Текст книги "Тень быка"

Глава 9

Они очень старались, чтобы их никто не заметил. Хотя и был третий час ночи, на улицах всё ещё оставалось немало людей. Мальчики шли молча, слегка порознь.

Маноло вцепился в мулету, которую спрятал под пиджак, и чувствовал, как у него дрожат пальцы. А он ещё думал раньше, что знает, что такое страх! Он узнавал это только сейчас, по дороге к бычьей арене.

Им пришлось выжидать в тени подъезда, пока несколько человек проходили мимо здания арены. Потом они кинулись к запертым воротам.

– Подтянемся, а потом проползём, – шепнул Хуан, показывая на щель шириной фута в два между тяжёлыми деревянными створками и каменной стеной над ними. – Давай за мной. – Он подпрыгнул, уцепился за створку, подтянулся, потом подался вбок и исчез. Маноло так не мог – он был немного меньше ростом и куда слабее. Хуан снова появился над воротами. Он лег на створку, протянул Маноло руку, и тот ухитрился подтянуться. Они вместе спрыгнули вниз и оказались в безопасности закрытой арены. Маноло посмотрел назад на ворота и улыбнулся – воз сена, с которого он когда-то боялся прыгать, был существенно ниже.

– Коровы у них все вместе в большом загоне. Так что бык для Великолепного должен быть в каком-то из маленьких. Ему вряд ли больше двух лет, но Великолепный всё равно хлебнёт с ним горя. Он когда-то был хорош, пока в первый раз не угодил на рога. С тех пор он вроде бы потерял класс, но не присутствие духа. Так что если теперь где-то объявляют Великолепного – значит, хотят показать, как здорово быки его швыряют. Пошли, Маноло, нам бы надо поторопиться.

Тьма была кромешная; они почти ощупью пробирались мимо медпункта, часовни, лошадиных стойл и места, где разделывают убитых быков. Хотя корриды не было уже две недели, всё вокруг пахло быками.

– Загоны с той стороны, – сказал Хуан. – Пошли по трибуне.

Неожиданно они вынырнули на освещённую луной пустую арену. Маноло сглотнул. Вид был величественный, как у моря или пустыни.

– Дай-ка твою мулету, — попросил Хуан. Когда Маноло протянул ее, Хуан бросился к песчаному кругу, перепрыгнул барьер и оказался посреди арены, стягивая пиджак. У него было с собой что-то вроде шпаги – отполированная палка, покрытая серебристой краской. Хуан принялся проделывать выпады с мулетой, медленно и прекрасно, не хуже любого настоящего тореро. Глядя на мальчика, стоящего на пустой арене, Маноло знал – всё, чего добился он сам, никуда не годится. Хуан чувствовал красную тряпку, почти вдыхал в неё жизнь. Она слушалась его искусных рук и составляла одно целое с его стройным телом; она следовала за ним в повороте, легко повторяя малейшие его движения. И ещё Маноло заметил: этот мальчишка очень любил то, что делал. Он шёпотом подзывал воображаемого быка, а завершив серию выпадов левой и понимая, что они прекрасны, сам себе крикнул «оле!» Он поднял глаза на пустые трибуны, и Маноло увидел, какой у него гордый вид и как он похож на тореро. На миг торжествующая улыбка осветила его лицо, но столь же быстро она пропала, и Хуан погрустнел.

– Пошли, – сказал он.

– Класс какой! – выдохнул Маноло.

– Да ладно, – Хуан пожал плечами, – ты бы видел меня вчера с племенным быком! Я проделал с ним восемнадцать выпадов – таких же, левой рукой – и сам знал, что я ничуть не хуже других.

– Это от него у тебя синяк?

– Ну сбил меня с ног пару раз, пока сам не сообразил, что делает. Наверное, принял меня за очередного бестолкового тореро —любителя. Ты-то не хочешь сделать пару выпадов?

– Нет, – ответил Маноло. Он даже не спустился на песок, чувствуя себя недостойным этого.

– Ладно, значит, идём, – сказал Хуан, поднимаясь к нему на трибуну. Они пошли в обход, пока не добрались до ворот. – Нам сюда.

В коридоре, по которому проходит бык по пути на арену, ни зги было не видно.

«Я не смогу, я не буду!» – Маноло ощупью брёл за Хуаном, мечтая оказаться где-нибудь далеко-далеко.

Хуан остановился.

– Когда найдём его, я первым войду, хорошо? Не обидишься?

– Нет, – ответил Маноло, пытаясь сглотнуть.

– Послушай, – Хуан, кажется, что-то почувствовал, – это не обязательно делать. Тебя никто не заставляет. Если не хочешь поиграть с быком – не играй, я пойму. Да и расстроятся все ужасно, если ты вдруг возьмёшь и покалечишься.

Они продолжали идти в темноте. Хуан на ощупь искал дверь, щеколду, – что угодно, что бы привело их к загону. После того, что было сказано, Маноло стало легче дышать. Его переполняла благодарность. Хуан остановился опять.

– Я не хочу, чтобы ты думал, – зашептал он, – что я такой же, как все другие. Я знаю, что нельзя портить чужих быков. Матадору очень опасно иметь дело с быками, с которыми уже кто-то поиграл. Так что я проделаю только пару пассов. А когда я на пастбище хожу, то всегда выбираю племенных, с ними всё равно никогда не сражаются. Так что видишь, честь у меня имеется, – улыбнулся он. – А если ты с ним тоже захочешь поиграть, то недолго, ладно? Даже думать не хочется, что мы можем оказаться виноваты, если что-то случится с Великолепным.

– А сколько времени проходит, – спросил Маноло, радуясь новой отсрочке, – пока бык научится?

– Бросаться на человека вместо тряпки? Говорят, минут двадцать. Поэтому коррида и не продолжается дольше, – по крайней мере, та её часть, когда человек наедине с быком. Так что понимаешь, это важно – не заиграться. Кстати, – тихо добавил он, – если я увлекусь, окликни меня.

– А если… – у Маноло снова пересохло в горле, – что мне делать, если вдруг…

– Если бык собьёт меня с ног? Постарайся тогда отвлечь его от меня, пока я снова не встану, ладно?

– Ага, – пробормотал Маноло, стыдясь своего вопроса, стыдясь, что не догадался сам, а прежде всего потому, что чувствовал: случись что с Хуаном – и помочь ему он не сумеет.

Они услышали бычье фырканье и двинулись на звук.

– Где-то здесь, – сказал Хуан, останавливаясь перед сбитой из досок дверью и прикладывая к ним ухо. – Да, вот он. Слушай, эта штука крепится на вороте, так что я попытаюсь ее поднять, но она может взять и съехать обратно. Можешь её подержать, пока я там?

– Но раз я её держать буду, то ведь не смогу тебе помочь, если… ну, если что…

– Не волнуйся.

– Может, не надо? – вырвалось у него.

– Как не надо?! Мы же для этого пришли!

– Я просто хотел сказать, – Маноло задрожал, – лучше как-нибудь так её открыть, чтобы держалась.

Теперь они ясно слышали быка, который рыл копытом песок.

– Готов? – спросил Хуан.

– Погоди, – зашептал Маноло, – что если бык пойдёт на нас, пока мы будем эту.. эту дверь открывать?

– Он молодой. В этом возрасте все быки любопытные – но не тупые же! Он сперва посмотрит, что происходит, вместо того чтобы бросаться очертя голову. По крайней мере, рассчитываю я именно на это. Ну всё, теперь готов?

– Готов.

Хуан нашёл ворот, открывающий дверь. Она медленно поднималась, и теперь они слышали, как дышит бык. Когда внизу открылась щель фута в два, Хуан попробовал отпустить дверь. Она поползла обратно.

– Придётся с одной стороны подсунуть мой пиджак, а с другой твой, – сказал он, блокируя верёвки. Теперь можно было пролезть. – Я пойду первым, а ты просто просунь голову и смотри. Потом можешь сам поиграть.

Хуан встал на четвереньки.

– Не хочешь пожелать мне удачи? – спросил он, улыбаясь Маноло в лунном свете.

– Удачи, – выдавил из себя тот. Он наклонился, чтобы видеть, как мальчик встал на ноги, держа в одной руке и мулету, и «шпагу».

– !Ehe, toro! — тихо позвал Хуан, отходя в сторону. Тут Маноло увидел быка – чёрную лоснящуюся тушу с сияющими белыми рогами. «Он же гораздо крупнее, – подумал Маноло, – чем вообще бывают быки!»

– !Ehe, toro! — погромче повторил Хуан, потрясая мулетой. Теперь он был в каких-то пяти футах от быка, который неподвижно ждал его. И вдруг он вихрем кинулся на мальчика. «Ему конец», – подумал Маноло. Но Хуан, не отодвигаясь, заставил быка изменить направление. Зверь пошёл на тряпку, которая тихо колыхалась чуть впереди его рогов. Он повернулся – и опять мальчик продуманным движением успокоил его. Пять раз Хуан и бык почти касались друг друга, почти сливались воедино на глазах Маноло. Выпрямившись, мальчик повернулся к животному спиной и отослал его прекрасным завершающим приёмом.

– Хочешь попробовать? – прошептал он. – Хороший бычок.

Хуан стоял недалеко от быка, не глядя на него, не боясь, что тот может броситься.

– Берегись! – закричал Маноло, когда бык двинулся на мальчика. Но он не задел Хуана. Тот медленно и гордо поднял ткань обеими руками и заставил зверя пройти под ней. Бык повернулся – и снова мальчик со спокойной уверенностью направил его куда нужно и с нужной скоростью. Не оглядываясь, Хуан зашагал к Маноло. Последний выпад, казалось, пригвоздил быка к песку, но внезапно он ринулся – слишком быстро, чтобы Маноло успел предупредить друга. Всё случилось в один миг. Мальчика подбросило в воздух и он с силой ударился о землю. Бык стукнул копытом и мотнул рогами в направлении Хуана, который вскинул обе руки над головой. Но тут подоспел Маноло. Действовал он непроизвольно, не задумываясь. Он подобрал мулету и помахал ею перед рогами. Рога двинулись за красной тряпкой. Маноло быстро попятился, уводя быка от Хуана. Он даже завопил !Ehe,toro!

– Порядок, – крикнул Хуан, поднимаясь на ноги. – Я цел.

Вот тут-то Маноло как будто впервые увидел быка. Рога были от него в нескольких дюймах, из-под них смотрели чёрные глаза. Он стоял между Маноло и голосом Хуана.

– Огромное тебе спасибо, – сказал тот, – но больше с ним лучше не играть. Оставим его Великолепному.

Маноло затошнило. Пришлось ему высоко поднять голову, чтобы не вырвало прямо тут.

– !Ehe, toro!

Хуан подошёл к быку, и тот ринулся вслед мальчику, в руках у которого не было никакой тряпки. Маноло в ужасе наблюдал, как Хуан, уворачиваясь от рогов, отводил быка назад. Сам не понимая, как он добрался до щели, Маноло выполз наружу, и в темноте его вырвало от страха.

Он обернулся и увидел, как Хуан опускает дощатую дверь.

– Здорово ты это сделал, – улыбнулся тот, протягивая руку. – Если бы не ты, я бы лежал там замертво.

«Может, он не заметил, – подумал Маноло. – Может, он не увидел, как меня скрутил страх, как я не мог пошевелиться. Может, он не знает, что меня вырвало. Может, он ничего этого не увидел…»

– Хорошо, что ты не стал с ним больше играть, – продолжал Хуан, когда они шли по тёмному коридору. – Иначе если бы что-то случилось с Великолепным, ты бы в жизни себе не простил, – а с ним обязательно что-нибудь случится, потому что про быков он ничего не знает, и ему даже с этим малышом не стоило бы разрешать сражаться.

С малышом?! Маноло бык показался огромным! Он понял, что должен хоть что-то сказать, а то Хуан решит, что он всё ещё не оправился от страха.

– Почему ты не идёшь в матадоры ? – с трудом произнес он пересохшими губами.

– Ты шутишь? – рассмеялся Хуан. – Чтобы стать матадором, нужны или деньги, или влиятельные друзья, – а у меня ни того, ни другого.

– Но ты такой храбрый и так здорово всё умеешь! Ты… ты же отогнал быка без плаща или мулеты.

– Ах вот ты о чём! Это называется al cuerpo limpio, только собственным телом. Я часто так делаю. Тренировка хорошая, и быков не портит. Я так на пастбищах делал, это просто. Только и надо, что поворачиваться быстрее быка. Нетрудно быть храбрым, когда любишь корриду. Столько есть мальчишек, которые не хуже меня или лучше, – но на арену им не попасть никогда.

– Нет, я обязательно возьму тебя на эту тьенту! — горячо пообещал Маноло. – Ты там с коровами поиграешь, а может, даже с тем быком, которого берегут для меня. Там уйма народа будет и сам граф, конечно. Стоит им только посмотреть на тебя – и они поймут, что обязаны помочь.

– Эх, был бы там Кастильо! – мечтательно произнёс Хуан. – Вот было бы здорово! Помочь он мне не поможет, он ведь больше не комментатор, – но как бы я хотел его увидеть…

Они снова вынырнули на арену. Теперь луну, да и всё небо, заволокли тучи.

– Маноло, если ты достанешь мне приглашение, я этого никогда не забуду. Но не лезь из кожи вон, не стоит оно того. Спроси графа, раз хочешь, но если он откажет, я переживу. Мне всего четырнадцать. Когда-нибудь кто-нибудь да заметит меня и, наверное, даст мне сразиться с быком. А если нет – поступлю как отец, пойду по ярмаркам и бескровным боям.

– С быками, с которыми кто-то уже сражался?

– Ну и что? Крещение кровью я всё равно уже получил.

– То есть ты и на рога попадал?

– Два года назад. Мне тогда дюймов десять рога в правое бедро вошло. Но не охромел же! Даже не помню сейчас, был ли сам виноват, или тот бык знал, что делает.

Они уселись на трибуне. Снова показалась луна, и серые скамьи серебрились в её свете.

– Видишь это место? – произнёс Хуан, обводя глазами арену. – Я здесь дома. Тут я хочу жить. Просто надо ещё подождать. Когда-нибудь это случится – я буду сражаться с собственными быками. Когда-нибудь я приду не только сюда, но и на другие арены. Наверное, много есть матадоров талантливее меня, может, на меня никто особо и внимания не обратит, – но деньги на билет публика не зря потратит. Больше мне ничего не нужно, только честно сражаться с быками, так хорошо, как только сумею.

– Но почему? Почему ты так сильно этого хочешь?

Хуан засмеялся и встал.

– Это не похоже на другие желания. Оно у меня в крови, и с отцом так было. Такими или рождаются, или заражаются где-то. И приехали – ты любишь корриду. А это значит – ты никогда не будешь счастлив, чем бы другим ни занимался. Но я рад этому; ты не подумай, что не рад, – с гордостью добавил он.

Маноло хотелось сказать, что с ним-то всё совсем по-другому. Но он знал, что это бесполезно – ему даже не поверят. Был бы Хуан его братом! Тогда от него самого никто бы не ждал, что он станет таким, как отец. Этого ждали бы от другого.

Глава 10

На следующий день после того, как они с Хуаном залезли на бычью арену, Маноло решил, что больше не будет пытаться сразиться с быком. Будет так, как и хотят все: на ферме это случится впервые. Но он не мог забыть, как удивительно хорош и удивительно смел был Хуан, и как трусливо вёл себя он сам. И о своём обещании он тоже не забыл.

Назавтра он отправился в кафе, где всегда сидели шестеро мужчин, чтобы поговорить с ними о Хуане.

– Маноло, – приветствовал его один из них, – хорошо, что ты не был на вчерашнем, с позволения сказать, сражении.

– Великолепного основательно задело рогом, – добавил другой.

Но не из-за Хуана. В этом Маноло был убеждён. Настолько долго Хуан с быком не сражался.

– Когда это случилось? – спросил он.

– При первом выпаде.

– Он попробовал одну глупость: пропускал быка мимо себя, стоя на коленях, да ещё слишком близко к загородке. Бык просто впечатался в него. Его ослепил свет и сбил с толку шум. А парень был слишком близко, непростительно близко к воротам.

– Мы как раз собирались зайти к нему. Идём с нами.

По пути к дому юноши, угодившего на рога, Маноло слушал, как может ранить бык.

– Рога входят чисто. Если б они ещё так же выходили! Но человек, или бык, или оба в это время двигаются, поэтому раны так опасны.

– Рог рвёт тело, раздирая мускулы.

– И всегда есть опасность подхватить какую-нибудь заразу. Рог грязный, и до пенициллина почти всегда заканчивалось ампутацией или смертью.

– Что касается матадоров, пенициллин – величайшее изобретение человека.

– Бедняги! Если кого боднут в маленьком городке, там вечно нет доктора.

– А там-то обычно и бодают.

– Даже здесь, в Арканхело, один только доктор возьмётся за раны от рогов. Да и тот стареет. Не станет его – и, может быть, не останется никого, кто бы в них разбирался.

– Если уж придётся попасться на рога, постарайся, чтоб это было в Мадриде.

– В Мадриде-то дюжина докторов.

– Я как-то знавал одного, что на корридах разбогател. А потом, в один прекрасный день, собрал свои деньги и напечатал миллион листовок. Называется «Остановите национальное самоубийство!»

Раньше мужчины никогда не говорили о том, сколько боли достается тореро. И Маноло никогда прежде о ней не задумывался. Сейчас, прислушиваясь к их словам, он подумал, что бояться будет не смерти, а боли.

Великолепный, лежавший среди подушек, белых, как его лицо, выглядел лет на восемнадцать. Что Маноло заметил сразу, так это губы. Они были бледными, но он их явно кусал. Капельки крови отмечали место, где они прокушены. Маноло понял без слов, что юноша очень мучается.

Когда они вошли в комнату, Великолепный попытался закрыть окровавленные губы рукой. Он почти не говорил, сказал только, что чувствует себя неплохо. Когда же он отвернулся, то стал смотреть не в окно, а на стену, где ничего не было, кроме пятна. А когда повернулся снова, на губах были свежие капли крови.

– Да, опозорился я основательно, – сказал юноша, пытаясь улыбнуться.

– Ты не так долго там был, – отозвался один из мужчин, – чтоб мы это оценили.

– Жуть что такое, – настаивал Великолепный, стараясь не заплакать.

– Может, вышло бы и очень даже ничего. Бычок-то хороший. Ты был слишком смел, а иногда это глупо. Смелость матадора — она ведь не в безрассудстве, а в стойкости.

В комнату вошла мать, крупная женщина с сильными руками и словно высеченным из скалы лицом.

– Скоро доктор придёт, – сказала она, не глядя на мужчин, но внимательно всматриваясь в сына. Она ждала, что он отзовётся. Тот молчал.

– Разве он тебя не смотрел? – поинтересовался один из мужчин.

Юноша застонал и закашлялся, чтобы скрыть боль.

– Его нет в городе, – объяснила мать, впервые посмотрев на мужчин обвиняющим взглядом.

– Но цирюльник-то о тебе позаботился в медпункте? – выспрашивал мужчина.

– Да, – ответил юноша. – Он сделал всё, что мог.

– Цирюльник – это всего лишь цирюльник, – отрезала мать и вышла из комнаты.

– Ему очень больно, – тихонько сказал Маноло один из мужчин. – Он не подаёт виду, но боли у него сильные.

– Сразу после того, как боднут, больно не бывает, – добавил другой. – Но уж как начнет болеть – это надолго.

Снаружи послышались шаги. Они медленно приближались к двери. Доктор был стар. Он волочил ноги, идя от двери к кровати больного. Вид у него был изнурённый и безучастный. Седая прядь упала на морщинистый лоб, когда он склонился к юноше.

– Ну, как ты? – он улыбнулся и провёл рукой по его лбу. С мужчинами доктор не поздоровался, а Маноло, кажется, и не заметил.

– Цирюльник всё почистил и перевязал, – слабым голосом сказал тот, приподнимаясь на локте и падая обратно на подушки.

Мужчины двинулись к двери.

– Останьтесь, – велел, не глядя, доктор, снимая с постели лёгкое одеяло и шаря в чемоданчике в поисках ножниц. – Я хочу, чтобы сын Оливара посмотрел, как выглядит такая рана. Подойди сюда, – приказал он, и Маноло подошёл ближе. Сердце у него громко билось. – Смотри!

Доктор разрезал повязку и бинты и отвёл их в стороны. Неровный разрыв, похожий на язык пламени, в фут длиной и несколько дюймов глубиной, проходил прямо от колена по бедру вверх. От взгляда на него у Маноло перехватило дыхание.

– Нагнись и посмотри, – продолжал доктор. – Вот это – сгустки крови. Все эти семь оттенков красного – мясо. Мускулы – лиловые. Рана всегда уже там, где входит рог, и шире там, где он выходит. Красота, а не рана!

Маноло отшатнулся; его тошнило. Но голос доктора вернул его к действительности, и звучал он так уверенно и прозаично, что тошнота прошла.

– Мне понадобится твоя помощь, – сказал доктор, всё ещё разглядывая рану, но не прикасаясь к ней. – Хороший, чистый разрыв. Цирюльник хорошо всё проделал. Грязь он удалил, омертвевшие ткани вырезал.

Когда он шёл к умывальнику, ноги у него не дрожали. Он старательно вымыл руки.

Потом положил на тумбочку стерильное полотенце, вынул из чемоданчика инструменты, положил их на полотенце, достал упаковку марлевых бинтов и положил их рядом.

– Подай мне вон те перчатки, – велел он, показывая на пару резиновых перчаток в полиэтиленовом пакете. – Поглядим, какой из тебя санитар, – добавил он. – Открой пакет, не прикасаясь к перчаткам, и подай их мне.

Маноло так и сделал.

Он заворожённо смотрел, как руки доктора уверенно двигались в ране, обследуя её изнутри.

– Рог не задел бедренную кость, – сообщил доктор. – Повезло парню. Сейчас, – объяснил он, обращаясь к Маноло, – я ищу инородные тела: грязь, обломки рога или омертвевшие ткани. Но, как я уже сказал, цирюльник очень хорошо поработал, извлекая всё это из раны. Опасности заражения нет.

С каждым словом и каждым жестом Маноло всё больше восхищался доктором. С подушки не доносилось ни звука. Доктор мягко отвёл глаза от своей работы.

– Он потерял сознание, – сказал он с улыбкой. – Достань пузырёк с нашатырным спиртом, – он кивнул на чемоданчик, – и немного ваты. Ватку намочи и поднеси ему к носу.

Маноло опять подчинился. Когда он открыл пузырёк, сильный запах нашатыря ударил ему в нос и распространился по всей комнате. Он наклонился к юноше и провел ваткой именно там, где надо. Тот закашлялся и отдёрнул голову.

– Хорошо, – отозвался наблюдавший за этим доктор, – шока у него нет. Просто потерял сознание от боли. С ним всё будет в порядке. Удачная оказалась рана. – Его затянутые в перчатки руки указывали на ровную линию разорванной плоти. – Лучшей и пожелать нельзя, если уж обязательно хочешь калечиться. Плохие – это те, где разрывы под разными углами. С такими сплошная морока, они опасны. Но только не подумай, что вот это – пустяки. Это расплата за глупость. И не бычью, а человеческую. Зверя на арену гонят, а человек идёт туда сам.

Доктор закончил обрабатывать рану и принялся её зашивать. Маноло был ему больше не нужен. Он мечтал, чтобы доктор снова велел ему что-нибудь сделать. Глядя на то, как волшебно руки этого человека соединяли разорванную плоть, он думал: то, что делают доктора, что делает сейчас этот доктор, – благороднейшее из человеческих занятий. Возвращать больным здоровье, лечить раненых, спасать умирающих. Вот на такое стоит положить жизнь вместо того, чтобы убивать быков.

– Всё прекрасно заживёт. На этот раз. Но потом-то что? – доктор прошёл к умывальнику и принялся смывать кровь с резиновых перчаток. – Этот парень, – он кивнул на юношу, – продолжит попытки доказать, что хорош на арене. А это не так. Но для него это вопрос чести. Он продолжит попытки, и ему дадут продолжать, потому что он бесстрашен, и зрители знают, что всякий раз, как на афише Великолепный, они увидят, как его поднимают на рога. Но беда не в том, что бывают кровожадные люди. Беда в том, что такие мальчишки ничем другим не хотят заниматься. Я постарел, глядя на выброшенные жизни.

Он подошёл к Маноло и погладил его по голове.

– Мир большой, – ласково произнёс он.

Казалось, он хотел что-то добавить, однако молча сложил свои инструменты в чемоданчик и захлопнул его.

– Спасибо за помощь, – сказал Маноло доктор. Сейчас его голос был усталым. Он снова волочил ноги и, прежде чем дошёл до дверей, опять выглядел очень старым и очень изнурённым.

Идя с мужчинами назад, Маноло решил, что если бы только ему не пришлось становиться тореро, он сделался бы доктором. Он хотел научиться успокаивать боль и страх боли. Вот если бы его отец был доктором, знаменитым врачом матадоров, все бы ждали от него, чтобы и он им стал. И он учился бы изо всех сил. Было бы трудно, но он бы учился чему-то стоящему.

Он колебался, рассказать ли шестерым мужчинам, кем ему хочется стать. Будут ли они его слушать? Он посмотрел на мужчин, шедших рядом и вновь говорящих о том, о чём они говорили постоянно, и понял, что не расскажет. Он тот, кто он есть. Сын матадора, а не доктора. И они ждут, что он будет таким же, как отец.

Неожиданно он вспомнил, что обещал Хуану.

– Тут в Арканхело есть один мальчик, – перебил он их разговор о неловких матадорах, — который станет великим тореро, если ему дадут хотя бы попробовать.

– Кто это, Маноло? Ты?

– Нет. Его зовут Хуан Гарсия.

– Мы никогда о нём не слышали.

– Это сын старого Гарсии?

– Который одно время был бандерильером у твоего отца?

– Да.

– А что с ним?

– Я бы… то есть, я обещал спросить, можно ли ему со мной на тьенту.

– Зачем? Ты что, хочешь, чтобы он с твоим быком сражался?

– Да нет же! – запротестовал Маноло, покраснев. – Но может быть… может быть, граф разрешит ему проделать несколько выпадов… с коровой.

– Почему ты спрашиваешь?

– Я обещал, что спрошу.

– Он твой друг?

– Да. А его брат – мой самый лучший друг.

– Это очень для тебя важно?

– Я не могу нарушить слово.

– Мы напишем графу.

– Я уверен, он не будет против, чтобы ты пригласил друга.

– Разве что он запрыгнет на арену, пока ты будешь сражаться.

– Да не прыгнет он! Он бы никогда так не сделал!

– Сегодня же напишем графу.

Решено. Он был уверен, что Хуану позволят пойти с ним. И что граф разрешит ему проделать несколько выпадов. И все-все смогут убедиться, как удивительно хорош и удивительно храбр Хуан Гарсия. Может быть, тогда им будет уже всё равно, насколько плох он сам.