Текст книги "В стране слепых"

Деннис отвел глаза в сторону и пожал плечами.

Джереми взглянул на Бернстайна, который слегка улыбнулся ему. Значит, вот оно что. Он подумал, что должен был бы испытывать ревность. Но не так легко возбудить в себе недоброе чувство к человеку, который спас Денниса. Джереми отвернулся и уткнулся в свой коктейль. Неприятно, когда люди за спиной следят за каждым твоим движением.

– Все получается совсем не так, как я ожидал.

– А чего ты ожидал? Что я брошусь к тебе в объятия? – Деннис снова пожал плечами. – Люди меняются. Мне хотелось выжить, Джерри. А для этого пришлось обрубить все нити, которые связывали меня с прошлым.

– Все?

– Да.

– И ты… никогда об этом не жалеешь?

– О чем? О прошлом? – Деннис скрутил полотенце в тугой узел. – Каждый день жалею. О тебе. О нашей квартире. О Саре. О моей работе. Ничего этого уже нет. Ничего, что я знал, чем я владел. И что я любил. Как же об этом не жалеть? – Он поглядел на полотенце, развязал узел и разгладил его. – Ну, что сделано, то сделано.

– Понимаю.

– Не думай, я представляю себе, что ты пережил. И ради чего. Я тебе признателен, я тронут. Только…

– Неважно. – Джереми слез с сиденья и взял со стойки шляпу и перчатки. – Я пойду. Не буду больше тебя тревожить.

– Погоди. – Деннис положил руку ему на запястье. – Ты еще вернешься. Пол этого хочет.

Джереми взглянул на Бернстайна.

– Ну, раз уж Пол хочет…

– Не надо так. Ему нужен связной. Кто-нибудь, через кого можно поддерживать контакт между его группой и… ну, группой, с которой связан ты.

Джереми скривил губы.

– Это с какой? Их так много…

– Отчасти в этом-все и дело. Мы должны как-то согласовать свои действия.

– Разве? А почему именно я?

Деннис поглядел ему в глаза.

– Пол считает, что у тебя с ним есть некоторые общие интересы.

– А почему я должен во все это впутаться?

– Потому что есть такие люди, кто сбивает машиной безобидных архитекторов и взрывает профессоров-историков, и есть другие люди, которые хотят их остановить.

– Вся проблема в том, что многие хотят их остановить и у всех разные мотивы.

– Тем больше оснований попробовать навести мосты.

Джереми натянул перчатки и взял шляпу.

– Хорошо. Я поговорю об этом с моими… друзьями. Прощай, Деннис. Я передам от тебя привет Саре.

Он повернулся, чтобы уйти.

– Джерри!

– Да?

– Знаешь, ты тоже изменился. Если бы этот наш разрыв происходил в июне прошлого года, ты бы сейчас был уже вне себя от отчаяния. Ты стал другим. Более уверенным в себе. Более независимым.

Джереми остановился и оглянулся. Деннис крутил в руках полотенце.

– Да, должно быть, так и есть. Ты прав. Люди меняются. Иногда они при этом становятся более независимыми. – Он надел шляпу. – Увидимся.

– Ну как? – спросила его Гвинн в кафе на углу.

Джереми задумчиво посмотрел на небоскреб, поднимавшийся в середине квартала.

– Я только что встретился с человеком, который когда-то был Деннисом Френчем.

16

Струны пианино рыдали. Оно было слегка расстроено, и звуки блюза раздирали ей сердце. Пальцы ее легко скользили по клавишам, рождая печальные звуки. Она подпевала вполголоса, медленно покачивая головой из стороны в сторону. Мистер Мяу сидел на крышке пианино и слушал, полузакрыв глаза. Казалось, все подземное убежище отступило куда-то далеко-далеко.

– «Я пою, я от счастья пою», – напевала она тихо, потому что, когда поешь для себя, нет нужды петь громко. – «Я свободен, и я пою». – Ее слегка дрогнувший голос задержался на этой фразе. – «И только Господь на небе знает, как я его люблю».

– Ну еще бы, конечно, знает. Он все знает, кто кого любит.

Из-под пальцев Сары вырвался диссонирующий аккорд.

– И давно ты тут подслушиваешь, Ред? – Она повернулась на стуле и увидела, что он собирает свой кларнет. – Не смущай меня, – продолжала она. – Не так уж я хорошо пою. Не люблю, когда кто-то слушает.

– Ну, примадонна из тебя не выйдет, это точно. Но иногда душа важнее, чем голос. – Он сунул мундштук кларнета в рот и смочил его слюной. – Как, например, у меня. – Он вынул мундштук и помахал им в воздухе. – Хорошую песню ты пела. Правильно, Господь все знает. И то, что нас сейчас, по всем правилам, не должно бы быть в живых, тоже. Ты можешь объяснить, как все это получилось?

– Джейни не сознается, что была в Сан-Франциско. Говорит, ездила на охоту.

– На охоту, – проворчал Ред. – Это можно толковать по-разному.

– Ред, что за человек Джейни Хэч? Я никак не могу ее понять.

– Никто не может. Она делает, что ей вздумается, а потом придумывает себе оправдания. Может быть, ты просто ей приглянулась.

– Подумай только, какая ирония судьбы. Селкирк мог не согласиться на твою последнюю просьбу. Может, это был первый действительно добрый поступок в его жизни, и от него он погиб.

– Хорошие люди умирают молодыми, – философски заметил Ред. – Что ты хочешь этим сказать? Что если бы он был добрее, он бы умер куда раньше?

– Если бы он был добрее, он вообще не оказался бы на той башне. – Ее пальцы снова тихо прошлись по клавишам. – Я думаю, он хотел доказать, что он все-таки не чудовище.

– Зачем было доказывать это нам? Он же собирался убить нас, верно?

– Нет. Доказать самому себе.

– Ах, вот что. – Ред вставил мундштук. – Ну, ладно. – Он сыграл несколько пробных пассажей, снова вынул мундштук и начал его разглядывать. – А почему ты меня не застрелила?

– Ничего себе вопрос.

– Там, на башне. Когда Селкирк привел в действие твою программу. Ты не стала стрелять. Не думай, я рад, что ты этого не сделала. Но я не понимаю. Я ведь знаю, как сильно действует такое внушение.

Она сыграла несколько тактов блюза, и ее пальцы замерли в воздухе над клавишами.

– Знаешь, это очень странно. Я могу припомнить все, что тогда произошло. Во всех подробностях. Холодный ветер. Соленый запах с моря. Как все словно засветилось, когда появилась заря. Но это как сон. Все нереально, как будто я была совсем не там, а глядела откуда-то издалека. – Она повернулась на стуле и посмотрела на него. – Он приказал мне убить Джимми Кальдеро, и я помню, что глядела и глядела на тебя, но видела только Реда Мелоуна.

Ред вздрогнул.

– Семантическая тонкость, – сказал он. – Но это не должно было помешать.

– Нет, дело не в семантике, Ред. В глубине души я никогда не воспринимала тебя как «Джимми Кальдеро». Селкирк велел мне убить человека, который, насколько это меня касалось, никогда не существовал.

– Ах, вот что, – сказал он, рассеянно перебирая клапаны. – Ну, ладно.

– Чем ты недоволен?

– Я-то надеялся, что это просто любовь пересилила внушение.

– Ты серьезно?

– Нет. Не совсем. Но было бы здорово, а?

Она повернулась к нему спиной и медленно, тихо сыграла хроматическую гамму.

– Любовь пересилила внушение? – повторила она. – Может быть… А ты когда-нибудь был влюблен?

– Да. Один раз.

Она на секунду остановилась, потом продолжала играть гамму.

– Понимаю. Джексонвилл, да?

– Тебе кто-то рассказал.

Она мотнула головой так, чтобы он видел.

– Нет. Но я не такая уж дура – когда ветер с нужной стороны, могу кое-что сообразить. И если вижу шрам от старой раны, могу понять, в чем дело. Как ее звали? Не Фанни Пауэр?

– Нет. Алиса Маколиф. Ее звали Алиса Маколиф.

Алиса Маколиф. Имя из перечня.

– А что произошло?

– Ну, она была вроде тебя. Знала больше, чем надо. Была системным аналитиком, заинтересовалась историей. Толкнулась сюда, толкнулась туда и не успела опомниться, как оказалось, что она знает слишком много. Вейл закатила истерику и приказала ее убить, а Кэм послал меня, чтобы я ее предупредил. Мы вдвоем несколько недель прятались в хижине в Скалистых горах, пока Кэм торговался с Советом, чтобы ее допустили к нам, в Убежище. Это были… это были долгие недели, за это время мы хорошо узнали друг друга. Переговоры кончились успешно, все шло благополучно, только Кеннисон забыл отозвать своих псов. Или просто не подумал об этом. Они настигли нас в Джексонвилле.

Он умолк. Она оглянулась на него через плечо.

– И дальше?

– Что дальше? Дальше получилось не так гладко, как у нас с тобой. У нее не было твоего опыта и твоих талантов. Я доверился кое-кому, кому доверяться не следовало, и мы… В общем, кончилось плохо. Давай больше об этом не будем.

– Значит, вот о чем говорила Джейни…

– О чем?

– В тот день, когда привезла нас в Стейплтон. Она сказала тогда, что моя безопасность важнее для тебя, чем для меня. Тогда я подумала, что в этом нет никакого смысла.

– Я тоже в этом смысла не вижу, – сказал он. – Джейни всегда была для меня загадкой. А зачем тебе все это нужно знать?

– Потому что я должна понять, почему вроде бы разумный человек может полезть на Койт-Тауэр безоружным, зная, что там его поджидает вооруженный убийца.

– Тогда мне показалось, что это неплохая мысль.

– Ты действительно способен шутить по поводу самых серьезных вещей?

Он посмотрел на нее и печально усмехнулся.

– Бывают вещи такие серьезные, что иначе нельзя.

– Ты думал, кто там на башне – Алиса или я?

– Дурацкий вопрос. Какая тебе разница? Ведь тебе никакая помощь никогда не требуется. Ты сама по себе.

Она поглядела на Мистера Мяу, протянула руку и почесала ему между ушей. Перед глазами у нее промелькнула вереница лиц. Мама. Папа. Эйб. Морган. Деннис.

– Да, иногда. Бывает, я даже это понимаю. Не у тебя одного есть шрамы.

– Может быть…

Он заколебался, она снова обернулась и посмотрела на него.

– Почему ты никогда не пытался меня поцеловать? – спросила она.

Он удивленно взглянул на нее.

– Я… Джейни как-то меня об этом спросила. Не знаю. А если бы ты меня оттолкнула?

– А если бы нет?

Внезапно Саре пришла в голову невероятная мысль – неужели Джейни подстроила всю эту историю на башне только для того, чтобы заставить их поцеловаться? А если бы они этого не сделали? Застрелила бы она тогда Селкирка? Да нет, что за чепуха!

– Ред, а если бы в заложниках на башне оказался Уолт Половски, ты бы все равно полез на башню без оружия?

Он усмехнулся.

– Ну, может быть, не так резво.

Она рассмеялась.

– Но ты бы все равно это сделал. Правильно, всегда надо делать то, что следует, неважно, ради кого. Загляни ко мне сегодня часов в семь, у нас есть еще одно неоконченное дело. Я человек честный, обед за мной. Джейни обещала допустить меня на кухню. А пока… – Она кивнула на кларнет. – Это ты для красоты держишь или чтобы играть?

Ред посмотрел на кларнет.

– Дай-ка мне ля.

Она нажала на клавишу, Ред извлек ноту, нахмурился и покачал головой.

– На полтона выше, – заметила она.

– Знаю. Но у тебя нота тоже не совсем правильная. – Он подкрутил мундштук. – Попробуй еще.

– Так лучше. Что ты хотел сыграть? «Хай Сосайети»?

– Может быть, твой любимый? «Мэйпл-Лиф Рэг»?

– Я не знала, что ты его выучил.

– Я посмотрел ноты, но я хочу сыграть его по-твоему – на слух.

Она улыбнулась ему.

– Для тебя это довольно необычно.

– Да. Только прошу тебя, сначала сделай вот что. Сыграй его весь, чтобы я послушал.

Сара начала играть. Ред сидел, подавшись вперед и вслушиваясь в мелодию. Через минуту или две она сказала деловым тоном:

– В следующий вторник я встречаюсь с Деннисом.

Ред проворчал что-то невнятное.

– Судя по тому, что рассказывает Джереми, он сильно изменился за то время, что мы не виделись. Наверное, заключение так на него подействовало. Заложник со временем проникается любовью к тому, кто его захватил. Не знаю. Слушай внимательно этот переход.

Она сыграла его дважды, чтобы он мог запомнить. Она видела, что он беззвучно перебирает клапаны кларнета.

– Не знаю, – повторила она. – Возможно, он сам сделал выбор. Возможно, благодарность переросла во что-то другое, а возможно, этот Бернстайн имел в виду не просто насолить своим коллегам. А может быть, Деннису устроили промывание мозгов – запрограммировали его, как меня. – Она покачала головой. – Со мной, кажется, в жизни не было ничего ужаснее и никогда не будет. Сама мысль о рабстве для меня связана с такими ассоциациями, каких у тебя быть не может. А это самая последняя степень рабства – когда в рабстве не только тело, но и душа.

– Это нехорошо. Я этого не одобряю.

Она перестала играть.

– А чем это отличается от того, что делают «они» или Шестерка? Или от того, что ты собираешься заставить делать Ассоциацию? Это все равно управление, манипулирование. Одни это делают оптом, другие в розницу, но разве это так уж существенно?

Он отвел глаза.

– Не знаю. Раньше мне казалось, что да, но теперь я поумнел.

– Чем больше умнеешь, тем меньше знаешь. Или тем больше сомневаешься. Вот почему фанатики всегда добиваются своей цели. Они все знают наверняка. Ты готов? Ну, вступай за мной.

Она сыграла первую фразу рэгтайма, и Ред повторил ее. Несколько раз он сфальшивил, но Сара старалась не морщиться, и в конце-концов он взял верный тон.

– Был такой момент, – сказала она, продолжая играть, – когда я думала, что клиологических обществ развелось слишком много. Общество, Ассоциация, группа «К», Шестерка, «ДБС», даже правительство Соединенных Штатов или, во всяком случае, какая-то часть его, если верить твоему приятелю Чарли. Но в последнее время я начала подумывать, а не мало ли их.

Он перестал играть.

– Мало?

– Мало. Что, если бы каждый знал, как это делается? Что, если бы клиологию преподавали в МТИ и в Калтеке?[68]68
  Массачусетсский технологический институт (МТИ) и Калифорнийский технологический институт (Калтек) – крупнейшие и наиболее известные технические вузы США.


[Закрыть] Ты как-то сказал мне, что каждый старается изменить будущее. А что, если бы у каждого был в руках инструмент, чтобы делать это лучше?

– Получился бы хаос. У всех свои представления о том, каким должно быть будущее. Все тянули бы в разные стороны.

– Ну и что? По крайней мере, все играли бы на равных. А жизнь менялась бы в том направлении, куда потянет больше людей. Когда играют миллионы игроков, случайные вариации взаимно уничтожаются. Это же основы теории вероятностей, верно? Нормальное распределение ошибок. Может быть, Общество Бэббиджа и наделало столько глупостей потому, что занималось инбридингом. Должно происходить что-то вроде дрейфа генов.

Он встал, подошел, положил ей руку на плечо и наклонился поближе.

– Сыграй этот рэг опять, – сказал он. – В первый раз я слишком много врал. И погромче, – шепнул он.

Она вопросительно посмотрела на него, но он приложил палец к губам. Она ударила по клавишам, он наклонился еще ближе и шепнул ей на ухо:

– Давай не будем здесь об этом говорить. Завтра поедем кататься верхом. Ты покажешь мне эту свою Альтафлору.

– Не говори глупостей. Сейчас она вся засыпана снегом.

– Ну, что-нибудь еще покажешь.

Он наклонился еще ближе и поцеловал ее в щеку.

– Я могу зайти попозже, если надо, – сказал Текс Боудин, стоявший в дверях.

Сара помахала ему рукой, не сбившись с ритма. Ред снова взял в руки кларнет.

– Какого черта, Текс, присоединяйся, – сказал он.

Сара продолжала играть, но немного тише.

– Сейчас. Дайте мне только позвонить.

Текс подошел в телефону на стене и сказал в трубку несколько слов. Потом направился к шкафу и вынул из него тромбон. Собрав его несколькими уверенными движениями, он подвигал кулису.

– Что будем играть?

– Рэгтайм, – сказала Сара. – Может быть, немного диксиленда.

– А по-чикагски вы умеете?

– Может быть, позже, если будете хорошо себя вести.

Она сыграла финал «Мэйпл-Лиф» и начала вступление к «Хай Сосайети». Ред с улыбкой взглянул на нее.

– Спасибо, – сказал он.

– Чем богаты, тем и рады, – отозвалась она.

Они заиграли втроем. Текс довольно уверенно вел на своем тромбоне басовую партию, хотя Саре и показалось, что мелодию он слышит в первый раз. «Хорошо импровизирует», – подумала она.

Через несколько минут в комнату вбежал человек с большой лысиной и курчавой бородой во всю грудь. В руке у него была труба. Он хлопнул Текса по спине и уселся рядом с ним. Некоторое время он вслушивался, притопывая в такт ногой, потом поднес к губам трубу и надул щеки. Серебристый звук трубы уверенно подхватил мелодию.

Когда Ред без единой ошибки сыграл свое сложное соло, Текс испустил радостный ковбойский клич, а из дверей раздались дружные аплодисменты. Сара оглянулась и увидела, что там собралась небольшая толпа.

Они уже приближались к финалу, когда она услышала:

– Прошу прощения. Пропустите, пожалуйста.

Она увидела, что через толпу проталкивается Уолт Половски, таща за собой Умника. Пробившись в комнату, Половски показал ему на ударную установку, стоявшую в углу.

– Вот, я же тебе говорил, что у нас все есть. Теперь не зевай, тебе вступать после Джимми.

Босуорт поглядел по сторонам, зардевшись от смущения, сел за ударные, взял в руки палочки, примерился и сыграл на пробу короткую трель.

– Спасибо, что меня позвал, Текс. Привет, Стош, Джимми, Гло… то есть Сара. – Половски водрузил на колени помятую тубу и объявил: – «Джо Эвери». Возражений нет?

– Делай, что он говорит, Сара, – сказал ей Ред. – Это его коронный номер. Заходи, Кэм. Тоже хочешь сыграть с нами?

Человек, которого Сара еще ни разу не видела, занял место у стены. У него было худое лицо с резкими чертами, а волосы его давно выбелила седина.

– Посмотрим, – сказал он, перебирая струны банджо. – А вы что, позировать собрались или играть?

«Джо Эвери» начинается с громкой, веселой басовой фразы, и Половски сыграл ее свободно и уверенно. Звуки лились с легкостью, необычной для тубы. Когда мелодию подхватила труба, Половски заиграл тише, создавая мерный ритмический фон.

Все солировали один за другим, и каждый вкладывал в музыку что-то свое. Звонкая труба местами лишь намекала на мелодию, выводя одни ноты и заставляя угадывать другие. Тромбон в руках Текса звучал мягко и сочно, а Кэм Бетанкур выделывал на банджо такие вещи, каких никогда еще никому не доводилось слышать даже в низовьях Миссисипи. Когда очередь дошла до Сары, она прикрыла глаза и заиграла так, будто вокруг никого нет. Ее пальцы порхали по клавишам, и ей казалось, что музыка уносит ее куда-то вдаль и ввысь.

Ред играл старательно, почти не импровизируя, но это не портило дела, потому что он играл сразу в двух регистрах: в нижнем вел главную тему и тут же в верхнем – ее контрапункт. Долгие, мелодичные ноты в дискантовом ключе плыли в воздухе, оттеняемые настойчивым скачущим ритмом, который держал Уолт.

Когда Ред отыграл, настал черед Норриса. Парнишка обращался с ударными так, словно в дверях не толпилось десятка два слушателей, а лицо его не заливал румянец густо-свекольного цвета. Его пассажи были больше похожи на рок, чем на джаз, но исполнял он их без сучка и задоринки.

Сара заметила среди толпы Джейни Хэч – лицо у нее, как всегда, было каменное, губы поджаты. Она мерно покачивала головой в такт музыке. Сара поймала ее взгляд и беззвучно произнесла «Спасибо», но Джейни только пожала плечами в ответ, вытерла руки о штаны и шагнула в комнату.

У дальней стены комнаты лежал на боку большой контрабас. Джейни поставила его стоймя и пробежала пальцами по ладам. Когда Норрис закончил свое соло на ударных, она склонилась к грифу и подхватила партию тубы, вторя ей с неукоснительной точностью. Ее суровое, невозмутимое лицо до комизма не соответствовало веселой, игривой мелодии.

Сара ждала, держа пальцы над клавишами. Когда Джейни кивнула, все заиграли разом. Басы ноты Уолта, контрапункт Реда, все остальные инструменты слились в радостной неразберихе, такой характерной для диксиленда. Слушатели, толпившиеся в дверях и в коридоре, невольно разразились аплодисментами, а они продолжали играть. Сара чувствовала, как у нее мурашки бегут по спине от волнения.

Когда музыка умолкла, все несколько секунд сидели, глядя друг на друга, а из коридора неслись аплодисменты и восторженный свист. В ушах у Сары все еще звучали аккорды, она сидела неподвижно, не в силах отвести взгляда от клавишей. Потом закрыла глаза, расслабила напряженные мышцы, глубоко вздохнула и обернулась. Аплодисменты разразились с удвоенной силой. Она никак не могла понять, почему: сама она играла не лучше, чем обычно, и к тому же она была не одна, это волшебство творили все вместе. Тем не менее она с улыбкой приняла хвалу.

– Вот это да! – произнес Текс, и трубач по имени Стош звонко треснул его по спине. Уолт тряс руку Норрису, а другой рукой показывал на него, приглашая публику аплодировать. Босуорт, улыбаясь во весь рот, встал, судорожно кивнул и тут же снова уселся на место.

Джейни Хэч стояла, прислонившись к контрабасу. Поймав взгляд Сары, она пристально посмотрела на нее, потом на Реда, потом снова на нее и подняла одну бровь. Сара кивнула ей, и на каменном лице Джейни Хэч на мгновение промелькнула улыбка.