Текст книги "Небесные глаза. Ретагор"

XVII

Они продвигались вглубь леса, отбиваясь от мошкары и стараясь ступать на твердую почву, которой здесь было, казалось, очень и очень немного. А вот болот полно, с горечью думал Ретагор. Говорить было не о чем, даже обычно шутливый и всегда знающий, как разрядить неловкую ситуацию, Торн, и тот помалкивал. Не мудрено, если вспомнить, что произошло, подумал Ретагор. Он мысленно вернулся в совсем недалекое прошлое.

Когда все выпили вина, потом отведали настойки, Гехильф пригласил во что-нибудь сыграть («Например, в кости», предложил он), но никто не согласился. Ретагор с Арлетт тихо беседовали ни о чем, стараясь, раз уж довелось отдохнуть в нормальной обстановке, так хотя бы воспользоваться этим. Харник, Торн и Латор, который покинул свой пост возле двери после знака Ретагора, подтащили стулья к камину и молча сидели, глядя на огонь и тоже наслаждаясь пусть и, как они подозревали, недолгим покоем, теплом и уютом.

Гехильф незадачливо оглядел своих гостей, после чего опять попросил его извинить и вышел из дома.

Торн незамедлительно посмотрел на Ретагора. Но увидел лишь, что тот замер с открытыми, но остекленевшими глазами. Через несколько мгновений Ретагор пришел в себя, качнул головой и осмотрелся.

– Говорил с Охотником? – спросил подошедший Торн.

– Да. Теперь я знаю немного больше, – ответил Ретагор и перевел взгляд на Харника. – Ты был прав, он действительно подручный. Охотник советует не тянуть с делом.

– Скажи только, почему Охотник сам его не уничтожил, раз знает и, видимо, знал о нем все это время? – поинтересовалась Арлетт.

– Ответ есть, – чуточку рассеянно, прислушиваясь к звукам со двора, заметил Ретагор, – но потом, потом. Сейчас нет времени на объяснении. Нужно с ним кончать, он наша первая серьезная задача, и его следует уничтожить.

Торн нагнулся и вынул из-за сапога длинный нож с широким лезвием.

– Оставьте это мне, – проговорил он и направил к двери.

Почти в то же мгновение на пороге появился Гехильф. Он застыл на месте, увидев здоровяка-северянина, с кинжалом в руке, но быстро взял в себя в руки и попытался продолжить игру.

– Забавный ножик, – проговорил он. – Великоват и, наверное, очень тяжел. Дайте-ка взглянуть.

Торн метнул взгляд на Ретагор – тот слегка кивнул – и вновь повернулся к Гехильфу:

– Перебьешься. – После чего перехватил кинжал поудобнее и сделал шаг навстречу.

Ретагор и остальные были настолько уверены, что огромный и мощный Торн, да и еще вооруженный кинжалом без особого труда, покончит с Гехильфом, который хоть и был тоже на вид сильным мужчиной, но рядом с Торном выглядел слабовато. Поэтому никто не ожидал того, что произошло, когда Торн сделал еще один шаг в сторону Гехильфа, а на лице его появилось хищное и страшное выражение. Мгновением раньше стоявший на ногах и чувствовавший себя хозяином положения Торн, вдруг оказался распростертым на полу, корчась от боли, а кинжал, буквально, прыгнул в протянутую ладонь Гехильфа. При этом сардоническое выражение лица у последнего даже не изменилось.

Он невозмутимо перешагнул через лежавшего на полу Торна и остановился, с улыбкой поглядывая на остальных. Ретагор моментально пришел в себя, вскочил и рывком выхватил из ножен меч. Арлетт кинулась к столу за своим оружием, Латор тоже вооружился, а Харник в нерешительности поднялся и встал, не представляя, что ему делать. Казалось, что у Гехильфа нет никаких шансов против трех вооруженных бойцов, но каково же было их удивление, когда их оружие с силой вырвалось из их рук, после того, как Гехильф лишь сделал почти неуловимое движение руками, вытянув их вперед. Пролетев половину расстояния до него, мечи с гулким шумом рухнули на деревянный пол.

– Что ж, теперь, пожалуй, нет необходимости притворяться, – проговорил Гехильф, долгим взглядом посмотрев на лежавшее на полу оружие. – Сейчас я закончу дело, которое не удалось осуществить в Лупфурде.

Поддавшись какому-то внезапному порыву, Харник, который доселе оставался практически незамеченным, выхватил нож и метнул в Гехильфа. Однако и тот не долетел до цели – одного резкого взгляда Гехильфа оказалось достаточно, чтобы и этот нож упал на пол.

– Что же это такое? – пробормотала Арлетт, не в силах, сдерживать гнев и ужас от происходящего.

– Это значит, – мягко, почти ласково проговорил Гехильф, – что вы, слабые уродливые, мерзкие существа ничего не стоите по сравнению со мной. А вы еще хотели справиться с Тем, чье величие вам, с вашим скудоумием, невозможно даже представить.

– Будь ты проклят! – прохрипел с пола Торн, пытавшийся безуспешно подняться на ноги.

– Я уже проклят, – ответил Гехильф, – и поверь мне, досточтимый варвар, что это прекрасно!

– Тебе не праздновать победы, – раздался вдруг размеренный голос Ретагора.

– Что? – Казалось, Гехильф искренне ими забавлялся.

Но ему ничего не ответили – Ретагор стоял, упершись широко расставленными ногами в пол, закрыв глаза и воздев руки вверх.

– Ха! – выкрикнул Гехильф, но в то же мгновение потолок разверзся, прямо сверху в комнату ворвался яркий свет, блестящий и, казалось, осязаемый, как утренний туман, оставляющий после себя капли росы.

Второй крик Гехильфа потонул в ярком свете, его лицо исказилось, он захлебнулся собственным голосом. Свет, заливший комнату, мерцал и сверкал мелкими вспышками, становилось трудно дышать, и Арлетт, не в силах держаться на ногах, медленно сползла на кушетку.

– Руками тех, кому мы доверяем, руками тех, кого когда-то мы любили, – внезапно заговорил глухим голосом Ретагор, открыв глаза и глядя перед собой на замершего на месте с перекошенным лицом Гехильфа, – руками тех, кто был нам близок, руками тех, кто был нам дорог, руками тех, кому назначена была судьба иная, светлая, творится Зло! Нам суждено забыть того, кому мы доверяли, кого любили, кто был нам близок, дорог и ценим – не для того, чтобы иметь корысть и вожделенье власти, но для того, чтоб свет и яркие желанья наши летели вдаль и покрывали землю! – Голос Ретагора заполнил комнату, от него дрожал свет, он растекался вдаль, он покрывал немыслимые расстояния. – К тому, кто предал Человека, избрав путь смерти и мрака, вожделения и низменной ярости, нет жалости! Я призываю Силу Святости для наказанья его!

Последние слова Ретагор выкрикнул не своим, чужим, голосом, от которого исходила неминуемость, неотвратимость кары. Свет перестал мерцать, воздух сгустился так, как будто был соткан из эфира, и вдруг фигура, которая еще недавно была Гехильфом, застывшим в бессильной ярости, прикованным к месту, не способным шевельнуться, полыхнула жирным пламенем.

Ретагор опустил руки и мягким жестом взмахнул ими. Воздух вновь разрядился, а свет померк и перестал мерцать. Еще мгновение, и комната приобрела прежний вид, хотя никому из присутствовавших в это не верилось. Посреди комнаты лежала куча гнусной плоти, недавно бывшей человеком, предавшем Человека ради немыслимых целей и вожделенных желаний. В наступившей глубокой тишине раздались шаркающие звуки от того, как Торн поднимался с пола, не отрывая глаз от этого зрелища.

Почти в полном молчании они собрали свое оружие, вещи и направились к выходу, потому что никому не хотелось оставаться дольше в этом доме. Выходивший последним Харник бросил прощальный взгляд на кучу догорающего пепла, от которого в разные стороны время от времени выбрасывались языки красноватого пламени.

– О чем задумался? – Голос Арлетт отвлек Ретагора от воспоминаний.

– Вспоминал, – нехотя ответил тот. – Там… в доме.

– Ты поразительно силен, – проговорила она. – Иногда даже становится страшно. Потому что если вдруг ты… ну… как бы…

– Если я встану на другую сторону? – с улыбкой спросил Ретагор. – Надеюсь, ты говоришь несерьезно.

Арлетт деланно засмеялась. Или ему показалось, что смех натянутый?

– Конечно! Хотя… не знаю. Иногда такие мысли появляются. Честно.

Ретагор хотел было возражать, но вовремя понял, что это даст лишь обратный эффект, и, вздохнув, сказал:

– Ладно, оставим это. Скажу лишь, что твои предположения совершенно беспочвенны. Скажи лучше, что ты чувствовала, когда… когда это происходило.

Арлетт продолжала идти, немного повесив голову и постукивая по веткам длинной тонкой палкой. Ответила она не сразу. Когда же она заговорила, то в голосе слышалась неуверенность и попытка уйти от ответа:

– Больше всего осталось в моей памяти – это страх. Даже ужас. Этот человек одним движением лишил нас всех оружия, а потом ты устроил светопреставление. Поверь мне, да нет, можешь спросить у Торна, у Харника, ты был страшен.

Ретагор терпеливо выслушал, но после этого вновь вздохнул. Он ожидал не такого ответа, а чего-нибудь более существенного.

– Ладно, тогда оставим и эту тему, – задумчиво проговорил он.

Он поднял глаза и немного прищурился. Было не очень пасмурно, и сыпал мелкий дождь. Холодно не было, но немного неуютно. Особенно, если он будет лить до ночи, подумал Ретагор, спать на мокрой земле – удовольствие сомнительное.

– Ретагор! – раздался голос Торна сзади.

Арлетт и Ретагор обернулись.

– Слушай, может, передохнем? Ты гонишь нас с середины ночи.

Ретагор посмотрел на Арлетт – та пожала плечами.

– Хорошо, – согласился он и попросил Латора поискать вокруг какое-нибудь более-менее сухое местечко.

Когда они разместились, Харник вполголоса проворчал на дождь, что от горячего придется отказаться. Ретагор усмехнулся и подозвал к себе Латора. Дав тому несколько указаний, он сам тоже отошел в сторону. Когда он вернулся, Латор уже принес короткие ветки с широкими листьями и аккуратно сложил их посреди их поляны. Ретагор ножом очистил принесенные им толстые ветки от мелочи и сучков, воткнул их глубоко в землю. После этого он с помощью веток, принесенных Латором, веревкой, которая у него была с собой, соорудил крошечный навес, под которым он быстро разжег костер.

– Ух ты! – воскликнул Харник, который все это время внимательно следил за его манипуляциями, и хоть и догадывался, для чего это делается, однако до конца не верил, что получится.

– Ты забыл про мою прежнюю профессию, – рассмеялся Ретагор.

Когда, вопреки дождю, горячий ужин был готов и съеден, Латор попытался удалиться, чтобы встать на часах и охраняться отряд, однако Ретагор остановил его:

– Сядь.

– Но…

– У нас достаточно сильная охрана, – пояснил Ретагор.

– Ты имеешь в виду Охотника? – спросил Харник.

Ретагор кивнул.

– Он здесь?

– Неподалеку.

– Он что, теперь будет сторожить нас? – спросить Торн, которому в силу характера было неприятно сознание того, что находится под чьей-то охраной и опекой.

– Расслабься, воин, – откликнулась Арлетт. – Мы для него неважны. Охраняет он его. – Она ткнула пальцем в сторону Ретагора.

– Что будем делать дальше? – спросил Харник. – Я понимаю, что уже надоел уже всем этим своим вопросом, но все же.

– Ой, только не говори, пожалуйста, «Идем дальше на север», – шутливым тоном воскликнула Арлетт, заметив, что Ретагор, еле сдерживая вздох, собирался что-то ответить. – Харник, да и все мы, хотели бы знать совсем другое.

– Тогда поясни, что именно.

Но вместо Арлетт ответил Торн.

– Ретагор, мы ничего не знаем. Совсем ничего. И если ты знаешь больше нашего, то поделись с нами, а то мы вчетвером просто следуем за тобой, как кучка безмозглых овец.

– Должен тебя огорчить, – заметил Ретагор. – Я знаю немногим больше вашего.

Торн, отдыхавший до этого полулежа, теперь сел прямо и посмотрел на своего друга.

– Давай по порядку, ладно? Хорошо. Этот тип, Гехильф, этот подручный, он, судя по всему, живет здесь и довольно давно. При этом этот район не какая-то там глушь, тут неподалеку крупное поселение, можно даже сказать, город. Как же так?

– Я могу высказывать лишь догадки, – ответил Ретагор серьезным деловым тоном. – Мне кажется, что Гехильф не прятался исключительно потому, что вел двойную жизнь: одну для вида, для людей, а вот вторая… вторая полностью была подчинена прислуживанию Зла. Это наиболее логичное объяснение.

– Я согласен с Ретагором, – вставил Харник. – Я тоже думал об этом, и мне кажется, что все так и есть.

– Допустим, – продолжал Торн, немного помывшись, словно, в раздумьях. – Опять же остается вопрос, что вообще происходит? За последний день мы никого не встретили. А вам не кажется, что столь важная персона, как этот Гехильф, наверняка окружил бы себя скумом?

– Как раз наоборот. Для того, чтобы его первая, показушная жизнь не имела изъятий, он должен был избегать каких-либо явных контактов со скумом и верминами. А дела проворачивал как-то иначе, да и связывался с ними тоже иначе.

– Вроде того, как вы со мной? – подал голос Латор.

– Именно. И поэтому ему, напротив, выгодно было создавать вокруг себя атмосферу этакого богатого отшельника, периодически уезжающего по торговым, к примеру, делам.

Харник согласно кивал головой, когда Ретагор закончил, он сказал:

– Выглядит вполне реально. Да, думаю, все так и было. Но все равно многое остается неясным.

– Например, тот же вопрос: а что дальше?

– И это тоже. Но об этом позже. Ретагор, я все-таки очень хотел бы понять природу твоей силы. Пойми, это очень важно, – Харник говорил возбужденно, пылко.

Ретагор слегка прищурил глаза.

– Для нас или персонально для тебя?

– От тебя ничего не скроешь, – признался Харник. – Считай, как хочешь.

– Я считаю, что в реальности это неважно, – заявил Ретагор. – Что важно для тебя, должно быть важным для нас всех. Я понимаю, что именно тебя беспокоит, как человека ученого и набожного, хоть это ты и пытаешься отрицать. Ты хочешь знать, является ли мой дар – даром от Бога или нет. Верно?

Харник слегка вскинул голову и посмотрел Ретагору прямо в лицо чуть вызывающе.

– В этом нет ничего зазорного, Ретагор.

– Разумеется, нет. Тем более, что я сам этого не знаю.

– Как же так?

– Послушай, друг, а как ты бы думал на моем месте? Разве ты был бы полностью уверен? Разве есть какие-то признаки, по которым можно судить? Согласись, что их нет. Мне дана Сила для борьбы со Злом, я могу управлять процессами, которые на первый взгляд не могут управляться человеком, я говорил с Голосом Святости, но могу ли я быть уверен, что это был Господь?

– А кто же еще? – вставил изумленно Торн. – Я, например, даже по твоим обрывочным рассказам, понял именно так и не сомневался. Не сомневаюсь и сейчас. Хотя не могу назвать себя ревностным верующим. – Он неожиданно усмехнулся. – В наших краях таких вообще нет. Раньше были, так их повывели.

– Как это повывели? – поразился Латор.

– Погодите! Потом поговорите на эту тему. – Голос Харника был тверд. – До сих пор человек получил лишь некоторые, подчас обрывочные и не совсем достоверные реальные свидетельства о Боге. И если ты… если… словом, то, что произошло и происходит с тобой, самое надежное доказательство. Неужели вы не понимаете важности этого? Для всего человечества?

– Много важнее победить Зло, уничтожить скум и вернуться к прежней размеренной жизни, – ответил Ретагор. – Я уверен, что если нам удастся это сделать, мой дар пропадет также внезапно и необъяснимо, как и появился.

– Значит, ты думаешь, что ты лишь орудие? – спросила Арлетт.

– В этом нет ничего позорного! – воскликнул Харник.

– Хватит, Харник! – слегка повысила голос Арлетт. – Хватит нарываться на ссору. Никто не говорит о каком-то позоре. Напротив, что есть более почетного, чем быть орудием Господа в борьбе со Злом. Я имела ввиду совсем другое и спрашивала не об этом. Просто мы опять возвращаемся все к тому же: насколько Святость, или как ее считает Харник, Бог контролирует ситуацию?

– Не святотатствуй! – вновь выкрикнул Харник. – Господь контролирует, как ты выражаешься, абсолютно все.

– Выходит, не все, – усмехнулся Торн, – раз ему понадобились мы. Или по крайней мере Ретагор. Именно для этого он наделил его Силой. Именно для этого он направляет нас.

– Мы все кружим вокруг да около, – заметила Арлетт. – Мы все еще толком ничего не знаем. С кем мы боремся, нам известно только из того, с кем мы уже успели столкнуться. При этом тот же Гехильф живет уже здесь давным-давно, полчища скума также не могли появиться в один миг, и самое главное – мы находимся, как верно заметил Торн, не в какой-то пустыне или северной глуши. Как это все могло происходить на глазах здешних жителей? Как?

Ретагор пожал плечами, а Харник вставил:

– Не хочется об этом думать, ну а что если здешние жители тоже приспешники Зла? Такие же, как Гехильф.

Никто ему не ответил, а Арлетт повернулась к Харнику с вопросом:

– А что говорят по этому поводу ваши манускрипты?

– Да ну их! Ничего они не говорят, – отмахнулся тот. – Ничего толкового.

– Позвольте сказать, – раздался немного неуверенный голос Латора.

– Говори, юноша, – отозвался Торн.

Латор сделал несколько шагов и оказался стоящим в импровизированном круге, что вовсе не придало ему уверенности в себе. Он смущенно переводил глаза с одного на другого, так и не решаясь что-то сказать.

– Говори же, не томи, – устало проговорил Торн, поежившись и поплотнее заворачиваясь в плащ, чтобы спрятаться от дождя. – У меня и так голова кружится от всяких загадок, поэтому если есть, что сказать, говори, если нет – давайте отдохнем.

– Не знаю, прав я или ошибаюсь, но у меня возникла одна мысль…, – заговорил Латор. – Странная, на первый взгляд. А что если, нет?

– Относительно нас или относительно того, с чем мы боремся?

Латор не ответил на этот вопрос. Его глаза стали немного туманными, а от капель, стекавших по его лицу, и вовсе подчас казались закрытыми. Взор его был устремлен вдаль. Вдаль от того места, где они находились, даже вдаль от событий, которые они переживали.

– Если свести воедино все представления и данные, которые у нас есть, – наконец заговорил он, – то единственно верное, что может прийти в голову, это… не знаю даже, как объяснить…

– Объясни, как можешь, – заметил Ретагор.

– В некоторых манускриптах и летописях я сталкивался с описанием существ, которые днем были людьми, а по ночам превращались в зверей, – произнес Латор. – Разумеется, никто в Хунтеханте, включая и меня, в подобные рассказы и описания не верил.

– Как и я, – вставил Харник.

– Верно. Как и вы, Харник, – кивнул Латор. – Но согласитесь, что все, что с нами происходит сейчас и происходило последние дни, полностью переворачивает все, во что мы верили. За исключением, конечно, веры в Господа, она, напротив, у меня укрепляется с каждым мгновением. Так вот, а что если мы были не правы? Что если такие существа действительно существовали? И более того, что если они существуют и сейчас?

– И что это нам дает? – спросил в свою очередь Торн. – Почему их никто не видел? Почему… Да этих «почему» множество!

– Погоди, Торн, – сказал Ретагор. – Мы еще не до конца дослушали Латора. Продолжай.

– Мне думается возможным, что летописи переврали самое главное: эти существа не превращались в зверей каждую ночь или с какой-то определенной периодичностью – раз в месяц или еще как. Предположим, что они превращались крайне редко и не случайно, и не по собственному желанию, а…

– А по велению Зла? – докончил Ретагор. – Ты это имеешь в виду?

– Да, верно, именно так, – радостно воскликнул Латор. – И знаете, тут неправильно говорить о превращении людей в этих существ, а, допустим, наоборот, о возвращении им реального, действительного облика.

Латор, не в силах подавить свою возбужденность и возникшую вдруг нервозность, резко присел на корточки возле костра и стал греть руки.

Ретагор же обвел лица друзей в наступившем внезапно молчании.

– Что думаете? – наконец проговорил он.

– Забавная теория, – ответил Торн. Он пытался придать голосу небрежность и и скептицизм, однако удалось ему это не совсем, потому что лицо выдавало, что услышанное заставило его всерьез задуматься. – Впрочем… нет, не знаю, – признался он, – голова пухнет от всех этих мыслей.

Ретагор сцепил пальцы в замок и, посмотрев куда-то вверх, проговорил:

– Ты думаешь, что вермины и прочие создания скуса суть люди, которые в них превратились? Или точнее, они вернули себе изначальный облик?

Латор сдержанно кивнул.

– А почему ты так решил?

– Ну, я так не решил, просто появилась такая мысль, – ответил Латор. – Я ведь говорил…

– Стойте! – выкрикнул Харник. – Я кое-что вспомнил!

– Наверное, какую-нибудь древнюю бредятину, в которую и сам-то не верит, – пробурчал Торн.

– Напротив, варвар, новее не бывает, – парировал Харник и повернулся к остальным: – Послушайте, когда при предпоследней битве – Господи, благодарю тебя за ее исход! – наши враги запылали – помните? – я увидел нечто странное, тогда я был не в том состоянии, чтобы обратить на это внимание, но теперь вспоминаю, что…

– …что некоторые из зверья скума, загоревшись, приобретали очертания человеческого тела, – вполголоса докончил за него Ретагор.

Харник вскочил на ноги.

– Ты знал? Ты все это время знал и молчал?!

Ретагор лишь покачал головой.

– Ничего я не знал. И не мог знать. Да, я это видел, но не мог объяснить, а все необъяснимое сейчас… словом, я стараюсь об этом не думать, чтобы не свихнуться. Но это подтверждает теорию Латора. Поэтому я еще раз спрашиваю тебя, мой дорогой друг, как эта мысль появилась в твоей голове, сама или кто-то подсказал?

«Я подсказал», раздалось в мозгу у Ретагор так четко, что он от неожиданности вздрогнул.

Ретагор нелепо огляделся: неподалеку от них в полумраке пылали два ярких глаза, а мрачная жуткая на вид морда Охотника омывалась потоками дождя. И как мы его не заметили, мелькнуло у Ретагора в голове.

Остальные невольно посмотрели в ту же сторону и испуганно напряглись. Несмотря на понимание того, что перед ними друг, его облик все еще действовал на них пугающе и угнетающе.

– Настало время, когда мы должны быть вместе, – услышал Ретагор и не сразу понял, что на сей раз слышит не внутренний, а обычный голос, хотя и низкий до жути, словно доносящийся из глубокого колодца, наполненного туманным мраком. И понял он не только не столько от собственного ощущения, сколько от реакции друзей.

Огни тем временем медленно приближались, и стало понятно, что Охотник намерен присоединиться к ним.

– Мне это не послышалось? Вы тоже это слышали? – изумленно пробормотал Торн.

– Тебе не послышалось, – ответил Охотник. Пасть его не раскрывалась, и как он произносил слова, никто не понимал. Хотя Ретагор догадывался, что придать своим мыслям звуковую «оболочку» не составляет для него большого труда. – Теперь вы едины, вы дошли до места, где объединяются, поэтому я буду говорить со всеми вами.

– Едины? Место, где объединяются? – повторила Арлетт.

– Да. Место, Где Объединяются, – повторил и Охотник.

– А что это значит? – С каждым мгновением страх покидал Арлетт, она даже поймала в какой-то момент себя на мысли, что не замечает жуткого внешнего вида Охотника, а видит перед собой существо, являющегося союзником в этой страшной войне.

– Это значит, что путь от себя будет долгим и трудным, – ответил Охотник и повел мордой, словно обводя взглядом людей перед собой.