Текст книги "Юная жена"

Глава 33

Грэм был так взбешен, что решил выйти во двор, чтобы остыть. В гневе он мог даже убить. Никогда люди его клана не вызывали в нем такой ярости. Ему хотелось передушить всех на месте.

Унижение и стыд в глазах Эвелин почти лишили его рассудка. За раны на руках Эвелин, не говоря уж о прежних обидах, ему хотелось отплатить той же монетой.

– Грэм, что-то случилось?

Грэм обернулся. В нескольких футах от него стоял отец Драммонд, на лице которого было написано искреннее беспокойство.

– Да, – выпалил Грэм, не желая распространяться дальше.

– Я могу чем-нибудь помочь? – тихо спросил священник. – Я шел в зал, чтобы поесть, но в кабинете наткнулся на Рори. Девочка настроена очень решительно и хочет сразу начать учебу. Боюсь, она будет держать меня взаперти, пока полностью не освоит науку чтения и письма.

Грэм не поддержал легкого тона священника, но все же выдавил несколько слов. Отец Драммонд хороший человек, Божий человек. И он ничем не провинился перед ним.

– Идите к Рори, – произнес он. – Не надо, чтобы она видела то, что сейчас будет.

Отец Драммонд ответил ему встревоженным взглядом, повернулся и пошел к замку, как просил Грэм, а сам Грэм отправился искать старейшин своего клана. Дуглас Монтгомери был верным и надежным человеком, служил его отцу, Роберту Монтгомери, и перенес свою преданность на сына, когда тот стал лэрдом.

Сейчас Грэм отправился в дом Дугласа, расположенный на склоне холма рядом с замком. Нетерпеливо постучал в дверь. Старик открыл и, увидев на пороге главу клана, встревожился. Но Грэм не дал ему возможности произнести хотя бы слово и отрывисто приказал:

– Собери всех до единого во внутреннем дворе. Всех – мужчин, женщин, детей. Через пять минут. Кто не явится, будет наказан как нарушивший мой приказ.

Брови Дугласа взлетели вверх, но он не стал спорить.

– Будет исполнено, лэрд.

Грэм кивнул и отправился во двор ожидать собрания. Тиг и Боуэн были уже там. Вскоре по крепости разнесся звук общего сбора, который люди не слышали со времен последней осады.

– Что ты задумал? – спросил Боуэн, приближаясь к Грэму.

– Я разделяю твой гнев, но выбирай слова. Думай, прежде чем действовать, – предупредил брата Тиг.

– Думать? – возмущенно воскликнул Грэм. – Я думаю, что мне никогда не было так стыдно за людей нашего клана, как сейчас. Никогда прежде они не давали мне повода стыдиться их. Но то, что они сделали с невинной женщиной, навлекает позор на всех нас.

Боуэн вздохнул.

– Я знаю. Но нельзя действовать под влиянием гнева. Подожди немного, остынь и тогда говори с людьми.

– Ты видел ее руки? – вскричал Грэм. – Видел, как она унижена, как стыдится? Видит Бог, мне противно, что такое было сотворено в стенах этого замка, противно, что я это допустил! Я виновен так же, как они, потому что стоял в стороне и позволял над ней издеваться.

– Ты этого не позволял! – отрезал Тиг.

– Не позволял, – согласился Грэм, – но не остановил. И теперь должен жить с мыслью, что допустил жестокое обращение членов нашего клана с моей женой.

Двор понемногу наполнялся людьми. У всех были испуганные лица. В утреннем воздухе раздавался сдержанный гул голосов: и чувствовалось растущее напряжение.

Вскоре появился Дуглас – мрачный, с губами, плотно сжатыми в линию.

– Здесь все, лэрд. Я собрал даже тех, кто патрулирует границы.

Грэм кивнул:

– Отлично. Благодарю, Дуглас. Ты свободен.

Дуглас отошел к группе старейшин. Все выглядели неуверенно и настороженно.

Грэм редко показывал характер. Он твердо верил, что в качестве лэрда не должен позволять чувствам брать над ним верх. Сегодня он не собирался сдерживаться.

Он поднялся по ступеням и, повернувшись, оглядел людей своего клана. Да, собрались все. Во дворе стало так тесно, что казалось, стены сейчас обвалятся. Он знал, что надо держать ярость в узде, но хотел, чтобы родственники поняли, как он взбешен. Пора дать им почувствовать силу его гнева.

– Когда я брал в жены Эвелин Армстронг, то ясно дал вам понять, что ей следует оказывать уважение, подобающее жене лэрда и хозяйке этого замка. Однако до сего дня она подвергается насмешкам, издевательствам, обману и предательству со стороны клана, который теперь считает своим. Вы не лучше Армстронгов.

Из толпы донеслись возмущенные крики. Грэм не обратил на них никакого внимания. Его взгляд впивался в каждое лицо во дворе.

– Я не буду терпеть дурного обращения с моей женой. Достаточно я вас уговаривал, достаточно ждал, когда уляжется ваше возмущение и гнев на то, что нас вынудили принять в свои ряды женщину из клана Армстронгов. Она вела себя с достоинством и благородством, а по отношению к вам проявляла одно лишь великодушие. Одаривала улыбкой каждого, кто попадался ей на пути. В ответ вы лишь злобствовали, заставляли ее страдать и чувствовать себя лишней. Вы коварно воспользовались ее желанием обрести признание в нашем клане и старались всячески унизить.

Грэм замолчал и вперил мрачный взгляд в группу женщин. Те, отводя глаза в сторону, нервно топтались на месте. Нора побледнела, а Мэри потупила голову. У одних были виноватые лица, у других – неприязненные и злые.

– Впредь любое – я действительно имею в виду любое – нарушение моего приказа не останется безнаказанным. Выбирайте сами. Или вы прекратите свои отвратительные выходки, или покинете клан и навсегда станете изгоями. Вас лишат имени Монтгомери и защиты, которую оно дает.

– Ты не можешь этого сделать! – выкрикнул Маколей Монтгомери.

Грэм повернулся к нему и вперил в него страшный взор. Маколей побледнел, шагнул назад и налетел спиной на свою жену, одну из молодых женщин, которые насмехались над Эвелин.

– Это вызов? – ледяным тоном осведомился Грэм. – Так знай, любое несогласие будет расценено как вызов вождю, а значит, поединок будет насмерть.

– Н-нет, – запинаясь, проблеял Маколей. – Я всегда стою за тебя, лэрд.

– Значит, за меня? – Грэм обвел взглядом все собрание. – Вы за меня? Или в этом деле – против?

Из толпы послышались крики «нет!».

– Пока я вижу, что вы против, – холодно продолжал Грэм. – Стоять за меня – значит стоять и за мою жену, вашу госпожу. Пока ни один из ваших поступков нельзя расценивать как поддержку леди Эвелин. Так что учтите: оскорбить ее – значит оскорбить меня. Обидеть ее – обидеть меня. – Затем он нашел взглядом Нору и обратился прямо к ней: – Сегодня ты оставишь свою должность. Ты больше не будешь надзирать за работой женщин в доме и соответственно лишишься всех привилегий, которыми до сих пор пользовалась. Можешь отправляться к тем женщинам, кому я запретил работать в доме.

Нора вскрикнула и расплакалась. Муж успокаивающе обнял ее за плечи и злобно сверкнул глазами на Грэма.

Тиг выхватил меч и оказался перед мужем Норы раньше, чем Грэм успел отреагировать на эту дерзкую демонстрацию неуважения, и поднес лезвие к горлу старика:

– Ты будешь почтительным к нашему лэрду. Любой, кто идет против моего брата, будет иметь дело со мной.

Боуэн, вытащив меч, тоже шагнул вперед.

– И со мной.

– И со мной, – спокойно добавил Дуглас.

Один за другим все командиры выходили и становились рядом с Грэмом.

– Нельзя вести себя как дети, – решительно заговорил Дуглас. – Роберту Монтгомери было бы стыдно за то, как у нас относятся к жене лэрда. Он никогда бы не одобрил таких поступков по отношению к ни в чем не повинной женщине. Ее вина лишь в том, что она родилась во вражеском клане. Это единственный грех Эвелин. Я собственными глазами наблюдал, как она изо всех сил пыталась исправить сложившееся положение. Вам всем пора открыть глаза и поразмыслить, чтобы избавиться от этой бессмысленной ненависти.

– Вы будете оказывать ей почтение или подвергнетесь наказанию, – пообещал Грэм. – А теперь идите и занимайтесь своими делами, но подумайте о моих словах и сделайте свой выбор. Видит Бог, мое терпение кончилось.

Люди стали быстро расходиться. У некоторых женщин лица были заплаканы. Грэм не испытывал к ним сочувствия. Он помнил лишь об израненных руках Эвелин. Волны гнева накатывали на него снова и снова.

– Дело сделано, – уверенным тоном произнес Боуэн. – Больше они не посмеют тебя ослушаться. Испугаются последствий.

Грэм кивнул.

– Сделано. Я не отступлюсь от своего слова.

– Я знаю, – согласился Тиг.

Грэм посмотрел прямо брату в глаза.

– Но ты не согласен.

Тиг медленно покачал головой.

– Согласен. Я видел, к чему привели их детские выходки, и возмущен не меньше тебя. Эвелин не заслужила такого отношения. Боюсь, это сломит ее. Мне не понравилось отчаяние в ее глазах, когда она все поняла.

У Грэма защемило сердце. Он и сам видел, что Эвелин выбита из колеи, и боялся, что слишком поздно вмешался.

– Она сказала, что хочет вернуться домой, – бесстрастным тоном сообщил Боуэн. – Это были ее последние слова. Потом она ушла.

Грэм выругался и сжал кулаки.

В этот момент его окликнули.

Грэм оглянулся. Рори, явно чем-то взволнованная, протискивалась сквозь толпу у входа в дом.

– Где Эвелин? Я хотела позвать ее на первый урок, но нигде не нашла.

Грэм нахмурился.

– Она была в зале. Ты смотрела в наших покоях?

– Конечно, смотрела, – кивнула Рори. – Даже влезла на башню и оглядела реку до самого поворота. Это ее любимое место. Но там никаких следов.

– Эвелин вышла из дома через заднюю дверь, – сообщил Боуэн. – Сказала, что хочет подышать воздухом. Я решил, что она пойдет, куда обычно ходит, чтобы прогуляться.

– Возвращайся на занятия, Рори, – распорядился Грэм. – Я поищу Эвелин.

– Давай мы с Тигом тебе поможем? – предложил Боуэн.

Грэм на мгновение задумался.

– Нет. Надеюсь, она где-то недалеко. Если мне понадобится помощь, я вас позову. Мне надо поговорить с ней. Она расстроена всем, что случилось.

Тиг и Боуэн понимающе кивнули.

– Эвелин хорошая девушка, – пробурчал Тиг. – Когда я увидел ее руки и понял, в какое отчаяние она пришла… Я этого не могу вынести.

Грэм стиснул зубы.

– Я тоже не могу. И не позволю, чтобы ее обижали, даже если придется наказать каждого, кто посмеет меня ослушаться.

Глава 34

Осмотрев ближние окрестности замка, Грэм почувствовал, как сердце сжалось от страха, и пошел за своим жеребцом, а по дороге решил, что все-таки следует воспользоваться помощью братьев. Их он отправил в северном направлении, а сам обогнул замок и поскакал к реке.

Он едва не упустил Эвелин, когда поднялся на вершину отрога, с которой была видна граница с владениями Армстронгов. Подтянув колени к груди, Эвелин сидела на цветочной поляне и отсутствующим взглядом смотрела вдаль, на земли своей семьи.

Ветер раздувал ей волосы. Вся ее фигура казалась воплощением одиночества и безнадежности. Эвелин не заметила Грэма, а он не хотел внезапным появлением ее испугать. Он проехал верхом, сколько было можно, потом спешился, оставил лошадь пастись, а сам пошел к жене.

Она сидела, положив подбородок на колени. По ее щекам тянулись дорожки от слез. Грэм вполголоса выругался, снова охваченный яростью.

Он постоял несколько мгновений, наблюдая за ней и чувствуя, что теряет уверенность. Что он ей скажет? Как сможет черное превратить в белое? Стереть память о мучениях, которые она испытала?

За столом он прочел в ее глазах нечто новое, чего прежде не видел. Именно в тот момент Эвелин поняла, что ей не следовало таскать тяжелые бревна для каминов и что женщины намеренно давали ей невыполнимые задания, стараясь выставить безмозглой дурочкой, которая всем только мешает. Грэм понял, что она потеряла надежду.

Она была полна решимости противостоять навязанному ей положению, и душа Грэма наполнилась уважением к жене. Эвелин воспитали в такой же ненависти к Монтгомери, какую его собственный клан испытывал к Армстронгам. Было бы естественно, если бы она навсегда затаила зло против своей новой семьи.

Но Эвелин не пошла этой дорогой. Она, как могла, пыталась приспособиться к жизни в новом клане, а в ответ ей просто плюнули в лицо.

По глазам Эвелин Грэм понял, что она сдалась, признала себя побежденной. И он испугался, что потеряет жену.

Эвелин словно почувствовала чужой взгляд и повернула голову. Их глаза встретились, и от глубокой печали, скрытой в ее взоре, у Грэма заныло сердце.

Он пошел к ней, быстро сокращая расстояние, но Эвелин не стала ждать, пока Грэм подойдет ближе.

Ветер донес до него слова:

– Я хочу вернуться домой.

В первое мгновение ему захотелось прокричать «нет!», но усилием воли он сдержался. Казалось, чья-то могучая рука схватила его за горло и безжалостно стиснула. Эвелин была несчастна. Даже глупец мог это понять.

Грэм заставил себя сохранить присутствие духа и спокойно подошел к жене, сидевшей на плоском камне среди цветов. На этом крошечном лугу было мало камней и травы росли хорошо.

Грэм опустился на землю рядом с Эвелин, но ее взгляд был по-прежнему устремлен вдаль. Она смотрела на родные угодья с такой тоской, что у Грэма ком встал в горле.

– Я знаю, что это невозможно, – произнесла она голосом, в котором слышались слезы, – но больше не хочу здесь оставаться.

Грэм попытался осторожно взять ее за руку, но Эвелин тут же отдернула ее и сцепила пальцы у себя на коленях. Сейчас она смотрела вниз, что не позволяло Грэму заговорить с ней.

Страх и нетерпение боролись в его душе. Если она отказывается общаться с ним, он не в состоянии с этим бороться, бороться за нее. Если она сдалась, сдалась по-настоящему, то что он может сделать?

Но он не может отпустить ее и ни за что этого не допустит. Сделает все, что угодно, но Эвелин останется с ним.

Конечно, мысль о том, что она так несчастна, разрывала ему грудь, но он был не настолько бескорыстен, чтобы предоставить ей свободу. Она необходима ему и должна каждую ночь быть рядом, в его постели, в его объятиях. Один взгляд на нее менял его настроение. Ему казалось, что невозможно смотреть на Эвелин без радостной улыбки. Она как солнечный луч в пасмурный день. Она заполнила пустоту в его сердце, о которой он прежде не подозревал.

Он не может ее отпустить.

Грэм придвинулся ближе, положил ладонь на подбородок Эвелин и осторожно повернул ее лицо в свою сторону. Она тотчас опустила глаза, но Грэм терпеливо ждал, пока наконец она почти против воли не встретилась с ним взглядом.

– Эвелин, дай мне шанс сделать тебя счастливой.

Глаза жены расширились, но она тут же нахмурила брови. Казалось, она не уверена, что правильно поняла его слова. Грэм ласково погладил ее щеку.

– Я ведь понимаю, как тебе нелегко.

Эвелин фыркнула и поджала губы.

– Согласен, «нелегко» – слишком слабое выражение.

Эвелин кивнула. Грэму не понравилось, что она не произнесла ни слова, как будто решила вернуться в тот мир молчания, который создала раньше и в котором чувствовала себя в безопасности.

Он поднялся с земли и протянул руку Эвелин. Она взглянула мужу в лицо, но не ответила на этот приглашающий жест.

– Давай пройдемся, Эвелин.

Она долго не реагировала, но наконец подала руку и позволила Грэму ей помочь. Он испытал громадное облегчение. Эвелин не отворачивается от него, по крайней мере пока.

Когда Эвелин поднялась с камня, Грэм оглянулся на своего жеребца и пошел в противоположном направлении, чтобы присутствие лошади ее не беспокоило.

Предложив опереться на его руку, Грэм повел жену вверх по склону к утесу, откуда была видна граница земель Армстронгов и Монтгомери. Конечно, он заметил, с какой грустью Эвелин оглянулась на реку, струящуюся по небольшой долине и разделяющую владения двух кланов.

На вершине Грэм, не выпуская ее руки, поставил Эвелин к себе лицом и повернул к свету ее припухшие от царапин ладони. Приподнял одну ее руку и поцеловал израненную кожу, взял другую и стал целовать каждый дюйм, каждую ранку и ссадину. Потом, крепко удерживая, положил ее руки себе на грудь и убедился, что она смотрит ему в лицо. Тогда только он заговорил:

– Я понимаю, почему ты хочешь вернуться домой. И конечно, не виню тебя. В моем клане к тебе отнеслись жестоко.

В глазах у жены появилась боль. Нижняя губа у нее задрожала, как будто Эвелин отчаянно пыталась сдержать слезы.

– Я позволила им сделать из себя дурочку, – наконец прервала она молчание.

– Нет, – упрямо возразил Грэм. – Ты пришла в наш клан с намерением забыть прежнюю ненависть и страх. Сумела принять навязанный брак и, как могла, пыталась исправить очень трудное положение. Тебя ведь оторвали от любящей семьи, от всего, что было дорого и привычно. Но ведь ты не позволила этим обстоятельствам повлиять на отношение к новой семье, сделала больше, чем любой член нашего клана и даже я сам. Мы ошибались. И ошибаемся сейчас. Я прошу дать мне шанс исправить зло, которое мы тебе причинили.

– Ты не можешь заставить их принять меня, – очень тихо возразила Эвелин. Грэм едва расслышал ее. – Не можешь изменить то, что у них в сердцах. Я думала… – Эвелин вздохнула. – Думала, что у меня получится, если я буду очень, очень стараться. Но я ошиблась.

Безнадежность ее слов ранила Грэма в самое сердце. Никогда в жизни он не чувствовал себя таким беспомощным. Грэм привык приказывать и видеть, что его приказ исполняется без споров и возражений. И рассчитывал, что так же просто будет приказать своим людям принять его жену, ведь раньше никто не смел усомниться в его словах. Сейчас он оказался перед неразрешимой задачей – заставить целый клан изменить образ мыслей и забыть о ненависти, существовавшей множество лет.

– Эвелин, – дрогнувшим голосом произнес он, – я ошибся, думая, что это нетрудное дело. И я виноват в том, что не предвидел сложностей, не обдумал положение как следует. – Он сделал глубокий вдох и с громко бьющимся сердцем продолжил: – Я хочу жить с тобой. Я… ценю наш брак. Ценю тебя. Да, я ошибся, полагая, что укоренившиеся предрассудки можно уничтожить за несколько дней. Но я не хочу, чтобы ты сдавалась, потому что сам не собираюсь сдаваться. Мы справимся. Поверь мне, даже если других причин для продолжения борьбы ты не видишь. Твое место здесь, со мной. Я хочу, чтобы ты верила в это, как верю я.

Эвелин не сводила с него глаз. Сердце ее стучало так, что подрагивала ткань платья. Он смотрел на нее прямо и серьезно, и было в его взгляде то, чего она никогда не думала увидеть в таком суровом воине, как Грэм. В глазах Грэма были мольба и беззащитность.

– Я тоже хочу быть с тобой, здесь – прошептала Эвелин, с трудом выговаривая слова. – Но они этого не хотят, они ненавидят меня. И всегда будут ненавидеть из-за моего происхождения, а ведь его нельзя изменить. Да я бы и не стала менять, если бы даже могла. Я люблю свою семью и горжусь своим происхождением. Мне нечего стыдиться.

Грэм хотел было что-то сказать, но Эвелин приложила палец к его губам и заставила умолкнуть.

– Я ждала нашего брака со смешанным чувством. Испытывала облегчение от того, что буду навсегда избавлена от притязаний Йена Макхью. А ты сразу показался мне очень надежным, хотя и был злейшим врагом моего клана. Но страх я тоже испытывала, потому что знала – такая партия невозможна. И я оказалась права. Твой клан никогда не примет меня. Из-за меня у тебя все время будут конфликты. А ведь разобщенный клан проигрывает на поле битвы. Если у тебя не будет их полной поддержки, то как сможешь ты полагаться на них, когда придет время защищать свой дом? – Эвелин глубоко вздохнула и с решимостью продолжила, пока у нее хватало мужества высказать все, что накопилось в душе: – И все же я на что-то надеялась, потому что увидела шанс разорвать паутину лжи, в которой жила последние годы. Одна ложь тянула за собой другую и в конце концов спеленала меня по рукам и ногам. Я надеялась, что здесь смогу жить как нормальная девушка, что у меня будет муж, добрый и внимательный, когда-нибудь будут и дети, что жизнь моя выйдет за границы, которые были предназначены мне в нашем клане. Но я, как и ты, думала, что это будет не трудно. Я действительно надеялась, что ваши люди поймут, как я стараюсь преодолеть различия между нами, что я готова работать, как все, лишь бы заслужить их уважение, что старая ненависть растает. Глупая надежда. Здесь это так же невозможно, как невозможно было бы людям моего клана принять в свои ряды одного из Монтгомери.

Грэм взял в ладони ее лицо. В его глазах горела яростная решимость.

– Это возможно. Дай мне время, Эвелин. Я не могу отпустить тебя, но и не хочу, чтобы ты была несчастна. Клянусь, что мы – я и мои братья – всегда будем на твоей стороне. Со временем настроение в клане изменится. Сейчас еще рано судить. Мы ведь оба поняли, что только время может изменить сердца и мысли людей. Я прошу тебя только об одном – поверь мне, я сумею тебя защитить. – Он наклонил голову и сейчас смотрел ей прямо в глаза. – Дай мне шанс, Эвелин. О большем я не прошу. Дай мне время, и если к зиме будешь настроена так, как сейчас, ты уедешь к своим родным и я ни о чем больше не попрошу. Я сам отвезу тебя к отцу и, клянусь честь, буду все равно соблюдать наш договор. Я буду верен нашим брачным обетам, но позволю тебе жить отдельно.

Эвелин сглотнула. Невыносимо болело сердце. Ничего она так не хотела, как остаться с мужем. Ей казалось, что она даже успела полюбить его за то короткое время, которое они провели вместе. Но достаточно ли этого? Сумеет ли она завоевать его любовь? И хватит ли этой любви, чтобы перевесить все дурное, что ждет ее в клане Монтгомери?

А что ждет ее дома? Придется все объяснить родителям, братьям и остальным родственникам. Конечно, они обрадуются, что тот несчастный случай повлиял на нее меньше, чем все думали, но ее обман покажется им очень горьким.

И как сложится ее судьба в родном клане? Она хотела иметь мужа и детей. Хотела освободиться от жизни, на которую обрекла себя собственными страхами и ложью. Если она вернется к Армстронгам, то навсегда лишится того, к чему стремится всей душой. Не будет ни любви, ни детей.

Эвелин отвернулась от Грэма и стала смотреть на расстилающуюся перед ними волнистую равнину.

Страх долго управлял ее жизнью. Страх, обман, ложь. Так жить нельзя. Здесь, во всяком случае, все было честно. Конечно, она не нравится здешним людям, они не хотят принять ее. Может ли она это изменить? Готова ли ступить на этот долгий путь, если в конце концов клан все же примет ее?

Эвелин хотелось, чтобы рядом была мать, но ведь она больше не ребенок и не может держаться за материнскую юбку. Робина мудрая женщина, и сейчас Эвелин очень хотела бы услышать ее совет.

Но, как видно, наступило время стоять на собственных ногах, перестать прятаться за спинами родственников и научиться жить без той защиты, которую они ей всегда давали.

Она устала надеяться, что кто-то другой защитит ее. Надо что-то решать самой, а не вынуждать мужа идти против собственного клана ради того, чтобы обеспечить ей спокойную жизнь.

Эвелин повернулась лицом к Грэму, готовая сообщить о своем решении, но тут краешком глаза уловила какое-то движение. За спиной Грэма появился всадник. Хмурясь, она стала вглядываться в его лицо, но его надежно скрывал шлем.

К ужасу Эвелин, всадник поднял арбалет и пришпорил лошадь. Предупреждая мужа об опасности, она вскрикнула, но Грэм уже услышал стук копыт, обернулся, выхватил меч и что-то прокричал. Эвелин не видела его губ, но чувствовала колебания воздуха. Тогда муж толкнул ее, и Эвелин упала на землю, кое-как поднялась на ноги и застыла от ужаса. Незнакомец прицелился и послал в Грэма стрелу.

– Нет! – закричала она.

Грэм не выпустил меч из рук, хотя стрела попала в плечо, но пошатнулся, с шумом рухнул на землю и ударился головой об один из обломков скалы, в изобилии рассыпанных по лугу.

Эвелин стояла и в бессильном страхе смотрела на всадника, понимая, что спасения нет. Однако инстинкт заставил ее прежде всего защитить Грэма.

Она закричала, взывая о помощи, бросилась к мужу и схватилась за тяжелый меч, который упал рядом. Глаза Грэма были закрыты. На камнях виднелась кровь. Из левого плеча торчала стрела, глубоко вошедшая, потому что снаружи виднелась только небольшая часть.

Страх придал ей силы. Эвелин высоко подняла тяжелый меч, перебралась через Грэма и встала между всадником и мужем.

– На помощь! На помощь! – закричала она.

Казалось, шум, поднятый Эвелин, смутил всадника, он развернул лошадь, но не раньше, чем она разглядела у него на боку ножны.

Ошибки быть не могло. Именно этим рисунком отец Эвелин приказал украсить всю амуницию старших воинов клана Армстронгов. Она окаменела, ее охватила паника. Воин из клана Армстронгов напал на ее мужа, ранил его и сейчас во весь опор скакал к границам своих земель.