Текст книги "Дегустатор"

19. Вампир по фамилии Валек

В этот раз я не рискнул вызывать Гришу Цукермана на холодную улицу, а сам пришел в редакцию. Ту самую – «Сити-экспресс». Внутрь. Никогда не следует это делать: место, где раньше мне было не так уж плохо (что-то платили, как-то кормили), сейчас смотрится пыльно… жалко… смешно. Куда я угрохал столько месяцев своей жизни? Чем занимался?

На входе ко мне отнеслись с неловкостью: ветеран охраны смутно помнил мое лицо, но раз теперь меня положено пускать только по пропуску… Он пустил, но отвел мне место на лестнице, возле давно забытого уборщицами окна, вызвал Гришу.

Который пришел с первого этажа походкой хозяина, не узнал меня и украсил нос очками, до того болтавшимися, как всегда, на шнурке.

– Для того чтобы носить очки, мало быть умным – надо еще плохо видеть, – как бы между прочим заметил он, рассматривая меня. – Да, знаете ли, Сергей, это хорошо. Такое пальто, такая шляпа… Не буду спрашивать, сколько стоит, я очень деликатный человек, замечу только, что в этом наряде вы похожи, как бы сказать, на такого вампира из средневекового европейского городка. Лет этак пятисот от роду, но хорошо выглядящего, не голодного. По фамилии Валек.

– У вампиров есть фамилии? А имя?

– Ну, имя – Сергей, конечно, – сказал Гриша неуверенно. – Но я весь в нетерпении. Вы хотите опять подослать меня к каким-то интересным людям, которые продолжают за вами следить? Так я с радостью же. Любые опасности – это для меня.

Я снял шляпу, повертел ее в руках (тогда еще я не очень хорошо понимал, как с этим предметом туалета обращаться) и вздохнул:

– Нет, к сожалению, уже не следят. У меня просто появился вопрос. Помните ваш замечательный материал насчет проклятого вина?

– Я писал много замечательных материалов, – сказал Гриша настороженно.

– Это все знают. Так вот, Гриша. Дело прошлое, но мне просто захотелось проверить себя… я тут пишу книгу про вино… Скажите уж честно – а не добавили вы туда каких-то деталей? Частностей? Например, этих раввинов и правда сожгли?

– И не сомневайтесь, – сказал он мрачно. Но я и так знал, что это было правдой.

– А прочее? Насчет того, что один из них проклял вино замка Зоргенштайн?

– Ну, – запнулся Гриша. – Ну, я так хорошо видел эту сцену. Как там этот фашист сидит на своем балконе, смотрит на то, как люди горят, и жрет эту свиную ногу. Большой жирной пастью. Но поскольку речь шла о вине, то… Ну ладно, Сергей, – считайте, что это я его проклял. Какая вам разница? Я вас огорчил?

– Да нет же, – сказал я со счастливым вздохом. – Вы представить не можете, как вы меня порадовали. Это Мануэлу вы доводили до обморока, а я, наоборот, просто в восторге… А не любите вы, Гриша, немцев.

– У меня прабабушка погибла в концлагере, – вдруг сказал Гриша очень серьезно. – Так что ваша Мануэла… она, конечно, у печей не стояла, но вот ее прадедушка – кто знает. И все прочие тоже. Так что почему это я должен любить немцев? Терпеть – да. А так – нет.

Раздался еле слышный хрустальный звон упавшей сосульки за окном. Солнце слепило глаза через грязь стекла.

Гриша с интересом посмотрел на улицу и снял очки.

– Вы и правда пишете книгу, Сергей? Как я вас уважаю. Я бы сказал что-то вроде «жжошь, сцуко». Или «цуко», в зависимости от того, какой концептуальной школы вы придерживаетесь. Но ведь мы с вами на «вы». А «жжоте, сцуко» – это уже стилистический абсурд. Приходите на мое кабаре.

– Что? Неужели правда? Получилось?

– А то нет. Для вас вход бесплатно, а уж что пить – вы куда лучше меня разберетесь. Будет музыка, вертеп с Петрушкой, потом мини-спектакль на двадцать минут, называется «Жопа», очень талантливый. Еще я запасаю всякие дерзкие высказывания в адрес властей и нации в целом, кабаре без этого не получится. Ну, например: сама жизнь в России – это уже непрерывное наказание за постоянные преступления, которые невозможно не совершать, живя в ней. Или: российский Кабинет министров чем-то напоминает консилиум проктологов. Какую бы стратегию лечения государства там ни принимали, тактика этого лечения всегда проводится через одно и то же место. Хорошо, да? Приходите с дамой, если хотите. Дама тоже бесплатно. И…

Он снова надел очки – видно было, что он колеблется.

– Передайте мой привет госпоже Каменевой, если это не трудно, – робко попросил он. – Она такая замечательная.

– Да с удовольствием, – выговорил я ровным музыкальным голосом.

Гриша внимательно вгляделся в мое лицо.

– Ну, Сергей, – произнес он, наконец. – Ну вы хоть ее трахнули? Ну вот видите. А так бы не было совсем ничего. Ну, в общем, приходите, буду ждать.

Я пожал ему руку и вышел на ледяную сырость и нешуточное солнце.

Все просто, думал я, глядя, как стекает посеревшая пена с боков моей «Нексии». Так я и думал – не было никакого проклятого вина, а раз так, то эти самые «они» и знать о таком не знали. И о встрече на высшем уровне они не знали. Так что отгадка очень проста. Им всего-то надо было, чтобы в Зоргенштайне отравился вином человек, при свидетелях, лучше сразу при журналистах. А какие в винном хозяйстве могут быть журналисты? Мои бывшие коллеги – винные аналитики, больше некому. После этого хозяйство можно брать за совсем смешную цену, тем более что у него и до того были трудности – иначе зачем бы хозяин упрашивал Берлин о моральной поддержке? Как все просто и мерзко. Ударить, потом купить по дешевке. Почти в открытую. Никакой политики, никакой мистики, чистый бизнес. Как со мной. Как с ней.

– Готово, хозяин, – услышал я.

Внутри машины пахло влагой и чистотой, солнце, казалось, светило через все стекла сразу.

Главное теперь, сказал я себе, жмурясь, осторожно скользя по сияющему и отсвечивающему асфальту дороги, – не свихнуться. Не разговаривать с самим собой. Не превращаться в идиота, пугающего публику теорией заговора. А то кончится это плохо – раздашь патроны, наденешь ордена и пойдешь взрывать Чубайса. А зачем взрывать – и мыслей не будет.

Я помню, как это было с человеком, которого уже нет. Это сегодня все выглядит так, как будто я в этом мире такой один. А когда-то нас было двое. Два лейтенанта, похожих как близнецы, так нас близнецами и называли. Оба – Сергеи. И две судьбы, одинаковые до смешного. Но у него все было хуже, куда хуже. Он, покинувший, почти вместе со мной, славные ряды, точно так же обнаруживший, что работы нет и никому он не нужен, умудрился именно в это время влюбиться. А его гадина-жена, которая, как и моя – мне, раньше сообщала ему, что он свободен и может валяться в койке с кем угодно, вдруг заподозрила, что он по большой любви разменяет квартиру – такую же по размерам, как мою. В аналогичной дыре, в районе, кончающемся на «о».

И она позвонила мужу его возлюбленной. На всякий случай. И сделать со всем этим – если у тебя нет ни денег, ни квартиры – ничего было нельзя. Никакого выхода. Невозможная ситуация. Он тогда пришел ко мне, на склад с трусами, отдавать зачем-то книги, и долго, долго рассказывал про заговор тех, кто нас – таких как мы – хочет уничтожить. Знал бы я, почему он эти книги решил отдать – не брал бы. И еще ведь он звонил, видимо, в тот самый день.

Я снова вспомнил ведьм Фрайбурга, покачивающихся на сквозняке сувенирного магазина. Офицер должен вообще-то стреляться. Но оружия у Сергея тогда уже не было.

Его фамилия была Демидов, и сегодня о нем, наверное, не помнит никто. Демидова нет, а я есть.

Итак, заговор… да никакой это не заговор. Бизнес. И не так уж трудно сейчас сделать главное – найти имя демона. А если ты знаешь его имя, то он тебе, как известно, не так страшен. Какая-то финансовая группа, потому что без денег, очень больших денег, тут не обойтись.

Что тогда сказала Алина? Один американец, один англичанин, один араб. Ведь кто-то же их и в России знает… я даже могу представить кто. Потому что опять же Алина сказала одну вещь, которая, как это сейчас я понимаю, может оказаться очень важной.

Мы были в приподнятом настроении, все происходило еще в самом начале, в октябре, мы были в восторге друг от друга. Мы слегка ругались – как два щенка, не очень всерьез цапаясь острыми зубками. Алина читала мой очередной файл:

– Так, значит, мужчина и женщина, опять за свое, потому что автор известный маньяк… «Любое барбареско – это женщина. Любое бароло – это мужчина. Bricco Asili – женщина с характером и в возрасте, очень хорошо одетая, с прекрасным воспитанием. И такая женщина есть, более того – она меня при знакомстве поразила. Это баронесса Филиппина де Ротшильд, одна из самых уважаемых фигур в мире виноделия. Женщина с блестящим умом, с удивительными остротами, с хриплым голосом и этакой бесинкой: постоянно и блестяще над вами издевается и подкалывает».

– Не мои слова, но хорошие. Это сказал…

– Неважно. «Теперь – мужчина, наше бароло Bricco Rocche. Это мужчина с ровным, спокойным, чуть надменным характером. Немножко избалованный женщинами, но внимательно относящийся к их капризам. Можно было бы назвать Марчелло Мастроянни, но он слишком тих и слишком очевиден как исполнитель ролей. А вот старый Шон Коннери, с седой бородкой – это то самое. Это строгое вино. Знаменитое среди бароло Cannubi, например, другое – оно более кислотное, танинное, а тут танины будут мягкими. Шон Коннери ведь – это не Шварценеггер…» Слушай, тебе не кажется, что это мы? Он и она?

– Нужна дегустация.

– Дай отдохнуть.

– А про баронессу – совершенно точно. Она такая.

– Стоп. Сергей Рокотов, ты знаком с баронессой Ротшильд?

– Да она же приезжала в Москву недавно, и ей подвели трех лучших в стране винных аналитиков. Каждому по пятнадцать минут. И представь, какой ужас: я начал говорить с ней о Хулио Иглесиасе, который впервые в жизни понял, что такое настоящее вино, у Ротшильдов на обеде. И вот я об этом ее спрашиваю, а она уходит от разговора. Я опять – а она встает и подает мне руку. Потом оказалось, что Иглесиас пробовал это вино у другой ветви семьи Ротшильдов. С которой Филиппина в сложных отношениях. В общем, хорошо, что не спустила меня с лестницы… Эта беседа была в Пушкинском музее, там лестница такая, знаешь…

– Знаю… А вот, кстати, да ведь это они – как раз братья Чиледжи, которые сделали эти два замечательных вина – мальчика и девочку, теперь я вспомнила, где о них слышала. Они недавно спустили пару бизнесменов со своих холмов, мне в Милане только что рассказывали эту историю.

– Каких бизнесменов?

– А жулье какое-то. У братьев возникли финансовые трудности, а это знаменитое хозяйство. И вот приходят какие-то финансовые жучки их покупать… Ну, долго катились вниз.

– Молодец, Алина, знаешь великих виноделов…

Так-так, а тут что-то знакомое. Скупают все направо и налево, но по возможности – известные марки. Но ведь у братьев Чиледжи в Москве есть импортер. И как раз очень мне дружественный. А вдруг я узнаю самое главное – имя? Имя демона? Наверняка же эта история известна была не только Алине… А есть имя – будет что запрашивать в поисковых системах. И вообще двигаться дальше.

Я посмотрел на часы и потянулся к телефону.

Но директор компании «Плейн» был в командировке – в его любимой Италии, что заставило меня за него порадоваться: несмотря на чудовищную ситуацию с винным погромом, эти ребята все же как-то работают.

Я приехал к нему только через неделю. На знакомый адрес, в подвал недалеко от здания бывшего аэровокзала.

Там было тихо и грустно. Но все же не совсем тихо и не совсем грустно.

Это была уже совсем весна, когда катастрофа винного рынка стала для всех очевидна. Даже несмотря на то, что вино, ввезенное до первого января, все-таки еще можно было продавать. Ведь сначала-то грозили, что и это будет запрещено. А потом приняли поправку к закону, и стало чуть-чуть лучше.

Но дегустации почти прекратились. На стекле любимого мной «Винума» висела табличка – «учет». В других бутиках полки были пусты или завешаны рогожами.

Телефон у меня звонил редко, но иногда были специфические звонки. От бывших консультантов винных бутиков, от слушателей школ сомелье – а они ведь учились там за свои деньги, которые теперь пропали, и смешно даже говорить было о компенсации. Они начинали с вопросов о том, куда я теперь пойду, когда «Винописателя» уже нет, сочувствовали, а потом как бы между прочим подсказывали: ну ты поимей меня в виду, если что, опыт и все прочее, знаешь сам.

Прекратили работу «Бахус», «Аландия», «Декант» и другие импортеры, а это десятки уникальных специалистов, они еще не были уволены, просто перестали получать зарплату.

А потом пришла невероятная новость: «Виноманьяк» сгинул совсем, без всяких временных прекращений работы. Его просто не будет. А уж кому бы можно было потерпеть… Родительская компания – знаменитый лондонский Wine, не бедный журнал, мог бы проявить понимание. Потрясающие материалы шли оттуда – от людей уровня Монти Уотерса, получаешь три таких материала в месяц, и журнал – как на трех китах. Изумительная полиграфия и девочки, эти великие девочки, чьи таланты беспокоили даже меня, целых четыре. Все выкинуты на улицу.

Была одна хорошая новость: выжила Галя Лихачева. Лягу… нет, в данном случае – французы, ее друзья, повели себя не так, как англичане. Они взяли Галю на преподавательскую ставку в свою школу вина при посольстве, и она зачем-то читала там лекции в ожидании лучших дней.

И еще Седов со своим «Сомелье. ру» держался, просто страниц у журнала стало меньше, да и найти его теперь было сложнее, он ведь раздавался бесплатно по большей части по тем же бутикам, которых сейчас стало совсем мало.

Как это происходило: ведь уже в сентябре все знали про какие-то загадочные акцизные марки, мудрое российское изобретение, которое можно наклеивать на бутылки только на двадцати таможенных складах. Но поскольку даже в декабре таможня никаких марок не видела, все вздохнули свободнее: очередной бред и вымогательство, лоббисты все сделают. Мало ли что закон приняли – отменят в последний момент.

Не отменили.

Теперь был уже март, и никаких новых марок ни у кого не было. Не было, следовательно, и вина. Оно – если не растаможилось до первого января, с дикими скандалами и взятками – лежало на складах, и таможенники не знали, что с ним делать. А склад стоит хозяину груза денег. Каждый день.

Вино может храниться при температуре плюс двенадцать градусов, не иначе. Какая температура на таможне, никто даже думать не хотел. Было о чем думать и без того, потому что если нет вина, то компании следовало закрываться или уговаривать людей работать бесплатно. Они чаще всего соглашались и работали. Но ведь была и аренда помещений…

Марки-наклейки с их штрих-кодами придумывались не просто так, а чтобы эти коды считывала загадочная ЕГАИС, система, куда следовало вносить данные о каждой бутылке, продаваемой в стране. Система не работала, ее отлаживали, как далее показала жизнь, до конца лета. Потом, очень потом виновными в ситуации были признаны Федеральная налоговая служба, Минфин, Минсельхоз, МЭРТ и ФСБ с ФТС. Кому-то вынесли выговоры. Никому не возместили убытки – и как их возместить, речь шла о сотнях миллионов долларов. Так или иначе, все это было потом, окончательно выжившие компании определились тоже потом, новое вино на полках стало появляться совсем потом, а в тот момент, в марте две тысячи шестого…

Это теперь была другая, чужая мне страна.

Все, что я и замечательные ребята вокруг меня делали, строили, создавали несколько лет – прекрасный мир новой жизни, – разваливалось на глазах.

И всем было все равно, и главный санитар не ужаснулся возвращению похмельной водочной России. Наоборот, он сдержал слово. С конца марта ни одной бутылки из Грузии и Молдавии в стране уже не было, с наклейками или без. Включая потрясающие ркацители и саперави, как и мцване, за первым розливом которых я наблюдал, затаив дыхание: а вдруг – великое вино? Хоть одно?

И все это не имело, как я теперь понимал, никакого, совсем никакого отношения к планам тех незамысловатых ребят, которые скупали винные хозяйства в Европе и зачем-то журналы в России – и, видимо, не только здесь.

Наоборот, одни незамысловатые ребята сорвали планы других. И это, конечно, было очень мило.

Мертвое же поколение, о котором говорили не знакомые друг с другом Шалва и Алина: а оно здесь при чем? Какая тут связь?

Итак, в подвале было грустно, но… Знакомая секретарша Люся была на месте. И как же она была рада меня видеть – и не голодного, и не убитого горем, а нормального, да еще в отличном пальто и черной шляпе!

– Ждет, ждет, – счастливым голосом сообщила она мне. И потом, затаив дыхание, задала мне вопрос всех напуганных и почти уничтоженных:

– Вы держитесь?

Я держался.

Держался и Антон Корецкий, лучший в стране специалист по винам Италии. Он даже отрастил короткую ленинскую бородку, стал выглядеть старше и умнее.

– Мы никого не уволили, – поразил он меня. – Мы даже взяли новых людей на работу.

Новости были потрясающие.

«Плейн» оказался чуть не единственной в стране компанией, которая завезла в декабре здоровенные партии вина. Если честно, то почти случайно. «Плейн» все растаможил. И стал монополистом. У его дверей стояли люди – рестораторы, коллекционеры вина – умоляли дать любую партию за любую цену. Образовывались очереди закупщиков. И единственное, что склоняло всех «плейновцев» к скромности, – полное отсутствие мыслей насчет того, сколько же еще надо держаться.

– Братья Чиледжи? – удивился Антон, когда мы перешли к делу. – Я на той неделе был у них в Кастильоне Фалетто. Все там отлично. Никого они никуда не спускали. Все у них как всегда. Та же добрая старая мафия. В хорошем смысле. Традиционном таком, итальянском. Забавно было наблюдать, как к старшему, Бруно, сын стучится в дверь, спрашивает, можно ли войти, и бледнеет, когда слышит «нет». В Риме такого стиля жизни уже не встретишь. Да что с ними случится, если старший из братьев с Сильвио Берлускони – на «ты», Сильвио и Бруно?

Не хотелось рассказывать Антону слишком много, но постепенно до него дошло, что речь о событиях еще сентября две тысячи пятого. А это уже был другой век, другой мир.

– Мм, была какая-то история, правда-правда. Да. Ну, это много сейчас таких жуков бегает, потому что…

Тут Антон вздохнул и посмотрел на часы, довольно откровенно.

– Ты, Сергей, значит, книгу пишешь? Интересно, кто ее издает. Не в России, это точно. Давай так. Я дам вводную информацию. Поработаешь сам. Потом заходи еще, если будет надо. Но поработать тебе придется какое-то время, потому что это – вопрос о деньгах. О внутренних пружинах бизнеса. А я тебе просто скажу, где копать.

Он закинул руки за голову и прикрыл глаза.

– Кто и зачем скупает хозяйства… Ищи такое название, как «Диагео». Смотри на цифры. Еще – LVMH.

– А, знаю.

– Ну еще бы. Еще «Перно Рикар».

– Да знаю же. И их тоже. Благодаря им провел три отличных дня в Париже, рекламная поездка.

– Да. Смотри на цифры. Их московский офис все эти цифры дает с гордостью. Ты ведь там всех знаешь?

– С тех пор – очень даже.

– Так. А потом я тебе расскажу про арифметику сегодняшнего винного хозяйства. Пока скажу следующее. Два миллиона евро – цена комплекта нового оборудования. Десять лет – время от посадки нового виноградника до первого приличного вина. Теперь – не забудем банковский процент кредита. Но и цифры ежегодного роста продаж вина. Вот когда ты все это усвоишь, то поймешь, что сейчас происходит в винном мире.

– Антон, – сказал я после небольшой паузы, – а в арифметике модных домов ты что-то понимаешь? И во внутренних, что ли, механизмах их работы? Вопрос такой: что общего между виноделом и создателем моды?

Он удивился, задумался. Обещал еще поразмышлять. Хотя вообще-то до сего дня особо на эту тему не думал.

У выхода из его офиса стояли, как всегда, коробки с вином, к каждой была приклеена цветная записка. Кто-то за ними сейчас приедет.

Может, выживем?

Это был очень знакомый мне вопрос. И я даже знал ответ на него.

Неважно, сколько идти по джунглям – от обломков вертолета, от могилы летчика, имени которого не знал ни я, ни генерал. Важно идти.

Генерал оказался нормальным человеком. Он шел. Рассказывал про девочек из Тетце. Не задавал вопросов, знаю ли я, сколько еще топать. Он верил, что знаю.

А я верил, что ночью нас не сожрут совсем, хотя покусают здорово, и еще – что если не следующим утром, то через утро мы услышим странный шум там, на востоке. Гул. Неразличимое шуршание камешков и песка.

И увидим волны, необычно высокие – выше поросли слоновой травы, выше верхушек кустов. Как будто кто-то согнул пространство, вздернув вверх этот щедрый прибой, прибой океана.