Текст книги "Плохая собака. Как одна невоспитанная собака воспитала своего хозяина"

29
Дом на скалах

Петре Форд удалось распахнуть дверь у меня в сердце. Она доказала, что дрессировка – это одновременно вид искусства и акт любви. Я никогда не видел двух существ, которые были бы настолько поглощены друг другом и так друг о друге заботились. Я подумал о Глории. Потом о Холе.

Смирение – это не когда мы не думаем о себе. Смирение – это когда мы думаем о себе меньше, чем о других.

Я позвонил в АКС и попробовал договориться о встрече с Мэри Берч. Мне нужна была ее консультация по поводу десятого пункта. Стоит ли говорить, что сотрудники АКС – специалисты по выработке условных рефлексов – поступили со мной так же, как поступили бы с собакой, чье поведение их не устраивает? Вы еще не поняли? Они проигнорировали мою просьбу. Как там говорила Лорена? Игнорирование поведения, направленного на привлечение внимания, является высшей формой доминирования.

Пока организация, чей лозунг «Мы не работаем с чемпионами – мы работаем, чтобы делать чемпионов», хранила презрительное молчание, я сосредоточился на так называемой «триаде дрессировщика»: упорство, частотность, длительность. Каждый вечер, возвращаясь с прогулки, мы с Холой останавливались у дома и отрабатывали связку «Сидеть» – «Ждать». Я выбирал самые людные места, чтобы проверить ее усидчивость. Меня не вводил в заблуждение ни зрительный контакт, ни фирменный афродизиак Холы – улыбка.

Однажды в пятницу, когда я муштровал ее в вестибюле, мимо прокатилась волна соседей, возвращавшихся с работы.

– Здравствуйте, – поминутно говорил я. – Добрый вечер. Как поживаете?

– А она молодец, – отвечали мне. – Делает успехи! Продолжайте в том же духе.

– Спасибо. Мы стараемся.

– Можно погладить? – спросил новый жилец, еще недостаточно близко знакомый с Холой.

– Знаете, я пока работаю над ее манерами…

– О!

Джошуа стоял в отдалении с видом многоопытного собачника, для которого все это – детские игрушки.

– А дела-то и в самом деле продвигаются, – заметил он, глядя на Холу. – Она стала внимательнее. Похоже, вы много работаете.

– Она умница, – ответил я.

– Нужно показать ее Глории.

– Она сейчас не живет здесь…

– Знаю, – кивнул Джошуа. Ну конечно, консьержам на Манхэттене известно о своих жильцах больше, чем самим жильцам. – И все-таки покажите ее Глории. Она будет впечатлена. И… мы все по ней скучаем.

– Гм… – только и ответил я. – Гм…

На следующий день мы с Холой взяли напрокат машину и два часа протряслись на запад, к Дому на скалах. Я не стал звонить Глории, хотя меня всю дорогу не покидало ощущение, будто я совершаю одну из величайших глупостей в своей жизни.

Кларк проходил 28-дневный курс лечения от алкоголизма, и я не мог поговорить с ним, поэтому я набрал номер Дэрила. Вот уж в ком романтики было больше, чем благоразумия.

– Ты хочешь сделать Глории сюрприз? – спросил он. – Как это мило!

– Думаешь? А вдруг она решит, что я навязываюсь?

– Слушай, она твоя жена. Вы же католики. Пока смерть не разлучит вас… и все такое.

– Она не католичка.

– Тогда молись за нее.

Иногда люди обращаются за советом, который на самом деле уже дали себе. Я не собирался докучать Глории, мне просто хотелось с ней увидеться.

В предгорьях Катскилл зима наступает раньше. Такое ощущение, будто ты приехал в девятнадцатый век, где еще и на двадцать градусов холоднее.

Чем дальше мы углублялись в округ Салливан, тем более скудной становилась растительность. На ее фоне биллборды, казино и автодром Монтичелло смотрелись чужеродно, словно неуклюже наклеенные аппликации. Округ пришел в запустение лет пятьдесят назад: с изобретением кондиционеров и появлением регулярных рейсов до Флориды средний класс перестал нуждаться в месте для комфортного летнего отдыха. Постепенно курорт вымер.

Пока я ехал, по обочинам мелькали заброшенные городки и крохотные площадки для кемпинга, подчистую скупленные ультраортодоксальными иудеями. Здесь было очень тихо и мирно, возможно потому, что ни у кого не было денег, но вот парадокс: для того чтобы выжить, почти не требовалось работать. В отдалении длинными рядами тянулись пустые скорлупки ферм. Возле каждой второй стояла восемнадцатиколесная фура с подъемным краном, рядом – штабеля пиломатериалов.

Я остановился на заправке в нескольких километрах от нашего дома. Ветхий мотель окружали давно сломанные и насквозь проржавевшие автомобили. Всё вместе напоминало выставку, посвященную концептуализму шестидесятых. Корпуса машин обвивали сорняки. Да уж, теперь их точно никто не угонит…

– Хола, подожди здесь. Я сейчас вернусь.

«А куда я денусь? – казалось, ответила она. – Ты же меня запираешь».

Хола всю дорогу вела себя идеально: почти не скулила, пока мы пересекали длинный мост Джорджа Вашингтона, проспала бóльшую часть Нью-Джерси, а потом упоенно рассматривала проносящиеся мимо поля и редкие ресторанчики на обочинах трассы B-17.

В магазине на парковке меня встретил знакомый продавец – кривоногий пакистанец Прахад. Он работал тут все годы, что я приезжал в горы на летние каникулы.

– Давно не виделись, – сказал он, пробивая мне сельтерскую воду и пакет с мармеладом.

– Да уж.

– Ваша жена здесь. Давно приехала.

– Как у нее дела?

Он взглянул на меня с любопытством. Наверное, мужьям не полагается задавать такие вопросы продавцу в магазине.

– Хорошо, – наконец ответил он. – Выглядит счастливой.

Не это мне хотелось услышать.

– Хола, – позвал я, пока мы ехали по петляющей дороге мимо киосков с мороженым и жареными цыплятами. – А что, если мамочка не хочет нас видеть?

«Она хочет меня видеть, – убежденно ответила Хола. – Меня все любят».

– Я бы на это не рассчитывал, милая.

«Как ты думаешь, мамочка готовит крабовые котлетки?»

Дом на скалах стоит на огромном валуне. Этот валун принес оползень, который случился здесь еще в ледниковом периоде. Вокруг растут чахлые деревца, вытянувшиеся на огромную высоту в надежде ухватить хоть капельку света. Во время урагана одно дерево раскололось и упало, украсив наш задний двор высокохудожественным бревном, на котором пышно цвела плесень.

Пока мы с Холой поднимались к дому, я заметил голубую Toyota, припаркованную у передней двери.

Земля на холме вокруг дома и маленького сарайчика была густо усеяна палой листвой, будто дворник сдался перед ее натиском и убрал грабли подальше. Я заглушил мотор и, не выходя из машины, осмотрел коттедж: все те же белые стены, ярко-красная дверь, новая кровельная крыша, которая пока еще ни разу не протекала, – и дым из трубы, свидетельствующий, что хозяйка дома.

– Мы ошиблись, – сказал я Холе. – Надо было сначала позвонить.

«Но мы уже здесь, – заметила она. – Это наш дом. Пора пообедать».

– Глория рассердится.

«Наверное, мамочка готовит что-то вкусное. Она потрясающий повар. Цыпленка?..»

Я вышел из машины и выпустил Холу. Пока я отстегивал поводок, красная дверь открылась, и на пороге появилась Глория.

30
Мэри Берч

– Привет, – сказала она без видимого раздражения. – Я вас не ждала.

Я взглянул на нее. Она оказалась еще лучше, чем в моих мыслях: заметно отдохнувшая, спокойная, стройная, но не исхудавшая, как несколько недель назад в городе. На ней были спортивные штаны и голубая, застегнутая до самого верха ветровка. Резинка стягивала волосы на затылке в тугой хвост. Сжимая в руках шляпу для верховой езды, она выглядела настороженной, но отнюдь не сердитой.

Что ж, отступать некуда.

– Давай, Хола, – сказал я, – покажем Глории, что мы теперь умеем. Сидеть.

Я почти видел, по какой траектории движутся мысли нашей собаки: сейчас ей больше всего хотелось броситься к мамочке с мокрыми поцелуями.

Наказание за нерешительность последовало незамедлительно – Гррр и рывок поводка.

Хола села, глядя на меня снизу вверх.

– Хорошая девочка.

Я отдал команду «Ждать», сделав горизонтальное движение ладонью перед ее носом, подошел к Глории и только тогда сказал:

– Привет.

Она ответила на рукопожатие, ни на секунду не отводя глаз от Холы.

– И тебе привет. Как поживаешь?

– Посмотри на это.

Как можно спокойнее я вернулся к Холе и произнес волшебное слово:

– Хорошо.

Она вскочила на ноги и яростно замотала головой: взгляд на Глорию – взгляд на меня – снова на Глорию. Нужно было завладеть ее вниманием.

– Гулять, – скомандовал я, немного согнул левый локоть и зашагал вперед.

Хола потрусила за мной, приглядываясь, не собираюсь ли я ее чем-нибудь угостить.

– Никаких лакомств, – прошептал я. – Гулять.

Мы повернули направо, сделали поворот кругом, затем налево… и наконец остановились.

Я хранил молчание.

Хола села – реакция, которой всегда добиваются дрессировщики: когда хозяин останавливается, собака должна сесть, не дожидаясь команды.

– Лежать, – приказал я, опуская руку перед ее мордой, и Хола послушно улеглась на землю. – Ждать.

Я отвернулся и прошел десять ярдов, не оглядываясь. Двадцать ярдов… Я знал, что Глория думает о том же, о чем и я: испытание подходит к концу.

Волноваться мне не о чем. Я спиной чувствовал, что Хола смирно сидит на месте, так оно и было.

– Хола, ко мне, – скомандовал я.

Собака в несколько прыжков преодолела разделяющее нас расстояние и села рядом, преданно заглядывая мне в глаза.

– Молодец. Хорошо.

Хола поднялась. Я пристегнул поводок к ошейнику, осыпал Холу похвалами, и мы пошли к двери дома. Где-то с минуту Глория гладила собаку – трогательное воссоединение матери и ребенка.

– Вижу, вы двое славно поработали, – сказала жена. – Я под впечатлением.

– Она старается.

– Хорошо выглядите.

– Спасибо.

– Я опаздываю на верховую езду. Мне нужно идти. Извини.

– Ничего страшного.

Глория выжидающе взглянула на меня, будто собиралась что-то добавить.

– Ты не уберешь машину? – наконец попросила она. – Я не могу выехать.

Хола проспала почти всю обратную дорогу. Но стоило нам добраться до моста Джорджа Вашингтона, как она проснулась и начала скулить.

– Знаю, милая, – сказал я зеркалу заднего вида. – Я чувствую то же самое.

* * *

Вернувшись домой, я обнаружил электронное письмо от АКС, в котором-таки сообщалось, что Мэри Берч готова ответить на все мои вопросы.

В первую же минуту разговора выяснилось, что я был глубоко несправедлив к ней. Мэри оказалась невероятно душевной женщиной с отличным чувством юмора. Ее не портил даже сильный южный акцент.

Я сказал, что мне очень понравилась выставка «Познакомьтесь с породой».

– Да, выставки всегда лучше дог-шоу, – ответила Мэри, – потому что на них не чувствуешь себя эдаким проповедником перед паствой. Но в этот раз демонстрационная площадка была маловата. И противно скрипела в центре. В следующий раз проследим тщательнее.

– По-моему, для СХГ можно было выделить и главный ринг.

– Как у вашей собаки дела с тестом?

Я с готовностью изложил историю борьбы с проклятым десятым пунктом.

– Главная ошибка заключается в том, – сказала Мэри, – что владельцы собак вообще не тренируются перед этим тестом. Приходят на СХГ и надеются, что их собака здорово отличается от остальных. И главное, почти никто не знает, как к нему готовиться.

– Со стороны все так просто, – пожаловался я, – но Хола начинает нервничать ровно через пять секунд!

Мэри драматично вздохнула, как обычно делают собачники, когда пытаются проникнуть в логику своего питомца.

– Некоторые щенки готовы к разделению с детства. Есть спокойные собаки, которые могут часами ждать хозяина у двери магазина. Если пес сильно привязан к владельцу, ему сложнее сдать этот тест.

– О да…

Мэри посоветовала каждый раз использовать команду «Ждать» и, начав с коротких отлучек, постепенно увеличивать их длительность – секунда за секундой. Это казалось элементарным, пока я не вспомнил, что время разделения на СГХ составляет целых три минуты. Если мы будем добавлять по одной секунде, то сдадим тест в лучшем случае через полгода.

– У нас с мужем есть пес, обладатель титула Полезной собаки…

Я мысленно восхитился: в США этот титул ежегодно получают меньше 0,1 процента собак.

– …я не уверена, что он сдал бы этот пункт. Он ужасно привязан к моему мужу. А меня ненавидит, представляете? Стоит мне взяться за поводок, как он скалится и отпрыгивает на два метра.

– Похоже на неприятие одного из родителей.

– И не говорите.

Мэри сказала, что при сдаче тестов судьи хотят видеть между хозяином и собакой «подобие отношений». Пес должен быть полностью сосредоточен на владельце, а от владельца требуется вести себя спокойно и дружелюбно. Мы поговорили о том, как программа менялась в течение десятилетий, какие послабления делаются на ринге и зачем на самом деле был введен тест.

– Каждый год тысячи собак попадают в приюты из-за проблем с поведением, – сказала Мэри с явной горечью. – А ведь их можно было исправить элементарной дрессировкой. Собаки погибают из-за недостатка выучки. Вот для чего нужен СХГ.

31
Телевидение

Через несколько дней я сидел на диване перед телевизором с новым детективом о Холли Винтер, пытаясь одновременно есть шоколадное печенье и гладить Холу по только что вымытому с шампунем меху.

«За так называемыми совпадениями, – писала Сьюзан Конант, – скрывается ряд причинно-следственных связей. Некоторые из них короче, некоторые длиннее, но в целом, если отступить достаточно далеко, они обнаруживают бездну смысла и логики в том хаосе, имя которому – собаки».

Руби с такой старательностью месила лапками диванную подушку у меня над головой, словно ей только что поступил срочный заказ на изготовление десятка крохотных пицц.

Телевизор работал, но с выключенным звуком – всегда интереснее воображать, о чем идет речь, чем слушать на самом деле. Шла заставка передачи, в которой «совершенно обычные» люди вдруг сходили с ума и начинали творить ужасные вещи. В финале, как правило, выяснялось, что у них длинная история психических расстройств или наркозависимости, – уже повод задуматься. Глория постоянно смотрела это шоу. Я с уверенностью мог сказать, когда оно идет, – жена вдруг принималась звонить мне на работу и благодарить, что я не прячу в шкафу сексуального раба или хотя бы денатураты. На фоне «Съехавших с катушек» я смотрелся еще каким молодцом.

Глядя на экран, я довольно спокойно размышлял о СХГ, который был назначен на следующие выходные.

Заставка «Съехавших» исчезла, и в телевизоре начал беззвучно разевать рот Конан О’Брайен, ведущий программы «Сегодня ночью». У него в гостях была Габури Сидибе – молодая звезда драмы «Сокровище». Лично я ее не смотрел – не любитель фильмов, после которых хочется если не застрелиться, так повеситься, – однако обаяние актрисы заставило меня потянуться за пультом и прибавить звук.

Габури, чуть смущаясь, рассказывала какой-то случай из своей жизни. Конан вставлял такие трогательные комментарии, что щипало в глазах; вот они над чем-то вместе посмеялись; затем смех стих, и Габури произнесла такое слово, что я подумал, нет ли у меня слуховых галлюцинаций.

Лишь одно слово, которое подтвердило, что все мы связаны невидимой цепью, что самое маленькое наше действие – если оно совершено с осознанием и верой – может преодолеть каньоны и отозваться на другом конце страны, подобно тому, как огонь, зажженный на смотровой вышке, разливает свой предупреждающий свет по всему побережью.

Габури сказала:

– Точ.

32
Собака – хороший гражданин

…Итак, мы вступили в круг.

Первым делом Холу взвесили – сорок килограммов мышц и роскошного густого меха. Затем осторожно почистили, сполоснули и причесали. В резком электрическом свете клуба, занесенного снежным бураном, ее знаменитый трехцветный окрас поражал воображение: белые носочки на лапах, насыщенно-черное туловище и пушистая грудь цвета первосортного сахара. А выше – аккуратная черно-рыжая морда с мокрым круглым носом и два огненных пера над умными темно-медовыми глазами.

Глядя, как Хола рысцой направляется в центр площадки, я прошептал:

– Давай, девочка. Покажи им!

К нам с дежурной улыбкой подошла судья – седовласая дама в предписанных правилами мешковатых джинсах и бледно-голубой толстовке. Судя по ее невероятной бледности, она не была на пляже с самого «лета любви».[19]19
  Такое название в прессе получило лето 1967 года, когда внимание газет было приковано к жизни хиппи в Сан-Франциско.


[Закрыть]

– Хола, сидеть, – скомандовал я.

Она уселась с королевским видом, снисходительно оглядывая ринг: здесь у нее не было конкурентов.

С настороженным ожиданием по сторонам замерли ее бывшие одноклассники – собаки с подготовительных курсов СХГ и «Поведения в семье». Я узнал черного лабрадора Алекса, который почти ни на что не был способен; маленького пуделя Брюстера – он так обожал Холу, что иногда плюхался перед ней на пузо и восторженно смотрел, как она дышит; Коди – самую трусливую в мире немецкую овчарку, которая, как и многие здесь, надеялась получить сертификат Собаки-терапевта. И конечно, здесь был гаванский бишон Боб: гений с двумя извилинами, непревзойденный акробат, любимчик тренеров и звезда первой величины – в собственном самовлюбленном представлении.

Хола встретилась с каждым из них глазами и чуть заметно кивнула – словно поблагодарила за поддержку в течение этих долгих, холодных и уже почти стершихся из ее памяти месяцев.

Я тоже крутил головой в поисках Глории, хотя знал, что ее здесь нет. Дороги были занесены. Ехать сюда в такую метель – невероятно опасное предприятие.

Ринг в клубе был гораздо солиднее, чем на выставке: огромный – может быть, в тысячу квадратных футов, – ярко освещенный, с голубыми электронными датчиками на полу. По периметру его окружал белый пластиковый барьер.

Судья еще только подошла к нам, а задние лапы Холы уже дернулись, словно она собиралась вскочить. Я прошипел: «Хола, сидеть!», всем нутром предчувствуя проблемы.

В «Руководстве по СХГ» судьям предписывается давать некоторые вводные пояснения – например, что от собаки не требуется точность, как на официальных испытаниях по послушанию. Полагаю, большинство собачников об этом даже не задумываются, потому что никогда не бывали на таких испытаниях. По ТВ транслируются только показательные выступления, которые имеют мало общего с настоящей проверкой послушания или ловкости.

Но что самое важное, в руководстве сказано:

«В первую очередь прохождение теста СХГ должно быть развлечением для собаки и ее хозяина».

Теперь посмотрите на нас.

– Готовы? – спросила судья.

– Да.

Она кивнула – сигнал к старту.

Хола начала с идеальной сидячей позы, хотя я чувствовал: в эту минуту внутренний голос нашептывает ей, что судью нужно поприветствовать, как она того заслуживает, то есть уложить обе лапы ей на грудь и горячо расцеловать.

Превратившись в безукоризненный перпендикуляр по отношению к полу и впившись глазами в судью, я молчал. Она ответила мне спокойным взглядом, даже не думая смотреть на собаку, иначе нашему тесту пришел бы конец. Большинство собак не смеют броситься на человека, пока не установлен зрительный контакт.

Судья шагнула вперед, и мы обменялись рукопожатием. Боковым зрением я заметил, как Хола вскинула голову, пытаясь совладать с двумя противоположными инстинктами. Судья отступила. Хола продолжала сидеть.

Мы сдали первый тест – «Реакция на дружелюбного незнакомца».

– Можно погладить вашу собаку? – спросила судья.

Как бы мне хотелось ответить «Нет»…

На самом деле руководство по второму тесту («Спокойная реакция на ласку») не требует ни формального вопроса, ни какого-то особого ответа хозяина.

– Конечно.

Она наклонилась и погладила Холу.

Наша собака никогда не страдала застенчивостью, поэтому она и не думала уворачиваться или лаять (недопустимые реакции). Однако я знал, что сейчас в ее мозгу на огромной скорости проносятся соблазнительные картины: вот она подпрыгивает… разевает пасть… сжимает челюсти… Я чувствовал, как тяжело ей удерживать на полу все четыре лапы и продолжать тест, в то время как изнутри рвется дикая сущность.

Несмотря на название второго пункта, «Руководство по СХГ» дозволяло собаке приподниматься на задние лапы, принимая ласку (в этом отношении книга Вольхардов устарела). Хола привстала, и судья заметила:

– Ничего страшного. Главное, чтобы она на меня не прыгнула.

«О, это было бы замечательно», – сказала та часть Холы, с которой я был слишком хорошо знаком.

Рука судьи преступно медленно скользила по трехцветному меху, пальцы свободно блуждали в густой шерсти. Я мог поклясться, что Хола использует свои обычные гипнотические штучки. Затем судья опустилась на корточки, осмотрела передние лапы Холы, заглянула ей в уши и под ошейник.

– Спасибо, – сказала она, поднимаясь и отступая на шаг.

Так мы сдали третий пункт теста – «Внешний вид и уход».

– Какая красавица, – заметила судья, на секунду утратив профессиональную невозмутимость. – Просто куколка.

По еле заметному натяжению поводка я прочел мысли Холы: даже если сейчас ей и не дают взорвать ринг, у нее всегда парочка трюков в запасе.

Известное правило: отправь боксера в нокаут, пока он не отправил в нокаут тебя. Хотя Хола не была боксером, в ее медовых глазах явно читалась решимость расправиться со зверскими промежуточными тестами, которые традиционно или укрепляют, или разрушают самоуверенность собаки. Команды сыплются градом, и любое неверное движение неминуемо приводит к панихиде.

– О’кей, – сказала судья, отступая в центр круга. – Пройдитесь с ней на длинном поводке. Держите собаку под контролем. Обойдите этот столб. Хорошо, теперь поворот налево. Прямо. Поворот направо. Снова вокруг столба. Хорошо. Размотайте поводок еще немного… Да.

Пока судья давала указания, я ощутил легкое, как дуновение ветерка, воодушевление. Удерживать внимание собаки было сложнее, чем командовать самому: «Хола, давай, детка, за мной, за мной, иди, не останавливайся, за мной…» Поклонник-дилетант с капризной примадонной, собачий вариант.

Неожиданно от стены отделились пять или шесть ассистентов и принялись кругами бродить по рингу, непринужденно болтая. Со стороны складывалось впечатление, будто они разом сошли с ума. Не знаю, откуда взялась эта традиция, но один из ассистентов, призванных изображать толпу в пятом пункте («Прогулка в толпе»), традиционно ведет себя как пьяный. В частности, пытается петь.

За долгие годы, что я был пьяницей в этом вечно пьяном городе, я навидался всякого. Кто-то буянил, кто-то рыдал. Но на моей памяти не пел никто. Возможно, мне следует расширить круг знакомств?

Фальшивая алкоголичка совершенно не смущала Холу. Она смущала меня.

И прежняя плохая Хола – та, что выжидала за пределами круга, – мгновенно почувствовала перемену в моем настроении. Плохая Хола громадными прыжками вырвалась из темной пещеры подсознания, где сидела до сих пор, и взвилась на конце поводка, утратив остатки самообладания. На четыре лапы она опустилась лишь для того, чтобы собраться с силами перед прыжком на «пьяницу», которую, по иронии судьбы, изображала Венди – ее учительница с курсов «Поведение в семье».

– Хорошая девочка, – воскликнул я, внешне оставаясь совершенно спокойным. Кому-то моя реакция могла показаться странной. Но уловка сработала: за пределами ринга эта фраза всегда подкреплялась щедрыми ласками, а иногда небольшим угощением. Разумеется, я не мог использовать лакомства во время теста, но у этой волшебной фразы было другое предназначение. Она должна была переключить внимание Холы.

Мгновенно забыв о готовящемся нападении, она подпрыгнула ко мне и уставилась в лицо с широкой улыбкой, как бы говорящей: «И где?..»

– Хорошая девочка! – спокойно повторил я.

Мы почти провалились – если бы она прыгнула на Венди, нас бы дисквалифицировали. Но нет.

Динь!

Еще одна галочка.

Хола сидела, выжидающе глядя на меня, и я почти видел колокольчик у нее в зубах.

– Спасибо ассистентам, – сказала судья, и по ее сигналу мы направились в противоположный от входа угол. – Теперь несколько упражнений на знание команд. Попросите ее сесть. Хорошо. Теперь пусть ляжет.

– Лежать, – приказал я Холе, которая смирно сидела у моей ноги.

Она ответила бессмысленным взглядом.

– Лежать! – повторил я, вытягивая ладонь у нее над головой – наш личный сигнал.

Как горох об стенку.

Похоже, у Холы снова взыграли старые инстинкты – кто кого переупрямит? Прежняя натура, таящаяся в моей новой, чудесной, любовно выращенной собаке, только и ждала, чтобы выпустить когти и расшатать уверенность в победе. И вот вам пожалуйста: Хола сидела в потрясении, не зная, что делать дальше.

Судья пристально смотрела на нас. Я спиной чувствовал, как другие собачники подались вперед, наверняка думая: «Господи, но это же самое дурацкое задание!» Если хочешь завалить СХГ, провались на любом другом пункте, но только не на команде «Лежать». Это слишком, слишком позорно…

Самообладание Холы таяло на глазах. Она все еще сопротивлялась своей темной стороне – Плохой собаке, живущей в ней. А я… я страстно хотел, чтобы она наконец услышала оглушительный стук моего сердца, устремленного к ней.

– Хола, – шепнул я. – Посмотри на меня.

Мы вздохнули в одном ритме. Бортик ринга растворился в тумане, судья превратилась в смутную тень на границе сознания.

– Хола, милая, – попросил я. – Сделай это для мамочки. Лежать.

Она легла.

– Хорошо, – сказала судья. – Теперь велите ей подождать на месте.

– Хола, ждать! – И сигнал рукой: ладонь вытянута горизонтально, пальцы опущены вниз в паре дюймов от собачьего носа.

– Пройдите на десять шагов. Хорошо. Вернитесь к собаке.

Я не беспокоился за Холу: даже в худшие дни, когда ее настроение менялось подобно погоде в начале весны, команду «Ждать» она выполняла превосходно.

– Теперь прикажите ей сесть или лечь – как вам угодно – и отойдите на пять шагов. Повернитесь к собаке. Хорошо…

Я замер в предвкушении своего любимого пункта. Хола каждый раз выкидывает на нем что-то невообразимое.

– Теперь пусть она к вам подойдет.

Я вытянул руки и, чуть отклонившись назад, позвал:

– Хола, ко мне!

Реакция Холы на эту команду почти комична: она подпрыгивает и несется ко мне с таким энтузиазмом, что в конце иногда не успевает притормозить, врезается в меня и опрокидывает на пол. Ну да, это не самая аккуратная собака в мире.

Кое-как удержавшись на ногах и пристегнув к ошейнику поводок, я подумал: а ведь мы это сделали. Мы только что сдали шестой и седьмой пункты СХГ.

Наш враг отреагировал с подозрительным самодовольством. Плохая собака – мастер долгосрочных стратегий. Стоило бы предвидеть, что темная натура Холы попытается взять реванш там, где мы ждем меньше всего.

Мне и в голову не пришло бы волноваться из-за восьмого пункта – «Реакция на другую собаку». В этом тесте хозяин и судья – у каждого на поводке собака – встречаются, отдают команду «Сидеть», обмениваются рукопожатием и расходятся в разные стороны. Так как псы сидят у левой ноги владельца, между животными все время находятся два человека. Согласно «Руководству по СХГ», собакам запрещено кидаться друг на друга, лаять, припадать к земле или проявлять любую другую реакцию нормального пса.

Мы с Холой регулярно репетировали этот тест во время дрессировки в парке. Когда мне случалось жать кому-то руку (владельцу другой собаки), она сидела рядом, как маленький Будда.

Судья ненадолго ушла и вернулась, неся на руках крохотную ши-тцу Молли – пять килограммов чистых проблем. Длинная белая шерсть на макушке Молли была стянута большим розовым бантом. Хола обожала таких собачек.

Судья бережно поставила Молли на пол слева от себя, выпрямилась и сказала:

– О’кей, а теперь идем навстречу друг другу.

Я видел, как в глазах Плохой собаки, шаг за шагом подавляющей Холу, разгорается красный огонь. Мы медленно приближались к существу, запаха которого она не знала. Я слишком поздно вспомнил, что Хола спокойно реагирует только на знакомых псов. Каждая собака, с которой она раньше не встречалась, удостаивалась как минимум прыжка.

Когда до судьи оставалось всего ничего, она сказала:

– Теперь подойдите ко мне и прикажите собаке сесть. Затем я пожму вам руку. Готовы?

«Нет, no, nein», – подумал я, кивая.

– Начали.

Мы сблизились. Я скомандовал: «Сидеть!»

Хола села. Я повернулся к судье, и…

Черно-бело-рыжая стрела с визгом пронеслась мимо меня, чудом не сбив с ног судью – та еле удержала равновесие. Затем Хола молниеносно метнулась влево-вправо-влево, ткнулась носом в ши-тцу и приветственно занесла над ней полусогнутую лапу с растопыренными когтями… Все описанное уместилось между двумя ударами сердца, так что я даже не сообразил отступить и потянуть собаку за поводок. Стоя в оцепенении, я выкрикивал:

– Хола, нет! Фу! Стоп! Ждать! – все односложные команды, которые только приходили мне в голову.

Когда я смотал поводок, судья сочувственно улыбнулась и сказала:

– Давайте попробуем еще раз. Кажется, ваша собака немного перенервничала.

Вообще-то это страшный секрет, но АКС позволяет собаке пересдать один из тестов в случае провала. Так что судья могла на законных основаниях отправить нас в другой конец ринга и дать еще один шанс. Чего она не могла сделать – так это дать мне уверенность в том, что во второй раз все получится.

Хола провалится.

Я не мог представить Холу спокойно сидящей, если у нее перед носом маячит славная незнакомая собачка, с которой непременно нужно поздороваться. Нет, это нереально…

В глубине души я ощущал подступающее отчаяние, как человек, который пешком прошел всю Америку, чтобы обнаружить Калифорнию в руинах.

Но Холе, как обычно, было наплевать на мои переживания.

Встав на этот раз подальше от судьи и ее коварной ши-тцу, я скомандовал:

– Хола, сидеть.

Я смотрел в глаза своей собаки, снова и снова повторяя: «Хола, сидеть, хорошо, сидеть, ждать, хорошо». Набор простых успокоительных команд, которые не выражали ничего, кроме просьбы посидеть спокойно, пока я рассекаю ладонью воздух, касаюсь пальцев судьи, встряхиваю рукой…

При звуке заветного «О’кей» я чуть не бросился бежать, уводя Холу от ши-тцу так быстро, как только возможно.

Хола выгнула шею, бросив на меня задумчивый взгляд. Я наконец-то расслабил плечи и взглянул на свои руки: оказывается, я так крепко сжимал поводок, что костяшки пальцев побелели.

* * *

Судья указала на женщину в голубом пиджаке, которая сидела на складном стуле возле огнетушителя.

– Мы попросим вас удалиться на три минуты, – сказала она. – Отдайте поводок Мерил и выйдите через эту дверь. Я позову вас, когда…

– А как же девятый тест? – озадачился я. – Раздражители?

– Вы его уже сдали.

– Когда?

В девятом пункте проверялась реакция собаки на раздражающие предметы, такие как костыли или детские и инвалидные коляски.

– Когда вы проходили через толпу. Вы разве не помните? Там было множество раздражителей.

– А-а…

Подумать только, я был настолько поглощен Холой, что ничего не заметил.

Я подошел к женщине в пиджаке и, как предписывали правила, спросил:

– Вы не могли бы присмотреть за моей собакой?

– Да, конечно.

– Я скоро вернусь.

– Минуты через три, наверное?