Текст книги "Настоящая фантастика – 2012 (сборник)"

Кумар еще раз откашлялся и начал:

 
Тигр, тигр, жгучий страх,
Ты горишь в ночных лесах.
Чей бессмертный взор, любя,
Создал страшного тебя?
 
 
В небесах иль средь зыбей
Вспыхнул блеск твоих очей?
Как дерзал он так парить?
Кто посмел огонь схватить?
 

Роберт и Кассандра невольно переглянулись. Ни один из них не знал, что такое тигр… но оба в этот момент подумали о Доминике. «Где он сейчас, интересно?» – подумал Роберт.

Члены Ареопага беседовали друг с другом, полулежали в мягких гамаках, в которых, по уверению конструктора, было наиболее удобно переносить космические путешествия и перегрузки при посадке, сидели за столиками, помешивая в стаканчиках разноцветные жидкости пластиковыми соломинками. Они летели не в неудобном одноразовом шаттле из тех, что были спешно произведены на «Новом Рассвете» в последний месяц. Члены Ареопага направлялись на Надежду в космическом катере, роскошном и удобном, который совершал далеко не первый свой полет к планете.

Вентиляция космического катера загудела чуть иначе. Никто не обратил на это внимания, кроме Коренева. Он незаметно оглянулся и посмотрел на то место, где должны были сидеть Доминик Стогов и его подручный, мрачный калека с обрубком вместо правой руки.

Гамаки были пусты.

Коренев извинился перед собеседником, поднялся и поспешно направился к туалету. По дороге он на всякий случай продолжал высматривать Доминика, но безуспешно. Разговоры начали стихать. Коренев, зажимая рукой нос, ворвался в туалет и закрыл дверь. В салоне упало что-то тяжелое и раздались первые крики. Дверь не пропускала воздух. Туалет являлся последним убежищем на случай разгерметизации салона.

И, что немаловажно, он имел отдельный выход в систему вентиляции и никак не был связан с циркуляцией воздуха в салоне.

А по салону сейчас медленно полз газ, не имевший ни цвета, ни запаха. Коренев был уверен, что это тот же самый газ, благодаря которому отсек Вануату был очищен от мятежников.

В конце концов, патент на эту формулу принадлежал Кореневу целиком, чего нельзя было сказать об инграйю.

А совсем недалеко – по космическим меркам – от забившегося в туалет Коренева Кумар Вашья продолжал в наступившей тишине:

 
Кто скрутил и для чего
Нервы сердца твоего?
Чьею страшною рукой
Ты был выкован – такой?
 
 
Чей был молот, цепи чьи,
Чтоб скрепить мечты твои?
Кто взметнул твой быстрый взмах,
Ухватил смертельный страх?
 

Вашья, последний человек, который отвечал за обучение и культуру отсека Палау, оказался талантливым декламатором. Роберт почувствовал странное волнение, по коже поползли мурашки. Словно тигр и правда был здесь.

Он был не здесь, но рядом. По космическим меркам.

Дверь в рубку пилотов открылась. Оттуда появились Доминик и Эйс Штильнахт.

– Ты считай тела справа от прохода, а я – слева, – сказал Доминик. – Всего их должно быть двадцать четыре.

– Я помню, – сказал Эйс.

Они двинулись мимо гамаков, в которых лежали скрюченные мертвецы с вывалившимися, почерневшими языками и выпученными глазами. Доминик увидел, что место Коренева пусто. Стогов окинул взглядом салон, задумчиво посмотрел на дверь туалета. Над ней горел красный огонек – «занято». Доминик выругался, перепрыгнул через кого-то из членов Ареопага, в предсмертных судорогах упавшего со стула и перегородившего собой весь проход, и направился к двери туалета. Подергал ручку. Доминик вытащил из кармана пистолет и прострелил замок. От неожиданного грохота Эйс даже присел. Доминик толкнул дверь.

Туалет был небольшим. Пуля, разбившая замок, угодила в бедро стоявшему за дверью Кореневу. Бедро Куратора раскрылось подобно чудовищному алому цветку; из раны торчала толстая белая кость, обломки и желтые кишки. Кровь толстым ручейком сбегала по штанине Коренева.

– Ты… – прохрипел бледный Коренев, и кровь запенилась у него на губах. – Ты обещал!

Он пошатнулся и упал бы, но в туалете не хватило для этого места. Коренев тяжело уперся в стену.

– Когда мы с Ансоном сидели на Обшивке, под звездами, – усмехаясь, сказал Доминик, – и я рассказал ему все, и просил о помощи, он сказал мне, что понимает меня. Он не сказал, что сделает так, как хотел я, и все равно сделал все по-своему. Вы, центровые, умеете играть словами. Мы, джонситы, – нет. Но я башковитый парень и быстро учусь. Я сказал тебе, что не дам этим старым пердунам из Ареопага убить тебя.

Коренев в отчаянии зарычал, уже понимая, куда их обоих приведет эта софистика.

– Я хотел сделать это сам, – закончил Доминик.

Доминик поднял пистолет на уровень лба Коренева. Тот следил за ним безумным, затравленным взглядом. Доминик нажал на спуск.

Для Коренева мир вспыхнул тысячами алых звезд.

 
В тот великий час, когда
Воззвала к звезде звезда,
В час, как небо все зажглось
Влажным блеском звездных слез, —
 
 
Он, создание любя,
Улыбнулся ль на тебя?
Тот же ль он тебя создал,
Кто рожденье агнцу дал?[2]2
  Уильям Блейк. «Тигр» (перевод К. Бальмонта).


[Закрыть]
 

Кумар Вашья перевел дух.

– А теперь, – сказал он, – я хотел бы поговорить с вами о животном и растительном мире Надежды. Тигров в том районе, где мы приземлимся, нет. А вот агнцы, скорее всего, есть. Да и всякой другой живности полно. Моя лекция будет сопровождаться слайдами и краткими рекомендациями, как вести себя при встрече с нашими новыми соседями. А мой товарищ, Игорь Волков, расскажет вам, что делать, если контакт прошел в недружелюбной манере…

В салоне раздался смешок. Кумар Вашья улыбнулся в ответ и включил проектор.

Эпилог

Когда задняя стена салона медленно начала опускаться, Роберт невольно сжал руку Кассандры. Людям, столпившимся у выхода, открылся кусочек синего неба, затем появились верхушки деревьев. Стенка, превратившаяся в трап, коснулась зеленой, сочной травы.

– Какое здесь все яркое, – пробормотала Кассандра.

– Здесь так много звуков, – растерянно сказал стоявший рядом с ними Игорь Волков.

Роберт же в первую очередь ощутил запахи. Незнакомые, очень разные. Ансон даже не знал, какими словами они обозначаются.

Люди замерли на своем краю трапа, не в силах сделать последний шаг в той длинной цепочке шагов, что привела их всех сюда. Роберт почувствовал, как что-то мягкое коснулось его ноги.

Китти!

Кошка обошла людей, глянула на них, презрительно мяукнула и неторопливо спустилась по трапу. Она тут же исчезла в густой, высокой траве. Только гордо задранный черный пушистый хвост еще некоторое время рассекал зеленое полотнище, указывая, куда направилась кошка.

– Ваша кошка убежала, – сказала Алиса бабушке Вате.

Старушка добродушно усмехнулась.

– Она вернется, – сказала Ватя. – Кошки всегда возвращаются домой. Дайте мне пройти, ребятки. У вас впереди еще много времени, а мое почти закончилось. Мне некогда тут стоять.

Люди расступились, пропуская старушку. Ватя медленно и осторожно спустилась по трапу. Она оглянулась и так же насмешливо, как несколько мгновений назад ее кошка, посмотрела на людей.

– Пойдемте, – сказал Роберт.

И сделал первый шаг.

Доминик стоял и смотрел на кучу обугленных тел. Пламя уже погасло, оставив после себя лишь черный дымок. Он выходил из кучи тоненькими струйками, которые сплетались в причудливые косы и поднимались к синему небу. Доминик услышал шаги и обернулся. Эйс Штильнахт и бабушка Ватя появились из леса. Они приблизились к Доминику. Ватя с интересом осмотрела тела – почерневшие, скрюченные от жара.

– Я как-то странно себя чувствую, – глухо произнес Доминик.

– Был один человек, которого я очень любила, – сказала бабушка Ватя. – Она не убила одного негодяя, когда тот был совершенно беспомощен. Она считала, что между нами и негодяями должна быть какая-то разница. И эта разница заключается в том, что мы должны предавать негодяев в руки суда, который всех судит равной мерой. А не убивать их там, где застали, чтобы закончить цепь их преступлений. Возможно, она была права. Но она покинула Землю. И мы тоже покинули Землю – по решению Арбитражного Суда союза обитаемых миров… Суд – не для таких, как мы, Доминик. Хотя в самой его идее, наверное, и есть что-то здравое. Нам же остается только убивать негодяев и надеяться, что мы сможем вовремя остановиться. Пока кто-нибудь не остановил нас. Ты убил тридцать человек. Возможно, не все они участвовали в афере с инграйю. Но все тридцать знали, черт возьми, знали, что мы уже шесть лет никуда не летим…

Доминик отвел глаза от чудовищного кургана.

– Афера с инграйю? – с видом человека, очнувшегося от глубокого неприятного сна, спросил он.

Алиса ловко пробиралась сквозь подлесок. Скоро здесь суждено было появиться тропинкам или, как знать, даже дорогам, вымощенным красным камнем, наломанным в ближайших горах. Но пока это был девственный лес, наполненный стрекотанием мелких насекомых, ароматом сильно нагретых на солнце смолистых стволов, трав и еще какой-то странно знакомый запах… с горчинкой. Алиса думала не о полузнакомом – и одновременно таком чужом – аромате леса, а о Роберте и бабушке Вате. Этих двоих людей, совершенно непохожих друг на друга, объединяло одно – они оба поняли, с кем имеют дело.

…Роберт вернулся из кадрового агентства так поздно, что у Алисы уже было достаточно времени поразмыслить о том, что она будет делать, если он не вернется. Они поужинали, потом посмотрели новости. Роберт дал Алисе книжку почитать, а сам устроился в углу маленькой гостиной в глубокой задумчивости. Алиса заметила, как он поглядывал на нее.

– Вы хотите мне что-то сказать? – спросила она.

– Ребенок наследует от своего отца только половину генов, – сказал Роберт. – И ты слишком молода, чтобы твой собственный ДНК был введен в базу кодов управленцев. Кто ты, Алиса?

Ей было строго запрещено отвечать на этот вопрос правдиво. Но Алиса заглянула в глаза Роберту и нарушила инструкцию.

Алиса попрощалась с Робертом на холме у шаттла, где джонситы разбивали временный лагерь. Роберт крепко обнял ее и предложил проводить, но Алиса отказалась.

Она заметила просвет впереди. Лес редел. За кустами вполне могла обнаружиться подходящая полянка. Алиса прибавила шагу, обогнула могучее дерево и уперлась в бабушку Ватю и Эйса Штильнахта.

– Что ты здесь делаешь? – удивился Эйс.

Бабушка Ватя понимающе посмотрела на девочку.

– Проводим ее. Здесь наверняка недалеко, – сказала бабушка Ватя.

Эйс всегда соображал быстро. Он молча повиновался. За кустами действительно обнаружилась поляна неправильной овальной формы. Размеры полянки устроили Алису. Она попросила спутников подождать ее у кустов. Алиса вышла на середину полянки, присела на корточки и что-то опустила на землю. Затем она вернулась к своим спутникам.

– Я даже завидую вам, – сказала Алиса. – У нас все уже так… окончательно определено. А вам предстоит начать все с чистого листа. Заново дать имена каждой травинке и дереву.

Эйс во все глаза смотрел на радужное сияние. Оно расходилось по полянке от того места, где девочка что-то оставила в траве. В переливах неяркого, приятного глазу света можно было при желании различить контуры арки.

– Сначала нам предстоит похоронить своих мертвецов, – ответила бабушка Ватя.

Арка налилась светом, засияла, словно была вырезана из огромного алмаза.

– Прощайте, – сказала Алиса.

– Прощай, – кивнула бабушка Ватя. – Спасибо вам за все.

Алиса сделала шаг вперед. И тогда Эйс решился.

– Алиса, – окликнул он ее.

Девочка оглянулась, посмотрела на него – своим удивительным, всегда спокойным и серьезным взглядом.

– А чем была инграйю? – спросил Штильнахт. – Вы делали из нее скафандры, деревья для своих рекреаций… дома?

По лицу Алисы впервые за все то время, что Эйс ее знал, проскользнуло смущение.

– У нас, как и у вас, есть животные, которых люди держат в домах, – ответила Алиса. – Когда-то эти звери приносили пользу. Но теперь их держат просто потому, что люди любят их. Эти звери не могут добывать себе привычную еду. А человеческая им не совсем подходит.

– Вискас! – воскликнула Ватя. – Они чуть не угробили всех нас за долбанный вискас!

– Но… почему… – осторожно спросил Эйс.

– У них есть несколько фирм, которые производят эти кошачьи консервы, – нетерпеливо пояснила бабушка Ватя. – Конкуренция! И вдруг консервы одной из фирм резко дешевеют, оставаясь неизменно высокого качества. Конкуренты заинтересовались этим. И что они обнаруживают? Что производство вынесено с планеты, где, я уверена, все работники социально защищены. А это сильно сказывается на конечной цене продукта – зарплата тоже входит в издержки. Также наверняка у них есть и строгие экологические ограничения. А у нас ничего подобного нет. Ты уже и слов-то таких не знаешь.

– Да, – сказала Алиса. – Вы очень мудры, Ватя.

– То есть мы ишачили почти забесплатно на каких-то космических ублюдков на очень вредном производстве? – переспросил Штильнахт. – А Алиса…

Девочка усмехнулась. На этот раз печально.

– Вам хотелось бы торжества справедливости, я понимаю, – сказала она. – Рука помощи, протянутая сквозь космическую пустоту. Но мы помогли вам только для того, чтобы эти, как вы выражаетесь, ублюдки не разорили нас. Мне пора идти. Всего хорошего.

Алиса двинулась к порталу, изящная и легкая, как тень. Девочка прошла под сияющей аркой и исчезла вместе с ней.

Пока Эйс в лицах рассказывал про прощание с Алисой, бабушка Ватя присела отдохнуть на большой плоский камень. Она вдруг ощутила страшную усталость. Голос Штильнахта долетал до нее как сквозь вату. Когда погасло свечение портала, краски окружающего мира показались Вате блеклыми. Тогда она подумала, что просто глаза еще не привыкли к изменению освещения. Теперь она знала, что дело не в глазах. Она слышала, как смеется Доминик – яростно и зло.

– Ну и ну, – сказал Стогов. – Надо же!

– Зачем ты их сжег? – спросила Ватя.

Доминик пожал плечами:

– Тела, разлагаясь, станут ядовиты.

Бабушка Ватя удовлетворенно кивнула, привалилась спиной к валуну.

– А меня, пожалуйста, закопайте в землю, – сказала она. – Поглубже, метра на три… и поставьте сверху вот этот камень. Напишите на нем мое имя.

Доминик и Эйс переглянулись. Они заметили то, на что следовало обратить внимание раньше. На бледность пожилой женщины, на ее тяжелое дыхание.

– Бабушка! – Доминик бросился к старушке, встал перед ней на колени и схватил ее за руку.

Ватя слабо улыбнулась.

– Я всегда знала, что умру на трупах врагов… но я дожила до того дня, когда я убила их не сама, а это сделал для меня мой маленький Доми…

Она тихонько сжала запястье Доминика. Из глаз Стогова брызнули слезы.

– Я вижу солнце, небо, тебя, – с трудом произнесла бабушка Ватя. – Больше я ничего не хочу…

Трава у ног Эйса зашевелилась. Тот отпрыгнул, вспомнив о змеях, с которыми ему уже доводилось сталкиваться во время скитания по лесам. Но это оказалась Китти. Она тащила что-то в пасти. Увидев Доминика на коленях перед бабушкой Ватей, кошка бросила добычу и заурчала так, что у Штильнахта мороз продрал по коже. Так выли кошки сектора Тонга всю последнюю неделю перед прорывом. Выли в темноте, столпившись у внутренней стены отсека, и скреблись в нее когтями. Китти мощным прыжком запрыгнула на колени старушки. Торопливо обнюхала ее лицо, щекоча ее усами. Бабушка Ватя открыла глаза.

– А вот и Китти, – слабо произнесла она.

Эйс поднял из травы маленькое тельце. Это оказался небольшой зверек в серой шкурке, с мощными челюстями и длинным тонким хвостом. Он был мертв.

– Она принесла нам свою добычу, – пробормотал Штильнахт.

Кошка, страшно урча, тыкалась головой в грудь бабушки Вати. Туда, где под ворохом тряпья переставал сокращаться комок очень старых и изношенных мышц.

– Вот умница, – сказала бабушка Ватя. – Держитесь Китти, дети мои. С ней вы не пропадете.

Кошка перестала биться головой в грудь старушки. Возможно, Китти и умела ходить в зазеркальный мир, но она не могла пройти той дорогой, по которой сейчас уходила ее любимая хозяйка. Кошка легла на грудь Вати, спрятала морду под лапками. Налетевший ветер прошумел в кронах деревьев.

Куча пепла, в которую превратились двадцать четыре человека, еще сутки назад державшие в своих руках судьбы шести миллиардов пассажиров Корабля, начала медленно оседать.

Елена Красносельская
Ловушка для Мэри

Возможное и невозможное…

– Это что, рок?

Выражение лица у налогового инспектора (Эстрадин В. В., значилось в электронном удостоверении) было такое, словно он перепутал конечный пункт назначения и вместо КОПРа по ошибке попал в концертный зал. Он даже головой мотнул, отметая экспрессию ритма. Правда, и цехом назвать то, что он увидел, было трудно.

– Rasmus, «First day of my life», – подтвердил Болтышев, – классика жанра.

– Вы с ума сошли, – в голосе чувствовалось раздражение, – нельзя ли убрать безобразие из эфира?

– Музыка – всего лишь фон, но если она мешает… – директор КОПРа нажал чуть заметную кнопку на шлеме инспектора, – …нормально?

Тот кивнул.

– Сколько роботов в стае?

– Пятьдесят четыре.

– Три цеха – это сто шестьдесят две ши-единицы, – налоговик что-то прикинул в уме, – интересно получается. В последних отчетах фигурирует на сотню больше.

Глянул ехидно. Директор ответил спокойно:

– Все верно, три стаи плюс роботы, занятые производством «соло». Всего двести шестьдесят один робби. Все задекларировано КОПРом в соответствии с законом, что-то не так?

– «Соло»? Хорошо, еще сотня. Итого – двести шестьдесят две единицы. Опять неувязочка.

– Да, там минус один… он ушел, но вернется.

– Вот как? Значит, есть что-то вне вашего контроля, разберемся, – заверил инспектор, – государственные деньги любят учет. Для кого-то космос – цель, для кого-то – источник заработка.

– …если космос – болото. При наличии течения застой исключается, но тем больше естественных врагов! – голос директора звучал сухо, он понимал, что едет по встречной. – Юганов вам все покажет, а мне нужно работать. – Отвернулся. «Здесь тяжкий дух», – мелькнули строки, словно с появлением инспектора стало труднее дышать.

Болтышев не первый год руководил КОПРом. И не первый год встречал… и провожал. Что ж, открытого столкновения он пока избежал. И это – едва начав общение. Разве может быть директор КОПРа заискивающе-льстивым?

Угождать?! Никогда!

Не обращая внимания на видимое недовольство незваного гостя, он направился к одному из своих ребят – тот уже несколько минут подавал знаки, смешно размахивая руками. Услышал по общей связи, как налоговик попросил Юганова «поскорее вернуться в контору».

Болтышев пересек пространство между космопарой, доставившей их на смотровую площадку, и пузырем управления, на крыше которого, заякоренный, стоял Влад Санин.

Закрепился рядом – специальные захваты для ног устойчиво держали на крыше-якоре.

Литейный цех в космосе можно назвать цехом лишь условно. Как и происходящий в нем процесс – литьем. Ты не на Земле.

Здесь, среди звезд, говорят «творить литье».

Здесь нет границ. Есть Солнце, Земля, Космос. И стая роботов-ши.

КОПР (космическое производство) – это симбиоз мысли и пространства. Их полное взаимопонимание.

Ши и запрограммированы так, чтобы создать коллективный разум. Все, как у обычной земной стаи – то же поведение, та же способность к взаимодействию. Cлабые и беззащитные поодиночке, несколько десятков робби, наделенные мини-интеллектом, способны самостоятельно вести процесс литья. Легко. С огоньком. С задором.

Болтышев подошел вовремя – стая как раз готовилась к началу новой отливки.

Кто-то вернул в эфир рок. Врубил на полную. «We are» Ana Johnssons’ звучал, как протест.

 
See the devil on the doorstep now
(my oh my!)
Telling everybody oh just,
how to live their lives!
 

– А у ши неплохое чувство юмора, – заметил директор. – Ладно, поехали!

Здесь, на орбите, это напоминало командную игру.

Подача.

Из пузыря запасника робот-ши выбрасывает на космическое поле мяч-заготовку, спрессованную из металлического порошка. Пока мяч в полете, солнце ставит свою блик-метку, золотом, издалека.

– Если знать, что ты делаешь, можно отодвинуть горизонт… – Голос у Влада дает трещинку. Болтышев молча наблюдает за началом процесса.

Прием.

Ши-игрок ловит «мяч» перчаткой-захватом, плавит в ней же металл. И вдруг – безЗВУ!!!!! Чный взрыв – ши «открывает бутылку с шампанским», запускает газовыделяющий реактив.

– …если видеть невидимое, ты создашь его!..

Передача.

Ши-напарник формирует раздувающийся каркас будущего изделия – «лепит» нужную форму пальчиками электростатических полей. И направляет в центр поля.

– …если шагнуть дальше, за линию горизонта, можно убрать границы…

Мяч в игре.

Ши-игроки принимают каркас и подводят к корзине-плавильне. В ней уже плавится металл.

– …и совместить несовместимое…

Дриблинг.

Расплавленный металл растекается по твердому упрочняющему каркасу. Аккуратно, слой за слоем, наращивает его мышечную массу. Слоистость структуры определяет характер отливки, он в Космосе «круче», чем на Земле.

– …чтобы донести ту неопределенность, что лежит за границами разума…

Бросок по прямой.

Литтанец-«лепка» по расплавленному металлу. Ши-игроки с помощью электростатических полей придают изделию нужную форму. С точностью до миллиметра.

– …ведь необычное – всего лишь угол зрения смотрящего… – завершает комментарии Влад.

Точное попадание!

Готовое изделие забрасывается на склад.

– Так в чем проблема? – Болтышев следил за тем, как робби готовятся к новой отливке.

Влад медлил с ответом…

– Не знаю, как объяснить. Стабильность вроде и не нарушена, но возмущена – уже вторая отливка с браком. Что-то идет не так.

Reamonn зажигали в эфире свою «Star».

– Литье со вкусом… рок-баллады, – директор слушал «Star». – Они сами ставят треки?

– Они выбирают лучшее, – кивнул Влад. – Часть процесса, замес. Ши считают, что музыкальные конструкции причастны к формированию пространственно-временного континуума внутри отливаемого изделия.

– На глубинном уровне, значит… Металл с характером? Не знаю. С характером – наши робби. Конечно, искусственный интеллект способен на скачок через здравый смысл. Но создавать собственные теории? Посредством рока… хм…

– Свободная изобретательность ума, – усмехнулся Влад.

Стая совершала маневр, готовясь к новой отливке – в едином порыве роботы распахнули крылья-панели, и стало понятно, почему их называют «ши» – три руки на спине-оси внешне напоминали русскую букву «ш».

– Они ведут себя странно, как-то беспокойно. Это не увидишь вот так, в открытую, но… подающий промахнулся, и две отбраковки в день…

– Чувствуют налоговую, – отозвался директор. – Ох, и типчик прибыл. Хомяк канцелярский! О существовании Космоса знает в основном из отчетов. У него, видите ли, свой подход к истине, где робби – ши-единицы, а производство – в конторе.

Reamonn плескалось в сознании:

 
…You know I’d do most anything,
…You know I’d paint the sky…
 

– У истины много граней, но все они – свободны. Нельзя оседлать Космос. – Влад поморщился, как от зубной боли.

– Надо, как в Японии, не ставить свои возможности под вопрос – отправили все КОПРы на налоговые каникулы, да на сто лет вперед, и – развивайтесь! А мы постоянно исследуем, что важнее: вопрос или ответ… теряем время. Еще бы пару цехов запустить, но – метафизическая сила власти проистекает из четкого видения налоговых потоков, как и во все времена. Аминь!

Стая корректировала, формировала и направляла потоки расплавленного металла в нужное русло.

– Наш робби-беглец не объявился?

– Нет, – признался Влад. – Знаете, возможно, ритмический рисунок рок-музыки привел к изменениям в логических цепочках робота. Мощный заряд самоидентификации просто выбил его из равновесия и увел в сторону. Кстати, пока вы развлекали инспектора, ребята перехватили его связь с роботами «соло».

– Да? – Болтышев оживился. – Запись есть? Игонин, прогони-ка ее мне! Слышишь?

– Сейчас, Андрей Петрович, секундочку, – отозвался невидимый Игонин. – Даю запись…

Девяносто девять «я» заговорили синтетическим голосом стаи:

…держись рядом, делай как все, одиночка погибает!

– Я хочу прикоснуться к звездам…

…Закон жизнеспособности стаи – единство.

– Он мне известен…

…Свобода воли одного может породить неопределенность для всех!

– Если изменение отвечает общим интересам, я могу принимать решения сам!..

…О каких изменениях идет речь?

– …я… вернусь…

– Где он сейчас?

Влад усмехнулся:

– Рассматривает Космос.

– Надо бы вернуть его. Черт с ней, с действительной и страдательной стороной системы жизнеспособности робби!

– Он вернется. Сам. Именно непохожесть и есть норма.

Робби неуверенно всматривался в пространство. Он не смог бы объяснить четко, что именно привело его сюда, в этот тихий уголок космического парка, за линию орбитальной реки, пропитанной блеском КОПРов и суетой отелей. В глубине его крошечного искусственного мозга (всего лишь одной сотой от общего интеллекта стаи) несмелым ростком пробивалась тревожная мысль.

Может, надвигающейся опасности?

Ей еще предстояло сформироваться.

Но настойчивость, с которой эта мысль стучалась в сознание, позволила Робби нарушить законы стаи. Какой-то штрих на достоверном и предсказуемом. Фантазия. И он дал ей достаточно свободы и жизни, чтобы прийти сюда.

Он слушал порядок звезд. Распознавал в их хаотичном мерцании нерушимость физических законов.

Думай! Робби, думай! – билось внутри.

…Роботам можно фантазировать?.. – он задал вопрос себе. И тут же ответил: – Чтобы выиграть, нужно просто играть! Допустим, можно…

Так допусти!

Вселенные ведь тоже бывают разные…

Воображение и рассудок, Робби!

Рок-баллады, взрывчатое вещество простых моделей мира идей, эмоций, чувств.

Рок и Вселенная. Принадлежат ли они к одному роду вещей? Рок и Вселенная.

Найди связь!

Микрокосм Aerosmith в «Cryin», микрокосм Roxette в «Little Miss Sorrow», микрокосм…

Он может нанизать сотню бусин таких рок-Вселенных на струны пространства. Он может представить…

Представь!

Допустим… правила простые – все вещество на субатомном уровне совершает определенные колебания, Космос «звучит». О, теперь он знает, куда идти – к общему фону! Значит… система?

Вопросы важнее ответов! Отбрось, что видишь!

…видимое и невидимое… точка и бесконечность…

Каждый атом на фоне мира определен внутренней неопределенностью. Порядок в хаосе.

Думай!

Я часть системы… тогда я бы сказал, что мои собственные робби-атомы робби-тела, как участники Вселенной, улавливают рассинхронизацию ритма. А это плохо…

Его крошечный интеллект сходил с ума. Его крошечный интеллект лихорадило – дальше, Робби, дальше!

…допустим, это фантазия. Значит, составляющая мыслительного процесса.

Способность… рассеивать целое, и собирать по-своему, чтобы сделать видимым.

Свойство… защиты.

Результат… восприятия действительности.

…стоп! назад. Способность…

К чему, Робби, к чему?

Способность… Может, к способу восприятия?

Или к проявлению внутренней интуиции? Или…

Но масштабы!.. что-то общее… у микро– и макромира…

Смерть не имеет меры…

Смерть. Без меры.

Вывод!

…???

Вывод! Робби!

…???????

Вывод!!! Черт возьми!

Их всегда называют ласковыми именами… Мэри приближается…

Из глубины Космоса, стремительно набирая скорость, двигалась к Земле Первая Структурная Волна.

Свобода всегда порождает неопределенность, которая стремится связать ей крылья.

Случайный импульс нарушил равновесие.

Волна возникла.

Трепетный вдох, и… робкий выдох, пробуя пространство.

Затем смелее. Увереннее. Скользнула, устремилась вперед направленным потоком эффекта домино, чтобы проникнуть в глубинные структуры вещества и поразить движение на уровне межатомных связей – ограничить степень свободы метрики пространства.

Смерть всему, что на ее пути! Прекращали свой бег по орбитам электроны. Замирали нейтрино. Таяли протонно-нейтронные связи – материя умирала… если только неживое способно умереть. Может, просто, материя теряла смысл.

Эта волна была первой ласточкой надвигающейся старости целого мира. Спустя миллионы лет будет вторая, и неизменно третья, еще, и еще, они будут появляться все чаще.

Они будут возникать из ниоткуда и исчезать в никуда, планомерно разрушая внутренние структуры Космоса. И будут ложиться глубокими морщинами пустоты на теле пространства.

Они будут отпускать жалкие временные миллионы на восстановление. Но лишь для того, чтобы в следующий раз ударить больнее – поразить еще большую область вселенского организма.

Словно лавина, идущая с гор, волна устремилась вперед, оставляя за собой ничто. Она мчалась навстречу Робби – узконаправленным потоком, рожденным вечностью. И должна была пройти сквозь ничего не подозревающую Систему Солнца.

Волна приближалась к Земле…

– …электронные маркеры на приход сырья, расчет потребляемой ши-единицами энергии…

– Все в полном порядке! Питание ши производится за счет соло, которые списываются на внутренние расходы. – Болтышев отмахнулся от инспектора как от назойливой мухи. – В отчетах все есть.

– Робби вернулся!.. Он в стае, – раздался в эфире радостный возглас Юганова.

– Сейчас буду! – Директор вылез из «паука» пульта управления конторы и скользнул к выходу.

– Вы нарушаете все карантинно-санитарные нормы! Мало какую гадость мог притащить ваш робот из Космоса! – Щеки инспектора смешно раздувались, и Болтышев подумал, что вот теперь он действительно похож на хомяка. – Самораспад причинно-следственных связей в блоке мышления! Нарушения логических цепочек под воздействием…

Болтышев хотел ответить инспектору что-то резкое, но вдруг предложил:

– Вы видели когда-нибудь соло?

Эстрадин смутился – конечно, он знает, что это такое… много раз видел, на бумаге, конечно, читал…

– Нет, – на директора он не смотрел, – честно говоря, не приходилось.

– Ну так пойдемте, все сами и увидите.

Тот неожиданно согласился: «Почему бы и нет?»

Они натянули полевые скафандры и вышли из пузыря конторы в Космос. Космопара скользила вдоль сборочного цеха, робот-ши как раз распылял из запасника металлический порошок. Крохотные блестки оборачивались живым хаосом, создавая иллюзию неверной мороси, и, если отбросить собственные представления о мире, легко поверить в то, что в Космосе идет

м е т а л л и ч е с к и й д о ж д ь

м е т а л л и ч е с к и й д о ж д ь

м е т а л л и ч е с к и й д о ж д ь

м е т а л л и ч е с к и й д о ж д ь

м е т а л л и ч е с к и й д о ж д ь

м е т а л л и ч е с к и й д о ж д ь.

– Нет, ну где еще вы увидите дождь в Космосе! – Болтышев радовался как ребенок.

– Если бы мне нужны были эмоции в работе налогового инспектора, я бы не сидел на КОПРе с проверками. – Казалось, Эстрадин готов был вернуться в контору.

– Надо отдать должное… вы на своем месте. – Директор остановил космопару. Усталость прорвалась раздражением: – Разобщенность, непринятие наших усилий на орбите… вами, изнеженными и избалованными там… на Земле, не позволяет вам видеть даже фон жизни. Крупные и мелкие детали, углы и оттенки, – голос, словно наждак, – так и останутся за границами вашего восприятия.