Текст книги "Плохая собака. Как одна невоспитанная собака воспитала своего хозяина"

19
Черная зависть

Если вы хотите знать, как о вас думают люди, я отвечу, может, нестандартно: очень редко.

Поэтому, вернувшись из собачьего лагеря, я сам позвонил Кларку и предложил встретиться на большом воскресном собрании для новичков на 87-й улице. Собрания для новичков, помеченные в расписании буквой «Н», в основном предназначены для тех, кто только-только присоединился к программе или вернулся в нее после рецидива. Голоса дрожат и срываются. Взрослые мужчины плачут, как дети. Никто не верит в Бога. Так что, лишь упомянув о собрании, я на тайном языке нашей общины признался Кларку, что занятия в лагере были не слишком успешными и у меня больше нет сил выносить разрыв с Глорией.

Кларк пришел в штанах цвета хаки и рубашке для регби, взъерошенный и невыспавшийся. Круглые очки без оправы съехали на самый кончик монументального, напоминающего горнолыжный спуск носа. Я подумал, что ему всю ночь не давали уснуть дети.

За трибуной стояла симпатичная, делового вида женщина, которая на протяжении многих лет только тем и занималась, что бросала Общество АА и снова возвращалась. Среди прочего она сказала одну вещь, которая давно крутилась у меня в голове:

– Я никогда не звала на помощь, когда нуждалась в ней. Долгое время я думала, что дело в тактичности и что я не хочу доставлять никому хлопот. Но разве я на самом деле беспокоилась о других? Вовсе нет. Я просто не хотела звать на помощь. Мне для этого не хватало смирения. – Она взглянула прямо на меня – или куда-то рядом со мной – и произнесла: – Смирите свою гордость. И позовите на помощь.

* * *

Мы сидели в ресторане «Новый мир» на Бродвее в компании двух приятелей из АА. Кэрол – дама из тех, о ком обычно говорят «темная лошадка». Блондинка ближе к сорока, владелица крупного рекламного агентства и бывшая кокаинистка, снискавшая себе славу столь громкую, что швейцар дома на Вест-Энд-авеню прозвал ее Эльвирой – в честь героини Мишель Пфайффер в фильме «Лицо со шрамом». Честно говоря, она меня пугала, являя собой живое воплощение нью-йоркского стиля. Вместе с Дэрилом они составляли удивительный контраст: акула Уолл-стрит и специалист по уголовному праву с тихим голосом, прямой осанкой и седыми, коротко стриженными волосами. В его манерах чувствовалась военная выправка, хотя от Вьетнама он скрывался на юридическом факультете, а от лекторов – в гей-клубах Итаки.[14]14
  Город на юге центральной части штата Нью-Йорк.


[Закрыть]

По сравнению с прошлым вечером воздух пропитался сыростью и теперь влажно касался нас холодными резиновыми руками. Я изо всех сил старался удерживать мысли здесь, с этими людьми, а не в покинутом лагере или в пустой квартире, где меня дожидалась Хола.

– Хорошее было собрание, – сказал я.

– Я когда-то работал с этой женщиной, – заметил Кларк.

– Которая выступала?

– Десять лет назад она входила в двадцатку ведущих специалистов по слиянию и поглощению компаний. Я еще думал: куда она пропала?

– Теперь ты знаешь.

Пока мы выбирали из представленных в меню отрубей наиболее съедобные на вид, я вспомнил слова Дэрила на одном из собраний: «Когда люди спрашивают меня, что я делаю, чтобы жить, я отвечаю: как можно меньше. Когда они спрашивают, что я должен этому миру, я отвечаю: выжить».

Аминь.

– Слушайте, – сказала Кэрол, совершенно неприлично потягивая шоколадно-молочный коктейль посреди зимы. – Как понять, что наркоман лжет?

– У него двигаются губы, – ответил Дэрил.

Некоторое время я смотрел, как губы Кэрол решительно сжимают соломинку.

– Когда я пьянствовал, то почти не мог есть, – вспомнил я. – Только пил ванильные коктейли. За последний год я сбросил пятнадцать килограммов.

– Ты хотя бы пил молоко, – откликнулся Кларк. – А в меня влезали всего один тост и несколько мармеладок…

Дэрил:

– Хоть что-то твердое. Я год жил исключительно на водке. Все остальное выходило оттуда же, куда входило.

Кэрол:

– Помнится, был месяц, когда я питалась одним кокаином.

Я:

– Ты его ела?

Кэрол:

– Ты же понимаешь, что я имею в виду. Ну, я хотя бы избавилась от лишних калорий…

Я:

– И сколько ты весила?

Кэрол:

– Сорок пять килограммов.

Дэрил:

– О господи…

Кэрол:

– Что, уела?

Кларк:

– Когда я попал в тюремную больницу в четвертый раз из пяти, медсестра сказала: «Сэр, мне очень жаль это сообщать, но у вас сердце, легкие и почки девяностолетнего старика, который подключен к системе жизнеобеспечения». Помнится, я ей тогда ответил: «Приведите мне этого старика, и я немедленно верну ему его имущество!»

Я:

– Шутишь?

Кларк:

– Если бы…

Дэрил:

– Девяносто лет! Нашел, чем гордиться. Однажды я попал в отделение интенсивной терапии на Синайском полуострове. Позже мне сказали, что шансы выжить были пятьдесят на пятьдесят.

Кэрол:

– Это еще что! Как-то раз я попалась на вождении в нетрезвом виде, меня сунули на заднее сиденье полицейской машины и повезли в окружную тюрьму в Литл-Роке. Один из копов позвонил в больницу, быстро на меня посмотрел и сказал: «Она мертва».

Я:

– Ты выдумываешь.

Кэрол:

– Позже я покупала у этого парня наркоту. Тогда-то он мне и рассказал.

Я:

– Значит, ты зомби?

Кэрол (внезапно):

– Бу!

Кларк:

– Когда я в последний раз свалился на дороге и лежал в луже крови и дерьма, они не смогли найти мой паспорт. Так что в приемной госпиталя Беллвью меня записали как Джона Доу. Они еще сказали: «Этот парень точно бомж, можно с ним особо не церемониться».

Дэрил:

– Печально.

Кэрол:

– Однажды я застряла в задней комнате мексиканского мотеля… Те парни сказали, что у них есть метамфетамин, но они соврали, просто чтобы затащить меня туда и трахнуть. Я так напилась, что потеряла сознание и не помню, что случилось дальше. Когда я очнулась, комната была в крови, а я лежала голая. Вот и все.

Дэрил:

– Ты хотя бы была совершеннолетней. А мне едва исполнилось пятнадцать, когда я попал в какой-то дурной порнофильм с участием местного раввина. Он пичкал меня таблетками и коктейлями, я жаловался: «Реббе, мне плохо», а он…

Кэрол:

– Хватит. Кажется, с меня довольно откровений. Пожалуйста.

Дэрил:

– Прости.

Кэрол:

– И ты меня прости.

[Неловкая пауза. Дэрил вставляет две картофельные палочки в ноздри и смеется. Затем умолкает. Тишина.]

Я:

– Кто-нибудь вчера смотрел «Реальных домохозяек»?

Кэрол:

– Это шоу – сплошное надувательство.

Когда алкогольная завеса впервые спадает, мы некоторое время мечтаем, чтобы наша история не была так ужасна. Прошлое становится неподъемным грузом. Но чем дольше мы ходим на собрания, тем сильнее хотим, чтобы наша история была намного, намного ужасней. В перевернутом мире терапии самые драматичные биографии – особенно если в них присутствует смертельная опасность – пользуются наибольшим уважением. Этот странный, но устойчивый феномен получил название «Зависть к несчастью».

Вот почему наша беседа, которая могла бы шокировать стороннего слушателя, в действительности меня развеселила. Все мы были людьми. Кто мог поручиться, что мои друзья не врут? Как сказал Дэрил, у них двигались губы.

Кэрол и Дэрил отправились укладывать спать детей и собак, а мы с Кларком задержались в ресторане. Я спросил, все ли у него в порядке.

– Ты выглядишь расстроенным, – заметил я. – Будто ужасно устал.

– Просто много работы.

– Работы? – Я взглянул на него: левая рука, поднимающая чашку кофе, мелко дрожала; под глазами залегли черные тени, словно он не спал минимум неделю. – Ты богат, успешен… И все такое… Но я до сих пор не знаю, чем ты на самом деле занимаешься. Где у тебя офис?

– Как Хола? Что интересного было в лагере?

– Не отвлекайся от темы.

Он подцепил пальцем с тарелки кружок лука, словно это было обручальное кольцо.

– Могу я дать тебе совет? – спросил он.

– Хм?..

– Тебе нужно назначить дату.

– Какую дату?

– Теста «Собака – хороший гражданин». Хватит ходить вокруг да около. Просто выбери день и сделай. Расскажи всем – особенно Глории – и сделай.

– А что, если мы провалимся?

– Неважно, – сказал Кларк. – Этот тест – поступок, достойный уважения. С его помощью ты вернешь доверие Глории. Ты должен его вернуть.

– Провалившись у всех на глазах?

– Ты не понимаешь, – сказал он. – Тебе нужно взять на себя настоящие обязательства, всем про них рассказать, а потом – что самое важное – их выполнить. Гарантирую, Глория будет впечатлена, вне зависимости от результата теста.

– А если она придет и увидит, как мы провалимся?

– В этом и суть, умник. Ты хочешь, чтобы она пришла.

Некоторое время я раздумывал над планом Кларка. Что-то меня в нем смущало. Поступок, достойный уважения… Что тут достойно уважения?

Кларк задумчиво постукивал по подбородку пальцем, на котором до сих пор болталось луковое колечко.

– Могу я дать тебе еще один совет?

– Нет.

– Клянусь, я не издеваюсь и не пытаюсь тобой манипулировать. Даже если сначала тебе так покажется.

– Ну?

– Как ты относишься к кошкам?

– Что?

– И что более важно, как к кошкам относится Хола?

20
Руби

Несколько месяцев назад Глория свалилась с ужасной простудой. Пожалуй, это единственная причина, по которой мне удалось выпросить у нее разрешение осуществить свою многолетнюю мечту – завести кошку.

Я, как бы между прочим, рассказал о своем желании, пока Глория сморкалась. Она сложила платок и спросила:

– Что?

– Я хотел бы завести кошку. Она станет Холе другом. Они могли бы играть, пока я на работе. Хола будет ее воспитывать, покажет, как…

– Ты хочешь завести нашей собаке питомца?

– Не совсем. Скорее… Скорее протеже.

– Ты сошел с ума.

– Это было бы весело, – слабо возразил я. – Больше животных в доме, и все такое…

На мое счастье, простуда пробила брешь в решимости Глории, которая в обычное время выдержала бы сравнение с укрепленным фортом.

– Я не буду заботиться об этой кошке, – сказала она. – Это твоя затея.

– Без проблем. Я сделаю все сам.

– У тебя хоть когда-нибудь… апчхи!.. были кошки?

– В детстве. ВОП. Мы его не кастрировали, так что по всему району бегали его котята. Иногда он возвращался исцарапанным. Настоящий бабник. Это было в семидесятых.

– ВОП? Что это значит?

– Врач общей практики. Терапевт.

– Ну конечно…

Глория вытащила из коробки еще один бумажный платок, с несчастным видом промокнула нос и непонятно к чему изрекла:

– Собаки популярнее кошек.

– В смысле?

– Я не слышала, чтобы кошки вытаскивали детей из горящих зданий. Кошки не спасают заблудившихся в метели. Не переводят слепых по светофору. Они не служат в полиции и ФБР и не защищают наши границы от захватчиков. Хочешь, скажу, почему кошки не так популярны, как собаки?

– Кажется, не хочу.

– Потому что они ничего не делают.

– Неправда, – возразил я. – Ты так говоришь из-за гриппа.

– Бсе рабно, – сказала она. – Бде бадо поспать. Апчхи.

Уже выходя из темной комнаты, я расслышал какое-то бормотание из-под одеяла. Невнятное простуженное пророчество:

– Бадеюсь, она полюбит Холу.

* * *

В следующую субботу после посиделок в ресторане, которые я окрестил «Завистью к чужому несчастью», мы с Кларком встретились у больницы Рузвельта, неподалеку от его дома в Верхнем Вест-Сайде. Он торжественно передал мне голубую кошачью переноску с маленьким визжащим комочком внутри.

– Мне бы хотелось ее оставить, – произнес он не слишком убедительно, – но у жены страшная аллергия.

– Она всегда так кричит?

– Что ты, нет. Только когда голодна.

Кларк почему-то забыл сообщить, что она голодна всегда (как и ее старшая сестра Хола).

– Как ее зовут?

– Мисс Руби. Но ты можешь называть ее просто Руби.

Я должен был почувствовать запах паленого: эта кошка не успела появиться, а уже начала ставить условия.

Но я легкомысленно взял переноску, сказал Кларку неуверенное «спасибо» и направился к Колумбус-авеню, чтобы поймать такси.

Я до сих пор не знаю, полюбила ли Руби Холу, но эта парочка не устает меня веселить. Их отношения с самого начала напоминали оперетту в смысле неожиданных поворотов сюжета, драматичности и глупости. И поразительной громкости.

Итак, занавес поднимается.

Руби:

«Меня не слишком впечатлил человек, который заглянул в мою временную тюрьму. Я, как могла, пыталась донести до него свои мысли через отверстия в камере. Он отнес меня в маленькую комнату с качающимися стенами. Там играла ужасная музыка, использующая меньше половины слышимых частот. Я кричала все время, пока мы двигались в этой комнате, а потом в чем-то холодном и снова теплом. Кажется, я начала его раздражать.

На заметку людям: если мы на вас шипим, скорее всего, вы это заслужили.

Мы пришли в место, где жил человек. В его конуру. Здесь все пропахло им – просто кошмар. Он освободил меня из тюрьмы, но взял неправильно – надо было подхватить снизу. Ну что за дурак. Скорее бы забраться под тот диван…

Аааааа!

Что это?!

Чудовище!

Огромная черная косматая зверюга! Господи, какая же она большая. Никогда таких не видела. Какой огонь в глазах! Она явно голодна… И еще слюна капает. Черт! Он собирается скормить меня этому монстру. Какие же люди варвары…»

Немного позднее.

«Ох.

Ладно.

Я в задней комнате.

Теперь нас с чудовищем разделяет решетка. Оно по другую сторону. Меня оставили в покое. Прекрасно. Наверное, человек хочет принести меня в жертву, соблюдая какой-то языческий ритуал».

Хола:

«Что это?! Маленькая собака в клетке? Я должна ее освободить! Папа посадил в клетку маленькую собаку!

Кажется, она чего-то боится. Надо избавить ее от страха.

Господи, какая я голодная. Люди морят меня голодом… О чем это я? Забыла, о чем говорю. Сегодня отличный день. О, папин ботинок. Надо отнести его на место в спальню. Пора вздремнуть.

Что бы он делал, если я бы за ним все не убирала?»

Руби (через несколько дней):

«Человек оставил меня в живых. Я пыталась поговорить с ним, но он только мычит. Поэтому я предпочитаю сидеть за батареей. Строго говоря, я сижу тут все время. По крайней мере, здесь тепло.

Тут куда симпатичнее, чем в жилище предыдущего человека. У того не было вкуса. И навыков хорошего слуги. У этого хоть какой-то потенциал. Если бы только можно было избавиться от чудовища!

Думаю, пора познакомить его с новой хозяйкой».

Хола:

«Просыпаюсь. Первая мысль: как там маленькая собака? Бегу в заднюю комнату. Она прячется за батареей. Я наклоняюсь и обнюхиваю ее. Виляю хвостом, чтобы показать, что я друг. Что еще ей нужно? Лоток с наполнителем. Надо принести ей лоток. О чем это я?

Умираю от голода. Папа хочет, чтобы я превратилась в скелет. Это нечестно!

Я ужасно люблю маленькую собаку. Но она такая странная. Наверное, она с трудом заводит друзей. Может, она хочет подраться? Без проблем. Удар задней левой, ха-ха! Мне кажется, мы с ней сестры.

Папочка вернулся! Надо встать в коридоре и сделать большие глаза, тогда он даст мне швейцарского сыра. Всегда дает. У него тоже тренировки. Хотя в последнее время он тоже постоянно все забывает. Куда я шла?»

* * *

Однажды я вернулся из церкви и обнаружил, что Руби спит на собачьей лежанке. А Хола, припав к полу, во все глаза смотрит на новую хозяйку.

Мисс Руби заняла свой трон.

Порядок возник из хаоса, и солнце воссияло над морем…

Понимаю, это звучит неправдоподобно. Но кошка в десять раз меньше Холы и в двадцать раз меньше меня без труда установила господство. Она просто присвоила окружающее пространство. Все, что ей оставалось, – взобраться на вершину и начать отдавать приказы.

Это смущало. В первую очередь меня.

21
Служебная собака

На следующей неделе я получил обычную рабочую характеристику. Она ничем не отличалась от той, которую мне выдали в прошлом году, а также в позапрошлом и во все годы до этого, начиная с выпуска из бизнес-колледжа. Сперва это меня злило, потом я подумал, что, возможно, в чем-то ее составители правы. Теперь я знаю, что они точно были правы.

Умные люди тоже трезвеют. Просто им на это требуется больше времени.

Проблема заключалась лишь в том, что характеристику я должен был забрать лично у нового начальника отдела, Хаксли, который отличался напористыми, если не сказать и агрессивными, манерами. Благородный, чуткий Дэн, нанимавший меня на работу, был свидетелем моего падения. Видел он и начало терапии, а однажды даже намекнул, что знает о собраниях АА и одобряет их. Так вот, этот святой человек переехал в Лос-Анджелес. Смуглый коротышка, его преемник, даже близко не напоминал Дэна. С утра до вечера он носился по всему офису, как электровеник, и писклявым голосом изрыгал потоки безумных идей, сопровождая их бранью.

И у этого типа лежала моя характеристика…

Кабинет Хаксли был таким же «приветливым», как его хозяин: абсолютно голые стены, если не считать белой доски и календаря с важными датами, обведенными в кружок; на столе – стопка бумаги, ручка и телефон. Еще – фотография уродливой карликовой таксы в рамке. Ну, и моя характеристика рядом с кактусом.

– Итак, – начал Хаксли, – я прочел отзыв о вашей работе. – Он сделал паузу, мысленно перепрыгивая через все мои положительные качества, и сразу взял быка за рога: – Есть одна область, над которой вам следует поработать.

– Какая?

Хаксли пристально взглянул на меня, а затем растопырил все десять пальцев и ткнул ими в мою сторону:

– Вам нужно стать более мужественным, Марти!

– Что?

– Вы слишком уступчивый. Нам важно услышать ваше мнение. Берите напором! Спорьте с коллегами. Вы слишком покладистый и рациональный.

– Это плохо?

– Меня это раздражает.

– ?!

– Я забочусь не о том, чтобы мы работали в приятном коллективе, – сказал он. – Я забочусь, что мы работали эффективно. Идеальное совещание в моем представлении – вроде стычки двух углеводов в пробирке. Понимаете, что я хочу сказать?

– Углеводов?

– Что?

– Вы сказали «стычка углеводов в пробирке». При чем тут это?

– Я имел в виду… Ну, вы же поняли, что я имею в виду! Говорите больше! Вы меня слушаете?

Собаки больше полагаются на слух, чем на зрение. Я прекрасно его слышал. Мне пришло в голову, что, возможно, я должен начать с ним спорить. Это проверка?

– А что, если я не соглашусь? – спросил я.

– Неважно, – ответил он. – Вы по-любому не согласитесь. Главное – процесс.

– И как это мне поможет работать эффективно?

– Главное, чтобы вы сами были эффективны.

– Я?

– Вы.

– Я запутался.

– Приведу пример, – сказал Хаксли. – Посмотрите на… – Он назвал одну из самых отъявленных сук, с которой я имел несчастье работать. – Она говорит, что думает. Она берет напором.

– Ага.

– Что вы улыбаетесь? Я серьезно.

– Я понимаю, – ответил я искренне. – Меня просто заинтересовала фотография вашей собаки. Славный малыш.

Хаксли опустил руки, откинулся на спинку кресла и вздохнул; его настроение кардинальным образом изменилось.

– Это мой Энди, – благодушно сказал он. – Ему два. Прекрасный пес.

– А как он себя ведет?

– Безупречно. Если во время ужина я скомандую «Сидеть!», он будет сидеть под столом и даже не шевельнется.

– И долго?

– Может, час. Он умница.

– Как вы этого добились?

Хаксли покачал головой, затем подпер подбородок ладонью и еще глубже сполз в кресле, приобретя сходство с Холой, когда ей чешут животик.

– Сперва он был невыносим. Все время лаял. Не подпускал к вещам. Не терпел оставаться в одиночестве. Между нами, я не мог его контролировать. Мною помыкали пять килограммов собачатины. Это было так унизительно. Норвежский дрессировщик Турид Ругаас пишет: «Волки и собаки стараются избегать конфликтов. Это виды, склонные к поиску компромисса. В конфликтах между собаками и их хозяевами обычно виноваты хозяева».

– И что вы сделали? – спросил я.

– Нашел прекрасного тренера. Выполнял упражнения.

Бинго.

– Не дадите телефончик?

Тем же вечером я позвонил Кларку и рассказал о характеристике и советах, которые мне выдал начальник. Кларк ответил, что не может долго говорить, потому что они с женой ждут на званый ужин каких-то невероятно крутых шишек и ему еще нужно завязать галстук-бабочку.

– Знаешь что, – произнес он, – а ты им так и скажи в следующий раз: «Вам нужно мое мнение? Да вы все – просто кусок дерьма! Вот мое мнение! Выкусите!»

Я расхохотался. Заманчивая перспектива.

– О господи, – сказал я, отдышавшись. – Точ.

– Как ты сказал?

– Точ.

– Мне сегодня так сказал какой-то парень по телефону. Точ. Черт возьми, что это значит?

Выгнув шею под каким-то немыслимым углом, Хола смерила меня язвительным взглядом, а потом принялась быстро мотать головой. Уши ее взлетали, как две хищные птицы, которые никак не могут синхронизироваться. Наконец она торжественно водрузила голову мне на колено. Руби, до того восседавшая в кресле, молниеносно спрыгнула на пол и умчалась в сторону кухни, задрав хвост и подвывая что-то вроде:

– Ик ик ик ююююююююю!