Текст книги "В стране слепых"

6

– Поймите, прошу вас, – говорил Джереми сестре приемного отделения. – Мистер Френч – мой очень близкий друг. Я точно знаю, что в ту же ночь, после несчастного случая, его привезли сюда, в вашу больницу.

Он переступил с ноги на ногу и огляделся. Мимо шли мужчины и женщины в белых халатах, занятые либо собственными мыслями, либо разговором. Некоторые, проходя, с любопытством посматривали в сторону дежурной сестры – о чем это она спорит с посетителем? В воздухе стоял едва ощутимый запах лекарств и антисептиков. Позади Джереми, в комнате ожидания, спокойно сидела Гвиннет Ллуэлин, делая вид, что читает старый номер журнала «Нэшнл Джиогрэфик», а на самом деле внимательно прислушиваясь к их разговору. Время от времени она даже переворачивала страницы.

Сестра поджала губы.

– Возможно, полиция ошиблась. Вы уверены, что его повезли не в Шведскую больницу, или в Денверскую городскую, или в больницу Святого Иосифа? А может быть, даже в больницу Генерала Роуза или в больницу штата Колорадо, в Ист-Сайде?

– Нет, как вы не понимаете? – Он вцепился в край ее стола. – Я сам приехал сюда на «скорой помощи». Я видел, как он здесь лежал! А сейчас на его кровати лежит кто-то другой, а у вас он вообще не зарегистрирован!

– Я уверена, что это какая-то ошибка.

«Еще бы, конечно, ошибка, поганка ты этакая!» – пронеслось у него в голове, но он отогнал эту мысль раньше, чем успел ее высказать. Кроме того, он вообще уже не был уверен, что это ошибка. Видимо, исчезновение Денниса не случайно. Как и обыск в его квартире. Как и сам несчастный случай. Как и подслушивающее устройство, которое он обнаружил в своем телефонном аппарате после того, как побывал у профессора Ллуэлин.

– Мне только на прошлой неделе звонили из вашей больницы и сообщили, что состояние Денниса стабилизировалось. Но что посещать его нельзя. Тот, кто звонил, так и сказал, что мистер Френч пока еще не может принимать посетителей.

Сестра покачала головой.

– Нет, отсюда никто не звонил.

Джереми вдруг пришло в голову, что он, возможно, видел своего друга в последний раз. Что больше его никогда не увидит. Деннис бесследно исчез, оставив после себя в жизни Джереми невосполнимую пустоту, как исчезают диссиденты в тоталитарных странах.

Но эту пустоту Джереми воспринимал только рассудком, а не сердцем. Как будто ему вырвали зуб или ампутировали конечность – у него все еще было такое чувство, словно Деннис где-то рядом. Словно он куда-то вышел по делу и вот-вот вернется.

Теперь Джереми окончательно убедился, что Деннис – вместе с Сарой Бомонт – впутался в какую-то опасную историю. Что кто-то взял и выхватил их из жизни. И все из-за того клочка бумаги.

Он обшарил всю квартиру в поисках этого листка, но и следов его не нашел. Одно из двух: либо его выкрали (не за ним ли приходил первый грабитель?), либо он тщательно спрятан. Но если Деннис так тщательно его спрятал, значит, он тоже понимал, какое значение имеет эта бумажка.

Джереми с Ллуэлин и в больницу отправились только для того, чтобы выяснить – выкраден листок или спрятан. Они надеялись, что им удастся уговорить сестер и проникнуть к Деннису. Деннис должен помнить, куда положил этот листок.

Видимо, сестра что-то прочла на его лице: она в нерешительности закусила губу, потом кивнула.

– Погодите. Что-нибудь может знать врач, который дежурил в ту ночь. Когда это было, говорите? Девятнадцатого июня?

Она нажала несколько клавиш своего терминала: Ожидая ответа, Джереми оглянулся.

Ллуэлин куда-то исчезла!

Его охватил панический страх. Он попытался взять себя в руки, но почувствовал, что весь дрожит. Неужели ее похитили, пока он стоял к ней спиной? И теперь ждут только подходящего момента, чтобы похитить и его? Он оглядел зал – нет ли поблизости подозрительных лиц. Что делать?

Тут он увидел, что она возвращается из вестибюля, и на мгновение облегченно прикрыл глаза. Ллуэлин, не говоря ни слова, взглянула на него и снова углубилась в журнал. Джереми вздохнул про себя. Ну вот, уже начинают мерещиться всякие ужасы.

– Нашла, – сказала сестра, запнулась и добавила: – Ах, вот оно что!

– А что такое?

Джереми повернулся к ней и подался вперед.

– В ту ночь дежурил доктор Венн. И сестра Килбрайт.

Она хмыкнула.

– Как я могу с ними поговорить?

– Никак. Они оба сбежали в следующий понедельник. Сейчас они где-то на Багамах. – На ее лице выразилось неодобрение. – Доктор Венн вечно приставал к сестрам, но никто не подозревал, что у него что-то с Джейн Килбрайт. Она была замужем. Мы, и подумать не могли, что она на такое способна. Хотя, надо сказать, муж перенес это довольно спокойно…

Она сообразила, что говорит лишнее, и снова поджала губы.

– Боюсь, больше ничем вам помочь не могу.

Джереми кивнул, поблагодарил ее, вышел на улицу и остановился на автомобильной стоянке. День клонился к вечеру, но на солнце было еще жарко. Волны горячего воздуха поднимались над капотами машин зыбкой, переливающейся завесой. Над асфальтом стояли зеркальные пятна миражей. Джереми вынул платок и вытер пот со лба. Ну, и что дальше?

Он подумал, что в машине, наверное, жарко, как в печке, достал ключи и открыл настежь все четыре дверцы. Из машины пахнуло жаром. Он протянул руку, запустил мотор и включил на полную мощность кондиционер.

Ллуэлин подошла в тот момент, когда Джереми заносил в записную книжку суть своего разговора с сестрой. Он начал было рассказывать, что произошло, но она остановила его.

– Я все слышала, – сказала она. – Во всяком случае, все самое существенное. Пока вы там болтали, я попросила кое-кого просмотреть регистрационные записи в компьютере.

– Что? Как? И зачем? Там нет никаких следов Денниса. По крайней мере… – Ему пришла в голову новая мысль. – По крайней мере, так мне сказали.

– Это правда. Деннис Френч там не зарегистрирован. Тогда я проверила, кого в тот день привозила сюда «скорая». А потом посмотрела еще на несколько дней вперед и назад. – Она умолкла и взглянула на него. – Одного неопознанного мужчину, сбитого машиной, положили сюда восемнадцатого – днем раньше, чем вашего друга.

Он испытал острое разочарование. До сих пор у него почему-то еще оставалась надежда.

– Ах, вот как… Значит, это был не он.

Ллуэлин улыбнулась.

– Почему-то мы всегда принимаем за чистую монету все, что зарегистрировано в компьютере. Пока нас не ткнут носом, нам и в голову не приходит усомниться.

– Что вы хотите сказать?

– Смотрите. Предположим, вам надо кого-то «потерять», но он находится в больнице и нетранспортабелен. Что бы вы сделали?

Он начал понимать, к чему она клонит. Почему она всегда видит такие вещи раньше, чем он? Неужели он такой тупой? Или просто слишком долго вел тихую, спокойную, размеренную жизнь?

– Я бы подделал записи.

– Правильно. Правда, те, кто его принимал, знают, как обстояло дело, но их можно подкупить. Дать им отступного. Например, навсегда отправить на Багамы. После этого вы пережидаете несколько дней и потом запутываете регистрационные записи – немного сдвигаете даты приема и выписки, одни вперед, другие назад. Тогда все будут думать, что им изменила память. Если вообще обратят на это внимание.

Джереми охватило волнение.

– Значит, вы думаете, что это был он? Что тот неопознанный мужчина – Деннис? – Он обернулся и бросил взгляд на здание больницы. – Вы хотите сказать, что он там так и лежит все это время, только вычеркнутый из компьютерных записей?

– Не совсем вычеркнутый. Скорее переименованный. Ведь он был серьезно ранен, верно? Таким способом вполне можно было его спрятать, никуда на самом деле не перемещая. Если подумать, то это вселяет некоторую надежду.

– Почему?

– Очевидно, они не хотели причинять ему вреда.

Джереми просиял, но Ллуэлин добавила:

– По крайней мере до тех пор, пока не узнают, что ему известно и кому он об этом рассказывал.

Джереми сделал шаг к дверям больницы.

– Так чего же мы ждем? В какой палате лежит этот неопознанный мужчина?

– Лежал. Его выписали на прошлой неделе. Судя по записям, выписал его этот ваш доктор Венн.

– Но… Ведь Венн уехал! Его тогда уже не было! Он сбежал с любовницей двадцать первого! Он не мог никого выписать на прошлой неделе!

Ллуэлин пожала плечами.

– Все записи в полном порядке. И если бы никто не начал разыскивать того неопознанного мужчину и сопоставлять даты, никто ничего бы и не заметил. Через некоторое время они, возможно, и это подправят. До сих пор, судя по всему, они действовали наспех.

Джереми почувствовал, что появившаяся было у него надежда исчезла. Деннис все это время был здесь, но теперь его нет. Джереми стукнул кулаком по крыше машины. Ллуэлин выжидательно молчала.

– Черт возьми! Что же дальше?

Он тяжело вздохнул, обошел машину, сел на место водителя и задумался. Ллуэлин уселась рядом.

– Погодите-ка, – сказал он через некоторое время. – Почему вам разрешили просмотреть записи, а мне нет?

Ллуэлин улыбнулась, отчего ее лицо стало похоже на румяный пончик.

– Я нашла тут, в отделе регистрации, одну девочку из тех, что добровольно помогают сестрам, и предложила ей сто долларов.

– Вы дали ей взятку?

– Взятка – не самое страшное, с чем нам приходится иметь дело, – серьезно ответила Ллуэлин. – Сразу после того, как вы ушли, случилась одна странная вещь. Я выждала несколько минут, чтобы нельзя было догадаться, что мы пришли вместе. Пока я ждала, я видела, как сестра приемного отделения вдруг вся напряглась, словно ее током ударило, и глаза у нее остекленели. Она взяла трубку, набрала какой-то номер, произнесла несколько слов и снова положила, трубку. Что она сказала, я не слышала. Потом глаза у нее ожили, она встрепенулась и огляделась, как будто не совсем поняла, что произошло. Кажется, больше никто на это не обратил внимания. Все было почти незаметно, я видела это только потому, что на нее смотрела.

Джереми нахмурился.

– Как по-вашему, кому она звонила?

– Не знаю. Возможно, она и сама не знает. Я думаю, это было постгипнотическое внушение. Я думаю, те, кто подделал записи и подкупил врача и сестру, чтобы они сбежали на Багамы, позаботились о том, чтобы им дали сигнал, если кто-то начнет любопытствовать. – Она захлопнула дверцу машины. – Поехали.

– Куда?

Ллуэлин вытащила из-под блузки клочок бумаги.

– Прежде чем уйти, я еще раз заглянула к этой девочке из отдела регистрации и узнала адреса того доктора и сестры.

– Но ведь он уехал. И она тоже.

– Но муж-то ее здесь?

Джереми нажал на газ, и машина, завизжав покрышками, рванулась с места.

Покинутый дом всегда навевает какое-то особое ощущение заброшенности. Джереми стоял у кожаного дивана в гостиной Килбрайтов и чувствовал, как пуст их дом. Он провел пальцами по абажуру торшера – пыль здесь не вытирали по меньшей мере две недели. Его больше не смущало то, что они с Ллуэлин вломились в чужой дом. Сюда никто уже не вернется.

Послышался скрип ступенек. Он поднял голову и увидел, что сверху спускается Ллуэлин.

– В шкафах пусто, – объявила она.

Джереми кивнул. Ничего другого он и не ожидал. Похоже, это мертвое дело. И, может быть, в буквальном смысле слова тоже. Он подозревал, что романтический треугольник и бегство любовников – всего лишь ширма для какой-то кровавой истории. Все, что он до сих пор узнал о тайном обществе, говорило о том, что вряд ли оно занимается организацией безобидных курортных туров.

– Может быть, мы сумеем разыскать их где-нибудь на Багамах? – предположила Ллуэлин.

Джереми покачал головой. Никто уже не вернется.

Телефон зазвонил в тот момент, когда Кеннисон садился обедать. Карин подала обед точно по расписанию. Телячья отбивная под соусом «бешамель» с мускатным орехом. Кеннисон только успел поднести первый кусочек ко рту, как его прервала Беттина.

– Вас к телефону, сэр, – сказала она с легким поклоном. Она была стройна, изящна, и черный фрачный костюм дворецкого ей очень шел.

Кеннисон с сожалением взглянул на свою тарелку. Рут-Энн, его повариха, не имела себе равных во всей стране, от ее шедевров просто невозможно оторваться. Он поспорил с ней, что она не сможет каждый день в течение года готовить новое блюдо, но прошло уже больше полугода, а она еще ни разу не повторилась. Он вздохнул.

– А они не могут подождать? Я только что сел обедать.

– Говорят, это срочно, сэр.

– Хорошо, мадам дворецкий. Я буду говорить из кабинета. Передайте Рут-Энн, пусть держит все на огне, я только на минуту.

Его кабинет был отделан темным дубом, в шкафах стояли книги – не слишком мало и не слишком много. Письменный стол в тон стенным панелям был обширен и совершенно пуст, если не считать маленькой таблички с надписью каллиграфическим почерком: «Чистый стол – свидетельство грязных мыслей». Легкий юмористический штрих, который, как и исключительно женская прислуга в доме, должен был создавать у посетителей определенный образ. Бонвиван Кеннисон, человек огромных возможностей – и финансовых, и сексуальных. Конечно, на самом деле все было не совсем так. Его подлинная финансовая мощь оставалась скрытой – он демонстрировал лишь часть ее, достаточную, чтобы производить впечатление и чтобы перед ним открывались двери, которые иначе остались бы запертыми, но недостаточную, чтобы наводить людей на мысль – а откуда у него все это? Но зато если эта сторона была сильно преуменьшена, то другая настолько же сильно преувеличена, так что равновесие в конечном счете сохранялось.

В кабинете, обставленном под старину, были только два предмета современного вида – телефон и лампа для чтения. И здесь крылся тонкий расчет – намек на то, что он идет в ногу с временем. Лампа была с программным управлением, она отзывалась на звук и движение благодаря разбросанным повсюду датчикам: стоило ему войти в кабинет, как она «узнавала» об этом и загоралась с нужной яркостью и так, чтобы никогда не светить в глаза. Телефон тоже был весьма совершенный, оборудованный множеством разных вспомогательных устройств, в том числе и разрешенных законом.

Он подошел к столу и снял трубку.

– Да, я буду говорить.

Лампочка, означавшая, что снята параллельная трубка у дворецкого, погасла. Кеннисон увидел, что звонят по специальной линии, о существовании которой телефонная компания даже не подозревала.

– Лев слушает.

– Номер седьмой.

Кеннисон поднял брови. Гретхен Пейдж? И хочет говорить со скрэмблером, шифрующим слова, чтобы их нельзя было подслушать? Значит, не уверена, что эта линия не прослушивается? Он выругался про себя. Как она не понимает, что сейчас самая надежная мера безопасности – вообще не поддерживать контактов друг с другом? Его пальцы забегали по клавишам, настраивая скрэмблер на код номер семь. Он знал, что Пейдж на том конце провода делает то же самое.

– Да? – сказал он.

– Посмотри вечернюю программу новостей из Вашингтона. Я узнала об этом из местных новостей, они идут здесь на час раньше. Ты как раз успеешь. Я еще позвоню.

Трубка умолкла. Гудка эта линия не давала – вместо него Кеннисон слышал только бесконечную мертвую тишину. Потом где-то в бесконечности ему послышался слабый щелчок.

Дрожащей рукой он положил трубку. Щелчок. Неужели кто-то обнаружил частную линию, которая соединяет его с Пейдж и кое с кем еще, и теперь ее прослушивает? Может быть, Вейл?. Великая Гарпия? Подозревает, что он что-то замышляет? Наверное, пора действовать. Хватит осторожного прощупывания и двусмысленных разговоров. Надо им все сказать прямо. Даже Пейдж. Особенно Пейдж, пока она не вздумала действовать по собственному усмотрению. Все они его соперники, но что из этого? Он вспомнил, что Линкольн сформировал кабинет министров из самых ярых своих соперников. Он подчинил их своей воле, сделал своими покорными орудиями, а в конце концов заставил полюбить его. Вот Сьюард, например. Сьюард рассчитывал сделать этого невежественного провинциала своей марионеткой, а кончил тем, что стал его самым верным поклонником.

Или, может быть, это Бетанкур? Неужели Кэмерон Бетанкур наконец перешел к решительным действиям? По сведениям Кеннисона, кое-кто из советников Бетанкура убеждал его отказаться от правила Куинна. Если Ассоциация очнется от своего долгого сна, она может стать серьезным противником.

А может быть, никто и не подслушивал. Может, у него просто разгулялись нервы после этой истории с Селкирком. И теперь мерещатся всякие страхи.

Он вдруг вспомнил, что ему говорила Пейдж, взглянул на часы и нажал кнопку на столе. Один из книжных шкафов повернулся вокруг оси – за ним стоял телевизор. Кеннисон нажал другую кнопку, экран загорелся, и на нем появилось лицо известного теледиктора. Диктор сидел за столом с серьезным, озабоченным видом, а позади него на стене висели экран и карта мира. «Интересно, много ли стран этот человек может показать на карте?» – мелькнуло в голове у Кеннисона.

Кеннисон скрестил руки на груди и присел на край стола. Что там просила его Пейдж посмотреть? Если это уже прошло у нее в Местных новостях, значит, речь идет о восточном побережье.

Он терпеливо прослушал с полдюжины сюжетов – почти все они сводились, по существу, всего лишь к заголовкам новостей. Время от времени их сопровождал одной-двумя фразами комментария кто-нибудь из официальных лиц – из тех немногих, кому доверено комментировать новости. Примерно каждый двадцатый из этих политических деятелей, Постоянно выступавших с интервью, был членом Общества или контролировался членами Общества. Примерно столько же, несомненно, принадлежали к Ассоциации, хотя кто они, Кеннисон не знал. Все остальные не имели ни малейшего представления о том, о чем говорят.

Он снова подумал, почему никто до сих пор не обратил внимания на то, что постоянно показывают, упоминают и интервьюируют одну и ту же горсточку политиков и знаменитостей, а других, которые могли бы сказать не меньше интересного, держат в тени или без особого шума убирают со сцены под явно надуманными предлогами.

Сами «новости» никакого интереса не представляли. Многозначительные разглагольствования политиков и бизнесменов, которые в самом деле думают, что это они принимают ответственные решения, да всякая дребедень: пожары, автомобильные аварии, войны, кинозвезды, научные открытия. Кеннисон покачал головой. Хорошо, что телевизор для него не единственный источник и информации, и развлечения.

Самое главное сообщение оказалось последним или одним из последних. Диктор взял со стола очередную страницу текста и изобразил на лице скорбь. «Трагическая смерть в Нью-Джерси. Поместье бизнесмена Джона Бентона в округе Сассекс было разгромлено и сожжено сегодня группой экстремистов, называющих себя „Свободными американцами“. Мистер Бентон, семидесяти пяти лет, давно отошедший от дел, погиб в пламени вместе с двумя своими служащими. Один из экстремистов, безработный литейщик, отказавшийся сообщить свое имя, был задержан уцелевшими служащими на территории поместья. Он заявил следующее…» (Крупный план – небритый человек в растерзанной одежде. Лицо вымазано копотью. На голове бейсболка с названием местного универмага.) «Мы еще покажем всем этим… (би-и-ип), которые норовят нами командовать. Я сижу, как… (би-и-ип), без работы уже два с половиной года из-за этой… (би-и-ип) автомобильной промышленности. Слава богу, что у этой Бомонт хватило духа Вывести на чистую воду этих… (би-иип)!» (Общий план – диктор в студии.) «Бомонт, о которой только что было упомянуто, – это…»

Кеннисон выключил телевизор прежде, чем диктор, делая прекрасно ухоженными руками красивые жесты, понесет всякую чушь о том, «что все это означает», и устало оперся на стол. Значит, они добрались до старины Бентона. Он достал тонкую сигару и закурил, сломав две или три спички. Бентон. Какая ирония судьбы! Из всех членов Совета Бентон, наверное, заслужил это меньше всех. Не то чтобы на руках у него совсем не было крови, но он всегда был очень скуп на устранения. А что до того человека, который сидит без работы два с половиной года, то кто ему сказал, что он может работать только на автозаводе? Впрочем, мир полон людей, которые только и думают, как бы переложить ответственность за свою собственную жизнь на кого-нибудь другого. Неважно, кого они при этом винят – богов или дьяволов, важно, что во всем виноват кто-то еще. Жаль, что Общество на самом деле не так всесильно, как думает этот человек. Что ему недоступны микроманипуляции, без которых нельзя урегулировать жизнь до последней мелочи и сгладить все острые углы. Будь у него такая возможность и попади оно в хорошие руки, хаосу истории был бы положен конец. Все слои населения смогли бы работать гладко, без сучка и задоринки, без всяких конфликтов, без всех этих войн, забастовок, конкуренции, преступности.

Смерть Бентона была бессмысленной. В этом есть что-то бесконечно печальное. Бессмысленная смерть. Бесцельная смерть. Всякая смерть должна иметь какой-то смысл.

Кеннисон вынул сигару изо рта и ткнул ее в пепельницу. Может быть, удастся извлечь пользу из смерти Бентона. Воспользоваться ею в своих целях. Это самое меньшее, что он может сделать для брата Бентона.

Он взял трубку и набрал номер. Услышав щелчок, он сказал:

– Это Лев. Номер третий.

Как только скрэмблер был включен, Пейдж спросила, видел ли он новости.

– Да. Ты думаешь, теперь чернь возьмется за всех нас?

– Откуда я знаю?

– Мне кажется, вряд ли.

– Как по-твоему, сколько еще членов Совета мы должны потерять, чтобы это можно было назвать определившейся тенденцией? – спросила она ехидно. Но Кеннисону показалось, что в ее голосе прозвучала нотка сдерживаемого страха.

– Троих, – не задумываясь, ответил он. – Трое – это будет статистически значимо.

– А ты хладнокровный мерзавец.

– Послушай, если мы все сейчас ударимся в бега, это только докажет, что обвинения справедливы. Нужно держаться.

– И ждать, пока нас не перебьют поодиночке?

– Попроси защиты у полиции. – Эта мысль осенила его совершенно неожиданно. – После сегодняшнего случая всякий, кто упоминается в бомонтовской распечатке, имеет полные основания это сделать, и полиция не станет задавать никаких вопросов.

– Как же мы сможем вести дела, если полиция будет ходить за нами по пятам? Нельзя же рассчитывать, что к нам приставят только тех, кто работает на нас?

– Ну, те из полиции, кто работает на нас, все равно патрулированием не занимаются. Я бы предложил на это время прекратить всякую деятельность.

– Это невозможно!

– Это необходимо! Если мы пригласим полицию и предложим репортерам не отходить от нас ни на шаг – и при этом не будем пытаться поддерживать контакты между собой или что-нибудь предпринимать, – им очень скоро надоест. Они разойдутся по домам и объявят, что это была ложная тревога.

На другом конце провода воцарилось глубокое молчание.

– Потемкинская деревня? – Она, видимо, размышляла. – Нет, ничего не выйдет, – заявила она наконец. – Нас всех повесят поодиночке.

«Она считает, что лучше, если нас всех повесят вместе?»

– В конце концов, – продолжала она, – наша мадам председательница только об этом и хнычет я уж не знаю сколько времени. Поэтому она и устранила столько народу за все эти годы.

– Разве ты была против? Что-то я такого не припомню.

– Так спокойнее, – ответила она. – По-моему, все голосовали единогласно.

«Так спокойнее, – подумал Кеннисон. – Это значит, что голосовать против того, что предложила Великая Гарпия, слишком опасно. Куда опаснее, чем если кто-нибудь из непосвященных случайно наткнется на то, чего ему знать не надо».

– Нет, мадам председательница никогда не согласится, чтобы полиция и газетчики ходили за ней по пятам. И Ульман не согласится, и Руис, а уж Льюис – и подавно.

– Может, и согласятся. Если определится тенденция.

Снова наступило молчание – на этот раз оно было еще дольше и глубже. Наконец Пейдж заговорила:

– Тенденция может определиться. При некоторых условиях.

– Может быть, ты об этом позаботишься? Если подумать, я полагаю, что даже еще один такой случай уже будет статистически значимым. А если он случится с кем нужно, это заодно решит для нас множество других проблем.

– Я поговорю кое с кем из членов Совета о твоем предложении. То есть о потемкинских деревнях. И о том, что нужно отдать приказ всем ячейкам прекратить всякую деятельность впредь до уведомления. – Она помолчала. – Как ты думаешь, сможем мы это провернуть?

Он не понял, какой именно из его планов она имеет в виду.

– Наверняка. Я в тебе не сомневаюсь.

И он положил трубку.

Он действительно в ней не сомневался. Из нее получится прекрасный Сьюард при нем, Линкольне. Эта мысль доставила ему некоторое удовольствие, но потом он вспомнил, чем кончил Линкольн, и выкинул ее из головы.

– А если ничего не получится, – произнес он вслух, – я всегда могу призвать на помощь Флетчера Окса.

Он вернулся в столовую. Карин терпеливо ждала у сервировочного столика, на котором под портативным инфракрасным обогревателем стояла его тарелка. Карин была женщина плотного сложения, с округлыми мышцами под гладкой кожей. В ней не было ни грамма лишнего – лишь аппетитная мягкая прокладка во всех нужных местах. Он позволил себе с восхищением задержать взгляд на ее фигуре под форменной одеждой французской горничной, на ее ногах в черных ажурных чулках и туфлях на высоком каблуке. Он представил себе, как она выглядит без формы (для чего не нужно было чересчур сильного воображения) и какие разнообразные штуки они могли бы проделать вместе (что открывало для воображения большой простор).

Он сел за стол и положил на колени салфетку. К его огорчению, она легла совершенно ровно.

– Я готов, – сказал он.

Карин принесла ему тарелку, которая стояла на сервировочном столике. При этом, повернувшись к нему спиной, она низко нагнулась над столиком и потом так же низко склонилась, когда ставила тарелку перед Кеннисоном. Она прекрасно знала, что это ему нравится. Знала и то, что почти все это ни к чему.

«Мне грозит опасность, – подумал он, – и моим людям тоже». Он вспомнил, что двое слуг Бентона погибли вместе с ним. Здесь не должно случиться ничего подобного. Не отослать ли их в какое-нибудь безопасное место? Он не мог допустить, чтобы кто-то причинил вред прекрасной Карин, или умнице Беттине, или веселой Рут-Энн, или скромной горничной Грете. Он представил себе, как они вместе с ним заперты в горящем доме, как кричат от страха, прижимаясь к нему, а языки пламени подкрадываются все ближе. Или как разъяренная толпа гонится за ними, как их избивают, как забавляются с ними неумытые, грубые рабочие.

Что-то в нем шевельнулось. Он бросил взгляд на салфетку, лежавшую на коленях. «Отлично, – подумал он. – Отлично».

Спустя некоторое время, снова взявшись за свою отбивную, он обнаружил, что она несколько пересохла.