Текст книги "Настоящая фантастика – 2012 (сборник)"

Писарев первым обратил внимание на столь необычное явление, но Буровский пренебрежительно сказал:

– Это сальтация. Песчинки кремнезема очень сухие и вследствие трения друг о друга приобретают статический одноименный заряд. Взаимное отталкивание заряженных частиц и приводит к такой картине, будто песчинки «прыгают» вверх и в стороны.

До первого привала дошли без приключений. Собственно, отдыхать никто не хотел, но на остановке настоял Малеев.

– Надо периодически осматривать друг друга и груз. Мы не знаем, насколько прочны и надежны «ньюхофы» в реальных условиях.

Но его опасения, к счастью, не оправдались. Скафандры были в целости и сохранности, как и контейнеры с водой и пищей. Престиновые наплечники придавали фигурам робинзонов гротескно бравый вид, делая похожими на героев-первопроходцев из фантастических сериалов. Эти мини-электростанции полностью обеспечивали энергией все оборудование скафандров и потребности их искинов.

– Отличное изобретение! – Писарев удовлетворенно похлопал себя по плечам.

– Ничего хорошего не вижу, – сварливо возразил Буровский. – Все работает, пока солнце есть. А что если пыльная буря накроет?

Бортинженер покрутил головой, оглядывая близкий горизонт.

– Никаких признаков перемены погоды не вижу. Да и мой искин, – он ткнул толстым пальцем перчатки в диалоговую панель на левом предплечье, – сообщает, что в ближайшие часы погода не изменится.

– В ближайшие часы наступит ночь, – вмешался в их разговор Малеев. – Так что все споры оставьте до лучших времен. А сейчас сосредоточьтесь на походе. Витя, вперед!..

* * *

Второй привал они сделали после того, как уверовавший в надежность скафандра Буровский беспечно шагнул на склон очередной дюны, наступив на большой плоский камень. Тот неожиданно легко стронулся с места и буквально поплыл по песку вниз, наращивая скорость. Незадачливый ученый инстинктивно попытался удержать равновесие и встал на камень второй ногой. В результате скорость спуска возросла, и все стало сильно напоминать сноубординг, с той лишь разницей, что происходило на Марсе, а неудачное его завершение грозило вылиться в серьезные неприятности и для Буровского, и для его товарищей.

Более того, спуск Олега привел в движение весь склон дюны. Огромная масса черно-синего, базальтового песка дрогнула и поползла вперед и вниз, то и дело «вскипая» – эффект сальтации не замедлил сказаться и тут.

Малеев успел схватить бортинженера за ранец, иначе Писарева унесло бы песчаным потоком. Вдвоем они напряженно наблюдали за сумасшедшим «сноубордингом» Буровского. Олег вовремя сообразил, что соскакивать с камня не надо – движущаяся следом гигантская масса песка непременно поглотила бы его, и шансов у товарищей откопать потом ученого без специального оборудования наверняка не будет. Однако склон дюны закончился, и «сноуборд» остановился. И вот тут Буровский совершил ошибку. Ему надо было рвануть что есть сил дальше, уходя из-под надвигающейся лавины, а он вместо этого бросился в сторону, к невысокому останцу, надеясь пересидеть на нем песчаный поток.

– Олег, не туда! – в отчаянии крикнул Малеев по рации, но было поздно. Песчаная «река» захлестнула ноги ученого сначала по щиколотку. Буровский, используя силу экзоскелета, еще сумел сделать несколько шагов, выдергивая ступни из цепкой хватки, но песок быстро прибывал. Очередной кипящий «бурун» погрузил в себя космонавта сразу по колени. Олег не удержался и упал на бок. Тут же следующая «волна» накрыла его с головой.

– Азимут засек? – хриплым от волнения голосом спросил Малеев.

– Засек, – подтвердил Писарев.

– Тогда пошли. Не ровен час, песок воздуховод повредит или, того хуже, престиновые блоки.

Они осторожно ступили на успокоившийся склон. Однако оставшийся песок оказался достаточно плотным, так что даже привычных «мини-цунами» не образовывалось под ногами. Космонавты быстро добрались до места, где засыпало их товарища, но копать текучий грунт было нечем, только руками, и раскопки затянулись почти на час. Вдобавок выяснилось, что бортинженер не очень точно засек место, и в результате Буровского откопали метрах в трех правее от намеченного и на глубине почти двух метров!

Дополнительную тревогу вызвало и то, что Олег не отвечал на запросы. И лишь когда его извлекли на поверхность, поняли, в чем дело. Причиной нарушения связи стали все те же электростатические заряды, экранировавшие ультракороткие радиоволны.

– Ну и как тебе скоростной спуск, Олежек? – ехидно поинтересовался Писарев, едва все трое уселись на краю разрытого котлована перевести дух.

– А ты сам попробуй! – привычно огрызнулся Буровский, занятый работой с диалоговой панелью искина.

– С «ньюхофом» все в порядке? – спросил Малеев, оглядывая престиновые блоки на его плечах. – Внешних повреждений вроде бы не видно.

– Небольшой перерасход энергии на отопительном контуре. – Олег считал результаты проверки. – Знаешь, командир, там было жутко холодно, – добавил он, невольно поежившись. – Термодатчики выдали аж минус сто семьдесят градусов.

– Странно. А на поверхности песка – плюс пятнадцать… – сказал Писарев.

– Ладно. Не до феномена сейчас. – Малеев посмотрел на заметно снизившееся к горизонту солнце. – Надо бы к ночи добраться до края котловины.

– Почему?

– Там на склонах наверняка есть какие-нибудь полости и пещеры. А я бы не хотел встретиться с песчаной или пылевой бурей на равнине.

– Может, никакой бури и не будет?

– Будет, Витя. Обязательно. Они почти всегда идут за линией терминатора. Сверхсухой и разреженный воздух очень быстро остывает. А это вызывает значительный перепад давления…

* * *

Они не успели совсем чуть-чуть. Ветер поднялся внезапно и сразу достиг ураганной силы. Людям пришлось повернуться к фронту спинами, и в результате спасительный край котловины оказался сбоку.

– Двигаемся крутым бакштагом! – прокричал Малеев, поскольку вой ветра проник под шлем и заглушал любые другие звуки.

– Это как? – будто издалека донесся голос Буровского.

– А! – махнул капитан рукой. – Делай как я!..

И он двинулся в сторону котловины по-крабьи – раскорячившись, приставным шагом, подставляя напору ветра левый бок и спину. Писарев последовал за ним, демонстрируя хорошую сноровку бывалого яхтсмена, чего нельзя было сказать о Буровском. Едва ученый попытался повторить движение товарищей, как яростный порыв ветра сбил его с ног и покатил по грунту, впрочем, в нужном направлении.

– Олег! Якорь! – заорал, надсаживаясь, Малеев, забыв, что разговор ведется по радио.

Буровский неуклюже взмахнул левой рукой, но выброшенная «кошка» вместо того, чтобы воткнуться в почву, зацепилась за ногу бортинженера. Последовавший рывок свалил Писарева, и теперь уже двое робинзонов кувыркались в клубах песка и пыли, стремительно приближаясь к краю котловины. К тому же ноги бортинженера оказались спутанными тросом якоря.

Положение стало критическим, но капитан не растерялся. Он моментально изменил угол движения и почти выпрямился, позволив ветру взять на себя большую часть своего веса. В следующий миг Малеев уже несся к краю котловины длинными пологими скачками, быстро нагоняя товарищей.

Он успел настигнуть их, когда до опасного среза оставалось не более десятка метров. Тогда капитан резко присел, ухватил обоих робинзонов за ноги и тут же сам ничком распластался на грунте, исполнив роль якоря. Всех троих протащило еще пять-шесть метров, и наконец ветер отпустил свои жертвы.

Ползком, по-пластунски, космонавты добрались до спасительного края равнины и укрылись за его базальтовым гребнем. Немного отдышавшись, Писарев сказал:

– Чтобы я еще раз когда-нибудь куда-нибудь зачем-нибудь…

– А тебе и не придется, – злорадно откликнулся Буровский.

– И не надоело вам? – сердито поинтересовался Малеев. – Лучше спустимся пониже и поищем пещеру или хотя бы нишу.

* * *

Пещера отыскалась через полчаса. Почти круглая, с удивительно гладким полом и низким, ноздреватым потолком. Быстро осмотрев друг друга, робинзоны выключили фонари из соображений экономии энергии. Все же успели выяснить две неприятные вещи. У Буровского сорвало с плеча одну из престиновых пластин, а Писарев потерял два из трех ремкомплектов для скафандров.

– Н-да, – невесело произнес Малеев, – если так дальше пойдет, мы до транспортника не доберемся. Олег, советую тебе отключить все системы «ньюхофа», кроме отопительной, не то околеешь до утра.

– А когда оно наступит? Утро-то?.. – сварливо пробурчал ученый.

– Ну, если учесть, что сутки на Марсе почти равны земным и что мы с вами находимся недалеко от экватора, то примерно через десять часов начнется восход.

– И чем это нам грозит?

– Ты имеешь в виду утренний «бриз»? – съехидничал Писарев.

– Думаю, утром бури не будет, – примирительно сказал капитан. – Солнце греет слабо, а песок и камни за ночь остынут сильно и не дадут воздуху быстро нагреться. Так что будет действительно что-то типа легкого бриза.

– Сколько нам осталось пройти? – уже спокойно поинтересовался Буровский.

– Судя по пеленгу, около двадцати километров.

– Немного…

– Дойдем, Андрюха! – бодро заявил Писарев.

– Я тоже так думаю, Витя, – согласился Малеев. – А сейчас предлагаю быстро перекусить и спать. Так мы и отдохнем, и ресурсы «ньюхофов» сэкономим.

Возражений от команды не последовало, и вскоре пещера погрузилась во мрак – не светились даже наружные индикаторы скафандров, все было отключено.

* * *

Утром выяснилось, что поднятая бурей пыль до сих пор носится в воздухе, хотя ветер действительно сильно ослабел. Маленькое солнце с трудом пробивалось сквозь рыжеватую пелену, заполнившую котловину. Эта пыль, видимо, содержала значительное количество соединений железа, потому что сигнал радиомаяка то и дело пропадал, а пару раз в течение часа, пока робинзоны готовились к походу, возникало что-то вроде радиоэха – сигнал вдруг приходил с совершенно другой стороны.

– Черт! И как же мы найдем транспортник при таком неверном пеленге? – негодовал Писарев. – Здесь же ошибиться на несколько километров – дважды два!

– А никто и не говорил, что будет легко! – У Буровского было скверное настроение, и он его не скрывал. За ночь энергозапас в батареях снизился больше чем наполовину, несмотря на экономию, а уцелевший престиновый блок при таком скудном освещении вряд ли сможет восполнить потерю.

– У тебя есть запасной энергоблок? – спросил Малеев у бортинженера.

– Есть. А что толку? У Олежки блок «с мясом» вырвало, вместе с посадочным гнездом. А его-то в запасе как раз нет. – Писарев вздохнул. – У меня есть еще две аварийные батареи, их можно подключить через разъем диалоговой панели. Но во-первых, каждой хватит часа на два-три, не больше. А во-вторых, батарею Олегу придется нести в руке, поскольку закрепить ее негде.

– Ладно, – подумав, решил капитан. – Оставим батареи на крайний случай. А сейчас выходим. Нет смысла ждать, пока пыль осядет. Она тут может неделями висеть…

Двинулись в прежнем порядке и вскоре поняли, что идти по иссеченной трещинами и усыпанной острыми камнями местности не в пример труднее и опаснее, чем по песчаной равнине. Скорость движения упала до одного-двух километров в час. Приходилось очень внимательно глядеть под ноги, чтобы предательский камень не выскочил из-под сапога. Вывихнуть лодыжку или, оступившись, упасть и пропороть скафандр стало реальной угрозой.

А через пару часов робинзоны достигли каменного лабиринта. Перед ними расстилалось необозримое в пылевой завесе поле, заваленное крупными черными базальтовыми глыбами. Они не были высокими, в основном по пояс или по грудь человеку, но между ними были довольно широкие проходы, исключающие предложение Писарева.

– Можно попробовать прыгать по ним, – заявил бортинженер, взобравшись на ближайший валун. – Два-три метра в здешних условиях – пустяк.

– Ну да, – с сомнением произнес Малеев, влезший на соседний камень. – Видимость очень плохая. Если не рассчитаешь толчок и промахнешься, я тебе не завидую. И потом, вместе с «ньюхофом» и прочим снаряжением ты даже здесь весишь не намного меньше, чем сам на Земле. Вот и прикинь, далеко ли сможешь ускакать?

– Но, войдя в этот лабиринт, мы рискуем вовсе не дойти до транспортника, – сказал Буровский.

– Из двух зол всегда выбирают меньшее, – ответил ему капитан. – Будем периодически взбираться на валуны и корректировать направление.

Проход по лабиринту оказался самым тяжелым. Где-то на середине перехода у Буровского сдох престиновый блок. Писарев подключил ему первую из двух запасных аварийных батарей, но пришлось забрать у Олега контейнер с водой, потому что нести батарею можно было только второй рукой, к тому же следя за тем, чтобы короткий провод не натягивался. Обрыв его означал бы для ученого почти верную смерть, ведь замены проводу не было. Каждые двадцать минут группа останавливалась, то Малеев, то Писарев взбирались с навигатором на ближайший камень и засекали новый азимут.

Несколько раз робинзоны заходили в тупики. Приходилось возвращаться и искать другой путь. Уже дважды люди после посадки вкалывали друг другу «буравчик» Буровского. Препарат действительно оказывал волшебное воздействие на организм, значительно повышая общий тонус и снимая усталость и напряжение. Но уже после первого раза открылся неприятный побочный эффект «буравчика». Он был очень похож на последействие обычного психостимулятора – резкий упадок сил, сонливость и рассеянность. Правда, в отличие от наркотика, все эти ощущения исчезали, стоило выпить несколько глотков сахарного сиропа. Олег объяснил эффект «отката» временным истощением ферментных систем цикла Кребса, на которые падала основная нагрузка по снабжению энергией тела и мозга.

А уже буквально на выходе из лабиринта Писарев все же сорвался с валуна. Ни он, ни остальные так и не поняли, что послужило причиной падения. Просто бортинженер после засечки азимута повернулся, чтобы спрыгнуть обратно, и вдруг стал заваливаться вбок. Как и все движения на Марсе, это тоже происходило несколько медленнее, чем на Земле. Однако Виктор почему-то даже не попытался извернуться и восстановить равновесие, а так и рухнул с полутораметровой высоты боком прямо на острый выступ соседнего камня.

Ткань «ньюхофа» выдержала, но не выдержал, как оказалось, один из магистральных каналов системы обогрева. Бортинженер почувствовал сбой не сразу, поскольку теплоизоляция скафандра не пострадала.

– Слушай, Андрюха, – неожиданно раздалось в наушнике у капитана, – я, кажется, замерзаю.

– Повтори. Не понял, – насторожился Малеев.

– Говорю тебе, правая нога мерзнет!

– Не может быть!.. А что искин?

– Молчит, зараза!

– А тебе это не кажется? Может, еще один побочный эффект «буравчика»?

– То есть вы хотите сказать, – немедленно окрысился Буровский, – что мой препарат каким-то образом вмешивается в регуляцию сосудистого тонуса?

– Ну да. А что нам еще думать?

– Так. Стоп движение! – Малеев быстро догнал Писарева и Буровского, шедших друг за другом на расстоянии нескольких шагов. – Витя, немедленно запусти своего искина в тестовый режим. Мы подождем.

Две минуты прошли в тягостном молчании. Наконец бортинженер взглянул на диалоговую панель и… расхохотался.

– Ты чего?! – дружно воззрились на него остальные.

– Ребята, а у меня нету правой ноги! – с трудом вымолвил Писарев.

– Как это?! – возмутился Малеев, схватил его за руку и уставился на панель. Через секунду глаза его полезли на лоб. На диалоговом экране зеленовато светилась схематическая фигура человека… без правой ноги. – Ерунда какая-то!

Буровский тоже посмотрел на экран.

– А что тут удивительного? Отрубились датчики в этой части «ньюхофа»… Ну, или канал связи с ними искина.

– Нога-то замерзает конкретно, – посерьезнел Писарев.

– Похоже, ты что-то перебил, повредил внутри своим падением, – подытожил Малеев.

– Мда, скверно, – согласился Буровский.

– Трындец? – неуверенно уточнил бортинженер.

Воцарилось молчание.

– Вот смотри, – заговорил наконец Малеев. – До транспортника осталось километра четыре. Это в лучшем случае – часа полтора. Далее, распаковка и активация контейнеров – еще полчаса. Установка временного жилого купола – еще три-четыре. Итого – шесть. Как думаешь, ты протянешь шесть часов с отмороженной ногой?

– Вряд ли, – мрачно откликнулся Писарев.

– Значит, нужно каким-то образом не дать твоей ноге отмерзнуть.

– И как это сделать?

– Нужно чем-то расширить сосуды и обеспечить повышенный приток крови, – пояснил Буровский.

– А у тебя есть такой препарат, Олежек?

– Нет, Витя, но он есть в нашем НЗ! – Буровский вдруг хихикнул. – Командир, найдите в контейнере пищевую тубу номер тринадцать.

Заинтригованный Малеев вскрыл контейнер и, покопавшись, извлек толстую серебристую «колбаску» с ярко-красной цифрой «13» на боку. Буровский принял у него тубу, повернулся к бортинженеру.

– Я сейчас введу тебе через плече-шейное соединение «ньюхофа» катетер. Он, конечно, тонковат, но другого ничего нет. Будешь пить через него.

– А чего пить-то? – насторожился Писарев.

– Тебе понравится, – загадочно пообещал Буровский, сидя на корточках, чтобы не оторвать батарею, и что-то делая с тубой. Наконец он поднялся. – Командир, подержите мою батарею.

Малеев молча исполнил просьбу. Олег между тем слегка расстегнул защитную «молнию» скафандра бортинженера возле шеи и ловко воткнул наконечник катетера в эластичную внутреннюю оболочку «ньюхофа». Немного повозившись, он просунул катетер внутрь шлема.

– Захвати его ртом, – сказал Буровский улыбаясь, – и получай удовольствие!

Писарев недоверчиво ухватил зубами наконечник катетера и потянул в себя содержимое загадочной тубы номер тринадцать. Спустя несколько секунд широкое простоватое лицо бортинженера расцвело, рот растянулся до ушей, глаза подозрительно заблестели, и он принялся с энтузиазмом поглощать содержимое тубы.

– Что ты ему дал? – не выдержал Малеев.

– Лучшее средство от обморожения! – увильнул от ответа Буровский. – Ну как, Витек, порядок?

– Полный! – прорычал сквозь зубы Писарев. – Двигаем дальше!..

* * *

За последующие шесть с небольшим часов, пока добрались до транспортника, распаковали и установили жилой модуль, бортинженер высосал аж четыре тубы номер тринадцать, при этом он ни разу не подколол своего извечного оппонента, да и вообще больше помалкивал, бурча себе под нос какие-то замысловатые мотивчики.

Наконец, когда измученные, но довольные робинзоны все же забрались в модуль и сняли осточертевшие «ньюхофы», Малеев вдруг замер, быстро подошел к Писареву и приказал:

– А ну-ка дыхни!

Бортинженер сделал невинное лицо.

– Андрюха, это ж лекарство! То, что доктор прописал. – Ткнул он пальцем в ухмыляющегося Буровского.

– Лекарство, говоришь? – багровея, прогудел Малеев. – Доктор прописал?! – Он упер пылающий взгляд в Олега. – Ах вы… алкаши несчастные! Сознавайтесь, чья идея была протащить на борт коньяк?

– Ну, моя… – тихо, потупившись, сказал Буровский. – Но ведь помогло же! Пригодилось…

– Я тебе дам «пригодилось»! – бушевал Малеев. – Что там было изначально, в этих ваших тубах?

– Компот из сухофруктов…

Капитан секунду ошалело смотрел на подчиненных, потом махнул рукой и расхохотался. За ним облегченно рассмеялись и они.

Правда, на следующий день Малеев все же назначил обоим «наряды вне очереди». Буровского отправил осваивать энтомоптер, а Писарева заставил срочно собирать и отлаживать радиостанцию. Нужно было как можно быстрее выходить на связь с Землей, ведь из запланированного графика радиосеансов они все-таки не выбились, а значит, и весь проект освоения Красной планеты по-прежнему оставался в силе.

Константин Ситников
Марс жесток

События, на которых основан рассказ, реальны и произошли в 2031 году.

Сандра находилась во взлетно-посадочном модуле, когда бак с жидким водородом взорвался – расцвел белой огненной хризантемой в черноте космоса.

Мимо пролетели, бешено вращаясь, куски солнечной батареи. Чье-то тело без скафандра с силой ударилось об иллюминатор и исчезло в пустоте. Дональд, а может, Раджаван.

Межпланетный марсианский комплекс разваливался на глазах. Эфир наполнился голосами:

– Господи, Чен, ты видел это?

– Жилой модуль – потеря герметичности!

– Компрессоры не работают…

– Мы падаем… падаем!.. па…

Последовал еще взрыв – толчок – и голоса смолкли.

На мгновение Сандра увидела себя как бы со стороны. Она одна – в модуле. И модуль намертво состыкован с комплексом. Который вот-вот рухнет на планету. Это означало: гибель. Хуже: провал миссии.

Поколебавшись, она нажала кнопку расстыковки.

Потом она часто спрашивала себя: могла ли поступить иначе. И каждый раз отвечала: нет. Но легче не становилось.

Большой белый цилиндр «Дерзкого» с черной раной в боку медленно удалялся, словно давая возможность хорошенько запомнить себя. Потом он вошел в плотные слои атмосферы, и его охватило пламя – последнее, что она увидела, прежде чем закрыла контейнер.

Она оставалась спокойной и собранной, потому что ее учили быть спокойной и собранной. В любой ситуации. Отключила весь свет, кроме аварийного, опустила шторку иллюминатора и начала торможение.

Заходить на посадку без точных расчетов – безумие. Если есть выбор. А если нет?

Когда топливо выгорело и произошел сброс тормозной двигательной установки, скорость падения все еще оставалась слишком высокой. Как ни разрежена атмосфера планеты, трение давало о себе знать. Из-за непрерывной вибрации приборы казались размазанными.

Тряхнуло. Сверху упал багровый отсвет – это оторвалась и исчезла крышка аэродинамического контейнера. Сандра даже не знала, так было запрограммировано или ее просто сорвало ветром. Шторку иллюминатора очертил багровый ореол бушующего пламени.

Почти сразу отстрелилось днище контейнера. Вибрация сменилась резкими толчками и раскачиванием. Послышались тяжелые удары, словно кто-то изо всей мочи колотил по обшивке кувалдой. Заработали посадочные двигатели. К толчкам, раскачиванию и вибрации добавилась тряска.

Отчаянно заверещал сигнал сближения с землей. Она инстинктивно вжалась в кресло, зажмурилась.

Удар! – и чернота.

В черноте слышались голоса, и одним из них был голос отца.

– Сколько раз говорил ей не лазить на чердак! Нет, она опять за свое. А тебе, мать, следовало бы лучше следить за дочерью. Вот она, твоя мягкость!

Это о ней, Сандре. Но что стряслось? Кажется, она опять откуда-то упала. Похоже, с чердака. Ну разве она виновата, что мальчишкам во дворе вздумалось поиграть в скалолазов и кто-то наступил ей на руку?

Открыла глаза, ожидая увидеть обеспокоенное и чуточку виноватое лицо мамы. Ничего. Только кровавая муть. То светлей, то темней… И – тошнота.

– Мама? – позвала она.

Тишина.

– Отец?

Тишина.

– Анна?

Прислушалась. Где-то гулко капала вода. Что-то тихонько поскрипывало. Больше никаких звуков.

– В прятки решили поиграть?

Тишина не ответила. Притаилась в красноватых углах, ждала, что Сандра будет делать дальше.

– Ну хорошо, – сказала она тишине. – Раз, два, три, четыре, пять, – она знала, что несет чушь, но не могла остановиться, – я иду искать!

Шевельнулась – и вскрикнула. Лодыжку – левую – пронзила острая боль. И тянущей болью отозвался левый бок. Как ни старалась, она не смогла сдержать слез. И хорошо, что не сдержала. Из ссадины на лбу натекла кровь, засохла на ресницах. Слезы размыли спекшуюся корочку, и сквозь кровавую муть проступили стенки и приборы взлетно-посадочного модуля. Мигала аварийная лампочка. Вспышка – темнота, вспышка – темнота…

Это не чердак, и она не маленькая девочка. Произошла катастрофа, все погибли, она одна чудом осталась жива.

Одна – на Марсе.

Сценарии полета предусматривали все, но не это. Гибель всего экипажа вместе с модулем – да. Но чтобы выжил кто-то один?!

Она попробовала шевельнуть ногой – та откликнулась привычной болью. Но теперь как бы немного приглушенной. Она почти не чувствовала ступню, да что там ступню! Онемение поднялось кверху, охватив голень и колено. Нога была как чужая. Чужая нога…

Она представила, что в суматохе ей по ошибке достались ноги Чена, и расхохоталась. Смеяться было больно, но она не могла остановиться. Достанься ей не ноги, а голова Чена, то непременно изрекла бы: «Типичное проявление психической дезадаптации».

Эта мысль вызвала новый взрыв смеха. Сандра хохотала, наверно, минут пять, пока не обессилела. Пока смех не перешел в громкие, прерывистые всхлипы.

Тишина внимательно прислушивалась. Сейчас это было единственное, кроме Сандры, живое существо на корабле. По крайней мере, единственное, с кем можно поговорить.

– Но почему? – спросила Сандра. – Почему я? Почему это случилось со мной?

И тишина ответила. У нее был голос отца, и Сандра ничуть этому не удивилась.

– Потому что с тобой вечно что-нибудь случается.

Это была правда, нечего и спорить. Она никогда не спорила с отцом. Даже когда поступала вопреки ему. А вопреки она поступала всегда.

Удручающе монотонно мигала аварийная лампочка. Вспышка – темнота, вспышка – темнота…

– Связь, – вслух подумала Сандра, – нужна связь.

Связаться с орбитальным спутником-ретранслятором, сообщить о случившемся на Землю. И пусть они уже начинают ломать головы над тем, как вытащить меня отсюда…

Тишина ничего не ответила. Должно быть, ей тоже было любопытно, сумеет ли Сандра установить связь. Теперь в ней, пожалуй, было больше от матери. Теплое немое сочувствие, с каким мать всегда смотрела на нее при отце. Теплое и немое. Немое… Иногда это так бесило Сандру. Даже больше, чем холодность отца!

Она нажала кнопку.

Радио не работало.

Когда командир группы Дональд Каллиган сообщил космонавту Сандре Дружковой, что ее отобрали в международный экипаж для полета на Марс, она встретила это известие с удивительным спокойствием. Для нее это было чем-то вроде покорения очередной вершины. Преодолением очередной слабости.

Она всегда считала себя слабой, нет, не физически – морально. И всегда преодолевала в себе эту слабость, словно что-то кому-то доказывала. В детстве она боялась высоты – и заставляла себя лазать по чердакам и крышам. В семнадцать стала мастером спорта и чемпионкой России по скалолазанию. В школе она слабо разбиралась в точных науках – и заставляла себя грызть гранит физики и математики. В двадцать три за плечами у нее были Бауманка, работа в конструкторском бюро и кандидатская.

Слабость привела ее в Центр подготовки космонавтов, а через год в группу подготовки к марсианской экспедиции. Окружающие не знали о ее слабости, а она никогда не забывала о ней. И никак не могла понять, почему другие не видят очевидного.

В тот день Сандра позвонила старшей сестре и попросила ее прилететь в Хьюстон.

– Что случилось? – В голосе Анны звучало беспокойство.

– Ничего, просто прилетай.

Они сидели в кафе Центра подготовки астронавтов, пили кофе и молчали. Сандра не знала, с чего начать.

Анна первая нарушила молчание.

– Что ты хотела мне сказать?

– Я лечу на Марс. Не хочу, чтобы родители знали…

Конечно, она понимала, что родителям все станет известно так или иначе. Она написала им письмо. Обычное письмо от руки на красивой почтовой бумаге.

«Дорогие мама и папа! Я лечу на Марс. Не волнуйтесь за меня…»

Вложила письмо в красивый голубой конверт и бросила в почтовый ящик в надежде, что они получат его уже после ее отлета.

Чего она боялась? Отцовского взгляда? Полного понимания… Но понимания не ее самой, а того, что внутри нее. Ее слабости.

Товарищей обмануть можно, отца и Марс – никогда.

Радио не работало. Шипело и трещало, но упорно не желало выдавать что-либо членораздельное. Напрасно она шарила по дециметровому и сантиметровому диапазонам. Отчаявшись поймать сигнал, выключила приемник. Прислушалась. Только сейчас обратила внимание на доносящийся снаружи словно бы рыдающий вой. Песчаная буря. Мириады песчинок ударялись об антенну, образуя статические заряды электричества… Никакой сигнал не пробьет такую подушку помех. На «марсианской» станции в Арктике они так же вот потеряли связь с базой, и не на один день – на неделю. Радиостанция исправна, а связи нет! Непрохождение радиоволн.

Над головой мигала аварийная лампочка. Вспышка – темнота, вспышка – темнота…

Неласково встречает Марс гостей. Так ведь он их не звал.

На минуту Сандрой овладело отчаяние. Столь внезапное и сильное, что она потеряла контроль над собой. Она колотила руками по приборной доске, плакала, что-то кричала. Кажется, она даже потрясала кулаками, выкрикивая то ли мольбы, то ли угрозы. Но наверху было не небо, а обшивка модуля, и вряд ли боги Марса могли ее услышать.

Обессилев, она затихла. Истерика прошла так же быстро, как и началась.

В конце концов, в любой момент она может покинуть Марс – стартовать, израсходовав топливо, – и навсегда остаться на орбите. До следующей экспедиции…

Больше всего она боялась, что тишина заговорит с ней голосами мертвых.

Капли больше не падали, обшивка перестала поскрипывать. Заметно похолодало. Это напомнило о том, что температура снаружи может быть и минус пятьдесят, и минус сто.

Отопление, скорей всего, полетело. Конечно, можно попробовать отремонтировать его. Она вызвала в памяти схему отопительной системы: радиатор, насос, топливные элементы… Пророческие слова руководителя проекта Роберта Маккея: «На Марсе, парни, нужны не ученые, на Марсе нужны прежде всего ремонтники». Сандра тоже была «парнем», и ей это нравилось.

Привычные заботы бортинженера отвлекли от тяжелых мыслей. Стараясь не обращать внимания на боль, она отстегнула страховочные ремни, приподнялась. Опираясь на кресло, сделала воробьиный шажок. Лодыжка и ребра немедленно отозвались в том смысле, что лучше бы она этого не делала, но она велела им заткнуться.

По крайней мере, она способна передвигаться по модулю. Это уже что-то. Значит, сможет добраться до агрегатного отсека. И до блока очистки атмосферы. И, чего уж там, до холодильника. Взлетно-посадочный модуль рассчитан на тридцатидневное пребывание экипажа из четырех человек. Одна она протянет сто двадцать дней, а то и больше, значительно больше, при разумной экономии пищи и энергии.

Тридцать дней… Предполагалось, что за это время они расконсервируют марсоход, отыщут сброшенные ранее жилой и грузовой модули, запустят тягач и атомную электростанцию. Как было бы здорово, если бы товарищи оказались сейчас рядом. Дональд… Раджаван… Чен…

Понадобился почти час, чтобы добраться до агрегатного отсека и найти протечку. Работа продвигалась медленно. Приходилось делать короткие, но частые перерывы на отдых. Замерзшие пальцы плохо слушались. Изо рта вырывались облачка пара. Интересно, сколько у нее времени, прежде чем она превратится в ледышку?.. Полночи ушло на устранение неполадки. Сандра вымоталась до предела.