Текст книги "Часы любви"

Равенна вдруг поняла, что Малахия считает ее простушкой и задумал нечто плохое, полагая, что она не способна догадаться об этом.

Она улыбнулась, решив продолжить игру.

– Я пойду с тобой в полночь, но только скажи мне, зачем… что мы будем делать?

– Мы займемся тем, что нравится каждой женщине. Этим самым… – шепнул Малахия и, прижав свои губы к ее губам, попытался засунуть язык ей в рот.

Непривычная фамильярность вызвала отвращение у Равенны. Она убежала бы, если бы удивление не приковало ее ноги к земле.

Он целовал и целовал ее, а потом вдруг отодвинул в сторону, подхватил кепку, которую оставил на груде сена, и вышел с рынка, даже не оглянувшись.

Равенна только смотрела на него, не имея сил поднять руку, чтобы стереть поцелуй. Как ужасно, что все прошедшие годы превратили Малахию Маккумхала в такого же, как и все прочие, мужика. Исчез мальчишка, столь трогательно писавший ей рукой приходского священника, мальчишка, смешивший ее и шалостями своими заставлявший забывать о том, что она не католичка, незаконное дитя. Разочарованная и расстроенная, она шла с рынка, уныло повесив голову, размышляя о героях, павших на землю.

Глава 12

Ския смирилась с изгнанием в Терновое Чернолесье. Когда она пешком оставила замок, плакал даже отец, но Ския знала: если она останется, всю семью ее заподозрят в колдовстве, а этого нельзя было допустить – в особенности теперь, когда король, отец ее, тратил все свои силы на оборону своих земель от воинственных соседей. Спасти же свою дочь король мог, лишь пожертвовав всем королевством.

Так принцесса Ския вступила в Терновое Чернолесье, и каждая сова, каждая мышь, шевельнувшаяся в темном подлеске, пронзала одинокое сердце ее трепетом страха. К счастью, ей удалось отыскать старый заброшенный домик, спрятавшийся в самой чаще терновника. Там она и жила в изгнании, тихо проливая горькие слезы о семье, которой лишилась.

* * *

Подняв глаза от листка бумаги, Равенна застыла, завороженная мерцанием свечи, освещавшей ее работу. Она сидела, подобрав под себя босые ноги, в белой ночной рубашке; черная шаль защищала ее от ночного холода. Гранья храпела в своей спальне напротив. Было одиннадцать.

Скрипнув ножками кресла по вощеным доскам пола, она отодвинулась от письменного стола и поднесла свечу к окну. Городок Лир превратился в далекую горстку тускнеющих желтых огней. С Ирландского моря, заволакивая горизонт, набегала гроза. Сверкнула молния, и через мгновение еще робкий гром прокатился над домиком.

– Прости меня, – шепнула она холодному под натиском ветра оконному стеклу, жалея о том, что Малахия, наверно, будет ждать ее и в грозу. Тем не менее девушка все же подумала, что подобное наказание вполне заслуженно. Этот поцелуй был неприятен ей. Не физически… Он обидел ее тем, что обошелся с нею столь небрежно. Она – не гулящая женщина и не его собственность, с которой он волен сделать все, что угодно. Малахия не просил ее о свидании, он потребовал его. Она имела право выбора, а он позабыл о нем.

– Прости, – шепнула она и, задув свечу, забралась в постель.

* * *

– Молчи, ни слова, – сказал ей на ухо резкий хрипловатый голос.

Равенна попыталась сесть в постели, но испачканная сажей рука зажала ей рот и придавила голову к подушке. Сердце ее стучало от ужаса, глаза пытались разорвать тьму. И, наконец, она увидела того, кто схватил ее.

– Почему ты не пришла ко мне?

Страх отпустил. Убрав его пальцы со своего рта, она спросила:

– Малахия?

– Почему ты не пришла ко мне? – повторил он.

От черного силуэта разило как из дымной таверны.

– Нам не подобает встречаться таким образом, понимаешь? – шепотом ответила Равенна, темно-фиолетовые глаза ее – если бы он только мог видеть их – выражали самый красноречивый гнев.

– Ба! Што это из тебя стало? Шикарная молодая мисс? Брось, Равенна, ты не Кэтлин Куинн, и нечего строить ее из себя.

– Как ты смеешь! – она дала бы ему пощечину, если бы только смогла четко увидеть его в темноте.

– Еще возражать будешь! Ты не Кэтлин Куинн, и сама знаешь это.

Равенна опустила занесенную руку. Она прекрасно знала, что не является Кэтлин Куинн; Малахия прав, оспаривать это бессмысленно.

– Я не хочу никаких тайных встреч с тобой. Гранья умрет, если проснется и обнаружит, что я ушла.

Со странной нежностью Малахия отвел назад ее волосы.

– Просто я хочу побыть с тобой вместе, Равенна. Хочется снова вспомнить наше милое детство.

Она притихла, не имея сил укорить Малахию за то, что он хотел того же самого, что и она сама.

– Пошли, – сказал он, потянув ее за руку. – Сходим к Соленым скалам, посмотрим, как луна исчезает за июньской грозой. Помнишь, как прежде…

– Нет. Это невозможно.

– Пошли. Ты сама знаешь, что хочешь этого. Даже в этой тьме я вижу в твоих глазах блеск. Ты хочешь пойти со мной.

На плечи ее легла тяжелая мужская куртка. Равенна в нерешительности сделала шаг назад. Малахия едва ли не силой потащил ее за собой.

– Мы теперь не дети, Малахия. Так делать нельзя, – прошептала она, отодвигаясь.

Тот прикоснулся к ней, мягко привлекая к себе.

– Мы не дети теперь, пойдем же и опять сделаемся детьми…

Она глядела на него во тьме. Молния озарила все небо, и Равенна увидела его глаза. Те самые, которые были ей знакомы. Те самые, которые представлялись ей, когда она читала и перечитывала его письма.

Равенна знала, что ей не следует идти с ним, нельзя уходить из дома посреди ночи, однако нерешительность ее делала еще более крепкой хватку Малахии. Но это был шанс вернуть прошлое, найти того Малахию, которого ей теперь так не хватало.

Прежде чем Равенна успела возразить, он уже стащил ее по темной лестнице и вывел наружу – под холодный морской ветер. Взяв ее за руку, Малахия побежал через поля золотисто-зеленой ржи. И вдруг она – засмеялась, как не смеялась уже много лет; звуки эти вырывались из груди Равенны, как у беззащитного ребенка. Резкий ветер продувал насквозь ночную рубашку – но ей было все равно, замерзнет она или нет. Ей хотелось только вспомнить лучшие времена и насладиться обществом своего единственного друга на всем свете.

– Ну, все осталось как было? – спросил он, когда они поднялись на вершину Соленых скал. Море волновалось и билось у их подножия, соленый туман буквально ощущался языком. Позади Равенны над Лиром стояла луна; белый неземной свет ее бросал перед ними синие тени, а грозовые облака заливали морской горизонт чернотой, наползавшей на берег.

– Да, здесь прекрасно, – прошептала Равенна, обнимая себя руками, распущенные волосы черным стягом бились за ее головой. – Именно такими я и помню эти места.

– Тогда поцелуй меня, – произнес он, пригибаясь к ее затылку и прикасаясь губами к нежной коже на шее. Ладонь его двинулась вверх от талии…

– Нет, – шепнула Равенна, отступая от него. Ветер вдруг сделался ледяным. Малахия предлагал ей тепло, но она не хотела принимать его. Все говорило, что она должна была ждать его поцелуя. Но это было не так.

– Помню, прежде ты была горячей девчонкой, а не недотрогой, – выкрикнул он.

Равенна не ответила ему. Она смотрела в грозовое небо, гадая, когда упадут первые холодные капли.

– Поцелуй же меня, Равенна, – говорил он, обхватывая ее медвежьими ручищами. Губы его приблизились к ее лицу, и Равенна затрепетала в теплых объятиях.

С ней происходило нечто ужасное. Часами мечтала она о любви, а теперь, когда можно было влюбиться, она отвергала самую возможность, отвергала своего собственного друга Малахию.

Так что же с ней происходит? – спросила себя Равенна. Малахия припал губами к ее ушку. Неужели он вселяет в нее отвращение? Напротив, Малахия являл собой отличный образец мужчины; высокий и сильный – лицо его, конечно, нечего было и сравнивать с богоподобными чертами графа Фабулозо – тем не менее оно было привлекательно, тем более, что это было лицо друга.

Так почему же она не способна спокойно отдаться ему? Она мучилась этим вопросом, пока он прижимал ее к себе.

– Малахия, прекрати это. Пожалуйста, остановись, – услышала она собственный голос, негодуя на себя за такие слова.

Губы его сделались холодными, он нетерпеливо нагнулся к ней, обнаруживая отсутствие привычки к подобной женской нерешительности.

– Что такое? – Он был едва ли не возмущен.

– Я… я не знаю. – Она отвернулась и, обхватив себя руками, поглядела в морские дали. – Просто мы теперь стали разными. Такими разными…

Равенна прикусила нижнюю губу. Она не могла признаться в том, что это она стала совершенно другой. Все-таки выросла она не рядом с ним и не видала, как городские девчонки принимают его поцелуи. Пока Малахия тискал подружек на конюшне, она обучалась бесполезному искусству разливать чай в Веймут-хэмпстедской школе. Равенна всегда помнила, что является всего лишь незаконнорожденной. Малахия еще когда признавался, что мать его не одобряет знакомства с ней, и исправить этого не смогло даже хождение к мессе. И все же она стояла теперь, не желая его поцелуев, ибо грубость и бесстыдство Малахии потрясли ее воспитанный ум.

– Значит, завела себе милых дружков в замке, а простой парень – как я – тебе уже не годится? – Малахия грубо схватил ее.

Равенна негромко вскрикнула. Малахия пугал ее, но девушке было больно думать о том, что она ранила его.

– Нет. Как ты мог подумать такое?!

– Тогда в чем дело? Хочешь получить предложение прежде, чем подставишь губы для поцелуя?

– Нет. Мне не нужно никаких предложений. – Она постаралась высвободиться, но Малахия не отпускал ее.

– Выходит, что тебе не нужно моего предложения. – Гнев его словно выбил пробку из бочки. – Ты хочешь большого человека, богатого, так? Все вы, девки, хотите этого. Богатого парня, чтобы покупал вам красивые тряпки и наряжал?

– Я не хочу ничего такого, – задыхаясь, призналась Равенна. – Богатство не даст ни уважения, ни любви. А именно их я хочу больше всего, Малахия. Я хочу уважения и любви, а ты не можешь дать мне ни того, ни другого.

– Ну, я тебя сейчас уважу! – Малахия занес руку для удара.

Равенна замерла перед ним, напряженная, глаза ее предупреждали.

Словно скульптурная группа застыли они на вершине утеса, и тут тучи над водой распорола молния. Удар грома, казалось, отрезвил Малахию. В ужасе поглядел он на свою занесенную руку. С той же яростью, но теперь уже в раскаянии, он привлек ее к себе и зарылся лицом в волосы.

– Прости меня! Прости! Боже мой, я никогда не смог бы ударить тебя. – Теперь содрогался уже Малахия. – Просто я видел тебя в замке и… и не смог снести этого. Ты принадлежишь мне, Равенна. Так было всегда. Не ходи больше в замок. Ты не должна этого делать. – Он внезапно застыл. – Ох, Иисусе, – вырвалось у Малахии. Он выпустил Равенну так резко, что она едва не полетела на камни.

– Что случилось? – воскликнула Равенна. И тут же увидела причину. Вдалеке из Лира выходил целый отряд. Их было около двадцати человек, и они несли в руках факелы. – Что там случилось? Они не могут разыскивать меня, – прошептала она. – Гранья просто не могла так быстро добраться до города…

– Слушай, Равенна, мне нужно идти. – Малахия сорвал куртку с ее плеч. Оказавшись совсем раздетой, она ощутила, какой холодной выдалась на самом деле ночь.

– Малахия… – обхватив себя за плечи, она повернулась к нему. Интонация его голоса все открыла ей. – Ты бежал оттуда, потому что сделал что-то плохое? Они ищут тебя?

– Равенна, поцелуй меня, просто поцелуй один раз, потому что я не скоро увижу тебя. – Голос его дрогнул. Тусклый свет луны позволил ей видеть взгляд его, обращенный к факелам среди холмов.

– Что ты натворил, Малахия? О Боже, – прошептала она, глядя на него. – Неужели гомруль оправдывает любое насилие.

– Да, – прохрипел он. – Эти большие лорды – не наши короли. Прежде, чем сюда прислали этих английских собак, чтобы они правили нами, у нас были собственные государи. Тревельян сидит в своем замке, а я таскаю уголь к его каминам. Я! Потомок воинов-кельтов!

Она глубоко вздохнула, сердце вырывалось из груди Равенны.

– Надеюсь, ты никому не причинил боли, Малахия?

Он смотрел на Равенну, за спиной молодого человека уже бушевала гроза.

– Это была просто шалость, Равенна. Ты должна мне поверить. Мы с ребятами никому ничего плохого не сделаем… преднамеренно.

Увидев, что в глазах Малахии блеснули слезы, Равенна захотела обнять его, но времени уже не было. Люди, вышедшие из Лира на поиск, уже расходились по местности. Их крики уже были слышны за воем ветра.

– Ступай, – сказала она Малахии, опасаясь и его самого, и за него.

– Равенна, мы ведем войну. Помни об этом и не суди меня слишком строго. – Малахия привлек ее к себе, однако на сей раз его объятия были столь же мимолетными и эфемерными, как само время. За какие-то секунды он исчез среди Соленых скал.

– Только память о тебе была моим другом в Англии, – крикнула Равенна в ночной мрак, зная, что он не слышит ее.

Возвращение в коттедж было жутким. Ветер принес, наконец, дождь, и грязь сделала скользкой тропу. Тонкое полотно ночной рубашки не защищало ее от буйства стихий, и под ледяным ливнем она продрогла до самых костей. Вполне можно было пожалеть о подобной вылазке. Камни резали ей ноги, а ветер пронзал холодными сосульками. Но Равенна была рада тому, что пошла. Малахия доверял ей настолько, что открыл свои намерения. Быть может, однажды она сумеет убедить его в том, что сила и причиняемые ею разрушения не в состоянии разрешить проблемы Ирландии, о чем так часто говорил отец Нолан.

Ее шаль зацепилась за терновник, Равенна дернула, но тщетно, шипы прочно держали ткань.

– Проклятье! – выругалась Равенна под вой ветра. Утром можно будет вернуться за шалью; насквозь промокшая, она уже не могла защитить Равенну от холода.

Соскользнув с холма, Равенна вступила на поле, поросшее райграсом. Она все сопротивлялась слезам, переполнявшим глаза. Иногда жизнь бывает излишне трудной, решила Равенна.

Горькие мысли помогли ей собраться, и она отправилась сквозь густую траву, разрезавшую ей ноги. Зерна и репей липли к мокрой и грязной рубашке, увеличивая ее муки. Зачем они вообще сражаются? – спрашивала себя Равенна, отчаянно пробираясь по полям О'Рейли. Малахия воевал ради своего драгоценного гомруля, однако же он поднял руку на женщину. Поможет ли ей гомруль? Сделает ли он Малахию и подобных ему людей способными увидеть в ней личность, а не просто юную женщину, которую можно взять. Конечно, сам Малахия никогда не согласился бы с этим, однако в некотором отношении он был ничуть не лучше своих противников-англичан. Лорд Чешэм, велеречивый и умелый соблазнитель, добивался того же самого, что и Малахия.

– Неужели все мужчины одинаковы? И только похоть властвует над ними?

Смахнув с глаз дождевые капли, она принялась отыскивать дорогу. Судя по предположениям Равенны, она должна была находиться рядом, однако теперь девушка не так хорошо ориентировалась на местности, как было в детстве.

– Это невеста! Невеста!

Голос заставил Равенну содрогнуться. Это был Гриффен О'Руни. Он стоял у чугунной ограды. Задумавшись на мгновение, девушка вспомнила, что железный забор этот окружал фамильное кладбище Тревельянов.

– Это невеста. Ты, наконец, вернулась, чтобы спасти нас! – крикнул он ей.

Равенна глядела на старика, лицо которого освещал поднятый в руке слабый фонарь. Все звали О'Руни сумасшедшим, к тому же он проявлял особый интерес к погребениям Тревельянов – другим она его и не помнила. В холодную дождливую ночь Равенне вовсе не хотелось разговаривать с ним.

Она отступила, гадая о том, почему разум оставил старого могильщика. О'Руни только что называл ее невестой, в словах его не было смысла, да она и не искала его в них. Равенна мечтала лишь о том, чтобы добраться до дома, высушиться у огня и залезть под шерстяное одеяло.

– Не уходи! – выкрикнул О'Руни; старческая, дряхлая фигура его не сгибалась под струями дождя. Он направился к ней с такими словами: – Видишь, какую трагедию мы навлекли… мы убили ее… и девочку и ее дитя. Если бы только мы прислушались к гейсу… Мне пришлось одному хоронить ее, потому что Тревельян не смог заставить себя прийти к ее могиле. Он ведь ждал тебя! Нужно было остановить эту свадьбу! Мы должны были отменить ее!

Старик вдруг разразился рыданиями, от которых по спине Равенны пробежал холодок. Она могла бы помочь О'Руни вернуться к его фургону, однако при всей дряхлости он был выше ее, и она опасалась, что не справится со старцем.

– Возвращайся! Возвращайся! Не оставляй нас! – вопил он, выходя с кладбища.

Равенна понимала, что сумеет обогнать его, – тем не менее странные речи наполнили ужасом ее сердце. Она поглядела назад: О'Руни стоял под дождем и тянул к ней руки, словно намереваясь куда-то вести. Замерзшая, утомленная, Равенна рванулась в сторону своего дома, цепляясь руками за ночной ветер, словно это могло помочь ей скорее возвратиться домой. Внезапно из черной тьмы перед ней возникли огни кареты, превратившие дождь вокруг нее в золотое сияние. Равенна упала – как ей показалось – в полную грязи канаву. Над ней промелькнули конские копыта. Она завизжала. И все вокруг померкло.

* * *

– Какую еще поганую чертовщину ты там устроил, Симус? – рявкнул Тревельян из кареты.

– Мы кого-то сбили, милорд. По-моему… по-моему, это девушка. – Кучер едва удерживал коней, готовых вот-вот понести.

– Боже, – Тревельян распахнул дверцы кареты. – Я ничего не вижу…

– Кажется, она там, в канаве, – крикнул Симус с кучерского сиденья.

Подняв воротник пальто, Ниалл подошел к канаве и едва не задохнулся, увидев рухнувшее в грязь тело, утопавшее в стекавшей с дороги воде.

Соскользнув с откоса, он взял маленькую фигурку на руки. Мокрая прядь скрывала лицо девушки. В темноте под дождем он никак не мог увидеть, кто она.

– Гони в замок со всей скоростью, – приказал Тревельян. Вместе с мокрой, грязной фигуркой он поднялся в карету, и экипаж рванулся с места.

Тревельян прибавил света в фонаре. Сбросив тяжелое шерстяное пальто, он прикрыл девушку. На ней была всего лишь тонкая, прозрачная рубашка, насквозь теперь мокрая, и грязь не мешала ему оценить грудь и полные бедра. Он прикрыл своим пальто округлые груди, холод сделал соски подобными налившимся жизнью почкам, спрятавшимся под тонким грязным полотном.

Прислонив ее к обивке сиденья, Тревельян отодвинул с лица прядь грязных темных волос. Злость накатила на Ниалла, когда он увидел, кто это. Лицо это не удивило его. Он почему-то знал, что это Равенна. Он предостерегал ее, он велел ей не делать глупостей, не навлекать на себя беду, и вот она перед ним – снова брошенная в его объятия. К счастью, живая и – глаза его скользнули по ее жалкому одеянию – бесстыжая. Болезненное чувство, похожее на ревность, медленно просачивалось в его душу, пока Тревельян мучительно пытался придумать ситуацию, способную объяснить ее появление здесь – ночью и совершенно раздетую.

Откинув голову на спинку, он попытался успокоиться. Чертова девка, распутница, он понял это, еще когда поймал ее на воровстве в собственной спальне. Он надеялся, что английская школа укротит ее… В конце концов, она действительно приобрела там кое-какие манеры, что было заметно в тот вечер за столом. Однако он знал, что надеждам его не суждено исполниться. Если кто из женщин Лира и может носиться под дождем в одной ночной рубашке, так это именно она, внучка ведьмы.

Подавив тяжелый вздох, Ниалл попытался оценить состояние пострадавшей, стараясь изо всех сил забыть, какой была она, прежде чем он укрыл ее своим пальто… Эти груди, вздымавшиеся с каждым вздохом, влажную ткань, прилипшую между бедер, темный соблазнительный треугольник, прятавшийся под маленькой вуалью… Черт побери! Он постарался совсем выбросить все это из головы.

Все кости были целы. Уверившись в этом, он обратил внимание на маленькую красную ссадину на лбу. Других ран не было видно; вне сомнения, одна из лошадей задела девушку подковой. Когда Ниалл прикоснулся к ране, Равенна застонала; усмотрев в этом добрый знак, он решил, что повреждение не слишком серьезно.

Экипаж грохотал по старому подъемному мосту и въезжал в бейли. Девушка привалилась к нему. Ниалл поглядел на ее алый рот, на губы, раздвинувшиеся во сне. Обмякнув в его руках, она спала как принцесса, дожидающаяся поцелуя.

Конечно же, это могла быть только Равенна, и не потому, что среди обитателей Лира немногие кроме нее были способны на непредсказуемые поступки, но потому, что судьба сводила их, хотел он того или нет. В гейс он не верил и никогда не поверит. И все же в подобные мгновения Тревельян начинал допускать то, что в Лире могут действовать странные силы.

– «И в небе и в земле сокрыто больше, чем снится вашей мудрости, Горацио»[40]40
  Шекспир. Гамлет. Акт 1. сцена 5 (пер. М. Лозинского).


[Закрыть], – шепнул он, обращаясь к безмолвной девушке.

Откинув назад голову, он расхохотался. Его одолела минутная слабость, но это ничего не значит. Как современный человек, он будет отрицать этот дурацкий гейс до самого конца. Он не покорится. Во всем Соединенном Королевстве нет женщины настолько прекрасной, чтобы он стал добиваться ее любви, и эта раненая бесстыжая замарашка не может вдохновить его на подобное.

В злобном ликовании Тревельян швырнул перчатку богам.