Текст книги "Настоящая фантастика – 2012 (сборник)"

Сволочь!

Сволочь-то сволочь, но подготовка у него неплоха, неплоха. Боевой разворот на 80 км – это надо уметь. Это вам не шесть тысяч, и не пустота, это лишний градус в сторону разворота – и штопор.

А вы знаете, что такое штопор на восьми махах? О, вы не знаете, что такое штопор на восьми махах. Никто не знает. А на радаре это выглядит неинтересно – летела большая точка, превратилась в облачко маленьких.

– Ящик, разворот. Да, восемнадцать «же» приемлемы. Геббельс, ты там живой? Отзовись! Ну ладно, не отзывайся, все равно сейчас опять сознание потеряешь…

Боль. Тяжесть. Темнота. Трясет. Дышать. Тяжело. Долго. Свет.

Уффф…

– Ящик, дистанция! Ящик, горючее! Ящик, курс на ближайшую дружественную базу! Ящик, курс на ближайшую базу!

– …преследовать цель до выработки горючего, оператору продолжать работу, в случае аварийной посадки цели – катапультироваться, сесть как можно ближе к цели, принять меры к недопущению силовых акций к грузу. Как понял, скажи, как понял?

– Понял!

Чем хороша наша профессия – тем, что тяжкий груз принятого решения не давит на плечи. Точнее, давит, но не нам. А нас давят в основном перегрузками.

– Ящик, дистанция! Атмосферные движки – наружу. Режим – экономный. Рассчитать… отставить!

Как же, рассчитаешь тут оптимальный курс, если цель маневрирует.

Отставить сомневаться в генеральном курсе партии и правительства!

Дистанция – полсотни тысяч. Скорость сближения – семьсот в секунду. Нормально. Закрылки – готовы. Тормоза – готовы. Предкрылки – отставить предкрылки, на такой скорости и оторвать может. Шасси тем более.

– Эй, Геббельс! Ты живой? Готовься, сейчас будет три-четыре «же» отрицательных!

– Это… ккк… как?

А вот так. Это когда машина тормозит, а развернуться хвостом вперед возможности нет, потому что атмосфера. Тормозим носом вперед. Кровь – вперед, ремни – в грудь, ППК – как удав на живот, глаза – чуть не лопнут. И все вокруг красное.

Дистанция десять тысяч, скорость сближения – двести в секунду. Нормально.

– Эй, Геббельс! Если ты жив, то можешь продолжить!

И что вы думаете?

– …не единственный случай. Чуть раньше сбежала принцесса Латифа. Приехала в гости в Лондон и вдруг попросила политического убежища. Объявив при этом, что она транссексуал. Как вы думаете, через сколько часов продажные западные журналисты, падкие на сенсации, проведут аналогию? Как вы думаете, сколько людей будут считать вас извращенкой? Как вы думаете, вы сможете жить при таком отношении окружающих?

– Геббельс, заткнись!

– Подумайте и об этом, ваше высочество!.. Что, уже десять минут?

– Ага.

На самом деле прошло только шесть, но мне стало очень противно. Однако и методы у них там…

Я снова повис у противника на хвосте, и его в прицел. Легче легкого. Идет ровно, не маневрирует…

Накаркал.

Маневр называется low speed, и летчик поплоше меня сейчас бы проводил взглядом уходящего врага долгим тоскливым взглядом. Но я-то, как выразился наш доблестный агитатор, – лучший пилот не только станции, но всей нашей страны.

И мы тормознем. Плюс скольжение. Плюс щитки.

Ага, понял теперь, кто сидит за рулем? Ну-ка, давай иначе…

Вираж. Боевой разворот. Полубочка… зачем? А, еще разворот. Петля.

– …в то время, как при согласии и содействии семьи такие браки вполне возможны. Вот, например, дочь императора Акихито выбрала мужем обычного служащего токийской мэрии. Увы, ей пришлось отказаться от титула и стать простолюдинкой. Но родители одобрили выбор дочери, дали неплохое приданое…

Ай да Геббельс!

Петля. Вираж. Кабрирование. «Колокол», что ли? Ну, это смешно! Я же не ракета, в конце концов! Вроде как поумнее… А, черт, это не «колокол», это «кобра»! Обманул, обманул…

– …времена меняются, и традиции королевской семьи…

Разворот. Ящик, топливо! Вираж. Трясет. Воздух ревет. С крыльев – вихри. Ящик, аварийный запас включить! Ящик, приготовить ответчик к уничтожению. Приготовиться к катапультированию. Приготовить машину к уничтожению.

А то мало ли что. Потом можем и не успеть.

Высота – десять тысяч. Скорость – три маха. Температура обшивки – триста… фигня, казалось бы – однако плотность атмосферы здесь другая, другая… Сорвет плитку – и последствия те же, что и на высоте в сто двадцать.

Где там транспорты? Слева, где ж им еще быть. Дистанция – сто, скорость сближения… улитки! черепахи! медузы!

Опа.

«Кобра», что ли? Ну и мы тормознем, подумаешь – «кобра» на такой скорости, ни умения для этого не нужно, ни ума… а вот и нет. Это «чакра». Обманул, обманул…

– Ящик, активировать «Параноик»!

– ОТСТАВИТЬ!

– Геббельс, заткнись! «Параноика» к бою!

Ага, шарахнулся! Знает, чем может кончиться, если комп начинает орать дурным голосом и мигать всем, чем можно.

– Ящик, дезактивировать «Параноика»!

– Пилот, ты что, сдурел?

– Геббельс, ты что, не понял, что нас только что чуть не сбили?

Расходимся. Присматриваемся. Экономим горючку. Транспорты ближе.

Под нами – море.

Он что, тоже сдурел? Или где-то ждет подводная лодка?

Нет. Снова задрал нос. Атмосферным движкам – форсаж, закрылки – ноль, тормоза – ноль… ах, они и так в нуле, хорошо… Геббельс, держись! сколько? да немного, два-три «же» положительных.

Сейчас мы подпрыгнем тысяч на сорок. Движки сдохнут на тридцати. Если включить орбитальные – подпрыгнем на сто. Потому что выше горючки не хватит. А потом?

Опять планировать, но уже на 0,5–0,7 маха? Да амеры нас из рогаток снимут. Или, того хуже – подгонят того же рэптора с телекамерой и будут весь этот позор транслировать на весь мир.

А что делать, что делать!..

– …не допустить подъема, как понял, не допустить подъема, как понял, не…

– Понял, мать вашу!

Как я его не допущу, если нельзя огонь открывать? Лазером в фонарь посвечу? Ага, сзади. В зеркальце заднего вида. Ну идиоты, ну придурки, весь генеральный штаб…

Я ругался, но знал, что делать, и они знали. Потому и составили фразу так обтекаемо. «Не допустить». Ишь, ты. Нет, чтобы прямо сказать – пригрозить столкновением.

– Ящик, орбитальным движкам… мощность сто… импульс двадцать… знаю, что в атмосфере нельзя… Старт!

Ах, да. Геббельс, приготовься… кажись, готов. Хоть бы прокладку успел закусить… нет, не успел. Пропали зубы… и хрен с ними, тут бы голова не пропала!

Дистанция тысяча. Скорость сближения сто. Дистанция семьсот. Скорость сближения сто. Дистанция триста. Скорость сближения сто…

– Ящик, орбитальным движкам тормозить! Мощность сто пятьдесят. Ах, да. Геббельс. Приготовиться к отрицательным… Хоть бы глаза не выскочили.

– Ящик, орбитальным стоп!

Проскочил. Как, собственно, и планировалось.

Что, не нравится?

Никому не понравится, если из-под брюха выскакивает боевая машина и закрывает обзор. Кто хочешь «стоп!» заорет и джойстик на себя дернет.

Получилось. Что там прямо по курсу?

Азия. Сахалин. Китай… они что там, с ума сошли? А, проскакиваем… на тридцати с чем-то тысячах, правда, могут и достать… но вроде проскакиваем. Монголия.

Хм… Рухнем в степи, транспорты если даже и опоздают, то не страшно, а от кочевников как-нибудь отобьемся… если не сами разбегутся…

Высота 10 000…Скорость – 0,7. Враг падает. И мы падаем.

Воздух ревет на крыльях, вихри срываются с законцовок… снизу, наверное, красиво – а из кабины страшно. Там где вихри – там и штопор.

Сволочь! Да что же он делает!

Разворот. Пике. Ящик, закрылки! Ящик, тормоза! Ящик, шасси… отставить шасси.

Ушли.

Дистанция – 6000… 10 000… 15 000… ушли, сволочи! Тоже, конечно, хлопнется, но далеко. Можно попробовать догнать на земле – но транспорты будут на месте раньше.

Ящик, приготовиться к катапультированию… высота 5000… 4000… Геббельс, ты готов? Эй, отзовись! Геббельс, мать твою! Ящик, фонарь долой! Ящик, катапультировать оператора!

Паффф!

Сто лет не дышал земным воздухом. Неочищенным, злым, ревущим и бьющим в затылок.

– Ящик, падение на вражеской территории. Самоликвидаторы активировать. Катапультировать пилота!

…и прощай.

Снизу бегают то ли кони, то ли овцы, костер горит, юрта стоит. Вот живут люди, а! И никакие принцессы от них не бегут. Попросить, что ли, политического убежища?

Хлоп! Земля больно бьет по ногам, по бокам, хочет добавить по морде, но я уворачиваюсь. Ко мне уже скачет доблестный воин Алтын Хуяк в блестящем доспехе… ах, пардон, это у него телогрейка такая, а блестит, скорее всего, от жира – правильно, не об собаку же вытирать руки после еды?

Где там мой пакет с золотом и надписями на девятнадцати языках?

Бар был мерзким, мелким и маленьким. И пиво в нем было мерзким. И рожа у бармена была мерзкая, а кроме того, он постукивал в безопасность. Кто о чем болтает, кто с кем и по сколько пьет. Но других баров не было, а этот был.

Обмывали мою Большую Бляху – на грудь, и бляхочку – на погоны. Коллеги смотрели завистливо. Пытались намеками разузнать – за что? – однако вместе с бляхой мне вручили еще две подписки. Одну, естественно, насчет вылета. Вторую – насчет первой. В обоих случаях грозились высшей мерой и наездом на родственников. Прямо об этом, конечно, не говорилось – но гебист намекнул.

Сволочь. Кругом одни сволочи.

В дальнем углу тихо веселилась еще компания. Замкнуто веселилась, невесело.

Я совершенно не удивился, когда из нее выбрался Геббельс и издалека кивнул – подойди, мол.

Ну, подошел.

Даже после двухнедельного курса реабилитации его морда была помятой, и двигался парень тоже как-то не так. Что он там спрашивал насчет профессиональных болячек? Теперь может прочувствовать на своей шкуре. Суставы ломит? Головка болит? Позвоночник хрустит?

А что ты хотел. Это ж двадцатка, не хрен собачий. Некоторые и на восьмерке дуба дают.

За все это время о нашей милой и популярной принцесске ТВ не сказало ни слова.

Говорят, у тех, кто вместе побывал под сильной опасностью, возникает чувство родства. Врут, сволочи. Даже разговор не клеится.

– Говорят, бляху получил?

– Ага, получил.

– Я тоже…

– Ну поздравляю.

М-да… дядьке бы микрофон в руки – он бы заговорил.

– А чем кончилось-то, не расскажешь? Поймали?

Пропагандист посмотрел сначала на бармена, потом на меня.

– А как же. Все о’кей. Парень, говорят, сопротивляться пытался – так его при попытке к бегству… того. Оказался знаешь кем? О, ты не поверишь!

Глаза агитатора загорелись, и речь вдруг стала гладкой, как на пятнадцатиминутке ненависти… пардон, новостей.

Однако диктору в телевизоре ответить нельзя. Так что у меня была уникальная возможность.

И как вы думаете, что я ему сказал?

– Геббельс, заткнись!

Дмитрий Федотов
Робинзоны Марса

Советской научной фантастике посвящается

Авария произошла в полночь по корабельному времени. Теория вероятности только бессильно скрипнула зубами. Предположить такое не смогла даже она. Микрометеорит угодил точнехонько в блок управления и связи. А поскольку «залетный» гость, как потом выяснил бортинженер Писарев, оказался из чистейшего железа, то, застряв среди электронных плат бортового компа, он, естественно, их замкнул. На себя. В результате выгорела большая часть электронной начинки, включая передатчик.

То есть приемная часть блока связи уцелела, а вот передающая превратилась в единый, мерзко пахнущий жженым пластиком монолит.

Пробоину внешнего корпуса АСУП[5]5
  Автоматическая система устранения повреждений.


[Закрыть] залатала за считаные секунды, выпустив щедрую дозу герметика, мгновенно превратившегося в условиях вакуума в металлокерамическую пробку. К сожалению, деталей для замены такого количества спекшихся плат на борту предусмотрено не было.

– Трындец! – резюмировал бортинженер, вскрыв кожух управляющего блока. – Большой трындец, – добавил он, заглянув внутрь блока связи.

– Что, так плохо? – поинтересовался Малеев, капитан корабля.

– Это зависит от точки зрения. Мы живы – это хорошо. Наш «Гагарин» стал орлом – это плохо…

– Может, пояснишь? – хмуро предложил Буровский, совмещавший в экипаже «Гагарина» обязанности врача, химика и биолога.

– А чего тут понимать? Орел – птица гордая, летит куда хочет, а не куда надо. Управлять кораблем можно теперь только в ручном режиме, а значит – никак. Помощи ждать неоткуда, потому как сообщить об аварии мы не можем. Все. – Бортинженер снова развел руками.

– Значит, мы летим в никуда? Экспедиция провалилась, едва начавшись? – В голосе врача проскользнула истерическая нотка.

– Никто никуда не провалился, – жестко отчеканил Малеев. – Корабль цел. Мы – тоже. Остальная аппаратура – в порядке, включая двигательную установку.

– И что? – не унимался Буровский. – Сейчас ты сядешь за штурвал и в два счета посадишь эту «консервную банку» на Марс?

– Ну, во-первых, до Марса нам в этой… «банке» лететь еще недели три. А во-вторых, если понадобится, сядем и в ручном режиме. На Земле отрабатывалась подобная ситуация, – сказал Малеев, не моргнув глазом, хотя это и было заведомой ложью. Никакой «подобной» ситуации никто не опробовал, но, как известно, попытка не пытка.

– Да как же ты не поймешь, что все это стало бессмысленным! И экспедиция, и корабль, и мы!.. – Буровский почти сорвался на крик.

– А ну, прекрати истерику! – рявкнул, не сдержавшись, Малеев. – Ты сейчас же отправишься в медблок, проведешь там ревизию препаратов и проверку оборудования. Это приказ!

Буровский после окрика сник, втянул голову в плечи и, вяло оттолкнувшись от переборки, поплыл в дальний конец «кают-компании», как окрестили космонавты основной жилой объем корабля.

– Надо бы его чем-то занять надолго, – покачал головой Писарев. – Не ожидал, если честно, от Олега.

– Я тоже, – мрачно откликнулся Малеев. – Ты бы, Витя, поковырялся тут получше, – кивнул он на пострадавший блок связи, – вдруг получится оживить.

– Нет, Андрюха, там действительно трындец полный. – Писарев вздохнул. – А вот если попробовать покопаться в научной аппаратуре, может, и найдутся нужные детали…

* * *

Экспедицию «Марс-2036» готовили несколько лет лучшие умы и институты страны после триумфального завершения проекта «Марс-Астер» в 2020-м, благодаря чему была сделана серия важных открытий, касающихся особенностей климата и сезонов года, а также состава грунта экваториальной зоны. Вода, найденная КА «Феникс» в 2011 году на северном полюсе Красной планеты, оказалась еще более распространенным соединением, чем предполагалось. Просто глубина залегания на экваторе была в два-три раза больше. Однако это являлось уже чисто технической и вполне решаемой проблемой.

Экспедицию готовили в рамках глобального проекта «Столетний корабль» – первичной колонизации Марса, участники которой имели «билет в один конец». За два года до старта «Гагарина», первого из двух кораблей-близнецов, застрельщиков будущего поселения на Красной планете, к Марсу улетели с разницей в три недели шесть автоматических транспортников, под завязку нагруженных оборудованием и продуктами для «марсиан».

Все шесть благополучно достигли намеченных зон посадки и включили радиомаяки. Транспортники посадили с таким расчетом, чтобы они образовали круг радиусом в полсотни километров, внутрь которого предполагалось сажать корабли с людьми. Вслед за «Гагариным» должен был лететь американский «Колумб», но теперь, после случившегося, все могло измениться. Если русские не попадут на Марс, американцы со свойственной им привычкой перестраховываться везде и во всем, скорее всего, отменят полет «до выяснения», а то и вовсе свернут свою часть программы…

* * *

Прекрасно понимая последствия неудачной миссии «Гагарина», Малеев решил идти до конца, но в одиночку шансов выполнить задуманное не было. Бортинженер вроде бы согласился с решением командира, чего нельзя было сказать о враче.

Паника в открытом космосе – верная гибель, и Малеев поклялся себе не допустить даже малейших ее проявлений на корабле. Люди, занятые делом, тем более ответственным делом, забывают свои страхи и опасения. Поэтому первое, что сделал капитан, придумал каждому, в том числе и себе, сложное и важное задание.

Писарев теперь с утра до ночи увлеченно ковырялся в разобранных до последнего микрочипа приборах и агрегатах, не имеющих жизненно важного значения для полета и посадки корабля. Буровский, исполняя приказ командира проверить состояние медблока, обнаружил, что в комплект необходимых препаратов почему-то не включили специально разработанный для колонистов адаптивный биохимический комплекс (привет родному разгильдяйству!), и с энтузиазмом взялся за его создание в лаборатории. Сам же Малеев поставил себе задачу отработать до полного автоматизма на компьютерном имитаторе все возможные варианты ручной посадки «Гагарина».

В итоге оставшиеся три недели полета минули как один долгий день.

* * *

– Вот! – торжественно объявил Буровский, выплывая на середину «кают-компании» и демонстрируя флакон с опалесцирующей жидкостью.

– Что это? – поинтересовался Малеев, оторвавшись от дисплея, на котором медленно вспухал красно-коричневый шар планеты в бледно-желтом ореоле тонкой атмосферы.

– Мой «буравчик», – почти ласково произнес Олег. – Мощнейший биохимический комплекс для адаптации организма в крайне неблагоприятных условиях существования.

– Мда?.. И что же он может? – скептически хмыкнул Писарев, не отрываясь от монтажного стенда, где были закреплены несколько печатных плат, бывших некогда начинкой метеорологического исследовательского модуля.

– Да что угодно! Например, одна доза «буравчика» увеличивает на несколько часов скорость синтеза АТФ в клетках в десять раз и даже больше!

– И что мне это даст?

– Ты, Витя, всегда был человеком с ограниченным кругозором. Кроме своих «железок», ничем больше не интересуешься. А зря. – Буровский сокрушенно мотнул головой, забыв ухватиться за какую-нибудь опору. В результате его резко повело вперед и в сторону, и ученый совершил неуклюжий кувырок через левое плечо, стукнулся пятками о разобранную панель блока связи и, получив ощутимый импульс, полетел спиной вперед прямо на капитана. При этом драгоценный пузырек Олег успел сунуть за щеку, видимо, решив, что так безопаснее. Малеев принял «подачу» как заправский голкипер, но увидел перекошенную на сторону физиономию с круглыми от испуга глазами и расхохотался.

Писарев оглянулся на командира, не понял причины веселья, пожал плечами и снова взялся за манипулятор для микросборки.

– Так что ты говорил про свой препарат? – вымолвил наконец, отсмеявшись, Малеев.

Буровский вынул пузырек изо рта и перепрятал в нагрудный карман комбинезона.

– Он повышает адаптивные возможности организма: устойчивость к перепадам температур и давления, к недостатку кислорода и воды.

– Ну-ка поясни.

– Препарат, с одной стороны, усиливает тропность[6]6
  Тропность – избирательная чувствительность живой ткани к различным химическим и физическим факторам воздействия.


[Закрыть] тканей к кислороду, в результате чего при одном и том же парциальном давлении потребление его клетками мозга и мышц возрастает в разы…

– То есть можно будет дышать в бедной кислородом атмосфере?

– Ну да. – Буровский покосился на командира. – Это ведь может оказаться полезным на Марсе?

– Безусловно! – широко улыбнулся Малеев. – А что еще делает твой «буравчик»?

– Он ускоряет также реакции липолиза и цикла Кребса, которые дают организму воду и АТФ…

– То есть снабжают клетки дополнительным запасом энергии.

– Да…

– Отлично, Олег! Скоро твой «буравчик» может нам здорово пригодиться.

Малеев ободряюще пожал врачу руку. Буровский расцвел и заявил, что постарается приготовить побольше нового препарата до посадки. Когда он скрылся в лаборатории, капитан подплыл к бортинженеру, при этом на лице его не осталось и следа недавнего веселья.

– Что-нибудь получается, Витя?

– Почти ничего, Андрюха. Из того, что есть, мощный передатчик не слепить…

– Но ты ведь явно что-то придумал? – Малеев пытливо посмотрел на друга.

– Да есть одна мыслишка… – Писарев поскреб нечесаные вихры. – Можно сварганить импульсник. Вернее, я его уже практически закончил.

– Понимаю. «Выстрелить» сразу целым пакетом информации?

– Ну, типа того. Только вот энергетическая накачка этого пакета спалит импульсник в уголь.

– То есть машинка одноразовая.

Писарев удрученно развел ручищами. Малеев в задумчивости потер колючий подбородок.

– Нужно составить текст послания так, чтобы даже сомнения ни у кого не возникло, что оно от нас. И что у нас все в порядке, поэтому миссия продолжается.

– А разве мы им не скажем правды?

– Нельзя, Витя. Распишемся в безысходности – пиши пропала вся затея. А с ней – и надежды человечества на обретение нового мира.

– Ладно. Не агитируй. Но скажи честно, каковы наши шансы?

– На успешную посадку – довольно большие, а дальше – не знаю. – Малеев вздохнул. – Выбора-то все равно нет…

– Пожалуй, ты прав, Андрюха. – Писарев задумчиво пожевал губами. – Чем черт не шутит: вдруг да доберемся до транспортников? У Робинзона на острове вообще ничего не было. А у нас, – он похлопал руками по панелям ближайших приборов, – вон какая роскошь и мощь! Вколем себе Олежкин «буравчик», станем суперменами и – эге-гей, марсиане! Кто не спрятался, я не виноват.

– Ну, пошутили, и хватит, – осадил его Малеев. – Расклад, по моему разумению, такой. Садимся, определяем координаты ближайшего транспортника и немедленно выступаем. Один из нас несет необходимое оборудование, остальные – запас воды и пищи.

– Транспортники ведь разбросаны по кругу?

– Да, примерно в пятидесяти километрах друг от друга.

– А, ерунда! – повеселел Писарев. – Дойдем легко. На Марсе сила тяжести в два с половиной раза меньше, чем на Земле.

– Я бы не обольщался, – строго посмотрел на него Малеев. – Во-первых, у всех будет груз. Во-вторых, ходьба в скафандре даже при пониженной силе тяжести – удовольствие ниже среднего. В-третьих, транспортники сели в котловине – остатке древнего кратера, и идти придется, скорее всего, по каменистому бездорожью, а значит – очень внимательно смотреть при этом под ноги.

– Зачем?

– Затем, что оступиться и вывихнуть лодыжку или, того хуже, порвать скафандр будет равносильно смертному приговору.

Бортинженер крякнул, с силой потер заросшие щеки, потом спросил:

– А если мы не найдем в транспортнике запасов продовольствия? Вдруг там окажется только научная аппаратура?

– Не волнуйся, – хлопнул его по богатырскому плечу капитан. – В каждом, помимо специального груза, имеется жилой модуль, рассчитанный на четырех человек, месячный запас продуктов, робот-проходчик для бурения артезианской скважины и либо вездеход, либо энтомоптер как средство передвижения.

– Про энтомоптеры я знаю только в общих чертах. А почему нам их не показывали в Центре подготовки?

– Этот летательный аппарат разрабатывали специально для проекта «Столетний корабль». А не показывали по той же причине. Энтомоптер не способен летать в земных условиях. Он – что-то среднее между стрекозой и геликоптером. Вмещает двух человек и до ста килограммов полезного груза. Дальность полета неограниченна, поскольку питание идет как от солнечных батарей, так и от престиновых генераторов[7]7
  Престиновые белки – группа пептидных полимеров, способных генерировать электрический потенциал под воздействием света, перепада температур и давления.


[Закрыть]. Энтомоптер имеет подъемный винт на электрической тяге, а также крылья, приводимые в движение искусственными мышцами, выращенными с помощью тканевого клонирования и подобными летательным мышцам стрекозы.

– Какой ты умный, Андрюха. – Писарев уважительно посмотрел на товарища, но в глубине глаз его при этом прыгали хитрые бесенята. – Как ты все помнишь? Тебе череп не жмет?

– В нашем деле, Витя, не бывает лишней или ненужной информации. – Малеев сделал вид, что не заметил подкола. – Так что заканчивай свой импульсник, а я составлю текст для передачи.

* * *

Спустя двенадцать часов троица будущих робинзонов снова собралась в «кают-компании», и командир произнес короткую речь.

– Товарищи космонавты! Всего сутки отделяют нас от важнейшего момента в истории освоения Солнечной системы. Через двадцать четыре часа нога человека ступит на землю старшего брата Земли – планету Марс. И нога эта будет ногой кого-то из нас. Я, кстати, думал над этим и решил, что справедливо тянуть жребий, но… До того нужно еще благополучно посадить «Гагарин».

– Извини, командир, – перебил Писарев, – ты не оговорился? Корабль ведь посадить нельзя – только посадочный модуль…

– Нет, Витя, не оговорился, – нахмурился Малеев. – Все три недели я провел на имитаторе. Блок управления сгорел, поэтому ни о каком выходе на орбиту вокруг планеты не может быть и речи. У нас есть только одна попытка. Торможение в верхних слоях атмосферы, выход по пеленгу на котловину с транспортниками и, наконец, самое сложное – отстрел посадочной капсулы на высоте пяти-шести километров и не далее сотни километров от цели. Только в этом случае капсула сумеет достигнуть зоны транспортников. И предупреждаю сразу: посадка будет крайне жесткой.

– А что это значит? – насторожился Буровский.

– Береги зубы, – ухмыльнулся Писарев.

– Виктор прав, – кивнул Малеев. – Советую зажать в зубах что-нибудь из каучука или плотной резины. Амортизаторы кресел не смогут погасить полностью вибрацию при торможении в атмосфере. В общем, если приземлимся без потерь, считайте, что половина дела сделана. А сейчас включаем обратный отсчет и приступаем к подготовке посадки. Все необходимое и наиболее ценное переносим в посадочный модуль. Олег, отвечаешь за аптечки и провизию. Витя, на тебе ремкомплекты, навигация и связь. Я займусь тестированием аппаратуры модуля.

* * *

Встреча с атмосферой была жесткой. Малеев все же немного просчитался с углом входа, и «Гагарин» буквально забился в конвульсиях. Но командир смог выправить траекторию, виртуозно отрабатывая боковыми и основным двигателями. Корабль несся над ржаво-бурой поверхностью планеты, ощутимо теряя скорость и быстро разогреваясь. Все иллюминаторы и смотровые колодцы были предусмотрительно закрыты бронещитками, и Малеев ориентировался только на показания локаторов. Компьютер на экране перед креслом пилота моделировал 3D-схему поверхности, одновременно показывая положение «Гагарина» над ней в виде жирной красной точки.

– Похоже на старинную компьютерную игру-симулятор, – проговорил Писарев, сидевший в своем кресле бортинженера позади и справа от командира.

– А это, Витя, и есть – игра, – бросил через плечо Малеев. – Только в ней – один уровень, и в случае неудачи – «game over».

Корабль сменил конвульсии на крупную дрожь. В кабине появился новый, тихий и в то же время неприятный звук. Вой. На очень высокой ноте, от которой у космонавтов заныли сначала зубы, а потом и кости отозвались противной мерцающей болью.

– Вот же пакость! – злобно процедил Писарев. – Хоть на стену лезь!

– Держитесь, ребята, – прохрипел Малеев, – еще полвитка и выйдем на курс…

В ту же секунду «Гагарин» резко подпрыгнул, будто получил пинок под брюхо, и стал ощутимо заваливаться влево. По включенному интеркому было слышно, как глухо вскрикнул и зашипел, матерясь, Буровский, сидевший позади всех.

– Что там у тебя, Олег? – спросил Малеев.

– С-с-с-с… Язык прикусил!.. Чтоб ему…

– Кому? Языку?! – хихикнул Писарев.

– Ох!.. Не смешно. У меня крови полный рот…

– А ты спиртиком, спиртиком… Набери в рот и не глотай.

– Умник!..

– Отставить! – оборвал их пикировку командир.

Медленно, будто с неохотой «Гагарин» выровнялся. На некоторое время в корабле установилась тишина, если таковой можно назвать все нарастающий вой пополам со скрежетом внешней брони, испытывающей тепловые деформации. Потом раздался гонг, и следом в рубку полился долгожданный прерывистый писк радиомаяка.

– Урра! – первым рявкнул бортинженер. – Есть пеленг!

– До цели – меньше пятисот километров, – заговорил капитан. – Высота – двенадцать, скорость – три Маха. Через минуту включаю тормозную систему!..

– Олежек, береги зубы! – весело напомнил Писарев и сам закусил загубник кислородного аппарата.

Малеев сделал то же самое. Чуть подождал и потянул на себя большую красную рукоять. Раздался низкий, мощный рев – это заработал носовой твердотопливный двигатель. Значение линейной скорости на дисплее стало уменьшаться все быстрее и быстрее: 900 метров в секунду, 850, 800, 700… Одновременно ожил и альтиметр.

– Высота – одиннадцать тысяч… десять тысяч… девять… – монотонно считывал его показания Малеев.

Когда скорость упала до трехсот метров в секунду и альтиметр выдал цифру «4600», на пульте вспыхнул и замигал оранжевый маячок.

– Все, братцы, – внезапно севшим голосом произнес командир. – Высота принятия решения, как говорят пилоты.

– А чего тут принимать? – откликнулся Писарев. – Не обратно же в космос лететь.

– Внимание! Отстрел посадочного модуля!..

* * *

Они не долетели до расчетной точки – края котловины – километров пятьдесят. Но им повезло. Модуль упал на песчаную равнину, подходившую с запада к обширной котловине, где и находились транспортники с оборудованием и припасами. Посадка действительно была очень жесткой, и если бы вместо песчаных дюн их встретил какой-нибудь привычный для Марса кратер, по выражению Писарева, «отскребать от скал было бы некого».

Модуль глубоко зарылся в склон огромной, высотой в несколько десятков метров буро-черной дюны. Но, к счастью, модуль имел два люка, и второй, кормовой, остался над песком. Через него-то и выбрались новоявленные робинзоны, едва придя в себя и обработав многочисленные ссадины и ушибы. Больше всего, по злой иронии, досталось Буровскому. Кровотечение из прокушенного языка остановилось, но сам язык распух настолько, что едва помещался во рту бедного врача. Говорить внятно Олег не мог, а жестикулировать в скафандре оказалось довольно сложным и малоэффективным делом.

– Пойдешь за Писаревым, – решил Малеев. – Я – замыкающий.

Космонавты нагрузились контейнерами с пищей и водой, а бортинженер – еще и ремкомплектами, портативными наборами для мелкого ремонта оборудования скафандров. Хотя, конечно, каждый понимал: случись что серьезное, типа разрушения внешней оболочки – ничего сделать не успеешь.

Скафандры, правда, вселяли определенную надежду. Весь проект «Столетний корабль» комплектовался продвинутыми версиями знаменитого прототипа 2010 года BioSuit профессоров Массачусетского технологического института Дэйва Ньюмена и Джеффри Хоффмана – NH-103M, или «ньюхофами», как их тут же окрестили космонавты. По сравнению с первой моделью новые скафандры дополнительно имели экзоскелет, значительно повышавший «живучесть» и оболочки, и ее носителя. Кроме того, «ньюхофы» оснастили чем-то вроде искусственного интеллекта. Во всяком случае, этот искин успешно следил за целостностью скафандра и всеми основными физиологическими параметрами космонавта – температурой, кровяным давлением, дыханием, концентрацией молочной кислоты в мышцах, а также уровнем некоторых важных гормонов в крови. Искин вовремя напоминал своему хозяину о необходимости приема воды и пищи, предлагал передышку при интенсивной физической нагрузке или более длительный отдых – сон.

Маленький отряд выступил в поход, когда солнечный диск повис у них почти точно над головами. Идти было трудновато, несмотря на помощь экзоскелетов. Песок дюн был крупнозернистым, поэтому не уплотнялся, когда на него наступали, а расплескивался из-под подошв сапог, создавая маленькие кольцевые «цунами», разбегающиеся от ног идущих людей.