Текст книги "Настоящая фантастика – 2012 (сборник)"

Зато тишина больше не заговаривала с ней.

Поужинав мерзлым картофельным пюре – на то, чтобы разогреть его, не осталось сил, – она выключила свет и попыталась уснуть. Буря убаюкивала…

Ей снилась Арктика. Канадский остров Девон, кратер Хотон. Безотрадное место. Безжизненная красновато-коричневая равнина, неровные проплешины в сетке каменистых россыпей, плоские холмы, покрытые льдом и снегом. Типично марсианский пейзаж. Поэтому там и был разбит тренировочный «марсианский» лагерь.

Сандра провела в нем два полевых сезона, и редко столбик термометра поднимался выше минус десяти. Один раз погода испортилась настолько, что они целый месяц не могли покинуть базовый лагерь и приступить к испытаниям. И это в июле! Зимой доходило до минус пятидесяти. Средняя температура на Марсе.

В октябре, когда сезон арктических тренировок закончился, Маккей собрал их в конференц-зале – всего шестнадцать человек: восемь марсонавтов и восемь дублеров – и сказал:

– Старт запланирован на февраль. Три месяца вы будете двигаться по спиральной траектории вокруг Земли, используя ее гравитацию для разгона. Потом – выход на гелиоцентрическую орбиту. Длительность полета составит полгода. Четверо из вас совершат посадку на Марс и проведут там шестнадцать месяцев. За это время вы должны построить базу, наладить производство метана и кислорода, подготовить все к прибытию следующей экспедиции. И помните: это лишь начальный этап проекта. Впереди – колонизация Марса.

Она пошевелилась. Нога и бок тут же напомнили о себе. Голова тошнотно кружится, в глазах кровавая муть… И во рту вкус мерзлого картофельного пюре. Пожалуй, следует почистить зубы, привести себя в порядок и заняться наконец своим здоровьем.

Так она и сделала.

Почистила зубы.

Привела себя в порядок.

Занялась здоровьем.

АДС[8]8
  АДС – автоматизированная диагностическая система для предварительного анализа состояния здоровья космонавтов вне Земли.


[Закрыть] – умная штука, но она никогда не заменит врача. Не наложит шину, не сделает перевязку. Вот где понадобились бы умелые, чуткие руки Чена и его светлая голова!

С переломами малой берцовой и двух ребер все было ясно. Кое-как наложив лонгет на ногу и повязку на бок, Сандра постаралась тут же забыть о них. Хуже дело обстояло с головой и глазами. Сотрясение мозга. Подозрение на разрыв сетчатки. Прогноз был самый неутешительный. Спутанность сознания. Прогрессирующая слепота. Уже сейчас перед глазами сплошная кровавая муть, а что будет дальше?

Но больше всего Сандру беспокоили провалы в памяти. Взрыв водородного бака, падение… это она помнила. Как и все, что было до старта с Земли. А вот часы, предшествовавшие злосчастному взрыву… да что там часы! Месяцы, проведенные в космосе… совершенно вылетели из памяти. Это пугало.

Типичное проявление травматической амнезии, сказал бы Чен (он очень любил это словечко). Нет, он сказал бы по-другому: «Ничего страшного, космонавт Дружкова, типичное проявление травматической амнезии». Он был настоящий врач и такой трудяга… умница Чен!

Она взяла себя в руки. Что ж, если ей суждено стать Робинзоном, она им станет. В конце концов, они все были готовы к тому, что экспедиция на Марс – это путь в один конец.

И, кстати, трудового договора с космическим агентством никто не отменял. Она на Марсе, кое-какая научно-исследовательская аппаратура имеется. Так в чем же дело? Работай!

План был простой. Расконсервировать марсоход. Выбраться наружу, оглядеться. Попытаться найти грузовой модуль. Задействовать связное оборудование, отправить сообщение на Землю. А пока они готовят спасательную операцию, запустить атомную электростанцию и начать строить химический завод… На Земле, в тренировочном лагере, они отработали это в деталях. Понятно, Марс – не Земля, и все же…

«Ты проделывала это сто раз, дорогуша, – напомнила себе Сандра. – Отключи голову, руки сами вспомнят, что делать».

О том, что с ней будет, если грузового модуля не окажется на месте или она не сможет наладить связь, Сандра старалась не думать.

И потянулись долгие дни – или, как они называются на Марсе, солы – робинзонады. Она обшарила на марсоходе окрестности, сделав много полезных находок и совершив много удивительных открытий. Грузовой модуль она не нашла. Зато нашла обломки «Дерзкого». Со складским модулем и кораблем возвращения. Они упали в двадцати километрах к северо-востоку. Огромный цилиндр, занесенный песком и снегом. Она с трудом, опираясь на складной стульчик, предусмотренный в марсианском скафандре для отдыха, пробралась внутрь. Там было темно, луч фонаря выхватывал из мрака обгорелые приборы. В проходе она увидела крошечную человеческую фигурку. Та лежала, скрючившись на полу, и глядела пустыми глазницами. Лицо человека было объедено. Кругом – множество следов какого-то животного. Так она узнала, что Марс обитаем.

Чен. Это был Чен.

Умница Чен. Бедняга Чен…

Она похоронила его в вечной мерзлоте.

Sit tibi Mars levis[9]9
  Пусть Марс тебе будет пухом. – Лат.


[Закрыть].

Она перетащила все, что только можно, в свой модуль. Не так уж и мало, как выяснилось. Теперь в ее распоряжении были: глубинный бур, химическая экспресс-лаборатория, мини-завод по производству кислорода и метана. Неторопливо – с чувством, с расстановкой – она приступила к постройке марсианской базы.

Пока она была занята работой, тишина не беспокоила. Помалкивала себе, прячась в дальних углах, и это было хорошо. Снова тишина заговорила на исходе месяца, когда Сандра окончательно поняла, что никто за ней не прилетит и ей суждено остаться на Марсе навсегда. Но теперь это был голос матери, тот самый, каким она когда-то отговаривала дочь от восхождения на Эверест.

– Какой смысл во всем этом, дочь?

– Никакого, – соглашалась Сандра. – Никакого, если речь только обо мне. Но ведь речь не обо мне…

– О ком же? О ком еще может идти речь – для матери?

– Не знаю… я как-то не думала об этом. Речь о других. О тех, кто прилетит следом… через пятнадцать, тридцать лет…

– А ты? Что будет с тобой через пятнадцать лет? Уверена, что ты сможешь столько продержаться?

– Ну-у… если система жизнеобеспечения не подведет… что, конечно, маловероятно… Но, если она не подведет, то года три-четыре я протяну.

– А потом?

– Тихо умру от облучения.

Боги Марса услышали ее. Всю ночь она трудилась, устала до смерти, прилегла вздремнуть – и вдруг встрепенулась от внезапно наступившей тишины. Приподняла голову, удивленно прислушиваясь.

Завывания бури стихли, и впервые сквозь снежно-песчаную муть проглянуло солнце.

Ее буквально вынесло наружу. Марсоход шустро катил по льдисто-каменистому плато – навстречу солнцу. Блок стереоизображения, установленный на двухметровой мачте, давал панораму марсианского пейзажа. От которого дух захватывало. К тому времени Сандра уже почти не видела – стремительно развивалась слепота, – и все равно она знала, чувствовала, что Марс прекрасен. Бескрайние дюны. Прозрачные розоватые сумерки. Небо голубовато-фиолетовое по краям и красновато-розовое в зените…

– Боже, как красиво, – шептала она. – И этого еще никто, никто не видел. Ты первая!

Ради этого стоило умереть.

Чудеса случаются. Она вернулась с прогулки такой воодушевленной, что, казалось, одним взглядом могла заставить радио заговорить. И – радио заговорило. Стоило ей включить его, просто так, для пробы, как из динамиков полетели слова глупой милой песенки.

– Земля! Земля! – закричала она, боясь потерять сигнал. – Здесь станция «Марс-500». Вызывает марсонавт Сандра Дружкова. Кто-нибудь меня слышит?

Песенка смолкла, и на удивление чистый мужской голос сказал:

– Здесь арктическая база. Оператор Сикомора. Вас слышу.

Сандра едва сдерживала слезы.

– Станция «Марс-500» – арктической базе. Произошло крушение. Экипаж «Дерзкого» погиб… Дональд Смит… Раджаван Прабху… Чен Ли… Все погибли, кроме меня…

Она перешла на прием.

– Где вы находитесь, Сандра Дружкова?

– Я не знаю… где-то на Марсе.

– О’кей, – невозмутимо сказал оператор Сикомора, – даю пеленг. Вам нужна медицинская помощь?

– А вы как думаете? – Она нервно хихикнула. Потом тихо добавила: – Хотела бы я ее дождаться!

Она ее дождалась.

Через час на горизонте показался вертолет.

В кабинет вошел высокий худощавый мужчина. Он сильно сутулился и выглядел, пожалуй, старше своих пятидесяти двух. Войдя, он пригладил жесткий ежик седых волос.

– Мне сказали, вы нашли мою дочь?

Роберт Маккей указал на кресло, приглашая садиться. Мужчина остался стоять.

– Что с ней? – спросил он. – Она жива?

Это прозвучало так, словно он спросил: «Что вы с ней сделали? Что вы, мать вашу, сделали с моей девочкой?»

Маккей знал таких людей. Они относились к космическому агентству как к банде безответственных интриганов, коварно заманивающих молодых, здоровых людей в сети с единственной целью – превратить их в беспомощных калек или хладные трупы.

– Сядьте, мистер Дружков, – мягко, но настойчиво сказал он. – Да, мы нашли вашу дочь. Она жива.

– В таком случае, – сказал мужчина, – могу я увидеть ее?

Маккей, поколебавшись, ответил:

– Сандра в тяжелом состоянии, мистер Дружков. Вы ведь знаете, что произошло…

Конечно, мужчина знал, что произошло, из новостей по телевизору.

Это был теракт века. Да что там века – тысячелетия! Один из спутников, выведенных на орбиту Ираном, оказался под завязку начинен взрывчаткой. Пролетая в относительной близости от «Дерзкого», он неожиданно изменил траекторию и направился к баку с жидким водородом… Никто ничего не успел предпринять. Просто не было времени. Столкновение – взрыв – и… Восемь астронавтов и четыре сотни миллиардов долларов отправились в небытие. А с ними – мечта человечества о покорении других планет. По крайней мере на ближайшие десятилетия.

«Дерзкий», собранный на низкой околоземной орбите, не успел даже стартовать к Марсу.

– В момент взрыва ваша дочь находилась во взлетно-посадочном модуле. Она смогла отстыковаться от комплекса, и это спасло ей жизнь. Она упала в Арктике.

– Вы что, мне зубы заговариваете?

– Вовсе нет. Просто хочу, чтоб вы поняли… Взгляните на фотографии.

Маккей веером рассыпал на столе пачку фотографий.

– Что это? – спросил мужчина.

– Марсианская база, которую ваша дочь построила в одиночку.

– В Арктике? Но зачем?!

Маккей неторопливо собрал фотографии.

– Видите ли, – сказал он, – Сандра полагала, что находится на Марсе. Я, конечно, не медик, но… При падении у нее случилась травматическая амнезия. Она забыла все, что непосредственно предшествовало падению. Помнила только про миссию и… это единственное, что ее волновало тогда. Она была уверена, что упала на Марс, и просто выполняла свою работу.

– Не понимаю, – сказал мужчина. – Построить марсианскую базу на Земле… Какой в этом смысл? Вся эта затея с Марсом с самого начала казалась мне безумием.

– Ваша дочь видела в этом смысл, – сухо сказал Маккей. И добавил тихо: – Жаль. Жаль, что вы так и не поняли своей дочери, мистер Дружков.

Он-то знал: Марс жесток, и все равно они победили.

Сергей Чебаненко
Космолет «Очумелые ручки»

Запись переговоров между Центром управления полетом «Москва» и интернациональной орбитальной лунной станцией:

«– ЦУП «Москва», «Инолус» на связи, ответьте!

– Привет, Лева! Что за срочность?

– Здравствуйте, шеф! У меня вопрос по установке для кристаллизации «Сплав». В нее действительно были загружены одинаковые ампулы?

– Э… Насколько я знаю, да. А в чем дело?

– Я забирал в модуле «Уэллс» инструменты и увидел, что крышка «Сплава» немного сдвинулась. Видимо, замок открылся из-за толчка при стыковке со станцией. Заглянул внутрь… Три ампулы из двадцати имеют не серую окраску, а красновато-оранжевую. Я не утерпел и взял одну ампулу на исследование.

– Лева, хочу тебе напомнить, что у вас со Стеллой послезавтра выход в космос. Еще нужно подготовить скафандры… Ты бы не отвлекался на мелочи, а?

– Хорошо, шеф. Я займусь анализом ампулы после выхода. Но пусть она пока полежит в моей каюте».

Перехват разговора объекта «Фирмач» с неизвестным лицом:

«– Какого черта ты звонишь на этот номер, мой дорогой? Мы же оговорили с тобой систему связи…

– Есть проблема… Зайчонок обнаружил наши ампулы.

– Так… Он уже знает, что внутри?

– Нет, он собирается заняться анализом после выхода в космос.

– Ты получишь деньги за эту операцию, дорогуша, только при условии, что она закончится успешно. Поэтому будь добр: сделай так, чтобы Зайчонок ничего не узнал».

Отсюда, со стороны грузового корабля «Кентавр», «Инолус» – интернациональная орбитальная лунная станция – очень похожа на огромный зонт с толстой и короткой ручкой.

Перекрестье из четырех состыкованных под углом девяносто градусов друг к другу исследовательских модулей насажено на ступицу, образованную сцепкой бытового и базового блоков. К левому исследовательскому модулю пристыкован наш «Лунник» – лунный научно-исследовательский корабль. К правому – короткохвостый и крупноголовый американский «Мудр», «Мун Драгон», сиречь «Лунный Дракон». На зенитном модуле продолговатой сосиской с фарой спускаемого аппарата на конце торчит автономный грузовой корабль «Герберт Уэллс» Европейского космического агентства, зашедший на пару недель к нам в гости с партией грузов.

Внизу, на надирном модуле, для полной симметрии не хватает бесформенной громады «Селенита». Лунный корабль три дня назад ушел на базу «Селена» в Океане Бурь. Исследовательская программа для Маши Серовой, Гжегожа Ступака, Чарли Робертсона и Гао Лювэя рассчитана на два месяца работы на лунной поверхности.

Выше модульного перекрестья «Инолуса» располагается ферменная зона – на металлических конструкциях, установленных на верхнем торце станции, развернуты сиреневые поля солнечных батарей. Они-то и довершают полностью картину огромного четырехугольного космического «зонта» с короткой толстой ручкой.

– Спишь, Трофимыч? – с легкой насмешкой в голосе спрашивает Стелла «Ночка» Уилсон. Мое отчество звучит в устах бортинженера мягко и по-домашнему, почти интимно.

Она уже погрузила внутрь шлюза базового блока снятый мною комплект стыковочной аппаратуры с «Кентавра» и теперь, проворно перебирая руками по поручню, вновь приближается к грузовичку. Стелла – пышнотелая и весьма активная афроамериканка, сама себя прозвавшая «Ночкой», как она выразилась, «в целях окончательной расовой толерантности», – наловчилась очень ловко и быстро работать в выходном скафандре. Я же, напротив, не суечусь и делаю свое дело, может, и несколько медлительно, но зато основательно и надежно.

– Отдыхаю, – нехотя отзываюсь я. – Мы с тобой практически полностью закончили демонтаж. Осталось снять крепление антенны.

За те пять часов, которые длится наш выход в космос, я действительно устал. Если Стелле заранее была отведена роль подмастерья, таскающего для мастера инструменты и уносящего снятые с «Кентавра» грузы, то основная слесарная работа выпала мне. А крутить гайки – пусть даже и в невесомости, и с помощью универсального шуруповерта – далеко не так уж легко, как может показаться. Кисти рук и предплечья постепенно налились свинцовой тяжестью усталости.

Меня от «Ночки» отделяет всего каких-то три метра. Я завис в пространстве почти у середины «Кентавра», над грузовой рамой между стыковочным и топливным отсеками. Грузовичок с Земли пришел к нам неделю назад. Мы быстренько перетаскали из него все грузы внутрь станции, перекачали доставленное топливо, и теперь осталось только снять с поверхности стыковочного отсека ненужное больше оборудование для сближения «Кентавра» с «Инолусом». Через несколько дней грузовик разделится надвое: стыковочный отсек останется в составе лунной станции, чтобы после дооснащения принять еще парочку модулей с Земли, а хвост «Кентавра» – топливный и агрегатный отсеки – отправятся в путешествие к Солнцу.

– Как у русских говорят: умучился после трудов правильных? – глядя на мою расслабленную позу, интересуется миссис Уилсон.

– Умаялся после трудов праведных, – почти автоматически поправляю я. Еще в начале полета мы со Стеллой условились, что она при необходимости будет корректировать мой английский, а я – следить за ее русским. Учиться всегда полезно, даже во время полугодовой лунной экспедиции.

– Отдыхай, мой Зайчонок, – с игривым хохотком разрешает «Ночка».

«Мой Зайчонок»… При таком великолепном сочетании имени и фамилии – Лев Зайчонок, – дабы попытаться отделаться от тянувшегося за мной от рождения шлейфа плоских шуточек, мне ничего иного в жизни не оставалось, как выбрать себе какую-нибудь оригинальную профессию из числа тех, которые принято называть мужественными, и добиться в ней немалых успехов. Кажется, мне это удалось: я совершаю уже шестой космический полет, а до пенсии мне еще очень и очень далеко.

– Ребята, через минуту мы уйдем на неосвещенную часть орбиты, – нежным голосом напоминает из динамиков скафандра Астрид Йенсен. Она сегодня дежурит на пульте управления «Инолуса», контролируя наш выход. – Устроим перекур?

Я бросаю взгляд на планш-компьютер, закрепленный на левом рукаве скафандра. Полчаса «курить» в лунной тени – это многовато. Лучше уж закончить работу «при фонарях» и вернуться в станцию.

– Мы продолжим работу, Астрид, – говорю я. – Осталось сделать совсем немного. Две гайки отвернуть…

Вот именно в этот момент все и началось.

– Дым… Дым слева из-под приборной панели, – удивленно произнесла Астра, и тут же испуганно вскрикнула:

– Пожар в базовом блоке!

В наушниках протяжно заныла сирена, загоняя в сердце острый коготь тревоги. Но почти сразу смолкла, оборвалась после громкого и резкого щелчка. Наступила тишина – ватная, как тяжелое и плотное одеяло, которым можно укрыться с головой и разом перестать слышать все звуки.

Связь пропала.

Бормоча что-то из чертовско-материнской лексики, я устремился в сторону открытого люка на базовом блоке. При аварийной ситуации космонавтам предписывается как можно быстрее вернуться на борт «Инолуса».

Я почти достиг стыка между «Кентавром» и станцией, когда мир раскололся на две неравные части. Цилиндрическое тело грузового корабля подо мной резко дернулось и, заваливаясь на бок, устремилось прочь от ствола и раскидистой кроны «Инолуса». Выглядело это так, как будто порыв ветра вырвал огромный зонт и уносит его прочь, оставив на земле лишь жалкий пенек крепления. Хотя на самом деле все было совершенно иначе: это я, стоя верхом на «Кентавре», оторвался от лунной станции и, теряя ориентацию, теперь дрейфовал куда-то в сторону Луны.

– Станция, произошло отделение грузовика! – что было мочи рявкнул я в микрофон. – Аварийная ситуация!

Эфир ответил гробовым молчанием. «Инолус» стремительно валился на бок и уходил вверх.

И тут на меня обрушилась тьма. Мы нырнули в лунную тень, на неосвещенный солнцем участок орбиты.

– Станция, ответьте… Зайчонок на связи… – еще минут пять я с настойчивостью запрограммированного автомата монотонно и совершенно безрезультатно ронял слова в безмолвье эфира.

Больше всего мне сейчас хотелось проснуться. Зажмурить глаза, сосчитать до пяти и распахнуть веки навстречу радостному и солнечному утру – чтобы от дурного сна с отделением грузовика от станции не осталось и следа. Но ночной кошмар мне попался привязчивый, цепкий. И, увы, – реальный.

Мне понадобилось минут пять, чтобы привести взбаламученные нервы в состояние относительного спокойствия и заняться трезвой оценкой ситуации. Ничто так не способствует процессу аналитического мышления, как полет верхом на оторвавшемся от станции грузовике над ночной стороной Луны.

Так не бывает. Точнее: почти не бывает. Чтобы три очень серьезные и не связанные между собой неприятности случались практически одновременно.

Неприятность первая. Пожар на станции. Как сказала Астрид: «Дым слева из-под приборной панели»? Я мысленно перенес себя на пост оператора в базовом блоке станции. Слева под приборной панелью расположена система управления поиском и стыковкой. Эта система во время выхода в космос не работает и обесточена. Значит, сама по себе она не могла стать источником задымления и пожара. Для того чтобы на ней начался пожар, кто-то должен устроить его намеренно.

Из-за возгорания в системе поиска и стыковки «Инолус» временно ослеп. Поэтому не сможет принять ни один корабль. И меня верхом на «Кентавре» тоже обнаружить не сможет. Поврежденное пожаром оборудование ребята, конечно, восстановят. Дня два-три на это уйдет. До истечения этого срока и меня, и «Кентавр» никто со станции искать не будет. Просто нечем нас искать. Разве что с помощью биноклей…

Переходим к неприятности номер два. Пропала и не восстанавливается радиосвязь. Пропала почти мгновенно, по основному и резервному каналам. Пожар в системе поиска и стыковки никогда бы не привел к выходу из строя систем радиосвязи. Одновременно оба канала связи может отключить только человек.

Ну, и на десерт третья неприятность. «Кентавр» – не дикий жеребец, которого под хвост ужалила оса. Сам от станции он отделиться никак не мог. Значит, кто-то сознательно разомкнул механические замки стыковочного узла и задействовал пружинные толкатели, которые и отшвырнули грузовик от станции. Кто-то очень нехороший и с очень дурными намерениями.

Суммируем. Имеем три неприятности одновременно. Букетом. Эти неприятности друг с другом в ходе естественного течения процессов никак не могут быть связаны. Значит, если они все-таки случились одновременно, за всем этим ворохом гадостей стоит, скорее всего, чья-то злая воля. Вот только чья?

Я взглянул на планшетку на рукаве скафандра. Тринадцать сорок по Москве. Есть еще минут пятнадцать до выхода из лунной тени. Как раз время подумать.

Стелла, Астрид и Хосе, – я нисколько не сомневаюсь, – быстренько справятся с возгоранием. В Хьюстоне и в Звездном городке их все-таки недурно подготовили на случай всяких там экстремальных ситуаций.

Радиосвязь тоже восстановить не проблема. Ну, заменят ребята парочку каких-нибудь электронных блоков, которые закапризничали. Или расконсервируют системы связи в «Луннике» или на «Мудре» – они тоже позволяют напрямую общаться и с Землей, и с лунной базой.

А вот отделение «Кентавра» – это уже очень серьезно. И совсем не потому, что на нем в данный момент сидит верхом некто Зайчонок Л. Т. Дело в том, что мы с «Ночкой» уже сняли со стыковочного отсека всю аппаратуру для сближения грузовика с «Инолусом». Значит, «Кентавр» теперь состыковать с лунной станцией невозможно. А если на нем вдобавок включилась программа самоликвидации…

Противные мурашки строем протопали у меня по спине. Программа ликвидации не сулила сидящему на макушке грузовика пилоту Зайчонку ничего хорошего. После выхода из лунной тени «Кентавр» сориентируется на Солнце закруткой вокруг продольной оси, потом построит курсовые углы и включит маршевый двигатель. Движок даст совсем небольшой импульс, и корабль уйдет из сферы притяжения и Земли, и Луны в последний полет к Солнцу. Вернуться с той ликвидационной траектории будет уже невозможно.

Я снова взглянул на планшетку. До выхода корабля из лунной тени оставалось около десяти минут. Десять минут терпения, и я узнаю – жить мне или склеивать ласты.

Теоретически, конечно, управление «Кентавром» сейчас можно перехватить с Земли. Но если связь нарушена, в Центре управления полетом просто не успеют сориентироваться в ситуации. Там ведь работают люди, обычные люди, а не ясновидящие.

Самое обидное, что и мне самому сделать-то ничего нельзя. Я никак не смогу добраться до системы управления «Кентавром», которая спрятана в его агрегатном отсеке. А если бы и добрался, то все равно ничего бы не смог с ней сделать. Режим ручного управления человеком в ней просто не предусмотрен.

Если грузовик после выхода из тени начнет строить предстартовую ориентацию для самоликвидации, мне останется только отрешенно наблюдать за приближением собственной смерти. Или отцепить крепежный фал от корабля, оттолкнуться от стенки стыковочного отсека и уйти в свободный полет вокруг Луны. Что тоже равносильно самоубийству, поскольку ресурсы скафандра не беспредельны. Несколько часов – и все. Ты был славным парнем, Лев Трофимович Зайчонок.