Текст книги "Развитие западной экономической мысли в социально-политическом контексте. Учебное пособие"

Экономическая антропология как самостоятельная дисциплина сформировалась в первой четверти XX столетия. Данная наука явилась результатом огромной научно-исследовательской работы различных мыслителей в таких областях, как социология (О. Конт, Г. Спенсер, Э. Дюркгейм), экономика (Дж. Ст. Милль, К. Маркс, М. Вебер, Ф. Лист, К. Бюхер) и особенно социально-культурная антропология (Э. Тейлор, Ф. Гальтон, К, Пирсон и др.).

В XVIII в. слово «антропология» означало «трактат о душе и теле человека». Впоследствии за этим термином стояла идея всестороннего изучения человека: его биологических и социокультурных свойств. В начале XIX в. в Англии, Германии, Франции появляются антропологические общества, затем – кафедры в университетах. Это означает, что антропология сформировалась как особая научная дисциплина, основной задачей которой считалось нахождение и исследование естественных законов, по которым живет и развивается человечество. Господство в тот период в научной среде концепции Ч. Дарвина привело к господству эволюционизма и в социально-культурной антропологии. Опираясь на эволюционную схему, свои теории разрабатывали такие антропологи, как Э. Б. Тейлор, Л. Г. Морган, Дж. Фрезер. В начале XX в. эволюционизм и его линейная трактовка развития перестает удовлетворять ученых. Прежде всего, это было связано с появлением нового этнографического материала. На этой почве появляется новое направление социально-культурной антропологии – функционализм.

Главными представителями функционализма были Р. Бенедикт, А. Рэдклифф-Браун и Б. Малиновский. Основным стал вопрос о внутренних организующих принципах каждой культуры. Экономические исследования в рамках антропологии долгое время имели отрывочный характер из-за недостатка эмпирического материала, тем не менее в этот период (начало XX в.) происходит выделение в социально-культурной антропологии ряда субдисциплин: психологическая антропология, социальная антропология и экономическая антропология. Появление последней тесно связано с именем Б. Малиновского.

Впервые попытки создания целостной экономической теории докапиталистических систем, а также создание методологической основы для их анализа, были предприняты К. Марксом и Ф. Энгельсом. Однако их концепция, основанная на историческом материализме и предполагающая эволюционно-революционное развитие, была крайне непопулярна в тот период на Западе, так как непосредственно была связана с идеологией коммунизма.

Первым, кто в западном научном мире попытался обобщить накопленный материал в экономической области, был Б. Малиновский. В 1922 г. в работе, посвященной экономике Тробрианских островов, исследователь приходит к выводу о неприменимости традиционной экономической теории к первобытной экономике из-за принципиальных различий между современным и первобытным человеком.[152]152
  Malinowski В. Argonauts of the Western Pacific. L., 1922.


[Закрыть]

Наиболее интересной частью концепции Б. Малиновского, как уже отмечалось, является теория института. В тот период в экономической науке понятие «институт» было очень широким и даже расплывчатым, в него вкладывалось самое разное содержание. Появление этого понятия связано с переходом от исследования причинно-следственных связей к анализу функциональных связей. По Б. Малиновскому, именно институт является тем механизмом, который обслуживает удовлетворение основных и производных потребностей своих участников и всего общества в целом. Институты возникают из биологических и культурных потребностей индивидов. Различия в культурах обусловлены различиями в способах удовлетворения потребностей, закрепляемых в социальном опыте.

Но воззрения Б. Малиновского остались без развития вплоть до 1940-х гг. XX в. Непосредственные ученики Б. Малиновского в силу ряда субъективных причин отошли от него и не стали продолжать исследования в экономической области, начатые Б. Малиновским. Они сконцентрировали внимание на структурном устройстве первобытных народов, их родовой и политической организации. Например, работы Э. Эванса-Причарда, посвященные нуэрам, или работы Р. Ферса, который возглавил антропологический факультет Лондонской школы экономики после смерти Малиновского.

Однако накопленный к этому времени фактический материал требовал обобщений, нужна была экономическая теория первобытных обществ. Кроме того, в сферу исследования антропологов наряду с примитивными обществами начинают входить и крестьянские общества, в которых товарно-денежные рыночные отношения играют значительную роль. Все это привело к тому, что экономикой первобытных обществ начинают интересоваться представители экономикс.

В 1939 г. вышли в свет книги Р. Ферса «Примитивная полинезийская экономика» и Д. Гудфеллоу «Принципы экономической социологии». Оба эти автора анализировали экономические процессы первобытных обществ с точки зрения господствовавшей тогда неоклассической теории. Но даже сами авторы в конце концов признали, что попытки втиснуть в рамки неоклассической теории огромный фактический материал, который в них совершенно не укладывался, способствовали выявлению несостоятельности практически всех положений и моделей неоклассической школы применительно к исследованиям первобытной экономики.[153]153
  Firth R. Primitive Polynesian Economy. L., 1939,


[Закрыть]

После Второй мировой войны исследование экономики первобытных и крестьянских народов приобретает особое значение. Это было, прежде всего, связано с теми огромными изменениями, которые произошли в тот период, – развертыванием массового национально-освободительного движения и возникновением новых независимых государств в Азии, Африке и Океании. В этот период экономическая антропология перестает быть субдисциплиной социально-культурной антропологии и становится самостоятельной дисциплиной, предметом изучения которой являются нерыночные экономики.

В 1947 г. выходит работа К. Поланьи «Наше устаревшее рыночное мышление», в которой он подверг сомнению фундаментальные установки западных экономистов, касающиеся рынка, и заявил, что «рыночный менталитет» препятствует пониманию ими экономических систем, предшествующих капитализму. В этой работе К. Поланьи обращает внимание на то, что экономисты рассматривают экономические системы всего мира через призму рыночно-ориентированного анализа, предполагая, чти человек везде и во все времена соответствовал принципам поведения, определенным современными экономистами. Сам К. Поланьи настаивал на том, что экономическое поведение различается в пространстве и времени. В этот период (1947–1953) К. Поланьи был профессором экономики Колумбийского университета, где он читал лекции по общей экономической истории. Здесь он увлекся изучением работ американских антропологов и пришел к выводу о неприменимости господствовавшей тогда экономической теории к нерыночным системам.

В 1950-1970-е гг. в связи с окончательным распадом колониальной системы в результате которого на мировой арене появилось большое число государств, социально-экономическая организация которых еще во многом определялась сохранившимися общинно-патриархальными структурами, особенно интересными представлялись работы американского ученого[154]154
  Именно в США сформировалась «школа Поланьи», именно там он занимался антропологией, поэтому можно утверждать, что он был американским ученым венгерского происхождения.


[Закрыть] в области экономической антропологии. В этот период вокруг К. Поланьи формируется группа ученых и студентов, работающих над проектом по исследованию социально-экономической организации примитивных обществ. Именно этих ученых стали называть представителями «школы Поланьи». Наиболее восторженными последователями американского экономиста являются Джордж Дальтон и Поль Бохэннэн.

Дж. Дальтон написал докторскую диссертацию по теме «Роберт Оуэн и Карл Поланьи – социально-экономические критики и реформаторы индустриального капитализма», где излагал основные аргументы К. Поланьи, касающиеся критики рыночного общества. Он активно использовал идеи своего учителя для исследования рынков и денег в примитивных обществах.[155]155
  Dalton G. Traditional production in primitive African Economies // Quarterly Journal of Economics, 1962. Vol. 76. P. 360–378.


[Закрыть] Дж. Дальтон был активным участником дискуссии о неприменимости традиционной экономической теории к анализу доиндустриальных стран. После смерти К. Поланьи в 1964 г. Дж. Дальтон на протяжении многих лет продолжает с еще большим энтузиазмом защищать идеи своего учителя. В 1990 г. в статье, посвященной дискуссиям вокруг работ К. Поланьи, он пишет: «Формалистско-субстантивистские споры, начатые более чем тридцать лет тому назад публикацией „Торговли и рынка“, еще так и не разрешены… Все это время, вот уже более двадцати пяти лет я принимал участие в этих спорах несколькими способами: путем разъяснения основных теоретических положений Поланьи… и путем развития теории Поланьи в области анализа крестьянства, церемониального обмена, бартера…».[156]156
  Dalton G. Writings that clarify theoretical disputes over Karl Polanyi's work // Journal of Economic Issues, 1990. Vol. 24. P. 246–261.


[Закрыть]

С 1978 г. начинает выходить ежегодный сборник «Исследования в экономической антропологии», главным редактором которого является профессор экономики и антропологии Дж. Дальтон. В сборнике печатаются различные экономисты, экономисты-антропологи, экономисты-историки, занимающиеся исследованием нерыночных экономик и разделяющие основные теоретические положения школы К. Поланьи, В 1993 г. вышел 14-й номер.[157]157
  Research in economic anthropology. A research annual / Ed. by Dalton G. Greenwich: JAI Press, 1993. Vol. 14,


[Закрыть]

П. Бохэннэн под руководством своего оксфордского преподавателя Франца Штеньера, занимался исследованиями примерно тех же направлений, что и К. Поланьи. Он занимался исследованием обмена среди тив в Центральной Нигерии.[158]158
  Stenier F. Notes on Comparative Economics // British Journal of Sociology, 1954. № 5.


[Закрыть] Влияние американского ученого признается им в статье «Влияние денег на африканскую экономику средств к существованию», опубликованной в «Journal of Economic History».[159]159
  Bohannan P. The Influence of Money on the African // Journal of Economic History, 1959. Vol. 19. P. 491–503.


[Закрыть] Он разработал интересную концепцию независимых «сфер обмена» в первобытной экономике: высокопрестижные товары (например, крупный рогатый скот или рабы) перемещаются в отдельной сфере распространения и не обмениваются, за исключением особых случаев, на товары, обладающие низким престижем (например, пищу).

В 1962 г. Дж. Дальтон и П. Бохэннэн вместе выпустили книгу «Рынки в Африке», которую многие считают одним из наиболее важных продуктов школы К. Поланьи. В данной работе авторы показали, что основное различие между периферийными рынками примитивного общества и современной рыночной системой состоит в том, что цены на периферийных рынках не имеют или имеют очень слабую обратную связь с производственными решениями.

Стоит отметить еще одного представителя школы К. Поланьи – Маршалла Салинза. Он также работал в Колумбийском университете вместе с американским ученым. Можно сказать, что М. Салинз пошел дальше других учеников К. Поланьи в попытке использовать и развить типологию К. Поланьи экономических структур организации в статьях «О социологии первобытного обмена» и «Меновая цена и дипломатия в первобытной торговле».[160]160
  The Relevance of Models for Social Anthropology / Ed. by Banton M. L., 1965. P. 139–236.


[Закрыть]

Он построил модель первобытного обмена, основанную на введенных К. Поланьи понятиях «взаимность» и «перераспределение». М. Салинз рассматривал их соответственно как горизонтальную и вертикальную схемы обмена. Домашнее хозяйство он рассматривал как систему перераспределения малого масштаба. В соответствии с его концепцией под влиянием рыночных сил сделки, проводящиеся по принципу взаимности, изменяются от «обобщенной взаимности» или чистого альтруизма, через «сбалансированную взаимность», при которой меняющийся или продавец получает справедливую компенсацию, до «негативной взаимности», при которой каждая сторона пытается увеличить свою собственную выгоду. При этом различные виды обмена могут соответствовать различным видам товаров.

Профессор экономики Мичиганского университете Даниэл Р. Фасфельд (Fusfeld) так вспоминает о деятельности в рамках «школы Поланьи»: «Я был одним из 150 студентов в тот первый, 1947 г., только что возвратившись со Второй мировой войны, жаждущий понять суть беспорядка недавнего прошлого и использовать это понимание для того, чтобы сделать мир лучше. Общая экономическая история Поланьи посвящалась непосредственно этим вопросам. Его лекции прослеживали развитие экономических институтов от самых простых форм экономической жизни к сложнейшей современной рыночной экономике. Но он пошел дальше. Они являлись радикальной атакой на рыночную экономику как на фундаментальное порочное средство организации экономической жизни…».[161]161
  Fusfeld Daniel R. The Market in History // Review of the Month, 1993. Vol. 45. № 1. P. 1.


[Закрыть]

Статьей 1947 г. К. Поланьи вступает в уже имевшую место в печати дискуссию о применимости традиционной экономической теории к до индустриальным обществам между представителями экономикс (в частности, Ф, Найт), которые считали возможным использовать модели экономикс в этих социально-экономических системах, и экономистам и антропологам и (например, Л. П. Мейр, М. Херсковиц), отрицавшими такую возможность. Как отмечалось ранее, в этой дискуссии проявляются два различных подхода к исследованию экономики: формалистический и субстантивистский. Как писала позднее дочь К. Поланьи – профессор экономики в университете МакГилла, «…формалистически-субстантивистский спор, проводившийся К. Поланьи и его коллегами, утвердил его научную репутацию в области экономической антропологии и обеспечил ему академическую основу в «институциональном» лагере общественных наук США».[162]162
  Polanyi-Levitt Kari. Toward Alternatives: re-reading the Great Transformation // Review of the Month, 1995. Vol. 47. № 2. P. 3.


[Закрыть]

Впервые о формалистическом и субстантивистском подходах к изучению экономики писал К. Менгер в последнем варианте работы «Основы политической экономии» (Grundsatze), который был опубликован в 1929 г., т. е. уже после смерти К. Менгера. В этом издании, над которым К. Менгер работал более 50 лет (первое издание вышло в 1871 г.), он пишет о том, что существуют два понимания экономики – формалистическое и субстантивистское, т. е. с точки зрения рационального поведения и с точки зрения действий для добывания средств существования.

К. Менгер был первым экономистом, который провел четкое разделение между вопросами, связанными с материальным удовлетворением потребностей, с одной стороны, и проблемами размещения ограниченных средств – с другой.

В дальнейшем именно вторая часть этой дихотомии становится предметом экономической науки. К. Поланьи критикует данный подход и уже в работах «Великое преобразование» (1944) и «Наше устаревшее рыночное мышление» (1947) ведет анализ с точки зрения субстантивистского подхода к экономике. Иными словами, исследуя экономические отношения, он исходит из того, что человеком в его экономической деятельности движут различные, и прежде всего социальные, мотивы. «Этот новый мир экономических мотивов был основан на ложном доводе. Голод и желание увеличения материальных благ являются не более „экономическими“, чем любовь или ненависть, гордость или предубеждение. Ни один человеческий мотив сам по себе не является экономическим…». И далее: «… муки голода не переводятся автоматически в инициативу производить. Производство – это не индивидуальное, а коллективное дело. Если отдельный индивидуум голоден, для него нет ничего определенного – что делать. Доведенный до отчаяния, он может ограбить или украсть…».[163]163
  Polanyi K. Our Obsolete Market Mentality. In: Primitive, Archaic, and Modern Economies / Ed by G. Dalton. Boston, Beacon press, 1971. P. 63.


[Закрыть] Кроме того, Поланьи рассматривает «открытие примитивных экономик» как доказательство того, что экономика может быть внедрена в социальные отношения.

На примере доиндустриальных обществ он пытается обосновать следующие выводы, к которым пришел ранее, исследуя современный ему капитализм:

– рынки существовали всегда и были «встроены» в социальные отношения;

– свободный рынок создается государством;

– свободный рынок несет разрушения и бедствия;

– для эффективного функционирования экономической системы рынок должен контролироваться государством.

В 1957 г. вышел в свет сборник статей по экономической антропологии «Торговля и рынок» под редакцией К. Поланьи. Публикация этой книги была началом возвышения субстантивистского метода. Она создала теоретическую основу для изучения нерыночных экономических систем. В этот сборник вошли четыре статьи, написанные К. Поланьи, в том числе «Экономика как институциированный процесс» и «Место экономики в обществе». Эти статьи являются классическими работами, где излагаются основы субстантивистского подхода школы К. Поланьи.

В этот период он также занимается исследованием древней Месопотамии и Греции, цивилизаций ацтеков и майя, Дагомеи XVIII в. и доколониальной Индии. В 1957 г. в журнале «Explorations» («Исследования») публикуется статья «Семантика использования денег», в 1959 г. в сборнике «Reading in Anthropology» № 11 печатается статья «Антропология и экономическая теория», в 1963 г. в журнале «Экономическая история» – статья «Торговые порты в древних обществах», и в 1966 г. выходит последняя работа К. Поланьи «Дагомея и работорговля».

После смерти К. Поланьи в конце 1960-х гг. в американской прессе[164]164
  «Economy and Society», «American Anthropologist», «Current Anthropology» и др. журналы.


[Закрыть] вновь развернулась широкая дискуссия, посвященная вопросам методологии в экономической науке. Результатом этой дискуссии был сборник под редакцией Дж. Дальтона «Экономическая антропология и развитие» (1971). После смерти Поланьи именно Дальтон становится признанным лидером школы.

В конце 1970-х – начале 1980-х гг. в экономической антропологии намечаются кризисные явления. Прежде всего, стало выходить гораздо меньше статей. За опровержением неоклассического подхода не последовало создания собственного инструментария и собственной теории. В связи с этим ряд экономистов обращаются к марксистской теории, а сама наука еще больше диверсифицируется. В рамках экономической антропологии появляются новые направления: экологическое, феминистское и др. К концу 1980-х – началу 1990-х гг. среди экономических антропологов все слышнее становятся призывы к синтезу, к использованию формального инструментария в субстантивистских исследованиях.

Как отмечалось выше, экономическую антропологию можно рассматривать как продолжательницу традиций вебленовского институционализма, характерной чертой которого являлась критика неоклассического направления в экономической науке. Институциональное направление, как и экономическая антропология, возникает как альтернатива неоклассике. Экономические антропологи исходя из отличных от экономике методологических посылок выстраивают собственные концепции потребления, производства и обмена.

Современные учебники по экономике, рассматривая теорию потребления, исходят из того, что в любом обществе существует рациональный индивид с изначально заданной системой предпочтений, главная задача – использовать ограниченные материальные ресурсы таким образом, чтобы получить максимальное удовлетворение своих неограниченных потребностей. Экономические антропологи оспаривают практически каждое положение из вышеприведенной фразы: ресурсы не являются редкими сами по себе, только определенная социальная организация делает их дефицитными; человеческие потребности не являются неограниченными от природы; индивиды не являются экономически рациональными, напротив, очень часто стимулами для экономического поведения становятся не цель материальной выгоды, асоциальные, политические или религиозные мотивы, и последнее – система предпочтений не является наперед заданной, она формируется под воздействием культурных институтов.

Антропологические исследования показывают, что материальное потребление имеет различные цели: поддержание физического существования индивида и его семьи; поддержание определенного уровня материального благосостояния, соответствующего данному обществу; потребление, преследующее определенные социальные цели. Считается, что потребности первой группы даны от природы, а второй и третий являются результатами культурного контекста.

Физическое благополучие или выживание реализуется при помощи удовлетворения основных потребностей, которые считаются естественными, поскольку тесно связаны с человеческими инстинктами. Под потребностями здесь подразумевается необходимый для выживания минимум: продовольствие и питье, кров, одежда, средства производства, необходимые для добывания средств существования, и т. п. Являются ли данные потребности неограниченными, а хозяйственные блага – редкими ресурсами? Традиционный экономист ответит – «да»; с точки зрения экономической антропологии ответ будет зависеть от институциональной структуры общества.

Поланьи, как было показано ранее, доказывал в своих работах, что реальная опасность голода может возникнуть перед отдельным индивидом только в рыночном обществе, где все, включая труд и землю, является товаром. С его точки зрения, источник этой опасности – не ограниченное потребление, а отношения между людьми и является одним из плодов цивилизации. М. Салинз, подтверждая данный тезис, показывает в своих работах, что первобытное общество (общество охотников и собирателей) являлось обществом изобилия. Данное состояние обусловлено, во-первых, изобилием ресурсов: никто не запрещает собирать плоды и охотиться на дичь, средства производства изготовляются из подручного материала, который находится вокруг и доступ к которому неограничен и, во-вторых, ограниченностью потребностей. Первая часть данного положения объясняется тем, что общество охотников и собирателей органично вписывается в природную среду, является ее частью. При истощении определенного региона племя перемещается в другой, где давно никто не жил, и биоресурсы успели восстановиться. И именно необходимость постоянного перемещения объясняет вторую часть приведенного положения, почему охотники и собиратели довольствуются столь малым: собственность является для них обузой. Им проще смастерить все необходимое на новом месте, чем таскать с собой свои пожитки. «Кто ничего не желает, тот ни в чем не нуждается. Не потому ли охотники столь нетребовательны к материальным условиям жизни, что поглощены поисками пропитания, которые требуют „максимума энергозатрат от максимального количества людей“, не оставляя времени и сил для обеспечения дополнительного комфорта? Некоторые этнографы не соглашаются с этим. Задача пропитания, утверждают они, решается охотниками столь успешно, что половину всего времени они, кажется, не знают, чем занять себя. Однако условием такого „достатка“ являются регулярные передвижения, в некоторых случаях более интенсивные, в других – менее, но всегда достаточные, чтобы быстро обесценить собственность. Об охотнике совершенно справедливо говорят, что его богатство – это его бремя. При его образе жизни материальные ценности могут, как отмечает Гузинде, оказаться „тяжелейшим бременем“, тем большим, чем дальше он их переносит. У некоторых собирателей есть лодки, другие имеют собачьи упряжки, но большинство должно таскать на себе все свои пожитки, и поэтому в их имущество входит только то, что эти люди могут унести на себе. Или даже только то, что могут унести на себе женщины: мужчины должны быть свободны от поклажи, чтобы в любой момент иметь возможность преследовать дичь или защищаться от нападения врагов».[165]165
  Салинз М. Экономика каменного века. М.: О.Г.И, 1999. С. 28.


[Закрыть]

Исследования крестьянского хозяйства А. В. Чаянова также подтверждают выводы, сделанные экономическими антропологами, Чаянов показывает, что крестьянин, обеспечивая свои базовые потребности, демонстрирует их ограниченность и нерациональное поведения. Так, например, среди крестьян крайне затруднительно было распространение молотилок, несмотря на то, что это удешевляло производство. Объяснялось это тем, что крестьянин не заинтересован в вытеснении труда, который он не мог приложить где-либо еще. Чаянов приводит материалы, где доказывается, что арендные цены, уплачиваемые крестьянами за снимаемую у наемных владельцев пашню, значительно выше той чистой прибыли, которую с этих же земель можно получить при капиталистической их эксплуатации. Пытаясь объяснить данные явления, ученый приходит к такому выводу: «…в то время как размеры капиталистического хозяйства теоретически безграничны, объем трудового хозяйства, естественно, определяется соотношением между потребительскими запросами семьи и ее рабочими силами…».[166]166
  Чаянов А. В. Крестьянское хозяйство. М., 1989. С. 247.


[Закрыть] Далее Чаянов уточняет: «…основные принципы семейного хозяйства не являются принадлежностью одного только хозяйства крестьянского. Они присущи всякому семейному трудовому хозяйству, будь то ремесленное хозяйство, хозяйство кустаря или даже просто любая хозяйственная деятельность трудовой семьи».[167]167
  Там же. С. 253,


[Закрыть]

Материальное благополучие считается относительным благополучием. Как отмечалось ранее, потребление с целью материального благополучия определяется степенью развития и культурными институтами общества. Следовательно, оно реализуется в соответствии с традицией и обычаем, а нормы потребления – в соответствии с социальным статусом. Еще А. Смит отмечал, что потребности изменяются по мере развития общества. Современные же исследователи показали, что нормы потребления, время потребления, формы потребления и т. д. определяются не только уровнем развития (то, что ранее считалось предметами роскоши, может постепенно перейти в категорию предметов первой необходимости: радио, электричество и т. д.), но и религиозными, этническими, моральными, социальными факторами. Причем здесь мы опять видим, что в рамках определенной группы (этнической, социальной, религиозной) потребности ограничены. Индивиду с годовым доходом в 4 тыс. долл. не нужен «Мерседес», так как это повлечет за собой дополнительные расходы на обслуживание и обеспечение безопасности. Поэтому, если даже он выиграет «Мерседес» в лотерею, он, скорее всего, его продаст и купит новую модель «Жигулей». В то же время индивид с годовым доходом в 300 тыс. долл., как правило, не может себе позволить иметь «Жигули», по крайней мере, в качестве единственного автомобиля.

Можно привести следующие примеры влияния религии на потребление. Члены высшей жреческой касты, брахманы, обязаны быть вегетарианцами, разделять трапезу исключительно с брахманами и употреблять только ритуально чистую пищу, т. е. приготовленную в соответствии с ритуальными требованиями. Мусульмане, например, обязаны соблюдать в течение определенного времени пост – рамадан, им запрещается есть свинину Индуисты не едят говядины. Православные христиане не едят мясное и молочное по средам и пятницам и на протяжении года соблюдают длительные посты.

Что касается морального аспекта, то в некоторых обществах считается неприличным быть намного богаче соседей. Обогащение здесь ведет к негативному отношению со стороны членов сообщества и к изоляции. Как правило, эти условия являются неприемлемыми, если индивид хочет остаться членом данного сообщества, и следовательно ведут к ограничению потребления. В антропологической литературе существуют теории, описывающие подобную ситуацию. «Теория зависти»: индивиды ограничивают потребление, чтобы избежать негативного отношения к себе и каких-либо враждебных действий, с ним связанных.[168]168
  Шрадер Х. Экономическая антропология. СПб., 1999. С. 28.


[Закрыть] Теория «нравственной экономики»: для малых групп (этнических, религиозных, крестьянских общин) характерна сильная персонификация экономических отношений. Это? как правило, ведет к тому, что неформальные нормы поведения оказываются более действенными, чем формальные, и, более того, высокая степень персонифицирован ости отношений делает невозможным нарушение данных норм. Однако неформальные нормы, эффективно работающие внутри сообщества, не распространяются на тех, кто не является членом данного сообщества. Обман «своих» невозможен, в то время как обман чужих не осуждается и иногда даже поощряется. Общая норма «не укради» трансформируется в «не укради у своих»; осуждается не тот, кто крадет, а тот, кто крадет у своих. Применительно к современному обществу данная теория оказалась особенно плодотворной для анализа теневой экономики.[169]169
  Олейник А. Дефицит права // Вопросы экономики, 2002. № 4.


[Закрыть]

Третий аспект потребления, который анализируется в экономической антропологии, – потребление для достижения определенных целей, Наиболее яркой формой такого потребления является демонстрационное потребление, цель которого продемонстрировать статус или принадлежность к определенному социальному слою. В современном обществе данное явление описано Т. Вебленом (эффект Веблена). В традиционных обществах демонстрационное потребление встречается не реже, чем в современных. В литературе наиболее часто в качестве примера приводится такой институт, как потлач. «Потлач» – слово, употребляемое североамериканскими индейцами для обозначения праздничной церемонии раздачи или даже уничтожения предметов собственности. Процедура потлача была впервые описана Ф. Боасом в докладе 1890 г., однако никакого объяснения он не предложил. М. Мосс позднее дал объяснение этому лишь на первый взгляд иррациональному действию.[170]170
  Мосс М. Общества, обмен, личность. М., 1996,


[Закрыть] Согласно Моссу, по своей сути потлач – это обмен дарами между различными племенами и социальными группами, но само действие – аффективное и характеризуется страстным соперничеством. Основная цель этого ритуала обмена между главами племен – сделать принимающего дар временным должником. В рамках следующего потлача должник отдаривает предметы, имеющие большую «ценность», чем первый дар, поскольку тем самым он превращает бывшего дарителя в своего должника. В действительности имеет место инфляция: поскольку ответный дар всегда превышает ценность предыдущего дара, происходит частичное обесценивание последнего. Смысл этой инфляции заключается в пристыживании другого вождя с тем, чтобы повысить значимость собственного статуса. Цель потлача – продемонстрировать на празднике большую щедрость по сравнению с другим вождем (иногда это выражается не только в расточительстве, но и в уничтожении собственного имущества для пристыживания другого).

Потлач предполагает исполнение вождем трех обязательств. Во-первых, сделать потлач для себя, для своего зятя или дочери, а также для умерших. Богатство – это выражение благосклонности духов. Продемонстрировать богатство можно только путем расточительства, его раздачи или разрушения либо пристыживания других. Второе обязательство – принять ответный дар. Отказаться от дара, или потлача, – невозможно. Более того, принимающий обязан оценить дар и щедрость дающего. В свою очередь, принятие дара обязывает получившего сделать ответный дар, или потлач, ценность которого будет выше. Боас обнаружил, что ценность увеличивалась в течение года на 30 % либо даже на 100 %. Те, кто не мог более отдариваться, утрачивали свое положение, а зачастую даже попадали в долговую зависимость.[171]171
  Шрадер X. Экономическая антропология. СПб., 1999. С. 21.


[Закрыть]

Можно выделить еще одну цель потребления – интеграционная, или коммуникационная. Здесь речь идет о совместных трапезах, посещении и приеме гостей или другом совместном проведении досуга, когда целью потребления является удовлетворение социальных потребностей. М. Салинз назвал это системой реципрокных («возвратных») ритуалов.

Таким образом, с точки зрения экономической антропологии потребление встроено в социальные отношения, потребление – ритуал, который зависит от традиций и норм определенной социальной группы, а не результат рационального выбора индивида, максимизирующего полезность.