. М. Достоевским своего романа о левых революционерах «Бесы» неслучайно с точки зрения имеющихся в языке и мышлении стереотипических подсказок.