Текст книги "Настоящая фантастика – 2012 (сборник)"

Странная штука: Маринка, как поправляться стала, кровь стала проверять – есть ли там еще та штука, что всех убила. И оказалось – есть. Под белки замаскированы. Даже больше стало. Только они замерли. Пока не ясно, что за ерунда. Но Маринка умная девчонка, может, разберется.

Скучаю по тебе, Ленка. Так скучаю, что иногда кажется – ребра лопнут. Внутри все в узел вяжет. Иногда нет-нет да и подумаю: помолиться за Максимову.

Будь счастлива.

Дата отправления: 01.05.2039

Да уж, есть от чего сердцу в пятки уйти.

Они действительно разумны.

И, может быть, они те, кто сможет помочь.

Но, в общем, это надо рассказывать, а рассказчик из меня всегда был не особенно хороший. Уж как сумею…

В общем, Ксавье снова сбежал. И я пошел за ним. Точнее полез, потому как наш Пятница прямиком отправился к своей базе, нырнул в лаз и заторопился к пещере.

И когда я выбрался следом – они были уже там. Сонмища пауков. Поначалу снова и кровь застучала в висках, и мороз продрал по спине. А потом – присмотрелся, подумал: Пятницу не сгрызли, и меня не заедят. И пошел вниз.

Не знаю, как хватило спокойствия – снял шлем и рукавицы, сел рядом и просто закрыл глаза. Все-таки ждал, что набросятся.

И они ждали. Наблюдали за мной.

А потом такое легкое, невесомое касание, словно кто перышком гладит по лицу и рукам. Перышко, щекоча, приблизилось к уху. И я услышал их.

Они шептали, легко грассируя. Четко и ласково втолковывая что-то, как ребенку.

– Я русский, – вполголоса поправил я, и странные голоса, забравшиеся в мою голову, перешли на русский.

И я понял, что разучился не только бояться, но и удивляться. Потому как совершенно не удивился, что сошел с ума и слушаю пауков. Я открыл глаза и увидел перед лицом полупрозрачное, размером с перепелиное яйцо тельце и четыре похожих на кристаллики соли глаза с мелкими ресничками. Он смотрел без выражения, и в то же время казалось, что паук видит меня насквозь.

В общем, не дурак оказался наш Пятница, далеко не дурак. И спятил не от бледных паучьих лапок. Видимо, не выдержал другого – как умирали друзья. А вот ему пауки умереть не дали. Психику не вылечили, зато тело подлатали.

Если бы сам не видел и не чувствовал, не стал бы говорить. Ты меня знаешь. Я просто подумал, почему нет. Даже если они… ну, поработят меня, что ли, зомбируют или еще что-нибудь в этом роде – куда я денусь с этой планетки. И я спокойно расстегнул ворот костюма и позволил им забраться мне за шиворот, повернул руки ладонями кверху, чтобы стали видны шрамы от излишнего рвения в работе с ЛСО. Паук вытянул над моими ладонями тонкие длинные ноги. И от каждой из этих ног потянулись в воздухе едва заметные серебристые нити, распались на еще более мелкие, и дальше, дальше, пока над моей кожей не нависла лишь серая дымка. Она коснулась меня – и мне показалось, будто кожа припухла, руки словно отекли. А потом шрамы расплылись и начали таять.

Я выругался. Голоса, все еще шептавшие мне в ухо, ответили тихим смехом. И от этого стало хорошо и тепло. Кажется, я уснул. И уснул, думая, что либо вообще не проснусь, либо проснусь не тем, кем засыпал. И зря дал волю паранойе.

Они, я прозвал их лохматыми, еще толпились вокруг, когда я очнулся. И, признаться, чувствовал себя так, словно заново родился.

Мужики есть мужики. И я мужик, потому как, получив в руки неизведанное, толком не протестированное, не смог удержаться и не побаловаться с новой «штуковиной». Особенно когда «штуковина» – четырехглазое паукообразное с мозгами академика РАН и такими возможностями…

В общем, пишу тебе с компьютера французской станции, потому как домой пока решил не возвращаться. Хочу, что называется, принести мамонта – вернуться с добычей. Точнее, добычей лохматых вряд ли можно назвать. Лучше сказать, хочу привести домой друзей, которые помогут. Только друзей этих нужно как следует потестировать.

Померил – на станции радиации нет. Лохматые говорят – они справились. Верю.

Ксавье остался с ними в пещере, а я часа два гонялся по морозу… за шавками. Нашел много дохлых. Со вздутым брюхом и желтыми глазами. Похоже, твари все-таки наелись мяса, пока я хоронил ребят.

В конце концов удалось поймать псину. Лезть в пещеру маленькая кусачая гадина не пожелала, и в какой-то момент мне даже стало жалко ее. Шавка дрожала всем телом и тихо подвывала, пока я волок ее по станции в медицинский отсек и к операционному столу прикручивал.

Лохматые согласились выйти сами. В одно мгновение собаку опутала мелкая серебряная сеть. Пациентка резко вздохнула, с всхлипом – и я уже решил, что издохнет. Но шавка выдохнула и заснула. Как выключилась. Кожа на ней заходила ходуном, слегка подсвечиваясь, словно там внутри кто-то водил карманным фонариком. Вздутые бока начали медленно опадать. Шерсть все еще висела клочьями, но кожа постепенно из сизой становилась розоватой, а склеры приобрели нормальный цвет.

Еще через четверть часа на столе завозилась вполне здоровая на вид псина.

Честно скажу, я человек приземленный, даже слишком. Может, будь я Ксавье и имей знания в сфере общения с разумными животными, сказал бы иначе. А так – рубанул напрямик. Что вы хотите за то, чтобы вылечить восемь человек на нашей станции. Люди разные, в основном хорошие, у них есть семьи. И я готов за это отдать вам все, что угодно.

И в тот момент действительно готов был отдать им всего себя – за Маринку, за Бегова…

И знаешь, как они смеялись… Можно не верить, мол, чего не наплетут такому лопуху, как Серега Чернов, разумные пауки, но для них лечить нас – как наркотик: немножко серотонина, адреналина и чего-то еще… И они за каждую такую дозу что хочешь сделают. Но им надо, чтоб человек был хороший. Контакт им нужен. Правду они, видишь ли, чуют. И за правду готовы вдоволь серотонином наширяться.

Вот так, Ленка, я собираюсь доверить судьбу восьми человек паукообразным наркошам. И это единственный шанс спасти тех, от кого даже костлявая отвернулась – побрезговала.

В общем, все не так уж плохо, и может статься, прилетевшие за нами…

Вот черт, кажется, они…

Дата отправления: 05.05.2039

Они прилетели. Наши спасатели. Я как раз писал тебе письмо, когда заметил вспышку в нашей стороне. Ксавье оставил с лохматыми, рванул один. Радостный, дурак, что прилетели, спасут, вывезут. Бросился, как к родным. Всего четверо. Поздоровались, не снимая защитных костюмов, приняли документацию и доклад, осмотрели медчасть.

Дядечки отправились совещаться в лазарет. Сидим вдвоем. Глупо и как-то неловко, вот я и решил: напишу письмо. Отчего-то предчувствие нехорошее. Карантином дело пахнет. Думаю, может, сказать им про Ксавье – если запрут и будут проверять и обрабатывать днями и ночами, паучки, спору нет, Пятницу прокормят. А вот если… Ладно, о грустном не буду. А проблемы стоит решать по мере поступления.

Так что, малыш, сижу и жду.

Забавно, Ромашка. Все еще обращаюсь к тебе, хотя это уже давно не письма. Давай будем считать это чем-то вроде черного ящика. В случае катастрофы вскрой конверт и далее по инструкции, согласна?

Твой С. Ч.

Дата отправления: 06.05.2039

Малыш,

Все дерьмово, но поправимо. Прости за слог.

Наши спасатели вот-вот доберутся и досюда. Они там снаружи отстреливаются от шавок.

Нас решено консервировать вместе со станцией. В общем, хотели по-тихому «отпустить», да только не пацан зеленый твой Серега. Отбились, прятались без костюма по сугробам. Маринка обмерзла. Я, кажется, подстрелил одного. Надеюсь, не убил, но ребята немного поотстали. Даст Бог, выберемся. Выгорит, угоним челнок. Доковыляем до альфы.

Маринке стало хуже, и я решился: отволок ее сюда, на французскую станцию, к паукам. Подумал, все равно никуда не деться. Радиация кое-где есть, начнет эта дрянь в ее теле вылупляться, сгорит девчонка. Одна надежда, что пауки успеют ее вытащить.

Я ее оставил, а сам в лаз побежал, к лохматым. Позвал – и назад. А как вернулся… В общем, чуть мне, мягко говоря, нехорошо не сделалось. Лежит Маринка, над ней дымка эта серая висит. А изо рта у нее все новые и новые пауки лезут. И я стою и не знаю, что делать. Не пойму, то ли они убивают ее, то ли лечат. А как она очнулась, здоровая совершенно, мы Ксавье вытащили и консилиум устроили. С пауками поговорили еще.

Вот тебе главное, кратко. Пишу на случай, если никто из нас не сможет рассказать об этом сам, потому как серьезные дяденьки уже реально наступают на пятки.

То, что Маринка в крови у себя видела – это кладка паучья. Лохматые в крови у теплокровных живут, в симбиозе. Но, когда надо, вылезают и вполне самостоятельно существуют. Только вот размножиться вне тела не могут.

Обнаружили их на Жемчужине, где они с шавками, что называется, в паре работали. Стали одомашнивать – не вышло. За правду пауки серотонин едят и людей лечат. А какая правда у наших бюрократов: денег напилить. Тогда с другой стороны зайти решили – искусственно воссоздать пауков. Думали, из пробирки, генноинженерные, покладистее будут. Залили пробную партию шавкам в загоне. Да только этих тварей в клетке не удержишь. Потащили псы их ценную разработку в массы. А как шарахнул генератор – активизировалась партия. Да только пауков не вылупилось ни одного, а народу умерло… Лохматые лечить хотели. Да только мало их было – вытащили Ксавье. В его теле начали размножаться. А когда размножились – лечить на французской станции было уже некого.

В общем, теперь, когда мы с Маринкой все это знаем, не могут они нас с такой инфой и пауками в крови с Жемчужины выпустить. Так что есть шанс, что шансов нет. Мрачная шутка, но не сердись. Ты хорошая девочка. И я очень люблю тебя. Я всегда тебя любил. Больше жизни. И поэтому черта с два я дам им себя зарыть в этот мерзлый планетоид, пока снова не увижу тебя, Максимова.

Поэтому поцелуй папку, передай маме привет, сиди дома и жди. Получишь письмо – никому не показывай. И если мойры уже крутят в пальцах нить моей жизни, то я вырву у Антропос ножницы, и тогда мне будет чем драться.

По возможности напишу. Ставлю фильтр на почтовый номер – пусть система удаляет твои письма, не печатая. Кто бы ни пришел после нас. Даже если никого не будет. Твои письма не позволю читать никому.

Я вернусь.

Почтальон, шире шаг.

С. Ч.

Тим Скоренко
Один мой друг

 
Один мой друг утверждает, что он андроид,
Похожий на Терминатора, но построен
Гораздо раньше. Он в бегах, вам не стоит
Его сердить, он неплохо собран и сварен,
И если злится, может ворочать сваи,
Взрываться и, не надрываясь, покончить с вами.
 

Дана Сидерос

В семь часов утра проснулись все, кроме Толика. Ему впервые за много лет, а может быть, и за всю жизнь, приснился сон. Во сне он пригласил девушку на концерт Юрия Визбора, но вместо знаменитого барда на сцену вышел худой молодой человек в дешевых очках и стал петь песни советской эстрады. Как ни странно, публика его не гнала. Толик заметил, что девушка тоже принимает самозванца за настоящего артиста, хлопает и даже пытается передать через впереди сидящего записочку с заказом. Через некоторое время лже-Визбор попросил сделать небольшой перерыв – промочить горло, и на сцену в качестве временной замены вышла средних лет тетка с гитарой и проникновенным выражением лица. Как ни странно, вместо исполнения женского романса она поставила гитару на стойку, задрала подол практически до подбородка и начала отплясывать под заводную музыку, полившуюся с потолка. Нижнего белья на тетке не было, но и это не смутило зрителей, активно аплодировавших порно-шоу.

На этом месте Толика растолкал Максим.

– Вставай, вставай, – говорил он, – что с тобой такое?

Толик с трудом разлепил глаза.

– Уже семь ноль шесть, – добавил Максим. – У тебя всего четырнадцать минут.

Толик вскочил как ошпаренный. Умыться, почистить зубы, одеться и застелить постель за четыре минуты, затем – успеть на завтрак. Непросто, но реально.

До стола он добрался в 7.13. Проснуться с опозданием на шесть минут и отыграть три минуты на утреннем туалете – неплохо. Теперь быстро поесть – и порядок. Возможно, подобного больше не повторится. Возможно, это случайный сбой программы. Все-таки его электронная часть не подвергалась капитальному ремонту уже пятнадцать лет, три четверти заложенного в конструкцию срока.

Он справился чуть раньше заданного времени, махнул напоследок сидящему за соседним столом Максиму, сдал посуду и пошел к рабочему лифту. В кабине как раз оставалось одно свободное место. Из пятерых пассажиров трое были Толику знакомы, он коротко кивнул всем одновременно.

Рабочие Марса любили ездить на лифте. Не то чтобы это было их единственным развлечением, но даже короткий взгляд на Красную планету через стеклянную панель завораживал, что уж говорить о путешествии длиной в пятнадцать-двадцать минут. Толик рассматривал многочисленные ударные кратеры, пытаясь представить себе небесные тела, их создавшие. Это служило хорошей тренировкой памяти и математических способностей: прикинуть диаметр кратера и его глубину, затем, исходя из этих данных, подсчитать массу и силу удара метеорита. По вечерам Толик сверял собственные расчеты с сетевой энциклопедией и радовался, если ошибался не более чем на пять процентов.

Без пятнадцати восемь лифт остановился у подстанции «Титов-4/5». Трое пассажиров сошли раньше. Толик вежливо кивнул оставшимся двоим и вышел. У дверей его встречал Виктор Михайлович.

– Сегодня у тебя работа, – сказал он безо всякого приветствия.

– У меня каждый день работа.

– Сегодня особая. У нас тут один биоморф проснулся.

Толик присвистнул.

– О как. Редкое явление.

– Редкое. Более того, не стандартный biomorph ordinarius, а biomorph triplex. Поэтому тщательно с ним ознакомишься и посвятишь ближайшую неделю отбору подобных.

Если Толик не ошибался, за все время марсианских исследований «проснулись» пять или шесть биоморфов, все относились к биоморфам обыкновенным. Тройные биоморфы пока что не просыпались, поэтому «вылавливали» их достаточно редко – не было смысла. Восемьдесят процентов работы велось с перспективными biomorph ordinarius.

Толик кивнул Виктору Михайловичу.

– Хорошо, шеф. Будем работать.

Тот кивнул и побежал дальше. Виктор Михайлович иначе как бегом никогда не передвигался. Видимо, раньше выступал на Олимпийских играх, шутили лаборанты, а потом его перепрограммировали.

Толик прошел ряд лабораторий, кивая знакомым. Его рабочее место располагалось примерно в десяти минутах ходьбы от лифта – в самой удаленной точке комплекса. Обзорное окно выходило на приграничную территорию. В хороший бинокль можно было рассмотреть американцев из конкурирующей лаборатории. Некоторых из них Толик узнавал в лицо. Они даже приветственно махали друг другу, если «сеансы» наблюдения в бинокль совпадали по времени. Насколько Толик знал, американцы занимались ровно тем же самым, что и «Титов-4/5», выискивая в марсианской почве скопления полиморфов и пытаясь пробудить последних к жизни. Собственно, колония живых полиморфов на «Титове» была достаточно велика: уже из первых двух экземпляров без проблем вывели несколько миллионов подобных. Но в данном случае русским светило серьезное открытие: выведение нового вида. Американцы пока о подобном не объявляли, значит, Россия будет первой.

Камера для образцов уже была заполнена. Работники поверхности обычно включаются в другую смену и редко пересекаются с лабораторными крысами. Общение и выдача заданий производится удаленно. Толик извлек первый образец – довольно рыхлый кусок грунта с вкраплениями-окаменелостями – и поместил его на стенд, расположенный в центре лаборатории. Рутинная работа: изучение и отбор полиморфов. Может, сегодня повезет.

– Мне надоело, – сказал Максим.

Толик промолчал. Ответить было нечего, потому что надоело всем.

– Я хочу чего-то другого. Я хочу вставать не в семь, а семь ноль шесть, как ты сегодня.

– Это ошибка.

– Я знаю. Но я хочу, чтобы это не было ошибкой. Я хочу другую программу. Я каждый день открываю сеть и вижу там новую музыку, новые книги, новые интерактивные развлечения. Но на самом деле они не новые. На самом деле мы их когда-то уже видели, много лет назад. Потом нас перепрошили. И мы смотрим то же самое будто новое.

Толик откинулся на спинку кресла.

– Меньше напрягайся, Макс. У тебя есть работа, есть досуг, причем довольно разнообразный. Любое желание ты можешь осуществить. Если бы ты нуждался в женщинах, были бы и женщины…

– …а может, я хочу в них нуждаться? – перебил Макс. – Может, мне хочется быть человеком. Все так идеально продумано: планета людей, планета андроидов, никто ни с кем не конкурирует, все взаимовыгодно сотрудничают, всем хорошо. А о психологии кто-нибудь задумывался? А если мне хочется посмотреть на Землю? Если мне интересно, как там живут?

Толик с улыбкой покачал головой.

– А если человеку захочется посмотреть Марс? Вот без шуток? Если обычный парень захочет посмотреть на всю эту красоту, которую мы каждый день видим? На все эти кратеры, на Олимп, на долины Маринер? Ты взял и слетал к Титоне или Копрату, а им – нельзя, только на картинках и в телескоп. Мы в одинаковом положении. Потому и мир, потому и сотрудничество.

Они помолчали.

– А как ты думаешь, – спросил Максим, – у американцев то же самое?

– У французов то же самое. Я в прошлом году с Далари долго общался, когда свою лабораторию показывал в рамках обмена. Никаких особых отличий. Наверное, и у американцев то же самое.

– Наверное.

Макс встал и подошел к панорамному окну. Перед ним расстилалась бескрайняя марсианская пустыня, испещренная дюнами, кратерами, карьерами. Разработки велись с другой стороны, окна жилых отсеков туда старались не выводить: ежедневное зрелище бесконечной добычи полезных ископаемых могло ввергнуть в уныние кого угодно.

– Мне кажется, я мог бы стать человеком, – сказал Макс. – Любой из нас может.

– А человек – андроидом.

– Но зачем?

– Мы выносливее, сильнее, у нас лучше рефлексы и память, мы дольше живем. Одни преимущества.

– Спасибо, друг мой очевидность. Но человек… Мне кажется, Земля лучше всех этих песочных красот. И еще я хочу детей.

– Кого? – Толик чуть не закашлялся.

– Детей. Таких маленьких, чтобы бегали вокруг и радовали меня.

– Дети – это обуза, человеческая участь.

– Тебя научили, – усмехнулся Макс. – И ты хороший ученик.

Он подошел и сел на диван рядом с Толиком.

– Я решил, – продолжил он. – Я договорился с хирургом.

– Что? – Толика пробрала дрожь.

– Я буду постепенно менять свое тело. Я не хочу механическую печень и электронные почки, ну или что там у нас. Не хочу хрусталик со встроенной камерой, все равно запись может просмотреть только инженер. Я хочу иметь не только внешнюю имитацию члена, но и всю внутреннюю систему. Глеб согласился. Он поможет. У него есть доступ к банкам органов – они так или иначе часто нужны, потому что у одних андроидов одни органы человеческие, у других – другие.

– Вас поймают. И его, и тебя. И хуже будет ему.

– Он согласился.

Раздался вызов интеркома.

– Извини.

Толик подошел к экрану: звонил Виктор Михайлович.

– Слушаю, шеф.

– Срочно сюда! – Вэ-Эм был серьезно встревожен.

– Буду, шеф.

– Чтобы через пять минут!

Толик отключился и, посмотрев на Максима, пожал плечами.

– Сам слышал.

– Работа, конечно.

Они вместе вышли из комнаты. Максим пошел к себе, а Толик – к лифтам. С учетом того, что поездка занимала не менее пятнадцати минут, требование шефа было невыполнимым. Впрочем, какая разница.

Шеф уже ждал Толика у дверей лифта. Он был взъерошен, глазки бегали, пальцы подергивались. Толик вопросительно посмотрел на Виктора Михайловича.

– В чем проблема?

– Завтра утром прибывают американцы! – выпалил тот.

Это и в самом деле звучало серьезно. На российской станции уже бывали немцы, французы, бразильцы, но американская миссия не допускалась ни разу. Все-таки главный экономический и технологический конкурент.

– Я так понимаю, – спокойно отозвался Толик, – что тройных биоморфов надо скрыть.

– Безусловно! – они уже шли бок о бок по коридору. – Приведи лабораторию в идеальный порядок, выстави обычных биоморфов напоказ, продемонстрируй рутинную работу. Остальных видов чтобы и в помине не было. Пусть видят, что мы замкнулись на vulgaris. Если информация о triplex просочится, нам с тобой оторвут головы.

Толик все прекрасно понимал. Слив свежей информации, причем в какой-то мере сенсационной, попахивал изменой Родине. Даже если слив случаен.

Лаборатории были похожи на муравейник. Сотрудники носились из одной комнаты в другую, таская с собой блоки управления и прочие приборы, повсюду ездили включенные не по графику уборочные роботы.

– Кто их одобрил-то? – спросил Толик.

– Сверху. Миссия дружбы, пора, мол, идти на тесный контакт. Светит, говорят, даже отмена закрытого режима. Мы сможем гулять по их станции, они – по нашей.

– Нехорошо.

– Ужасно, я бы сказал. Но на данный момент наша задача – встретить как можно радушнее и показать как можно меньше. Тем более мы ни черта о них не знаем, даром что самая близкая к нашей станция. Из этого вытекает второе задание: разговорить гостей, выяснить максимум об их методах, лабораториях и так далее. Понял?

– Угу.

Если бы сейчас в лабораторию Толика зашел американец, он бы тотчас все понял. Выставленные напоказ образцы с триплексом, развешанные по стенам экраны с фотографиями. Конечно, этого не было видно через окно, выходящее к американской станции.

– Та-ак, – протянул Виктор Михайлович. – Чтобы завтра утром все было сам знаешь как.

– Сегодня вечером будет. Мне еще поспать нужно.

– Не будешь успевать – значит, отмени сон, – строго заметил шеф. – Чай не человек, потерпишь.

Толик кивнул, оценивая объем работы. В принципе, не так и много нужно сделать: американцы же не полезут в его ящики без спросу. Он извлек образец из-под микроскопа и направился к хранилищу.