Текст книги "Горький и евреи. По дневникам, переписке и воспоминаниям современников"

Из доклада А. М. Горького на Первом Всесоюзном Съезде Советских Писателей. Москва, Колонный зал Дома союзов, 17 августа 1934 года:

.. я считаю необходимым указать, что советская литература не является только литературой русского языка, это – всесоюзная литература. Так как литературы братских нам республик, отличаясь от нас только языком, живут и работают при свете и под благотворным влиянием той же идеи, объединяющей весь раздробленный капитализмом мир трудящихся, ясно, что мы не имеем права игнорировать литературное творчество нацменьшинств только потому, что нас больше. Ценность искусства измеряется не количеством, а качеством. Если у нас в прошлом – гигант Пушкин, отсюда еще не значит, что армяне, грузины, татары, украинцы и прочие племена не способны дать величайших мастеров литературы, музыки, живописи, зодчества. Не следует забывать, что на всем пространстве Союза Социалистических Республик быстро развивается процесс возрождения всей массы трудового народа «к жизни честной – человеческой», к свободному творчеству новой истории, к творчеству социалистической культуры. Мы уже видим, что чем дальше вперед, тем более мощно этот процесс выявляет скрытые в 170-миллионной массе способности и таланты…

Горький был убежден, что представители всех российских языцев являются для русского народа ценнейшими помощниками «на пути в Светлое Будущее». Еврейскому народу он отводил здесь особо важную роль, и хотя «чернуху» советской действительности в целом предпочитал не замечать, о необходимости борьбы с антисемитизмом в семье «братских народов» напоминал до конца своей жизни.

* * *

Перефразируя высказывание Аполлона Григорьева в адрес Пушкина, еще раз подчеркнем, что Горький, несомненно:

был совершенным выражением своего времени. Одаренный высоким поэтическим чутьем и удивительною способностию принимать и отражать всевозможные ощущения, он перепробовал все тоны, все лады, все аккорды своего века; он заплатил дань всем великим современным событиям, явлениям и мыслям, всему, что только могла чувствовать тогда Россия, переставшая верить в несомненность вековых правил, самою мудростию извлеченных из писаний великих гениев <…> и с удивлением узнавшая о других мирах мыслей и понятий и новых, неизвестных ей до того взглядах на давно известные ей дела и события [ГРИГОРЬЕВ АП.].

По смерти Горького о нем было написано много: и хвалебного, и критического, и ругательного. Но самый трогательный и искренний во всей своей простоте некролог принадлежит его тезке Алексею Ремизову:

…Горького читали с восторгом, да, восторженно, и пропащие и пропадающие, повторяя – «все в человеке, все для человека».

Горький ученик Толстого.

От Толстого <…> идет отсветом мысль Горького. Горький продолжает миф о человеке со всей ожесточенностью задавленного, воссилившегося подняться во весь рост человека. Горьковский миф – не «сверхчеловек-бестия», давящий и попирающий, а человек со всей скрытой в нем силой творчества, человек, за что-то и почему-то обреченный на погибель, а в лучшем случае на мещанское прозябание. <…>.

Суть очарования Горького именно в том, что в круге бестий, бесчеловечья и подчеловечья заговорил он голосом громким и в новых образах о самом нужном для человеческой жизни – о достоинстве человека.

Горький – мифотворец.

Место его в русской литературе на виду.

Не Гоголь с его сверхволшебством, не Достоевский с его сверх-сознанием, не Толстой с его сверхверой, явление мировое, необычайное; и не Салтыков, не Гончаров, не Тургенев – создатели русского «классического» книжного стиля, Горький по трепетности слова идет в ряду с Чеховым, который своей тихой горечью не менее нужен для человеческой жизни, как и горьковское гордое сознание человека, без чего дышать нечем.

Слово у Горького – от всего бунтующего сердца, слог звучит крепостью слов, стиль: читать Горького можно только громко «во всеуслышанье», но петь Гоголем – Горький не запоется, как и не зазвучит Толстовским отчитом.

<…>

Алексей Максимович, Вы стали судьбой в моей жизни, вы, при всем вашем оттолкновении от моего мира снов, вы разгадали вашим чутьем мою любовь к слову, и я обязан вам моим первым выступлением в литературе. И разве я это могу забыть?

Алексей Максимыч – в последний путь: вспоминаю Вас – Вы знали бедность, унижение и отчаяние… вспоминаю наши редкие встречи и очарование, какое легло мне на сердце. Прощайте! [МГ: PRO ET CONTRA С. 217, 219].

Однако говорить о прощании с Горьким не приходится. Ибо когда официальному советскому мифу о нем пришел конец, и он рухнул вместе с создавшей его системой власти, стало ясно что Максим Горький был ярчайшим выразителем ключевого момента истории XX века. Поэтому интерес к его личности не угасает. Напротив:

Горький – один из тех русский писателей, о которых исследователи в свете событий последних лет начинают писать заново [ХЕЙТСО. С. 5].

Глава I
Человек идеи: Горький как русский мыслитель

C начала ХХ столетия Максим Горький становится одним из духовных лидеров российского общества. В этом качестве он выступал добрых 40 лет (sic!), а затем в течение полувека наряду с классиками марксизма-ленинизма входил в СССР в когорту непререкаемых идейных авторитетов. Горький – ключ к пониманию идейного базиса, на котором строилось и зиждилось советское общество. Но только, чтобы воспользоваться им в этом качестве, надо сначала понять его самого, уяснить, в каких духовных измерениях обреталась его мысль.

При беглом взгляде мировоззрение Горького мало чем отличается от взглядов тогдашней радикальной интеллигенции. Но это лишь при беглом взгляде. С юных лет Горький пытался выработать собственное мировоззрение, которое отвечало бы на «детские» вопросы бытия. В рассказе «О вреде философии» Горький рассказывает: «Я давно уже чувствовал необходимость понять – как возник мир, в котором я живу, и каким образом я постигаю его? Это естественное и – в сущности – очень скромное желание незаметно выросло у меня в неодолимую потребность, и со всей энергией юности я стал настойчиво обременять знакомых «детскими» вопросами» [АГУРСКИЙ. С. 54].

Горький – признанный общепризнанный классик литературы, был столь оригинальным русским мыслителем, что Михаил Агурский добавлял к этому определению слово «религиозный» [АГУРСКИЙ. С. 54], а Павел Басинский так даже объявляет его создателем

новой, постмодернистской “религии Человека” (только в этом революционном смысле надо понимать парадокс “богостроительства” писателя)» [БАСИНСКИЙ (I)].

Напомним, что богостроительством называется в истории отечественной мысли этико-философское течение в русском марксизме, развивавшееся рядом видных философов и литераторов социал-демо-кратов в первом десятилетии XX века с целью интеграции идей марксизма и религии и основанное на генетическом родстве и предполагаемом сходстве социалистического и христианского мировоззрения, см. [НФЭ]. Его приверженцы не «искали» Бога как некую существующую надмировую сущность, а стремились «построить» его из мощи коллектива. Течение своей задачей ставило создание пролетарской, псевдо(sic!) – религии, в которой роль Творца-созидателя отводилась Новому Человеку [CIONI]. Позднее, уже в советское время, эти идеи были переосмыслены в сугубо этическом плане и организованы в своего рода катехизис[47]47
  Катехизис – официальный вероисповедный документ какой-либо конфессии, огласительное наставление, книга, содержащая основные положения вероучения.


[Закрыть], в окончательном виде именованный как «Моральный кодекс строителя коммунизма».

Богостроители абсолютизировали понятия прогресса, коллектива или общества в целом в качестве движущей силы, способной реализовать их идеальный план устроения социума, сделать его живой реальностью. При этом сакральный Богочеловек – Христос, в их теоретических представлениях заменялся рукотворным образом Человека-Творца, т. е. Человекобога, созидателя нового мира. Основные представители «богостроительства» – А. В. Луначарский[48]48
  По свидетельству Л.Д. Троцкого:


[Закрыть], В. А. Базаров и А. А. Богданов в 1904–1910 годах развернули активную кампанию в печати по ознакомлению русского революционного движения со своими идеями. А. Богданов в 1904 году выпустил книжку «Новый мир» в которой первой статье «Собирание человека» предпослал три эпиграфа: из книги Бытия – «Создал бог человека «Луначарский был незаменим в сношениях со старыми университетскими и вообще педагогическими кругами, которые убеждённо ждали от “невежественных узурпаторов” полной ликвидации наук и искусств. Луначарский с увлечением и без труда показал этому замкнутому миру, что большевики не только уважают культуру, но и не чужды знакомства с ней. Не одному жрецу кафедры пришлось в те дни, широко разинув рот, глядеть на этого вандала, который читал на полдюжине новых языков и на двух древних и мимоходом, неожиданно обнаруживал столь разностороннюю эрудицию, что её без труда хватило бы на добрый десяток профессоров» [ТРОЦКИЙ Л. (V). С. 191].

по образу и подобию своему…», Карла Маркса – «Общественное бытие определяет собою сознание людей…» и Фридриха Ницше – «Человек – мост к сверхчеловеку». А. В. Луначарский издаёт двухтомник «Религия и социализм» (1908 г.) [ЛУНАЧАРСКИЙ (III)]; В. А. Базаров – статьи «Богоискательство и богостроительство» (в кн.: Вершины, кн. 1, 1909 г.) и «Мистицизм и реализм нашего времени» (сб. «Очерки по философии марксизма», 1908 г.), а Максим Горький – статью «Разрушение личности»[49]49
  Эта программная статья Горького 1908 г., содержащая изложение взглядов писателя на целый ряд ключевых вопросов политики, истории и эстетики, предназначалась для ленинской газеты «Пролетарий», но по требованию Ленина была редакцией отклонена, как «связанная с богдановской философией».


[Закрыть]. Все вместе они также представили свои взгляды по этому мировоззренческому вопросу в сборнике «Очерки философии коллективизма» (1908 г.).

Сборник «Очерки реалистического мировоззрения» (1904 г.) был издан как ответ на книгу молодых русских христианских философов-«богоискателей» «Проблемы идеализма», о которой речь пойдет ниже. В нем материалисты-«богостроители», с марксистских позиций четко и приземлено, в противовес идеалистическому визионерству «богоискателей», попытались ответить буквально на все волновавшие тогда читателя вопросы из области философии, экономики, эстетики, литературы и пр. В отличие от своих товарищей Горький себя к стану профессиональных философов не причислял, да и марксизм его был «был не теоретическим и научным, но скорее эмоциональным и мифопоэтическим» [STRADA]. В статье «Разрушение личности» он выступал исключительно как публицист, осмысляющий актуальные для того времени социальные проблемы на основе учения своих соавторов, оригинального в частностях, но в целом эклектического. На этой стезе он заявлял себя продолжателем традиции, в рамках которой

…русская философская мысль вплоть до рубежа XIX–XX веков развивалась главным образом в русле литературной критики и публицистики при преимущественном внимании к злободневным социально-политическим и этическим вопросам [Дмитриева. С.138].

Высказывавшиеся Горьким мировоззренческие представления являются по сути своей примерами выражения некоего спекулятивного знания [НФЭ], на подобии псевдорелигии, но отнюдь не какой-либо формы мистического откровения (религия) или мыслительной системы (философия). Отметим еще раз, что и марксизм Горького был в те годы, мягко говоря, не строго выраженным. На прямые рельсы ортодоксального марксизма-ленинизма Горький встал лишь в тридцатые годы, когда свои историософские представления стал излагать исключительно в свете классовой борьбы, причем в самых жестких рамках ее сталинской интерпретации.

Все публикации большевиков-«богостроителей» не вызвали большого общественного резонанса. Однако они сильно разозлили их однопартийца Владимира Ульянова-Ленина, который справедливо усмотрел в них очередную попытку «реанимировать или сочинить религию». В письме к Горькому от ноября 1913 г. он в жесткой форме, с четко определенных позиций атеистического марксизма устраивает писателю по сему поводу настоящую выволочку:

…Вы защищаете идею бога и богостроительства. «Бог есть комплекс тех выработанных племенем, нацией, человечеством идей, которые будят и организуют социальные чувства, имея целью связать личность с обществом, обуздать зоологический[50]50
  Зоологический – читай «природный».


[Закрыть] индивидуализм». Эта теория явно связана с теорией или теориями Богданова и Луначарского. И она – явно неверна и явно реакционна. Наподобие христианских социалистов (худшего вида «социализма» и худшего извращения его) Вы употребляете прием, который (несмотря на Ваши наилучшие намерения) повторяет фокус-покус поповщины: из идеи бога убирается прочь то, что исторически и житейски в ней есть (нечисть, предрассудки, освящение темноты и забитости, с одной стороны, крепостничества и монархии, с другой), причем вместо исторической и житейской реальности в идею бога вкладывается добренькая мещанская фраза (бог = «идеи будящие и организующие социальные чувства»). Вы хотите этим сказать «доброе и хорошее», указать на «правду-справедливость» и тому подобное. Но это Ваше доброе желание остается Вашим личным достоянием, субъективным «невинным пожеланием». Раз Вы его написали, оно пошло в массу, и его значение определяется не Вашим добрым пожеланием, а соотношением общественных сил, объективным соотношением классов. В силу этого соотношения выходит (вопреки Вашей воле и независимо от Вашего сознания), выходит так, что Вы подкрасили, подсахарили идею клерикалов… <…> Неверно, что бог есть комплекс идей, будящих и организующих социальные чувства. Это – богдановский идеализм, затушевывающий материальное происхождение идей. Бог есть (исторически и житейски) прежде всего комплекс идей, порожденных тупой придавленностью человека и внешней природой и классовым гнетом, – идей, закрепляющих эту придавленность, усыпляющих классовую борьбу. Было время в истории, когда, несмотря на такое происхождение и такое действительное значение идеи бога, борьба демократии и пролетариата шла в форме борьбы одной религиозной идеи против другой. Но и это время давно прошло. Теперь и в Европе и в России всякая, даже самая утонченная, самая благонамеренная защита или оправдание идеи бога есть оправдание реакции. Все Ваше определение насквозь реакционно и буржуазно. Бог = комплекс идей, которые «будят и организуют социальные чувства, имея целью связать личность с обществом, обуздать зоологический индивидуализм». Почему это реакционно? Потому, что подкрашивает поповско-крепостническую идею «обуздания» зоологии. В действительности «зоологический индивидуализм» обуздала не идея бога, обуздало его и первобытное стадо и первобытная коммуна. Идея бога всегда усыпляла и притупляла «социальные чувства», подменяя живое мертвечиной, будучи всегда идеей рабства (худшего, безысходного рабства). Никогда идея бога не «связывала личность с обществом», а всегда связывала угнетенные классы верой в божественность угнетателей. Буржуазно Ваше определение (и не научно, неисторично), ибо оно оперирует огульными, общими, «робинзоновскими» понятиями вообще – а не определенными классами определенной исторической эпохи [ЛЕНИН. Т.48. С. 233–234].

Но Горький в свой Каприйский период бы твердо убежден, как он это излагает в письме А.Богданову в 1906 году, что именно «богостроителям»

суждено историей положить первые камни фундамента <…> философии будущего, той философии, коя не только миропонимание, но именно ощущение связи с миром, той философии, которая должна возвратить человека на его место – в центр процесса жизни, должна гармонировать его – изменить физически [ШЕРЕР].

Тема «Богостроительство русских марксистов» привлекает в наше время особое внимание горьковедов – см. статью Л. Спиридоновой к переписке Горький – Богданов в [ГОРЬКИЙНЕИЗДАННАЯ ПЕРЕПИСКА], а также [ШЕРЕР], [ЧОНИ (I) – (III)], [CIONI], [SCHERRER-STEILA], [STRADA]. Большинство исследователей отмечают, что философия марксистов-богостроителей находилась под сильным влиянием идей эмпириокритицизма (эмпиризма), активно заявлявшихся в начале ХХ века австрийским физиком и мыслителем Эрнстом Махом и швейцарским философом Рихардом Авенауриусом. Как известно, именно этот философский уклон вызывал резкое недовольство Ленина – «истинно верующего» апологета диалектического материализма, который, не стесняясь в выражениях, в остро полемической книге «Материализм и эмпириокритицизм» (1908 г., изд. 1909 г.) разнес товарищей по партии в пух и прах[51]51
  Эмпириокритицизм как философское направление в целом – о нем см. соотв. раздел в [НФЭ] – был подвергнут резкой критике также и Г. В. Плехановым.


[Закрыть].

Получив книгу Ленина, изданную в Москве в 1909 году издательством «Зерно», Горький пришёл в ярость! «Получил книгу Ленина, – писал он Богданову, – начал читать и – с тоской бросил ее к чёрту. Что за нахальство! Не говоря о том, что даже мне, профану, его философические экскурсии напоминают, как ни странно – Шарапова и Ярморкина, с их изумительным знанием всего на свете – наиболее тяжкое впечатление производит тон книги – хулиганский тон!» [БАСИНСКИЙ (II). С. 58]

Интересно, что:

В западной литературе A. A. Богданов состыковывается с И. В. Сталиным применительно к 1928–1933 гг. (идеи «впередовцев»<sup>[52]52
  «Вперёдовцы» – эмигрантская группа российских социал-демократов, созданная по инициативе сторонников богостроительства (Алексинский, Богданов, Луначарский, Горький и др.). Существовала в 1909–1913 гг. Платформа группы называлась «Современное положение и задачи партии», в ней указывались задачи группы – «создавать» и «распространять в массах новую пролетарскую культуру», «развивать пролетарскую науку», «вырабатывать пролетарскую философию». Кроме того, в ней отрицалась допустимость парламентской деятельности большевиков в Думе. Издавала в 1910–1911 гг. в Женеве непериодический сборник «Вперёд», вышло 16 номеров.


[Закрыть]</sup> о геноциде крестьянства и «старой» интеллигенции в связи с «великим переломом»). Или, например, известный израильский славист М. Вайскопф в монографии «Писатель Сталин» с полным сочувствием цитирует работу М. Agursky «The Third Rome»: «Это не Троцкий и не Григорий Зиновьев впервые выдвинули идею геноцида русского крестьянства <осуществленную> в период коллективизации 1928–1933 гг., а Богданов, Луначарский, Горький и другие, причем <бывший «впередовец»> Менжинский как глава тайной полиции позаботился о ее практическом проведении» [АЛЕКСЕЕВ].

«Впередовцы», в число которых входили не только лекторы, но также и слушатели «Каприйской школы»[53]53
  В Каприйскую школу, организованную в 1909 году на о. Капри, где 1907 по 1913 г. жил эмигрировавший из России Горький, приехали тринадцать человек слушателей, выбранных некоторыми партийными организациями РСДРП. Чтение лекций продолжалось с августа по декабрь 1909 года. Луначарский вел курс по истории и теории профессионального движения, истории Интернационала и германской социал-демократии; М. Горький – по истории русской литературы. Лекторами школы были также г. Алексинский, М. Лядов, В. Десницкий, Ст. Вольский, М. Покровский [ЧОНИ (I) и (II)], [CIONI], [SHERER-STEILA].


[Закрыть], тактично именовали себя «литературной группой», но даже Горький, который всегда подчеркивал: «я не философ», после публикации повести «Исповедь» (1908 г.)

широко рассматривался в русских религиозных кругах как религиозный мыслитель [АГУРСКИЙ. С. 56].

Один из серьезных упреков, что бросает Горький-мыслитель современному ему капиталистическому обществу – деиндивидуализация личности. Как все полицейские похожи друг на друга и как винтики единого механизма регулируют жизнь общества, так – в его образном представлении, единое капиталистических отношений господствует над множеством людей-индивидуальностей. В такой ситуации человек утрачивает личную свободу, превращается в придаток, «функцию» капитала. Наивысший уровень такого рода дегуманизации личности, включенной в механизм товарно-денежных отношений, Горький видит в типаже «янки». США для него – бездуховная страна «Желтого дьявола», символом которой является каменный муравейник Нью-Йорка, где, как ему представляется, понятие «свободы личности» теряет всякий смысл.

До Революции принцип личной свободы является важной составляющей «самовидения» и гуманистического видения Горького в целом. В письме Репину от 23 ноября [5 декабря] 1899 года, например, он прямого говорит об этом:

…я вижу, что никуда не принадлежу пока, ни к одной из наших «партий». Рад этому, ибо – это свобода. А человеку очень нужна свобода, и с в свободе думать по-своему он нуждается более, чем в свободе передвижения. Никому не подчиняться – это счастье, не правда ли? Быть хозяином своей души и не принимать в нее чужого, нахально сорящего в нее свое… [ГОРЬКИЙ – ПИСЬМА. Т. 1. С. 377–378].

В эти же годы Горький вводит в художественную литературу образ «босяка», как новый, доселе неведомый «идейно-психологический тип» свободной личности, имеющей «свою “философию”».

…социальный облик босячества менее всего интересовал раннего Горького, хотя по опыту своей юности он <хорошо> был знаком с ним <…>. Но его художественное зрение было каким-то особенным. Он искал и находил в среде босяков (или, как их называли, в «золотой роте») не социальный тип, а новое моральное настроение, новую философию, которые интересовали его и были ему духовно близки.

<…>

…он заставил критиков в связи со своими текстами решать не проблемы текущей жизни в ее отражении в художественном зеркале, но непосредственно «вопрос о Горьком» и том идейно-психологическом типе, что, во многом благодаря ему, – врезался в духовную и общественную жизнь России конца XIX – начала XX века [БАСИНСКИЙ (I)],

Судя высказыванию Августа Стриндберга, – одного из «властителей дум» того времени:

Герои Горького не надуманы. Они угроза обществу и когда-нибудь его одолеют [УРАЛЬСКИЙ. С. 96],

– наиболее чуткие к вызовам времени люди не только в России, но и на Западе, сразу же почувствовали, по ком звонит колокол Горького. Увы, они не ошибались. «Босяки» – они же разнузданные люмпены, деклассированные элементы, отбросы общества всех мастей и оттенков, сыграли свою роковую роль как в модернистических (социалистические), так и консервативных (фашистские) революциях первой половины ХХ столетия. Русская Революция здесь особый пример. Жажда личной свободы представителей различных слоев российского общества, – а «босяки» являются самыми радикальными выразителями этих настроений! – была искусно использована большевиками для захвата государственной власти, и затем, будучи жестко подавленной как «проявление буржуазного индивидуализма», подменена принципом «коллективной сознательности масс». Отрицание безусловной необходимости свободы личности при социализме – один из основных мировоззренческих «поворотов» Горького в конце 1920-х годов.

Признать абсолютный приоритет коллективного начала над индивидуальным и интересов рабочего класса над общечеловеческими ценностями, Горькому, видимо, было не так уж и трудно, поскольку общество светлого Будущего, мыслившееся ранее им и его единомышленниками «богостроителями», по сути своей также являлось сугубо антиперсоналистическим. В нем, по их представлениям, должно быть покончено как с отчуждением рабочего от продукта его труда, так и с буржуазным индивидуализмом. При этом все единичное, индивидуальное, включая художественное творчество – область человеческой практики, ранее считавшаяся Горьким свободной par excellence от диктата каких бы то ни было внешних ограничений, становится подчиненным одному направляющему принципу.

Этим всем и определялось его убеждение, что якобы:

В Союзе Советов происходит борьба разумно организованной воли трудовых масс против стихийных сил природы и против той «стихийности» в человеке, которая по существу своему есть не что иное, как инстинктивный анархизм личности

<…> речь идет о борьбе социалистически организованной воли не только против упрямства железа, стали, но главным образом о сопротивлении живой материи, не всегда удачно организованной в форму человека [ГОРЬКИЙ (I). Т. 26. С.19–20].

Как показал опыт социалистического строительства в СССР, там, где Богданову, Горькому, Луначарскому и иже с ними виделось преодоление социальных патологий, на практике возникает феномен «насильственного единства», по сравнению с которым критикуемый им капиталистический порядок выглядит, мягко говоря, «несколько более гуманным» [СЕМИНАР]. Подобного рода выводы относительно горьковского визионерства и концепций марксистского «богостроительства»[54]54
  «Богостроители» тоже по сути своей были «богоискателями», Горького с сотоварищами в научной литературе довольно часто так называют. Не вдаваясь в тонкости данных определений, мы используем первый термин для общей характеристики мыслителей марксистской ориентации и второй – для философов-идеалистов.


[Закрыть] в целом делались еще задолго до Революции – их оппонентами. К их числу относится большая группа мыслителей, создавших в начале ХХ в. на базе немецкого идеализма и мировоззренческих идей Федора Достоевского и Владимира Соловьева первую (и последнюю до настоящего времени) русскую философскую школу, представляющую собой в целом православное направление в системе европейского христианского персонализма.

Сам психологический тип русского богоискателя начала века подчас как бы выламывается из традиционных представлений о благочестии и богословии. Разумеется, здесь были и совершенно церковные люди, но все же преобладал тип бунтовщика, смутьяна и, я бы сказал даже, вольнодумца, который склонен не просто следовать уже сложившейся традиции, но склонен к пересмотру традиций, к переоценке ценностей. Правда, в этом пересмотре богоискатель обычно приходил как раз к открытию для себя неколебимых религиозных ценностей. Но сама психология этих открытий характеризовалась духом адогматизма, нетерпения, метания из стороны в сторону [СИНЯВСКИЙ (II). С.11–12].

В 1903 г., в период наивысшего расцвета популярности Горького, увидел свет сборник статей «Проблемы идеализма» (1902), в числе авторов которого была группа профессиональных философов и социологов – Сергей Булгаков, Петр Струве, Франк, Николай Бердяев, Николай Лосский и др., стоявших ранее на позициях марксистского позитивизма, но в начале ХХ в., вернувшихся к идеализму и православному богословию.

Необходимость поворота от господствующего социологизма к этике и метафизике, причем преимущественно кантианского толка, подчеркнутая актуальность проблем личности, декларируемые в сборнике, вызвали большой общественный резонанс, которому способствовал и полемический тон ряда статей: «наиболее характерные статьи книги – не что иное как хлесткие фельетоны на жгучие темы… русской действительности», – писал Дм. Философов («Новый путь», 1903, № 10, с. 177) [НФЭ].

После образования Советской России именно всех этих мыслителей большевики в первую очередь вышвырнули из страны на так называемом «философском пароходе» (1922 г.).

На одного из этих изгнанников – Николая Бердяева, получивший впоследствии на Западе большую известность в кругу христианских экзистенциалистов, Горький особенно негодовал за его идеалистический оппортунизм[55]55
  Горький вывел Бердяева – в своем резко критическом видении его личности, в образе интеллигента-ренегата Шалимова из пьесы «Дачники». См. письмо Горького Пятницкому от 20 или 21 июня 1902 г. [ГОРЬКИЙ (I). Т. 6. С. 552].


[Закрыть] и постоянно вел с ним скрытую полемику.

Бердяев был своего рода аlter ego Горького. Их волновали одни и те же проблемы, но решение их каждый видел в диаметрально противоположенной форме человеческой активности. Бердяев, как и все русские философы-персоналисты, скептически относился к идее революционного преобразования социума, справедливо страшась коренной ломки устоев традиционного бытия. Он в своих духовных исканиях стремится в мир «горний». Наиважнейшим Бердяев считает духовно-нравственное совершенство человека как свободной и самодостаточной личности. Унылая повседневность в форме экономических законов, определяющих жизнедеятельность социума, его мало занимает. «Хлеб насущный дай нам днесь» – для Бердяева смиренное прошение, а не активное деяние. Горький, напротив, весь в мире «дольнем». Духовно-нравственное совершенство человека для него – процесс добывания им хлеба насущного и одновременно постижения и преобразования им мира, т. е. созидания «культуры».

Сходились они, судя по всему, лишь в профетическом отношении к своей духовной ативности. Бердяев писал, что:

В философии есть профетический элемент… Настоящий, призванный философ хочет не только познания мира, но и изменения, улучшения, перерождения мира. Иначе и быть не может, если философия есть прежде всего учение о смысле человеческого существования, о человеческой судьбе [БЕРДЯЕВ (V)].

При этом пророческая активность согласно его воззрениям была связана с мистическим откровением, поскольку:

Мистика есть пробуждение духовного человека, который видит реальности лучше и острее, чем человек природный, или душевный. Мистика есть преодоление тварности [БЕРДЯЕВ (IV). С. 427].

Горький, как прагматик-позитивист, напротив, был убежден, – см. его эссе «Две души», что:

Поворот к мистике и романтическим фантазиям – это поворот к застою, направленный в конце концов против молодой демократии, которую хотят отравить и обессилить, привив ей идеи пассивного отношения к действительности, сомнение в силе разума, исследования, Неуки, задержать в демократии рост новой коллективистической психики, единственно способной воспитать сильную и красивую личность.

Русское «богоискательство» проистекает из недостатка убежденности в силе разума, – из потребности слабого человека найти руководящую волю вне себя, – из желания иметь хозяина, на которого можно было бы возложить ответственность за бестолковую неприглядную жизнь.

Бегство от мира, отречение от действительности обыкновенно прикрывается желанием «личного совершенствования»; но все на земле совершенствуется работой, соприкосновением с тою или иною силой. В существе своем это «личное совершенствование» знаменует оторванность от мира, вызывается в личности ощущением ее социального бессилия.

Всему этому Горький с позиции «богостроителей» противопоставляет свое видение «позитивного» изменения коренной русской ментальности:

Есть и еще много особенностей в нашей жизни, в строе наших душ, и есть немало русских людей, которые полагают, что это наше особенное, самобытное имеет высокое значение, обещает нам в будущем всякие радости.

<…> настало время, когда история повелительно требует от честных и разумных русских людей, чтобы они подвергли это самобытное всестороннему изучению, безбоязненной критике. Нам нужно бороться с азиатскими наслоениями в нашей психике, нам нужно лечиться от пессимизма – он постыден для молодой нации, его основа в том, что натуры пассивные, созерцательные склонны отмечать в жизни преимущественно ее дурные, злые, унижающие человека явления. Они отмечают эти явления не только по болезненной склонности к ним, но и потому, что за ними удобно скрыть свое слабоволие, обилием их можно оправдать свою бездеятельность. Натуры действенные, активные обращают свое внимание главным образом в сторону положительных явлений, на те ростки доброго, которые, развиваясь при помощи нашей воли, должны будут изменить к лучшему нашу трудную, обидную жизнь [МГ: PRO ET CONTRA. С. 101–102].

Бердяев «с точки зрения экзистенциальной философии» жестко критиковал концепции коллективного разума, массового Человека и т. д. у марксистов-«богостроителей». Он утверждал, что

все наоборот – общество есть малая часть личности, лишь ее социальный составь, мир есть лишь часть личности. Личность есть экзистенциальный центр, а не общество и не природа, субъект – экзистенциален, а не объект. Личность реализует себя в социальной и космической жизни, но она может это делать только потому, что в ней есть независимое от природы и общества начало. Личность не определяется как часть в отношении к какому-либо целому. Личность есть целое, она тотальна, интегральна, несет в себе универсальное и не может быть частью какого-либо общего, мира или общества, универсального бытия или Божества. Личность вообще не есть природа и не принадлежит, подобно всему природному, к объективной натуральной иерархии, не может быть вставлена в какой-либо натуральный ряд.

<…>

Маркс начал с борьбы против дегуманизации в капиталистическом обществе. Этой дегуманизации нужно было противопоставить гуманизацию. Но в действительности произошел сложный диалектический процесс, в котором гуманизм перешел в антигуманизм. Марксизм есть один из кризисов гуманизма, один из выходов из серединного гуманистического царства, которое пыталось утвердить человека на нем самом, т. е. признало его существом самодостаточным, довольным собой. В материалистическом коммунизме продолжается процесс дегуманизации, который Маркс обличал в капиталистическом обществе. Коммунистический индустриализм также может дегуманизировать человека, как и капиталистический индустриализм, может превратить его в техническую функцию. Человек рассматривается не как свободный дух, т. е. не как личность, а как функция общественного процесса, как материальное существо, занятое исключительно экономикой и техникой и в часы досуга развлекающееся искусством, призванным украшать индустриализированную жизнь. Антиперсонализм коммунизма связан не с его экономической системой, а с его духом, с его отрицанием духа. Это нужно все время иметь в виду [БЕРДЯЕВ (II). С.4 и 15–16].

В своей последней книге «Экзистенциальная диалектика божественного и человеческого» (Париж, 1947 г.) Бердяев, подводя итог полемике с «богостроителями»-марксистами, дал убедительный критический анализ их визионерских построений. Согласно Бердяеву, заимствованный богостроителями из наследия Ницше атеистический гуманизм диалектически перерождается в антигуманизм, в бестиализм, когда поклоняются бесчеловечному богу, который «нисколько не лучше и даже хуже безбожного человека». В идейно-теоретическом плане такого рода гуманизм, в конечном счёте, приводит к ницшеанству и марксизму, в социально-политическом – к бесчеловечным тоталитарным режимам. По мере создания Нового Человека в нацистской Германии и коммунистической России, реальный человек, теряя свою личную индивидуальность, приносился в жертву нации и классу, идеям могущества и общего блага.